The emptiness of your eyes

Жаркий, знойный день в мгновение ока сменился на дождливо-пасмурное небо. Конта-Ариас был похож на один из тех призрачных городов, людей в которых давным-давно не осталось. Они славились своей компактностью, но не жизнедеятельностью, поэтому заблудшим было крайне сложно адаптироваться в смутной обстановке голода и холода, настигающих на каждом шагу и подстерегающих добычу в любом затемненном переулке. Это были погребенные под землю многовековые цивилизации, которые не смогли выстоять под гнетом эпидемии и пали смертью храбрых, одними из последних. Многие достойные разведчики и странники выходили родом из подобных трущоб, приспособленные к выживанию в самых экстремальных ситуациях и обученные не на словах, а на опыте. Они ценились выше иных за подход к делу и непреклонность в вопросах морали: зачастую люди из этих мест не знали сострадания, но этим добавляли себе преимущества и важности. Каждое их слово имело вес, каждое действие было преисполнено смыслом. Но это определение напрямую касалось лишь разведчиков, которые соглашались после годов скитаний присоединиться к общинам. Странников же воспринимали иначе: они были натурами волевыми и, в отличии от разведчиков, ставили на первое место территориальную и личностную независимость; они не испытывали наслаждения от мысли быть привязанными к одному месту, быть обязанными лидерам, действовать по их указам. За это их и не любили, но в той же степени и боялись. Странники могли идти на уступки только в том случае, когда результат в бóльшей степени удовлетворит их самих, станет выгодным для дальнейших путешествий и выживания в целом. Но и сотрудничали они только на равных правах: ты не мог взять от странника больше, чем отдать. Возможно, именно из-за жадности рода человеческого их стороной и обходили, но так поступали те, кто в их услугах совершенно не нуждался. – Сынмин? – окликает его младший, и упомянутый сонно потирает заплывшие маревом глаза: он заснул в одном из кресел в библиотеке, и в руках у Кима до сих пор лежали какие-то написанные вручную записи. Водолазка неприятно сдавливала шею, а в горле першило из-за недостатка воды. Чонин подает тому заранее подготовленный стакан воды. Он привык видеть Кима в подобном состоянии: вялым и даже отчасти апатичным. Казалось, такой образ сопровождал того на протяжении всей жизни и осунувшееся лицо было не следствием бессонных ночей, а природной особенностью. Ян кидает цепкий взгляд на записи и замечает только пометки о планировке инфраструктур Конта-Ариаса: они не единожды помогали им в вылазках на дальние расстояния. – Что-то случилось? – спрашивает Сынмин. – Тебе явно не стоит пренебрегать сном, – качает головой Чонин и продолжает: – Вернулись… Ли Минхо с Хан Джисоном, – он намеренно произносил полные имена для того, чтобы их запомнить. – У Чанбина также есть новости, все скоро соберутся здесь. – Хорошо, – тянет Ким и зевает, потягиваясь. – Хорошо, – он начинает выглядеть более бодрым и увлеченным в разговор. – Что с Феликсом? – Был напуган слишком большим количеством крови, – без насмешки говорит Ян. – Бан Чану пришлось ввести ему успокоительное, чтобы тот поспал, но жить будет, – Чонин ведет взглядом по опустошенной библиотеке. – Джисон, – парню все еще было непривычно называть его по имени. – Уколол Феликсу свою ампулу морфина, поэтому он боли не чувствовал, только шок и стресс. Феликс не был похож ни на кого из них: он был из пугливых, обходил стороной споры и драки, практически никогда не ввязывался в планирование вылазок и сам в них не участвовал. Он предпочитал находиться на территории Неймлесса и помогать тем, что ему действительно под силу: готовка для детей и, соответственно, забота о них, помощь в рассортировке ресурсов и уборка. Список того, чем занимался Феликс, можно было растянуть на несколько пергаментов, и этого оказалось бы мало. В конце концов, он выполнял в Неймлессе незаменимую роль, и большинство людей были благодарны ему даже больше, чем Бан Чану. – В следующий раз он несколько раз подумает, прежде чем лезть в неприятности, – говорит Чанбин. Он нежно трепет вошедшего следом Феликса по волосам и здоровается с присутствующими: каждый из них рад друг друга видеть, и если это не было заметно по действиям, то достаточно было взглянуть в глаза. Взгляд выражал больше, чем прикосновения; он был способен выразить им то, на что не был способен ни один писатель или художник. И, смотря на собравшихся людей было заметно, что те смотрят с бескрайним доверием и спокойствием. – Все собрались? – спрашивает Кристофер. Он бесцеремонно вваливается в библиотеку, сразу подходя к столу в центре, и присаживается на один из стульев. Они все были разными, и Бан Чан предпочитал садиться на тот, где спинка была выполнена резьбленными узорами; они достали его из разрушенной мастерской около двух недель назад, и мужчина присвоил его себе. – Главных героев пиршества забыли, – кидает облизнувшийся Минхо, который пропускает Джисона вперед и закрывает за ними дверь. – Невежи. – Следи за языком, – устало кидает Сынмин. Откровенно говоря, ему совершенно надоело препираться с этим парнем, хоть и разговаривали они от силы три раза. – А Хван Хенджин? – спрашивает Бан Чан. Он не понимал, по какой причине про него практически всегда забывают, но не успевает врач возмутиться, как дверь вновь открывается и сквозь нее просачивается русая поникшая макушка. – Теперь все, – с облегчением выдыхает тот. Минхо сразу становится серьезнее, и хоть складки на его лице из-за глупой полуулыбки разглаживаются, в глазах виднеется неподдельная вдумчивость. С момента его пребывания в Конта-Ариасе, подобное выражение лица стало преследовать его довольно часто. Чонин слабо толкает Сынмина в плечо, и тот обращает внимание на вид Хана и Минхо: они оба были потрепанными. Казалось, что им пришлось добираться обратно до Неймлесса впопыхах, и сейчас странники выглядели не лучше, чем новоприбывший несколько часов назад Феликс. На их лицах виднелись следы крови, а в глазах можно было заметить только полную отстраненность и утомление. Стало быть ясно, что этим двоим нужен незамедлительный отдых, иначе в скором времени придется поселить их рядом с Феликсом на соседних койках. – Это может подождать, – внезапно говорит Чанбин, приводя всех в ступор. – Все устали, – он делает особенный акцент на тех троих, имен которых пока не запомнил. – Мы все в безопасности и сейчас стоит подумать об обеде и дневном сне. – Все в порядке, – отмахивает Джисон. – Вряд ли это займет много времени, – поддерживает его мысль Хенджин и выгибается в спине, чувствуя как разминаются кости. – Вы, ребята, явно не созданы для отдыха, – давит улыбку Феликс; он чувствует себя не только благодарным, но и в какой-то степени счастливым от того, что эти трое человек никак не глумились над ним (что раньше бывало довольно часто). – Поверь, – впервые более дружелюбно обращается к нему Хан. – Если кто-то из нас сейчас пойдет спать, то обсудим мы детали не раньше, чем через неделю, – Джисон пытался адаптироваться к общению с людьми и изо всех сил старался вести себя сдержано, хоть и получалось это из рук вон плохо. – Давайте начнем с вашего здесь пребывания, – начинает Бан Чан и, предположив, что разговор все-таки затянется, все садятся в кресла, стулья или даже на пол. – Из-за неоценимого вклада в судьбу Неймлесса вы больше не незнакомцы, – Минхо вопросительно выгибает бровь, словно им делают одолжение, разрешая здесь спать. – Двери общины открыты для каждого из вас в любое время суток. И вы можете оставаться здесь на правах странников столько, сколько это потребуется, – в этот момент до Хенджина доходит, что рано или поздно ему придется свыкнуться с новым «титулом». – Иначе говоря: вы не обязаны участвовать в жизни Неймлесса. Можете заниматься тем, чем хотите. Джисон берет на заметку, что ему придется поговорить с Кристофером о его инфекции. Каким бы равнодушным он к ней ни был, его это отчасти беспокоит. – Даже пользоваться вашими ресурсами? – с ухмылкой спрашивает Минхо. – Не перегибай палку, наглец, – кидает на него строгий взгляд Бан Чан, но он сразу смягчается, продолжая: – Сможете, но за каждую услугу придется отплатить. Такова же ваша политика, а? – издевательски проговаривает мужчина, и с лица Ли сползает всякое удовольствие. – Заключим сделку, – Хан навострил уши. – Нам нужно избавиться от Мортема в качестве наших «покровителей», – Хенджин кивает: он уже это слышал. – Мы хотим с ними сотрудничать, а не подчиняться, – Джисон также считает это вполне логичным требованием. – Поэтому нам нужны такие, как вы. Люди, способные в краткие сроки передвигаться по городу и выполнять поручения за соответствующую плату. – И что же будет входить в эту «плату»? – спрашивает Минхо. – Дай-ка подумать, – тянет Кристофер, – Во-первых, оказание медицинской помощи, – и Ли с Джисоном сразу усмехаются: этот человек действительно знает, на что стоит надавить. – Во-вторых, свободное пользование библиотекой, включая архивы и схемы городских зданий, – Бан Чан поочередно загибает пальцы. – Сразу бы так и сказал: никаких вам преимуществ, – перебивает его Джисон, складывая руки на груди. – Хорошо, – говорит он, вызывая неодобрительный взгляд Минхо. – Но только при условии, что влияние Мортема и Неймлесса окажется значительным для того, чтобы беспрепятственно передвигаться по Конта-Ариасу, – настало время ухмыляться Бан Чану. – Я не хочу прийти в местную забегаловку и терпеть насмешки в свой адрес по той причине, что решил вам помочь. Мне нужен авторитет. Джисон уже кое-что знал о внутреннем устройстве мегаполиса. По всему периметру города были разбросаны сотни заведений, начиная от дешевых подпольных закусочных и заканчивая информационными общинами, которые предоставляли свои услуги только тем, кто казался им достаточно влиятельным в широких кругах оставшегося общества. Подобные места служили нейтральной территорией, на которой члены разных коммун могли общаться между собой и контактировать в благоприятной обстановке, совместно проводя время. Чаще всего это были бары, расположившиеся на крышах высоток. Через них проходила основная масса слухов, бродящих по Конта-Ариасу, и в случае Джисона это было отличной возможностью получше разузнать об общинах и о самом городе в целом. Но никто не станет делиться информацией с безымянным незнакомцем, да и к тому же, блондином. – Хорошо, – в конечном итоге отвечает Кристофер. Он успевает подловить момент, когда у остальных присутствующих начинают зреть вопросы, и сразу пожимает Джисону руку. – Добро пожаловать в Неймлесс, странник. Ты узнаешь обо всем позже. – Ты уверен? – спрашивает Сынмин: эта затея до сих пор кажется ему ненадежной. – Они нам нужны, – вместо Бан Чана отвечает Чанбин. – Раз блондиночка остается, то и у меня нет выбора, – говорит с сожалением Минхо так, словно сам не заключил подобный договор несколькими днями ранее. – Я тоже останусь, – встревает Хенджин и на вопросительный взгляд Кристофера отвечает: – Мне больше некуда вернуться. Я был разведчиком, но, кажется, это уже в прошлом. – Ваш опыт сыграет в этой игре бесценную роль, – соглашается Чонин, принимая тот факт, что придется мириться с еще тремя обитателями рядом. – Что насчет тебя? – спрашивает он у застывшего в восторге Феликса. – Они спасли мне жизнь, – кидает он на Джисона и Хенджина, – Разве у меня вообще есть право противиться? Я даже готов кормить их до тех пор, пока кто-то из нас не сдохнет. На этом и кончается жизнь Хан Джисона в качестве одиночки. – Теперь к делам первостепенным: военные и Хэйдшип, – окунает их в жестокую реальность Чанбин, выводя из состояния облегчения. – Мы знаем, что эти ублюдки владеют центром, но и их возможности не так безграничны, как может показаться, – Со трет нос и продолжает: – Но появилась одна проблема: они перестали завозить ресурсы в бункеры, и дело точно не в том, что они заметили наше присутствие, – по помещению раздается разочарованный стон. – И либо дело в том, что их запасы истощаются, что маловероятно, либо они нашли более надежное место, чем нескончаемый лабиринт под землей. – Они разве не могли перевезти все запасы ближе к себе? – спрашивает Джисон. – Как вариант, – соглашается Чанбин. – Но их перевозки регулярны: они достают резервы продуктов и оружия практически каждую ночь, разгружая их по складам, пока единственная угроза на улицах – это ночные. Последняя поставка была в ту ночь, когда вы появились в Неймлессе, – говорит мужчина, и Хан закатывает глаза: с этим временем у него связаны не самые приятные воспоминания. – Здесь что-то другое. – Да, – подтверждает Минхо. Их допрос на электростанции прошел не зря, и, видя картинки прошлого, Ли стирает засохшую каплю крови со щеки. – Они собирают армию. В помещении становится тихо. – Им недостаточно того влияния, которое они имеют, – продолжает вместо старшего Джисон. – В скором времени они собираются прибрать к своим руками южные территории. – Это ведь совсем рядом с Потенцией! – встревает Чонин. – Хэйдшип и военные не посмеют третировать земли, на которых расположены их непосредственные деловые партнеры. Потенция этого им не простит, – Джисон уже слышал от Хвана, что эта община числится в Конта-Ариасе одной из крупнейших и авторитетных. – Это не наша война, – безразлично кидает Сынмин. – Но нужно искать в ней выгоду, – каждый понимает, к чему он клонит. – Если мы предупредим Потенцию вовремя, то велик шанс, что они рано или поздно отплатят добром за добро. И это в наших возможностях: сказать, что на них движется опасность, – парень пожимает плечами. – Пусть знают, что мы им не враги. Нам ни к чему соперничать с Потенцией. – Он прав, – соглашается Чанбин. – Кажется, это и станет нашей следующей целью? – он усмехается. – Потенция в союзниках… подумать только. – Не забывай, что стоит это четко обозначить, – говорит Бан Чан. – И если в случае с Мортемом мы были вынуждены согласиться на их условия, то Потенция должна принять слово «партнеры» и забыть про «подчиненных». А иначе это бесполезная трата времени, – все единогласно соглашаются. – Осталось только сообщить Мортему о пойманных крысах, – говорит Минхо. – Я этим займусь, – говорит Сынмин. – На сегодня закончим.

***

Джисон сидел на одной из бетонных плит, расположенных на улице, и бесцельно смотрел в металлическую стену, сунув руки в карманы и перебирая пальцами цепочку медальона. Впервые за долгое время ему выдалась возможность насладиться заслуженным одиночеством, но он не мог выбросить из головы слова лидера общины, которой ранее принадлежал Хенджин. На северо-востоке располагалась его родная коммуна, и известие о том, что несколько общин были уничтожены смешанными ордами, вонзилось в сердце Хана, словно смазанная ядом стрела. Он достает из кармана медальон и открывает его; с фотографии прямо на Джисона смотрят пронзительные глаза его бабушки, и парень на мгновение замирает, чувствуя, как сердце заходится диким маршем, а глаза лихорадочно изучают мельчайшие детали на молодом лице вечно юной девушки. Она была прекрасна, подобна тем женщинам, которые способны совершить хладнокровное убийство без намека на неуверенность. Хан протяжно выдыхает через нос. Он должен был поскорее смириться с мыслью, что ее, скорее всего, больше нет в живых, иначе чувство вины обглодает его до косточки, не оставив даже крохотного участка с нетронутой плотью. Джисон спрыгивает со своеобразной платформы, осматриваясь по сторонам: многие люди все еще занимались своими делами, но не обращали никакого внимания на сидящего без дела человека. Он привык оставаться незамеченным, и ощущение собственной незначительности наводило на него благоговение. Земля была мокрой и податливой. Парень вооружился небольшой садовой лопаткой и вырыл небольшое углубление в размякшей почве. Хан последний раз взглянул на отделанный искусной гравировкой медальон и, плотнее закрыв его, бросил вещицу в яму, сверху засыпав дерном. Он голыми руками выровнял поверхность и обтер ладони о штанины, оставляя на них заметные следы грязи. Ком подступил к горлу, но не успел Джисон вновь уйти в сладкие грезы, как из фантазий его вырвал чужой смутно-знакомый голос: – Этот человек был тебе дорог? – Хан резко поворачивается назад и единственный, кого он видит – это стоящего поодаль Феликса, который держал в руках тарелку с приготовленной на костре картошкой. Джисон не мог сказать, почему этот человек сейчас находится рядом с ним, и даже растерялся, прежде чем обнаружил себя сидящим вместе с младшим на продрогшей от холода земле. Компания незнакомца была приятнее самобичевания в одиночестве, и Хан уже не возражал, когда Феликс продолжал кормить его чуть ли не с ложечки. Джисон чувствовал себя уставшим и подавленным: за пару минут он навеки похоронил воспоминания о бабушке, которая воспитывала его практически всю жизнь. Было чертовски больно и тоскливо. Но он все еще не хотел распространяться о своем прошлом, и Ли не возражал, когда собеседник отказался отвечать на некоторые заданные им вопросы. – Спасибо за морфин, – говорит Феликс, отвлекаясь от темы. – Я слишком болезненно переношу даже самые незначительные раны, – он неловко усмехается, и это показывает его еще более открытой и честной личностью. В отличии от Хана. – Боль делает нас гуманными, – мычит под нос Джисон. – И чем больше мы способны чувствовать по отношению к себе, тем больше проникаемся эмпатией к другим, – Ли кивает, молчаливо соглашаясь. – Ты не собираешься идти спать? – спрашивает Феликс. – Минхо и Хенджин давно закрылись в своих комнатах, – он аккуратно выводит витиеватые узоры найденной неподалеку обломанной веткой. – Собираюсь, – уже практически засыпая тянет Хан. – Но что насчет кошмаров? – глаза Джисона все еще полны безразличия. – Сотни и тысячи убитых… Они кричат, молят им помочь, – Ли покрывается слоем тихого ужаса. – Просят их убить: мужчины, женщины и дети. Я так устал… Джисон молча поднимается с земли и, оставив ошарашенного Феликса позади, скрывается в главном здании Неймлесса, полный решимости если не добровольно, то заставить свой организм выспаться. Он видел их во снах: тысячи заблудших душ, лишенных права на жизнь. Они слонялись безмозглыми стадами, медленно перебирая сгнившими конечностями и смотря на Хана пустыми глазами. Он содрогался каждый раз, когда видел нечто подобное, и каждый раз просыпался в холодном поту, судорожно вытирая мокрое лицо. Джисон глубоко вдыхает свежий воздух, поднимаясь по лестнице, и, остановившись около своей квартиры, шарит по карманам в поисках ключей. Деревянная отворившаяся дверь кажется больше обычного, и Хан в момент ощущает себя ничтожно крохотным. Он входит в помещение, закрываясь изнутри, и идет прямиком к дивану, ладонью сметая пыль с комода. Джисон обещает себе заняться уборкой по пробуждению, но единственное, в чем он сомневается – в правдивости собственных слов. Парень заваливается на импровизированную кровать тяжелым грузом и в беспамятстве закрывает глаза.

***

Хенджину совершенно не спалось. Он мутным взглядом смотрел в расплывающийся потолок и пересчитывал пальцы на руках, подняв ладони вверх; это помогало ему оставаться в сознании и на момент забыть о потоке информации, льющейся практически из каждой открытой дыры. В мыслях Хвана роились сомнения: в людях, в правильности своего выбора, в себе. Он несколько раз жалел о том, что покинул свою родную общину, но так же несколько раз спокойно выдыхал из-за сброшенного с плеч ненужного балласта. Парень поднимается с кровати (в его квартирке присутствовала полноценная спальня с двумя окнами, выходящими на двор Неймлесса, но не было и намека на гостиную) и медленным шагом бредет в сторону небольшой кухни, откуда открывался вид на панораму Конта-Ариаса. Возможность пребывать в этом месте казалась ему благословением, но в то же время и тяжестью: он был чужим среди своих и совершенно не мог справляться со стрессом подобно тому, как это делали Минхо и Джисон. Он не привык находиться в одиночестве, не привык бояться заговорить с людьми. Хенджин чувствовал себя соринкой на грязном окне, смываемой потоком дождевой воды, и это вселяло в его сердце необузданное отчаяние. Он метался из стороны в сторону и впервые в жизни совершенно не знал, что ждет его дальше. Хван осознавал, что придется фактически работать на Неймлесс, но это не вселяло в его будущее какой-либо перспективы. Хенджин возится на кухне, выискивая на полках кофе или чай. Параллельно он ставит закипать электрический чайник и, не глядя, вытаскивает искомую банку. Подобные возможности на предыдущем месте жительства были Хвану недоступны, и он даже с грустью улыбается, когда осознает разрыв между городской и межгородской общиной. Разделяющая их пропасть была не просто громадной, а колоссальной. Он заливает в чашку кипяток и какое-то время возится в сумке, в конечном итоге доставая не начатую пачку сигарет. Хенджин открывает настежь окно, запуская в помещение холодный воздух, и смотрит вниз, замечая копающихся в земле детей. Он сглатывает вязкую слюну, чиркая спичкой, и через мгновение вдыхает в легкие вязкий дым, следом запивая его горьким кофе. Серая реальность, окутанная табачным маревом, всегда была его верным спутником. Хван сбрасывает пепел на покрывшийся желтизной пластмассовый подоконник и сонно моргает. Его размышления прерываются и без предварительного приглашения в квартиру входит потрепанный Чанбин. Казалось, что он только что вернулся с интенсивных тренировок и сейчас намерен принять душ именно в квартире Хенджина, но ничего подобного не происходит. Со без слов присаживается на стоящий рядом с младшим стул и, молчаливо попросив сигарету, начинает: – Твоя квартира оказалась единственной незапертой, – Хван вопросительно выгибает бровь, мол, спрашивая, это ли не был повод сюда войти, и Чанбин цокает языком. – Я только хотел поблагодарить вас двоих лично, – Хенджин мычит, выпуская очередной клуб дыма; он думает о том, что люди в Неймлессе не скудны на благодарность, и это его в какой-то мере успокаивает. – Я знал, что привел в бункер озверевших, и понимал, что сам оттуда с раненым Феликсом не выберусь. – А нахер ты их за собой привел? – тянет Хван, совершенно не пропитываясь к мужчине сочувствием: оказывается, именно по его глупости они чуть ли не пошли на корм тварям. – Ты подверг вас всех опасности. И его, и себя, и тех двух невинных детей, – он выделяет последнее слово с характерной интонацией, свидетельствующей о его неодобрении. – Забота о человеке – это не повод вести себя безрассудно. – Я не мог поступить по-другому, – Хенджин насмешливо улыбается и, приготовившись выслушивать чужие оправдания, стряхивает пепел вниз; он совсем продрог, но закрывать окно не собирался. – Это ведь Феликс, – Чанбин выглядел виноватым. Хван то и делает, что безучастным взглядом смотрит на улицу, совершенно забыв о стоящем на столе кофе. Он чувствует себя отвратительно, общаясь с этим человеком подобным образом, но его язык действовал по своему усмотрению. – Я понимаю, что вы все сильно о нем печетесь, – говорит Хенджин, действительно пытаясь вникнуть в суть столь необдуманного поступка, но он не хотел признавать, что извлек из этого инцидента выгоду для себя. – Он настолько важен для вас? Чанбин молчит. Хван глубоко вдыхает, наконец-то закрывает окно и обращается к старшему: – Не мог бы ты уйти и больше не заходить сюда без стука? – его голос кажется размеренным и умиротворенным, что было совсем несвойственно личности Хенджина еще пару дней назад. – Прости, – незваный гость закусывает губу. – Отдыхай.

***

Джисон проспал, по меньшей мере, одни сутки. И по пробуждении он чувствовал себя не только уставшим, но теперь еще и истощенным. Но Хан обдумывал одну вещь: пришло время использовать влияние Неймлесса и поддержку Мортема в своих собственных целях. Он не собирался медлить с этим и тяжело поднялся с дивана, ощущая боль во всем теле и особенно в спине. Единственным намерением Хана было узнать больше о Конта-Ариасе: странник мечтал попасть в этот город с тех самых пор, как впервые о нем узнал, но ночные улицы не вселяли в него чувство безопасности или безмятежности. Джисон хотел испытать на себе все фривольности городской жизни, и верным началом стало бы посещение некоторых наиболее популярных в округе баров: все они принимали посетителей с тем учетом, если у тебя была разменная валюта, и у парня с этим никаких проблем не было. С другой же стороны, ему требовалась дополнительная информация: он сильно сомневался в том, что Бан Чан сможет помочь ему в замедлении распространения инфекции, и что мужчина был способен лишь ослабить на какое-то время испытываемую им боль, но и за это Хан также был ему чрезмерно благодарен. Иным же случаем были те люди, которые углубленно занимались изучением свирепствующей на земле болезни, и Джисон мог с уверенностью сказать, что в Конта-Ариасе такие быть обязаны. Он выходит из квартиры как только принимает душ и наспех заваривает себе чашку кофе. Кристофер, как и ожидалось, был в лазарете, и когда Хан вошел внутрь, то заметил рядом с ним и Феликса, которому меняли повязки. Джисон без лишней мысли вошел внутрь, заставляя младшего покрыться краской из-за его практической наготы, но парень не обратил на этого никакого внимания, бесцеремонно присаживаясь на один из дряхлых стульев. Он был все еще слишком сонным, чтобы заметить в своем жесте какую-то ошибку, поэтому терпеливо ждал до тех пор, пока Феликс не скрылся за дверью, оставив его и Бан Чана наедине. – Ты хотел что-то узнать? – спрашивает врач, не делая Хану каких-либо замечаний. – Мне нужны адреса месторасположения конкретно тех баров и заведений, в которых нелегально торгуют информацией, – Джисон по опыту знал, что если сведения общедоступные, то не несут в себе особой значимости. Кристофер смотрит на него прямо, словно ожидая, что Хан передумает, но тот выглядит уверенно, практически не выражая в своем взгляде сомнений, и мужчина вздыхает, кивая. – Рядом с центром, – начинает тот. – Вокруг территории военных густонаселенная местность, – Джисон клонит голову набок. – Там часто собираются люди, так как из-за постовых вышек особо опасные озверевшие уничтожаются на самом подходе к принадлежащим военным и Хэйдшипу зданиям, – Бан Чан облизывает нижнюю губу, вспоминая особые детали. – Они не вмешиваются в жизнь «гражданских», поэтому эта территория считается наиболее безопасной для посещения. Хан все еще молчит. – Есть один бар, он расположен на последнем этаже офисного здания, ты сразу его заметишь, идя от Неймлесса прямо на Восток, – Кристофер сразу кидает взгляд на расположенное позади него окно. – Эта забегаловка занимает и крышу, поэтому деревянную халупу среди разваленных высоток ты приметишь сразу, – Джисон кивает. – «Пина-Кота», соответствующая вывеска также имеется. Лучше выбирать путь по крышам, иначе на самый верх ты вряд ли потом заберешься. Сынмин уже поговорил с Мортемом, дал определенные наводки о том, как вас с Минхо опознать, – Хан вздыхает: рано или поздно слава о блондине определенно пройдет по городу. – Гончих Мортема часто можно встретить в подобных местах, поэтому слух, должно быть, уже разлетелся, – Бан Чан усмехается. – Я уверен, что такой человек, как ты, определенно заинтересует тех, кто торгует сведениями. Джисон щурит взгляд и, встав с места, отвечает: – Уж я-то как на это надеюсь, – его голос сквозит холодом, и Кристофер даже приходит в замешательство от подобного тона в свой адрес. – Как можно опознать людей Мортема? – Они всегда занимают места в углах помещения, – но Хан все еще продолжает ждать должного ответа. – Короткая стрижка и черная полоса поперек губы, – с опаской отвечает Бан Чан. – Но зачем тебе это? – Я, по-твоему, идиот? – Джисон усмехается. – Думаешь, шавки Мортема действительно не станут следить за человеком, который внезапно объявился в Конта-Ариасе и сразу помог их общине? – на его лице проскальзывает искренняя до дрожи в коленках улыбка. – Они захотят узнать, кто я такой, но, как видишь, это совсем не входит в мои планы. – Ты собираешься убить подосланных лазутчиков? – спрашивает Кристофер, совершенно ясно осознавая, что младший не шутит по поводу своих намерений. – Я собираюсь травить крыс только в том случае, если услышу их противный писк. Хан выходит, закрыв за собой дверь, а Бан Чан только потирает переносицу пальцами. Рано или поздно Мортему придется принимать в свои объятия трупы собственных солдат. И от этой мысли по его спине проходит табун мурашек: каких же змей они приютили?