***
Шоударм оказался общиной с наиболее обширными территориями, которые Джисону когда-либо приходилось видеть. Эта коммуна тесно соприкасалась с северными равнинами и не уступала по размерам Кинвард-авеню за счет бескрайних полей. Ко всему прочему, было заметно, что урожай был недавно собран, исходя из вида вспаханной, но уже мокрой земли. Хан выходит из машины, припаркованной на небольшом холме вблизи высокого забора, и осматривается по сторонам. Местность не сулила им ничего хорошего: открытое пространство отрезало их от возможности укрыться, к примеру, на деревьях или в глубоких ямах, образующихся из-за высыхания рек или изобилия проливных дождей, которые с высокой эффективностью вымывали песок и мелкий щебень. В случае нападения единственным выходом оставалось укрыться внутри стен Шоударма, и Хан надеялся, что лидер этой общины учел подобные нюансы и позаботился о сохранности своих людей. Чонин и Феликс выходят следом. Солнце уже вовсю играло на живописных природных пейзажах, но видимость бродящих озверевших не вселяла никакого спокойствия и умиротворения. Их приглушенные рыки эхом разносились по гигантской пустой площади, пробкой застревая в ушах. Ян закрывает дверь авто, окидывая взглядом общину, и окликает стоящего рядом Феликса. – Смотри, – он обращается только к Ли, краем глаза замечая отошедшего поодаль Джисона. – Это хлев, – Чонин показывает ладонью в сторону высокого деревянного здания, сооруженного из цельных брусков дерева. Судя по всему, Шоударм располагал искусными мастерами и умелыми строителями. – Если наше предположение касательно общины-посредника окажется верным, то вскоре Шоударму придется пойти на крайние меры. – Они потеряли контракты, соответственно, источник сбыта, – соглашается Феликс и продолжает: – Им без надобности кормить животных, которые были выращены исключительно на продажу, – парень щурит взгляд, присматриваясь. – Они будут вынуждены собственноручно избавиться от товара из-за невозможности возобновить торговлю с городскими общинами. – Это сильно по ним ударит, – кивает подошедший Джисон. – Общины пустоши держатся исключительно на взаимосвязях с межгородскими. В каком-то роде это явление можно назвать симбиозом, – Хан опирается корпусом на капот. – Тот же принцип с урожаем: если нет скотины, для которой он был выращен, то все собранные запасы рано или поздно начнут гнить. Иной случай – сделка, для заключения которой у нас есть все основания. По какой-то причине Джисон резко оборачивается. Он внимательно смотрит в гущу отдалившегося леса и прислушивается, улавливая только приглушенное шарканье гниющих конечностей и участившееся дыхание младших. Чонин реагирует быстрее, кладя ладонь на кобуру с пистолетом, и плотно сжимает челюсть. Они не обратили внимание только на одну вещь – могильную тишину. Феликс, не обращая внимания на застопорившихся приятелей, идет в сторону Шоударма. Он хищно стреляет взглядом назад в непроглядную чащу и продолжает периферийным зрением следить за ситуацией на, казалось бы, безлюдных полях. Ли вновь поворачивается лицом ко входу в общину и на момент останавливается, заметив кратковременное движения на обзорных башнях. В какой-то степени это кажется ему более, чем подозрительным, и Феликс окликает последовавших за ним двоих. – Будьте внимательнее, – настаивает он и продолжает: – Если мои догадки верны, то члены Шоударма отнюдь не настроены на разговор с незнакомцами. – Никакая община пустоши не раскроет тебе объятия, – чеканит Джисон и выходит вперед, громоздкими шагами преодолевая стремительно сокращающееся расстояние между ними и точкой назначения. – И если я прав, то… Хан внезапно отскакивает в сторону, а подбежавшие к нему Феликс и Чонин видят въевшиеся в землю самодельные стрелы с металлическими наконечниками. – …они пустят в ход оружие, – Джисон недовольно цокает языком. Для него подобное проявление дружелюбия было не впервой, поэтому он только обходит град стрел стороной, уверенно продолжая идти дальше. Ян и Феликс некоторое время ждут, прежде чем проследовать за Ханом. Им эта затея кажется безрассудной и опрометчивой, но действия Джисона говорят только о его осведомленности и убежденности в собственной безопасности, которая для странников, как известно, была наиболее важным приоритетом. – Эй! – Джисон кричит куда-то вверх, и Чонин уже думает, что тот общается с воздухом, пока на смотровой вышке не появляется явный силуэт человека. – Открывай! У Феликса проскакивает мысль, что они не попадут в Шоударм так просто, но через считанные мгновения ворота отворяются, впуская троих непрошеных гостей внутрь. – Как? – только и вырывается у Яна. – Проверка, – усмехается Джисон. – Большинство общин пустоши подобным образом отпугивают чужаков, которые не знают о здешних обычаях и нормах защиты, – Хан кивает постовому и идет первым, сразу принимаясь изучать территорию. – Бесспорно, этим методом пользуются далеко не все и он достаточно стар, чтобы вскоре быть полностью забытым, – но отчего-то Джисон кажется излишне серьезным. – Одной осторожности здесь будет мало. Они втроем останавливаются внутри обширного круга, и оказываются в кольце небольших лачуг. Никто из них не видел ни единого человека, и не сложно было догадаться, что об их присутствии узнали заблаговременно и успели подготовиться надлежащим образом. Хан сглатывает скопившуюся слюну, понимая, что цвет его волос в этом месте может сыграть с ними злую шутку. Он поправляет кепку. – Городские, – материализовавшийся мужчина оценивающим взглядом осматривает гостей, но он не выглядит ни рассерженным, ни настороженным. Как оказалось позже, центральное здание Шоударма располагалось под землей. Это была обширная комната, чьи земляные стены подпирали деревянные колонны, на которых были закреплены горящие факела. В помещении находилось достаточно много самодельных лавок и обеденных столов. Предположительно, в этом месте люди скрывались в случае надвигающейся опасности, но, к его удивлению, сейчас оно было полностью пустым. – Обычно здесь постоянно работают несколько человек, но я попросил их уйти, – мужчина проходит внутрь, направляясь к небольшому письменному столу, заваленному сгоревшими свечами и неизвестного происхождения схемами. – Итак, – он складывает руки на груди, присаживаясь на стоящий рядом стул. – Откуда вы? – Неймлесс, – решает вести беседу Чонин, выбрав наиболее легкий из путей достижения цели – вежливость и предрасположенность к диалогу. – И вы о нас не знаете, – он вздыхает то ли удрученно, то ли со смирением. – Не знал бы, не будь я главой Шоударма, – хмыкает мужчина и протягивает руку. – Мао Шэнли, третий покровитель северных равнин. – Ян Чонин, – парень отвечает на рукопожатие и продолжает: – Четвертый лидер Неймлесса, – Джисон удивленно выгибает бровь: он и предположить не мог, что в Неймлессе существует подобная лестничная иерархия, но Хан вместе с тем понимает, что он знает о них в целом сущие крохи. – Вы ведь пришли не за обменом любезностями? – спрашивает Шэнли, наклонив голову. – Смею предположить, что вы уже проинформированы о нашей неблагоприятной ситуации, – он выглядит как человек, который действительно обеспокоен происходящим. – Да, – подтверждает Чонин, но не спешит продолжать. – Как вам известно, общины пустоши никогда не вели дел с городскими напрямую, но не в моих приоритетах оставлять людей без материалов для строительства и прочей мелочи только потому, что этому правилу следовали наши предки, – мужчина становится серьезнее. – Но в любом правиле есть исключения. Я не собираюсь целовать ноги тем, кто первым предложил нам помощь, – он хмыкает, тем самым вызывая в Чонине необоснованное презрение: этот человек не в том положении, чтобы торговаться. Неймлесс также знает себе цену. – Что вы можете предложить Шоударму? – Жизнь, – Джисон внезапно оказывается возле Шэнли, склоняясь над удивившимся и оторопевшим мужчиной. Парень оголяет шею, демонстрируя собственный укус. – Если вы не хотите, чтобы подобными отметинами обладали и ваши дети, – он шепчет на ухо. – Советую согласиться на предложенные нами условия и перейти к делу, а не соревноваться, у кого член больше, – Хан ухмыляется. – Думаю, ответ вам и так известен, верно? – он отходит в сторону. – Джисон? – к нему обращается Феликс, кладя ладонь на плечо. – Все в порядке? – спрашивает он. Хан хмурится, плотно закрывая глаза. С первого взгляда стало понятно, что у него начинаются головные боли, вызванные либо обстоятельствами, либо инфекцией. Феликс берет старшего под руку и выводит из помещения, кинув короткий поторапливающий взгляд на Чонина. Джисону может скоро понадобиться помощь, которую они не в состоянии ему оказать. Чонин кивает. – Он странник, – говорит Ян, когда двое товарищей оказываются наверху. – Странник, укушенный ферментным, – он акцентирует внимание на принадлежности Хана. – С минуты на минуту у него может начаться неконтролируемый приступ агрессии, и не мне вам говорить, на что способны люди, подобные ему, в гневе, – Чонин не хотел использовать Джисона таким образом, но и Феликс прав: им нужно поскорее завершить эту бессмысленную вакханалию и возвращаться. – А он, как и мы, сильно хотим заключить контракт… Чонин закидывает одну ногу на другую и щурит взгляд, всматриваясь в глаза притихшего Мао Шэнли. Он использовал угрозу, но в будущем тяжелое знакомство может закончиться результативным сотрудничеством. Ян ругается про себя: он предполагал, что все может пойти не по плану, но не думал, что это произойдет так скоро. – Госпожа Хоффорд согласилась на контракт взамен на информацию, – тянет Шэнли, и эта осведомленность в какой-то степени поражает Чонина, но он никак не реагирует. – Шоударм согласится на сделку, – говорит Мао. – Странник был прав в своих намерениях: моя община погибает, и это нужно исправлять, – мужчина вздыхает. Чонин молчит. – Знаете, как называют Неймлесс те, с кем мы сотрудничали? – спрашивает он, и Ян качает головой: он даже не знал, что Шоударм поддерживает контакт с городскими после расторжения контрактов в принципе. – «Община, умеющая подгадать момент». Чонин ведет взглядом. Они были правы: сейчас Неймлесс держится на удаче, но в недалеком будущем весь Конта-Ариас потерпит значительные нововведения, непосредственно связанные и с Неймлессом, и с надвигающейся бурей перемен. – Вы непредсказуемы, а тем самым опасны, – продолжает рассуждать Шэнли. – Советую хранить козыря вплоть до самого конца игры, ведь рано или поздно вы начнете доставать из колоды только бесполезные карты, – его голос не выдает насмешки или ответной угрозы, поэтому Ян только кивает. – Игра в дурака на одной партии не заканчивается, – медленно отвечает Чонин. – За одной проигранной ставкой последует еще десять, – парень теряет заинтересованность в дальнейшем разговоре. – И перед победой Неймлесс успеет вдоволь насладиться шоу, уверяю вас, господин Мао, – упомянутый вздрагивает. – Вы не пожалеете о том, что выбрали именно нас. Перейдем к условиям? На лестнице слышится шумный грохот, и оба присутствующих оборачиваются, чтобы посмотреть на незваного гостя, посмевшего отвлечь их от беседы. Через минуту в дверном проеме показывается молодая перепуганная девушка. Ее волосы небрежно спадают на лицо, а дрожащие губы становится видно гораздо отчетливее из-за бледноты. – Колония, – бубнит она себе под нос. – Колония атакует!***
В Неймлессе было подозрительно тихо, и учитывая густое скопление людей на улице, все они вели себя подозрительно бесшумно, быстро передвигаясь по утоптанным гравийным тропинкам. И не успевает Хенджин обернуться, чтобы поделиться своими догадками с Минхо, как старший скрывается в центральном здании, не удостоив напарника даже прощанием. Хенджин только недовольно вздыхает. Он знал, что в краткие сроки они не смогут стать закадычными друзьями или, по крайней мере, партнерами с доверительными отношениями, но подобное поведение его более, чем раздражало. Складывалось ощущение, что прошедшая ночь потеряла свою значимость, и все произошедшее оказалось неудачной попыткой сблизиться с человеком, который этого совершенно не заслуживает. С другой стороны, если Минхо был прав (а Хенджин отчего-то был уверен в правдивости его слов), то ему предстоял серьезный разговор с Бан Чаном. Его не возмущала его скрытность или сдержанное поведение, не вызывал подозрения тот факт, что Кристофер практически никогда не участвовал в вылазках, хотя не был обделен соответствующими навыками. Больше всего Хенджин ненавидел ложь. Ложь, означающая подставить своих товарищей. – Верóника? – окликает Хван прошедшую рядом с ним женщину, и та останавливается, вопросительно выгибая бровь. У нее в руках была корзина с овощами и, по всему видимому, она спешила на кухню. – Где можно найти Бан Чана? Она несколько тушуется, прежде чем ответить: – Кристофер общается с новоприбывшими братьями в библиотеке, – отвечает она. – Не знаю по какой причине, но они провели втроем уже всю ночь, с тех пор как странник, Чонин и Феликс покинули территорию Неймлесса, – Верóника выглядит обеспокоенной. – Спасибо, – резво отвечает Хенджин и идет вслед за Минхо. Коридоры внутри здания были пусты. Хван медленно поднимался вверх по лестнице и угрюмо размышлял о том, с чего стоит начать предстоящий разговор. Он банально не хотел войти в помещение и с порога заявить, что Бан Чан – предатель, ведь как таковым он не являлся. Хенджин, по правде, в бóльшей степени был расстроен. Кристофер стал для него наиболее близким человеком в этом месте, и разрушать построившиеся между ними взаимоотношения не было абсолютно никакого желания. Парень был растерян и раздосадован. Хвану начинало казаться, что он был недостаточно смелым, чтобы высказать свои подозрения в лицо, поэтому он испытывал некоторые сомнения, направляясь в сторону библиотеки. – Почему вы работаете со странниками? – Хенджин останавливается на месте, услышав незнакомый голос. Он затаивает дыхание, словно в данную минуту решается вопрос его здесь пребывания. – Они… – голос Бан Чана кажется уставшим и измученным, но Хван по-прежнему не собирается прерывать разговор, нагло подслушивая. Возможно, в этом и была его отличительная способность – знать то, чего знать не стоило ни при каких обстоятельствах. – Они – инструмент, – и Хенджин вновь был прав. В его сердце что-то обрывается, и он выдыхает спертый воздух, прикладывая руку к бешено-бьющемуся сердцу. Он не ожидал ни похвалы, ни оправданий, но если и весь остальной Неймлесс относится к ним так же, думает о них с теми же мыслями, то Хенджин жалеет. Жалеет, что вновь ошибся с собственным выбором. Сейчас он начинает понимать, что Минхо и Джисон – это, пожалуй, единственные люди, которые скажут ему правду, которые не побоятся раскритиковать человека и выразить свое недовольство напрямую. У Хенджина больше не осталось мотивов быть лояльным. У него больше нет стремления показаться добродушным или понимающим. Он – странник, а не член Неймлесса. – Джун и Джин, должно быть? – улыбаясь, спрашивает Хенджин, входя в комнату. На лице Кристофера проскальзывает удивление, смешанное с непониманием, и тот отшатывается в сторону, открывая рот, словно собираясь начать оправдываться. – Ты кто такой? – откликается один из братьев, возмущенный присутствием постороннего. – Один из трех, – это обращение нравится ему гораздо больше, чем «инструмент». – А теперь, – его взгляд твердеет. – Выметайтесь, – глаза близнецов темнеют, когда те начинают подходить ближе к расслабленному Хвану звериной походкой. – Я невнятно выразился? – наивно тихо спрашивает Хенджин, складывая руки на груди. Братья украдкой смотрят на Кристофера. Тот выглядел удрученным и дезориентированным, но ни Джун, ни Джин не забудут прошедшего разговора. Они обещали зазря не распускать руки, ибо это отрицательно скажется на репутации, в первую очередь, госпожи Хоффорд. Они уважали ее настолько, чтобы пройти мимо Хенджина, толкнув того в плечо и прошептав: – Тебе не сойдет это с рук так просто. – Я сообщу вам номер своей квартиры чуть позже, – усмехается Хенджин, закрывая за ними двери и поворачиваясь обратно к старшему, лицо которого приобрело белый оттенок. – Что ты творишь?! – взрывается в приступе эмоций Бан Чан. – Как ты мог? – голос Хенджина кажется надломленным, но он вовремя берет себя в руки, больше не желая казаться слабым перед этим лживым человеком. – Ебаный обманщик, – он как-то невесело улыбается. – Это не то, о чем ты подумал, – мнется Бан Чан. – Правда? – смеется Хенджин. – А о чем тогда я должен был подумать? – спрашивает парень, падая в стоящее позади кресло. – Что Неймлесс – это община божьих мучеников? Что в этом курятнике действительно будут рады видеть незнакомцев, которые не раз рисковали своей жизнью, чтобы помочь? В чем я сейчас ошибся, Кристофер? – Хван неодобрительно качает головой. – Вы ничем от них не отличаетесь. – Я пытался завоевать их доверие! – Таким образом?! – кричит Хенджин, вскакивая с места и цепляясь за чужой докторский халат пальцами. – Ты наплевал на Минхо, наплевал на Джисона, наплевал на меня! И ради того, чтобы услужить этим уебкам? – Хван тяжело дышит, но отстраняться или заканчивать тираду не планирует. Он слишком зол, чтобы себя контролировать, слишком зол, чтобы оставить все, как есть, тем самым согласившись с мнением Бан Чана. – Они тоже лгут, Хенджин. – Но я знал, что этого стоит от них ожидать! – Хван отталкивает старшего в сторону, и тот врезается в книжный стеллаж, кривя лицо от боли. – Кто хуже: человек, который признается в собственных ошибках или тот, кто пытается скрыть их от других до последнего? – парень отходит в сторону, чтобы вновь не сорваться. Вся эта ситуация зажигает в его сердце огонь раздора. – Ты и про военных собрался лгать так же, как и про свое дружелюбное отношение к нам, странникам? – прямо спрашивает Хенджин, хоть и понимает, что вскоре об этом пожалеет. – Ответь честно: что тебя с ними связывает? – Я не… – Не смей мне врать, Кристофер Бан, – голос младшего грубеет. В его взгляде больше нет томящейся надежды, больше нет оснований полагать, что тот изменит свое мнение в пользу Неймлесса. Больше нет прежнего Хван Хенджина, который был готов принять правду, но ему ее вовремя не рассказали. – Не смей, иначе и ноги моей здесь больше не будет. Эти слова заставляют Бан Чана задохнуться. Он понимает, что глупые оправдания не смогут скрыть всего того дерьма, которое следует за ним по пятам. Он виноват и у него нет и малейшего права извиняться или злиться. И единственное, что мужчина не хочет потерять – это возможность еще раз взглянуть в чужие, наполненные искренностью и открытостью к разговору глаза. Хван Хенджин был честен с ним, он ему доверился, но Бан Чан все это разрушил собственными словами и неозвученными тайнами. И все это уничтожило в Хенджине того человека, коим он являлся. – Так скажи мне, – обращается к нему младший с глазами, полными слез. – Зачем ты поступил так со мной? С нами тремя? Лицо Хвана остается непроницаемым, но Кристофер уж было хочет вытереть его мокрые щеки, как одергивает руку на половине пути, понимая, что не имеет права так с ним поступать. Не имеет права быть вежливым или заботливым, не имеет права делать, как заблагорассудится только по той причине, что нестерпимое желание уберечь излишне велико. Разве когда-то до этого момента он думал, что Хенджин – это нечто бóльшее? – Я был на военной базе не более двух недель, – в конечном итоге признается Бан Чан. – И я видел ужаснейшие вещи, которые не укладываются в мое понимание человеческой морали, – он устало трет переносицу, поправляя одежду и присаживаясь в кресло. – Я знал, что военные – это фанатичные ублюдки, что в их приоритетах – целостность начальства, защита их интересов и отстаивание собственных границ, – Кристофер ведет взглядом в сторону, чтобы не видеть отразившуюся на чужом лице боль. – Я ушел. Без предварительного согласования, подписания контракта о неразглашении и прочей бумажной волокиты, которая бы подтвердила только один факт: я – угроза, требующая немедленного устранения, – мужчина говорит тихо, но даже подобное раскаяние не впечатляет осевшего на стул Хенджина. – Оттуда нет выхода, только если не вперед ногами. Хенджин молчит. Он не смотрит на человека напротив, никак не реагирует на его слова и изменившийся тембр голоса. Он бесчувственным взглядом сверлит дыру в потрепанном деревянном полу и отбивает пяткой в такт своему сердцу, что с каждой минутой только замедляется. К нему приходит ранее невиданное умиротворение, чувство, что ко всему происходящему вокруг стоило бы относиться проще. Парень вздыхает и после минутных раздумий поднимает голову. – Ты – это угроза для Неймлесса, – качает он головой. – Идея, касающаяся деления власти между несколькими лидерами, принадлежала ведь именно тебе? – Бан Чан выжидающе кивает, совсем не понимая, к чему ведется разговор. – У военных нет твоего портрета, нет отличительных черт, кроме твоей специальности, – перечисляет Хенджин, ощущая зародившуюся где-то внутри злость. – И в случае, если кого-то из пятерки поймают, – он скалится, привставая с места. – Он будет немедленно убит по той причине, что «Кристофер Бан – лидер Неймлесса». Им будет все равно на личность попавшегося: они начнут устранять помехи до тех пор, пока не доберутся до тебя. – Хенджин… – Не смей меня перебивать, – без особого энтузиазма отвечает младший и продолжает: – Ты подставил Ким Сынмина, который отличается особой любовью к этой общине, ты подставил Со Чанбина, в чьих интересах – это забота о ближних, ты подставил Ян Чонина, несмотря на резкость которого можно сделать вывод, что он – абсолютно преданный этому месту и живущим здесь людям парень, – губа Хенджина дрогает. – Ты подставил Ли Феликса, величайший страх которого – это вновь вернуться в чертоги прошлого, оказаться в руках тех, кто нанес ему неизлечимые раны и оставил глубочайшие шрамы на сердце, – Хван вновь падает обратно, опираясь руками о трясущиеся колени. – Ты подставил Ли Минхо и Хан Джисона, которые, несмотря на свои собственные подозрения, сделали выбор в пользу Неймлесса, хоть и временный. Бан Чан больше не пытается ничего сказать. – Ты наебал каждого, кто ходит по коридорам этого пропитанного ложью здания, – Хенджин усмехается, желая думать, что произошедшее – дурной сон. – Как я мог поверить тому, что человек с такими способностями как у тебя, предпочтет отсиживаться в четырех стенах вместо того, чтобы действительно работать на благо общины? – Хван стонет, откидываясь на деревянной спинке. – Ты ничем не лучше военных: заботишься только о своей шкуре, совсем не подозревая, что произойдет с твоим окружением, – Хенджин быстро вытирает лицо. – Ответь мне на последний вопрос: что заставило тебя сбежать? Бан Чан в момент холодеет. Он молчит на протяжении долгих трех минут, небрежно перебирая пальцами подол мятого халата. В его голове кроется множество различных мыслей, начиная от неверия и заканчивая возмущением: он не до конца осознает причинно-следственную связь, из-за которой сейчас был вынужден испытывать сильнейший дискомфорт и необъяснимое чувство вины. Должен ли он рассказывать? – Чем дольше ты будешь скрывать информацию, тем сложнее в будущем придется бороться с последствиями твоей трусости, – видя неуверенность на чужом лице изрекает Хенджин. – И если потребуется, то я найду людей, которые согласятся выяснить правду без твоей помощи, – парень ухмыляется, чувствуя явственный контроль над ситуацией. – Обрадуются ли они твоей молчаливости? Смогут ли понять тебя? – Хван щурится и заканчивает: – Мое молчание было воспринято в штыки, и ты все еще надеешься на лояльность? – Прекрати! – обрывает младшего Бан Чан и продолжает: – Так хочешь узнать, что произошло за те две недели? Хочешь вникнуть во всю суть блядских и орошенных кровью душ военных? – он криво улыбается, словно все хваленое терпение с крахом начало рушиться. – Ответ один – дети, – отвечает Кристофер предельно четко и правдиво. – Пытаясь вывести вакцину от вируса, они тестировали пробники на детях, а если результат был неудовлетворительным – выкидывали их на улицу, словно больных собак, – Бан Чан тяжело дышит. – Рожденные во время апокалипсиса беззащитные сироты и невинные жертвы обстоятельств были идеальным материалом для экспериментов, – мужчина вздрагивает всем телом, вспоминая увиденные им зверства. – Дети ведь не могут сопротивляться. Они кричали и плакали, пытались вырваться и бились в судорогах, но не могли противостоять тем, кому на них было совершенно плевать. Слова застревают в горле Хенджина непроходимым комом. – Тебе нравится эта правда? – спрашивает Кристофер, оказываясь перед Хваном и нависая сверху. – Каждую ночь я просыпаюсь из-за их криков о помощи, из-за слезливых мольб, из-за того, что ушел, – он качает головой, прикрывая веки. – Я вижу их изуродованные болью лица, вижу их дрожащие руки, которыми они закрывали головы, вижу самодовольные ухмылки тех ублюдков, которые при взгляде на беззащитных малышей не испытывали и толики стыда, – Бан Чан отстраняется, вытирая взмокший лоб. – Я ненавижу себя за бездействие, и ты надеешься, что от признания мне станет легче? – Хенджина прошибает неконтролируемая дрожь и он сильнее вжимается в стул, надеясь исчезнуть, раствориться в досках потертого дерева. – Думаешь, что своими праведными речами сможешь наставить меня на путь истинный и я начну на каждом углу кричать о том, какие военные уроды? Я хотел жить и сделал для этого все возможное. Моя вина заключается в том, что я вообще решил переступить порог лаборатории. Бан Чан отходит на несколько шагов назад и они вдвоем остаются в плену всепоглощающей тишины. Хенджина посещают множество мыслей, но самой выделяющейся из них была только одна: что на самом деле было известно Ли Минхо?