– С ним все в порядке? – спрашивает Хенджин, когда они с Минхо остаются наедине на небольшом балконе. В воздухе больше не чувствовалось былой враждебности, складывалось впечатление, что все вернулось на круги своя.
– Не знаю, – качает головой старший и продолжает: – Он был эмоционально измотан и заснул прежде, чем вспомнил самого себя, – он усмехнулся от того, насколько смешно это прозвучало.
Воцарилась минутная тишина. Хенджин затягивается, всматриваясь в линию горизонта. Стремительно наступал рассвет, будто старался как можно скорее взять господство после кромешной и необузданной темноты. Во двор Неймлесса постепенно начинали вываливаться сонные люди. Некоторые из них лениво настраивались на рабочий лад, а другие уже вовсю трудились, заготавливая дрова на предстоящие холода.
– И все же, – начинает Хенджин. – Что тогда произошло?
Минхо не отвечает. Он стряхивает пепел вниз, наблюдая за воспалившейся на мгновение искрой, и прикрывает налитые свинцом веки. Ли совсем не выспался: волнение за состояние Джисона оказалось сильнее, чем за свое собственное, и такая перемена приоритетов если не напрягала его, то доставляла заметный дискомфорт. Он и сам не до конца понимал, что чувствует к этому человеку и насколько эти чувства обширны.
– У меня была сестра, – говорит Минхо. – Я говорю тебе не от искренности своих намерений, а как факт, – уточняет он. – Не воспринимай это на свой счет, принцесса, – коротко обрезает Ли. – Ей было десять, когда она умерла. Мы были в Конта-Ариасе, где все и произошло: военные собирали подопытных, биологический материал… – Минхо кривится и глубже обычного вдыхает в легкие дешевый табак. – Донхи не успела сбежать.
Минхо с силой сжимает между пальцами фильтр сигареты, и та рвется.
– Малышка Ли Донхи, – грустно улыбается Хенджин. Он не собирался утешать старшего, ведь знал, что жалость и сочувствие – это последние вещи, которые ему нужны.
– Она была холодной, неимоверно холодной, – воспоминания накатывают на Минхо снежным комом. – Я до сих пор не встретил ни единого ребенка, который напомнил бы мне твердость ее характера. Это будет глупо, но Донхи этого не заслужила, – Ли отворачивается, продолжая мимолетно наблюдать за происходящим внизу. – Я не пытаюсь казаться эгоистом: этого не заслужили и другие невинные дети, попавшие к этим выблядкам, – Хенджин собирается что-то сказать, но вовремя замолкает. – Осознанно я понимаю, что не мог и по сей день не могу ничего изменить, но все, чем я живу – это желанием узнать обстоятельства… ее смерти.
– Откуда ты узнал об опытах, проводимых военными? – он ожидал услышать от Минхо повторение истории, рассказанной накануне Бан Чаном.
– От них самих, – к удивлению младшего отвечает Минхо. – Я хотел найти их, хотел узнать, куда они увезли Донхи, но все мои попытки заканчивались неудачей. – Хенджин щурится, всматриваясь в отстраненное лицо напротив. – Я временно остановился в «Пина-Коте», и тогда один молодой военный сильно перепил. Это была звездная ночь, тихая и умиротворенная, но для меня она стала предвестником беды, – Ли качает головой. – Я знал, что смогу выведать нужную мне информацию у пьяного, и впервые удача осталась на моей стороне. Не знаю, можно ли вообще назвать это удачей, – Минхо на момент застывает, вспоминая события прошлого. – Его язык развязался довольно быстро: он говорил, говорил, говорил и не останавливался ни на секунду.
Мужчина замолкает, но вскоре возобновляет рассказ:
– Он говорил обо всех этих зверствах с такой улыбкой и гордостью, что во мне тогда что-то изменилось, будто какая-то моя часть окончательно перестала существовать, – Минхо берет новую сигарету и медленно подносит ее к губам, сосредоточившись. – Я отвел его к себе в номер, заговорив зубы о «продолжении банкета в приватной обстановке», – Хван видел, с какой болью он вспоминает прошлое, и старался не вмешиваться, раствориться в воздухе. – И убил. Мне было пятнадцать.
– Что ты собираешься делать сейчас?
Но Минхо не отвечает. Он пришел в Неймлесс, чтобы разузнать подробности, но после пересказа Хенджина понял, что единственный шанс узнать правду – это добыть ее собственными силами. Ли ничего не получит от этих людей, все было зря.
– Бан Чан дал мне полную уверенность в подлинности слов того ублюдка, – тихо говорит он. – Но этого мало: Кристофер не смог дать мне основного, – Минхо смотрит за тлеющим фильтром смазанным взглядом. – Мне нужно знать подробности. Я
должен их знать. Была ли жертва Донхи напрасной? – он не хотел допустить повторения истории, и поэтому был так резок с Кан Дэилем, когда тема переметнулась на эксперименты над кровью Джисона. – Я хочу лично побывать внутри стен военной базы.
Хенджин затаивает дыхание.
– И как ты собираешься это провернуть?
– Не знаю, – качает он головой, и в следующий момент уже знакомый крик разрывает стены коридора, от которого закладывает не только уши, но и окончательно замирает сердце.
Оба парня мгновенно оказываются внутри помещения, бегло осматриваясь, и когда Минхо замечает открытую дверь ванной, в его душе что-то обрывается. Мужчина быстрым шагом преодолевает несколько метров, минуя по какой-то причине отодвинутый диван, и заглядывает внутрь комнаты, теряя дар речи. Джисон внимательно всматривался в свое собственное отражение, а его руки, вцепившиеся в раковину, мелко подрагивали. Младший замечает чужой силуэт в зеркале и оборачивается.
– Что со мной такое, Минхо? – его голос периодически срывался на плач, но проблема была в другом: старший
не знал, что стоит ответить.
Хенджин отшатывается в сторону, а Минхо продолжает стоять на месте, словно прикованный. Хан смотрел на них
пустыми глазами: они были полностью белыми и лишенными как зрачка, так и радужки. Джисон прикасается пальцами к своему лицу, медленно исследуя его черты, и продолжает смотреть на старших, пытаясь найти объяснение в словах тех, кто не мог их ему предоставить.
Ему было страшно. Его пугала поглотившая его неизвестность.
И он вновь кричит: оглушающе, до болезненных спазмов в легких, до покраснения. Джисон складывается вдвое, опираясь о стоящую тумбочку, и второй рукой держась за футболку в области груди, пропитавшейся холодной водой из-под крана. Он чувствует подходящую к горлу тошноту и закрывает рот рукой, качая головой по сторонам, будто старательно отрицая реальность.
Джисон кидает беглый взгляд на полку и, не имея возможности себя контролировать, хватает лежащие ножницы, занося их прямо перед лицом. Он
мог видеть, но не мог смириться с тем, что с каждым днем становился все больше похожим на озверевших. Хан не мог и не хотел осознавать происходящее, не хотел доживать жизнь с уродливыми инфекционными метками не теле.
– Блондиночка! – Минхо перехватывает его руку в воздухе, тряся младшего за плечи. Джисон испуганно смотрит в его обеспокоенные глаза, чем подтверждает догадку мужчины: перед ним
его Хан. – Все хорошо, – выдыхает Ли и слышит как ножницы падают на треснувший кафель. – Ты не виноват.
«Потому что во всем виноват только я»
Минхо осторожно поглаживает Джисона по спине, ощущая, что тот постепенно успокаивается. Он кладет свою голову на чужое плечо и прикрывает веки, застыв в едином положении. Хан со временем приходит в себя и уже глубоко дышит, когда старший отстраняется. Хенджин собирается уйти, но Джисон его останавливает.
– Я шел в душ, когда услышал конец вашего разговора, – он окончательно вытирает опухшее лицо, и они вдвоем поднимаются с пола, неловко отодвигаясь друг от друга. – Мне жаль, Минхо, – он смотрит в его глаза, пытаясь безуспешно отвести в сторону свои, но Ли убедительно качает головой, советуя этого не делать. – Это должно тебе помочь.
Он достает из кармана армейский жетон и вкладывает его в руку Минхо.
– Он принадлежал тому человеку, которого ты не убил на электростанции, – поясняет Хан и продолжает: – Если мое предположение верно, то большинство военных – европейцы; тот парень был азиатом, – он грустно улыбается. – Вас не отличат, будь уверен.
– Разве тот ублюдок был не из Хэйдшипа? – спрашивает Ли.
– Военные и Хэйдшип тесно связаны, – встревает в разговор Хенджин. – Они перенимают друг у друга обычаи и привычки, – он пожимает плечами. – Они похожи во многих аспектах, даже в повседневной жизни, – Хван складывает руки на груди. – Но если собрался заходить через парадную дверь, то не забудь придумать убедительную легенду, по какой причине тебя так долго не было.
Минхо усмехается.
– Я в этом чертовски хорош.
Спустя некоторое время он покидает квартиру, оставляя Хенджина и Джисона наедине. Они сначала молчат, не собираясь общаться, но после Хван не выдерживает: он рассказывает младшему все. Рассказывает про Кан Дэиля, рассказывает про кровь, рассказывает про анестетик, который может сработать в том случае, если ученый добьется успехов в своих собственных исследованиях. Хенджин рассказывает Хану про Бан Чана, рассказывает о жестоких экспериментах военных, и по глазам Джисона понимает, что тот мгновенно улавливает связную нить между ними и Ли Донхи.
Слова льются изо рта Хенджина непрекращающимся потоком. Он словно долгое время мечтал высказаться, ждал момента, чтобы облегчить ношу своих страданий и разделить это бремя с наиболее близкими людьми в Конта-Ариасе. Он периодически заикается, откашливается из-за разъедающей легкие сухости, но продолжает говорить, не останавливаясь и с каждым новым предложением набирая обороты. Хван не дает младшему сказать и слова, изливая душу человеку, ставшему для него чем-то бóльшим, чем формальное «странник».
Они обнаруживают себя на знакомом балконе в объятиях густого дыма, заслоняющего видимость туманного утра. Джисон молчит, жуя фильтр тлеющей сигареты и сминая пальцы.
– Ты допустил огромную ошибку, доверившись нам, – тянет Хан, но в ответ Хенджин только кивает: он знал и понимал, что при любом раскладе событий наружу начнут вылезать мерзкие семена последствий. – Ты не разведчик, не член Неймлесса,
ты – странник, – он смотрит своими пустыми глазами в чужие. – Это начало совершенно новой истории.
– Я выбрал свою сторону.
– Ты выбрал не сторону, а людей, – усмехается Джисон и продолжает: – Верность – понятие относительное, – на этих словах Хенджин практически незаметно улыбается. – Не община вернется по твою душу в случае предательства, а люди, являющиеся ее непосредственной частью, – Хан выдыхает, ловя взглядом упавший вниз окурок. – В нашем мире нужно быть верным исключительно самому себе, только если ты не делишь тело со второй личностью, – Джисон вспоминает слова о его предшествующем накануне ночью психозе.
– Этого не повторится.
– Отличный способ сообщить мне, что до следующего приступа я не доживу, – Хан смеется звонко, и этот смех отпечатывается в голове Хенджина остроконечной татуировкой: он затмевает все его мысли, догадки и подозрения, развеивает в прах все сомнения и открывает взгляд на честность, доверие и, отчасти, преданность.
Этот смех был в тысячу раз лучше, чем злость, просачивающаяся из голоса Бан Чана.
Повисает неловкая тишина.
– Что ты собираешься делать дальше? – спрашивает Хенджин, ссылаясь на ситуацию с Минхо.
– Я не буду досиживать свои последние дни в четырех стенах, – решительно отвечает Джисон. – Кто знает, возможно в следующий раз у меня пропадет голос или отнимут ноги, – он прикусывает губу. – Я хочу сделать все от себя зависящее для того, чтобы Минхо дожил до своей старости, – Хан мнется, будто намереваясь высказать что-то очень важное для него. – Я хочу, чтобы он позаботился о Серим после моей смерти.
– Что насчет Себома? – Хван слушает младшего с болью в сердце.
– Он мягкотелый, – признается Джисон. – Ему лучше остаться в общине, за пределами Неймлесса его ждет только смерть. Это не мое эгоистичное желание, а правда: он больше похож на добросердечного Феликса, нежели на хладнокровного Минхо, который ни за что не согласится держать подле себя опущенный якорь, – Хан ссылался на будущее, совсем забывая о настоящем.
– Он совсем ребенок.
– И поэтому ему следует остаться здесь, – усмехается Джисон. – Я уверен, что Минхо заберет Серим, если решит покинуть это место, – и учитывая новые обстоятельства в виде Ли Донхи, это в очередной раз укрепляло его веру в свою правоту.
– А если девочка будет против?
– Она сбежала из своей общины, – настаивает Хан. – Серим достаточно инициативна, чтобы провернуть подобное, – Джисон смотрит вниз, замечая ходящих близнецов, и его выдержка опасно дает сбой. – И умна, чтобы оценить все риски. В первую очередь она позаботится о безопасности брата, а потом о своем собственном благополучии, которое кроется в поиске адреналина, исследовании ранее неизвестных ее взору горизонтов, – парень говорит четко, словно думал об этом и раньше. – И сейчас Себому ничего не угрожает.
Она свободна.
– Ей всего одиннадцать? Двенадцать?
– Мне было десять, когда в родной общине меня стали именовать белой вороной, – отчеканивает Джисон, и на этом разговор временно прерывается.
Над несколькими зданиями вдалеке взметнулись в воздух птицы, оглушительно свирепствуя облезлыми крыльями. Они кричали еще какое-то время, прежде чем скрыться за величавым мостом, поросшим зеленью и усыпанным мусором. Джисон прикладывает ладонь ко лбу, хмурясь, но после расслабляется и облокачивается о балконную раму. Он выглядел расслабленным и вдумчивым, полностью игнорируя окружающий мир.
– В «Пина-Коте» я смогу достать информацию о местонахождении небольших групп военных, – продолжает Хан. – Мне нужно узнать способ, благодаря которому я проберусь на их территорию незамеченным, – парень смотрит на Хенджина. – С жетоном мне не повезло: вряд ли у них есть солдат-блондин с отсутствующими зрачками.
– И ты все еще надеешься пройти без лишних подозрений? – Хенджин по-доброму глумится, в момент несильно получая по шее. – Возможно, тебе стоит спросить насчет этого у Феликса.
– Феликс? – Джисон вздергивает бровью, задумавшись. – Я не думаю, что мы достаточно близки для этого, понимаешь? – спрашивает он, и Хван кивает. – Мне нечего предложить взамен. Это нарушит все мои жизненные устои. Ненавижу чувствовать себя должным.
– Мы буквально спасли его и Чанбина, – Хенджин стряхивает пепел вниз и затягивается, всматриваясь в заплывшее грозовыми облаками небо. – К вечеру начнется сильный дождь, – Джисон мычит, потеряв суть разговора. – Ночные озверевшие выползут наружу как только тучи закроют солнце.
Хан продолжает молча смотреть вперед.
– Как именно погибли твои родители? – внезапно спрашивает Джисон.
– Я уже рассказывал тебе, – Хенджин щетинится. С их первой встречи утекло много воды, и теперь он казался Хану сосредоточенным, не обделенным чувством самосохранения. Казалось, что стоящий перед Джисоном человек всего за пару недель повзрослел на несколько лет. – Я нашел их повешенными. Почему ты интересуешься?
– Какими они были? – Джисон игнорирует последний вопрос. Возможно, ему стоило на что-то отвлечься и он не хотел вдаваться в подробности причин своего поведения.
Хенджин вопросительно выгибает бровь. С другой стороны, у него появился повод поделиться своими переживаниями с человеком со схожей историей жизни.
– Любящими, – кратко отвечает Хван, но после продолжает: – Они никогда не осуждали мое желание стать разведчиком, не запрещали ходить вместе с ними на вылазки, будто знали, что смогут с точностью до ста процентов меня защитить, – он выдыхает, выкидывая дотлевающую сигарету вниз и попадая на крышу чьего-то балкона. – Но их душевная боль стала преградой в наших отношениях, мы отдалились друг от друга.
– Но ты все еще их любишь.
– Безусловно, – Хенджин сдавленно усмехается. – С каждым днем их страдания становились все невыносимее, и когда я подумал, что все стало налаживаться, то обнаружил их мертвыми, – Хван кривит губы. – Они
притворялись здоровыми, чтобы подарить мне последние несколько дней в компании прежних себя. Что насчет твоих родителей?
– Я их не знал, – честно отвечает Хан. – И до шести лет называл своего дедушку «папой», а бабушку – «мамой», – парень достает еще одну сигарету, поджигая ее с помощью спички. – Это казалось мне правильным: то, что у каждого ребенка обязательно должны быть родители, но реальность оказалась не такой красочной, – он натягивает слабую улыбку на бледное лицо. – Они погибли сразу после моего рождения. Альфа.
– Мне жаль, – отвечает Хенджин, но его все еще мучил один вопрос. – Почему ты решил мне рассказать?
– Это показалось мне правильным, – он снисходительно улыбается, полностью переключая внимание на сигарету. – На самом деле я не хочу, чтобы ты ассоциировал меня только с плохим: я такой же человек со своим прошлым, со своими чувствами и страхами, – дым застилает глаза, и Джисон чувствует выступившую слезу. – И если раньше меня это абсолютно не волновало, то сейчас мы гребем веслами в общей лодке.
Но Хан признается самому себе: Хван Хенджин был человеком, умеющим располагать к себе, и он ощутил это еще в их первую встречу. Он притягивал людей своим молчаливым пониманием и незаменимой компанией. В мире, где ты сам по себе, общество кого-то, кто разделял твою боль, было бесценным. И Хенджин был именно таким: лояльным, эмпатичным и честным в своих чувствах.
– Спасибо, что выслушал.
Ветер заглушил слова говорящего, и оказалось невозможным понять, кому именно принадлежали эти слова.
***
Хенджин вышагивал вдоль коридора широкими и размеренными шагами. Он направлялся в сторону библиотеки, надеясь найти там остальных ребят, но натыкался только на пустые помещения, словно Неймлесс в мгновение ока опустел настолько, что Хван слышал свое собственное учащенное дыхание. Ему было некомфортно находиться среди кромешного ничего и он старался поскорее найти кого-то, с кем можно было поговорить о стремительно нарастающих проблемах.
Вопрос касательно охотников все еще оставался нерешенным, и именно эта тема должна была стать повесткой сегодняшнего дня.
Он заворачивает за очередной угол и натыкается взглядом на стоящего в конце коридора Бан Чана. Мужчина был облачен в домашнюю одежду и, к удивлению самого Хенджина, вновь был без очков. Неужели он носил декоративные? Хван хмурится, совершенно не желая оставаться наедине с Кристофером, но выбора у него не было. До библиотеки идти было уже совсем ничего.
– Хенджин, – окликает его Бан Чан, как только младший оказывается в поле видимости.
– Я занят, – предельно четко отвечает Хван, но старший цепляется пальцами за его запястье, и Хенджин останавливается, грозно смотря в чужие, наполненные противоречиями, глаза.
Кристофер замечает позади младшего идущих людей и не думает, прежде чем затолкнуть его в открытую дверь за собой.
– Нам действительно нужно поговорить, – продолжает Бан Чан, когда они вдвоем оказываются заперты в его квартире.
– О чем? – спрашивает Хенджин, и старший понимает, что тот задает вопрос с полной серьезностью в голосе и искренним непониманием в глазах.
– О произошедшем на неделе, – объясняется Кристофер, чувствуя себя растерянным: он не привык акцентировать внимание на одной детали дважды.
– Прямо сейчас у нас есть дела гораздо важнее, чем выяснение личных отношений, – Хенджин выглядит крайне возмущенным и рассерженным. Грядут перемены, и Бан Чан выбрал отнюдь не самое подходящее время.
Хенджин был человеком эмоций, но это не мешало ему здраво оценивать ситуацию. Он твердо уверил себя в том, что для любого разговора может найтись более уместный случай, чем этот, когда на кону жизнь не только Неймлесса, но и всего Конта-Ариаса.
– Нам нужно собрать всех лидеров до того, как орда охотников подойдет к границам города, – бубнит Хенджин себе под нос, поочередно загибая пальцы. – В первую очередь следует удостовериться, что близнецы находятся под нашим непосредственным контролем, а следом начать разрабатывать эффективную стратегию защиты и нападения, – парень вздыхает, ощущая приток крови к голове. – Это занятие не двадцати минут, поверь мне. И чем быстрее мы скооперируемся, тем больше неожиданностей предотвратим в ближайшем будущем.
– Я хотел извиниться за свое поведение.
– Ты меня вообще слушаешь? – Хенджин стонет в голос. – Я говорю это тебе не для того, чтобы отцепиться, а потому, что нам всем грозит реальная опасность, Бан Чан, – Кристофер молчит, не собираясь отвечать. – Или ты вновь хочешь подставить весь Неймлесс под удар, в итоге выйдя сухим из воды? – спрашивает парень, и вены на шее старшего вызывающе дергаются. – Я ценю твое раскаяние, но этим делу не поможешь. Нужно думать о завтрашнем дне, а не зацикливаться на вчерашнем. Иначе нам всем пиздец уже через... – он быстро прикидывает в голове приблизительные числа. – Неделю. Возможно, меньше.
– Нам в любом случае пиздец, Хенджин.
Хван молчит. Он смотрит отстраненно, размышляя о чем-то своем, совершенно далеком, и ведет носом, искоса всматриваясь в решительное выражения лица напротив.
– Моя община располагалась около центрального моста, проходящего через реку, которая протекает вдоль дипломатического района, – говорит Бан Чан. – В тот год выдалось особенно жаркое лето, и члены коммуны не имели времени даже на фильтрацию проточной воды. Загнивала не только природа, но и люди, – он говорит это с невыносимой болью в голосе. – Я опознал признаки отравления, когда стало слишком поздно. Как итог, большинство погибло, – Хван замирает, чувствуя ослабевающую хватку на руке. – Моя община состояла практически из одних стариков, которым посчастливилось выжить, но их добила пропитанная гнилью вода. Иронично, не думаешь? – он усмехается, отходя в сторону. – Но их убила не инфекция, а
военные.
– О чем ты говоришь? – Хенджин выглядит шокированным.
– После того как я потерял родной дом, мне было некуда податься, а оставаться в месте, где все напоминало о близких мне людях я не мог, – Бан Чан складывает руки на груди, стараясь не поддаваться эмоциям. – И я попал к военным еще до того, как узнал, что произошло на самом деле, – Кристофер толкает язык за щеку, отворачиваясь. – Я увидел эксперименты. Не только над детьми: над взрослыми, стариками и животными. В военных лабораториях я никогда не видел трупов. Это были кристально чистые и продезинфицированные помещения. У них не было даже крематория, – Бан Чан вновь возвращается в то время и на некоторое время замолкает. – Они выкидывали разлагающиеся трупы в реку. И я сразу все понял.
Хенджин хочет что-то сказать, но молчит.
– А когда они посчитали этот подход нерациональным, – ему самому было смешно произносить такие слова по отношению к этим жестоким людям. – Военные стали вывозить подопытных на Север и убивать их уже там, – у Хвана в голове что-то щелкает, но Кристофер озвучивает мысль первым: – Я знал, что рано или поздно с той стороны последует угроза от обратившихся. И поэтому не удивился, когда ты сообщил об охотниках.
– Мы должны рассказать об этом остальным, – говорит Хенджин, качая головой. Он вновь понимает, что выставил себя полным идиотом, тогда приняв удар на себя. –
Ты должен был.
Хенджин уходит, оставив молчаливого Бан Чана позади.
***
– Позови близнецов, Брук, – говорит Сынмин, задерживая взгляд на побледневшей фигуре напротив, а следом продолжает: – Они должны быть здесь не позже, чем через двадцать минут.
– Где их можно найти? – задает вопрос Брук, но Ким только пожимает плечами, демонстративно отворачиваясь к окну и смотря вперед. – Зашибись, – Сынмину даже на мгновение кажется, что тот закатывает глаза, но не обращает внимания.
– Ты совсем его загонял, – встревает Чанбин, когда Брук уходит. – Терпение этого парня не безгранично, – но Со только усмехается, складывая руки на груди. – Дьявольски жестокий.
– Тебе ведь нравится, – Сынмин смеется.
– Джун и Джин – это другой уровень, – Чанбин подходит к младшему ближе, так же смотря на представший их взору Конта-Ариас. – Они его с потрохами сожрут, – мужчина вздыхает, будто сочувствуя Бруку.
– С другой стороны, у меня найдется отличный повод пристрелить их к ебаной матери, – Ким скрипит зубам, сосредоточившись на очертаниях торгового центра где-то вдалеке. – Они действуют мне на нервы, Чанбин.
– Я понимаю, – Со клонит голову набок, и они оба окунаются в омут безмолвных раздумий до тех самых пор, пока библиотека не оказывается заполненной людьми.
Чонин и Феликс казались сонными: они вдвоем разделили небольшой диванчик в углу комнаты, медленно хлопая глазами. Судя по всему, по прибытию обратно в Неймлесс объем работы у них не только не изменился, но и стал в несколько раз больше. Как оказалось позже, после любезных расспросов Сынмина, с последними поставками провианта из Потенции возникли проблемы, но Ян смог их вовремя урегулировать, в то время как Феликс занимался разгрузкой и планированием дальнейшего графика.
– Понятное дело, что Потенция не захочет терять над нами мнимый контроль, – соглашается Чанбин. – Но их отстраненность сейчас – это мотив в будущем. Она сама потянется к нам.
– Не будь так уверен в наших способностях, – Чонин вспоминает слова Мао Шэнли об их удачливости, и полностью с ним соглашается. – Одно неверное движение или вздох – и Неймлесс будет стерт из перечня прогрессирующих общин, словно нас там никогда и не было.
– Шоударм поможет нам поддерживать позиции, – Феликс незаинтересованно машет рукой, прикрывая веки. – Мы спасли этим людям жизнь, поэтому вряд ли господин Мао задумается о предательстве в ближайшее столетие, – он хмыкает. Казалось, что Ли в последнее время стал более осмотрительным и вместе с тем прямолинейным.
– Не преувеличивай наши заслуги, – говорит вошедший Джисон, и на момент в комнате повисает тишина. Подавляющая часть присутствующих была уведомлена о новых «особенностях» ханового организма, но впервые видела
это воочию. – Согласитесь, что любой предприниматель, такой как Мао Шэнли, всегда согласится жить за счет рыбки покрупнее, если таковая найдется, – его голос казался измотанным и уставшим. – Но Феликс прав. В ближайшее время Шоударм зависит только от Неймлесса. У нас есть фора, и ее следует использовать соответствующим образом.
Он говорил это с уверенностью, но только стоящие позади него двое странников знали, что Хан Джисону было плевать на судьбу этой общины.
– Пора переходить к главной части, – влетевший Бан Чан показался всем слишком расстроенным. Он кидает короткий взгляд на невозмутимого Хенджина и отворачивается.
В библиотеку медленно заходят взбешенные близнецы, и каждый понимает, что сейчас начнется самое настоящее цирковое выступление.
– Охотники и Мортем.
