The emptiness of your eyes

Минхо ушел на рассвете. Он старался остаться незамеченным и не привлек внимание постового, прежде чем перебраться через ветхий забор позади общины. Таким образом, все люди Неймлесса по-прежнему думали, что Ли Минхо пребывает в пределах коммуны. И только Джисон с Хенджином знали, где именно он сейчас может находиться. – Ты так и не сказал Минхо, что собираешься позже присоединиться? – спрашивает Хенджин. – Нет, – качает головой младший и продолжает: – Он не любит сюрпризы, но придется предоставить ему еще один, – он смеется. – Он не одобряет фактор неожиданности? – Предпочитает держать все под контролем, – соглашается Хан. – Мы живем в его тщательно-спланированном сценарии, где каждый твой вздох и шаг заранее просчитан, – Джисон выдыхает, ежась. Они сидели на бетонной платформе на улице, встречая выходящее солнце. – Ли Минхо живет по одному принципу: весь мир – это кукольный театр в его руках. – Он все равно остается обычным человеком, – пожимает плечами Хенджин. – Он умен, но это не делает его властителем ситуации и всего сущего. – Ему нравится так думать, – Джисон смеется. – Безусловно, для отыгрывания роли требуются соответствующие способности, но Минхо – это тот же Минхо, который подвержен необузданным скачкам адреналина и агрессии. – Ты хотел сказать, что он все еще козел? Джисон с минуту отмалчивается. – Я приукрасил. Хан смотрит вперед и вид кажется ему мыльным. Он прикусывает губу, прикрывая веки, и глубоко вдыхает, разминая затекшую шею. Со дня на день он мог лишиться всего, и отсчет шел не на месяцы, а на считанные недели. В его руках оставались лишь крохи от того, что он мечтал сделать в будущем, а сейчас Джисон бы вынужден оставаться пленником Конта-Ариаса по собственной воле, ведь за пределами города не останется даже людей, которые смогут предотвратить его превращение в озверевшего после смерти. Зависимость от ближних его угнетала. Часть своей жизни он прожил в роли странника и осознавать неизбежность ситуации, в которой он не может наслаждаться проведенным наедине с самим собой временем, постепенно отравляла и без того инфицированный мозг. Хан чувствовал себя заложником собственных чувств, не допуская даже мысли, что умереть вдали ото всех – это не приговор и не гильотина, где палач – его гложущие мысли. Он помнил, и понимал, что в теле озверевшего его ждут бесконечные блуждания без возможности взять свое тело под контроль. И Джисон боялся этого. Его учили быть свободным, учили не подчиняться чьей-то воле и следовать только за своими желаниями и мечтами, но стань он живым мертвецом, и все это разрушится. Он будет только жалким наблюдателем, о существовании которого никто и не догадывается. Ему будет суждено умереть от руки незнакомца или до скончания времен биться в бессмысленных попытках подчинить себе гниющий разум, самому в конечном итоге отдать душу на растерзание и уподобиться скитающимся повсюду монстрам. – Не стоит задерживаться, – Хенджин вырывает его из раздумий. Джисон по-прежнему не имел и малейшего желания не то, чтобы посвящать ребят в подробности своих планов, но и просить у них помощи. – Я направлюсь в «Пина-Коту», – говорит Хан и поднимается с места. – Надеюсь, что услуги одного человека еще имеют актуальность. Затея Хенджина не устраивает, но он молчит. – Будь осторожен. В этом мире можно доверять только самому себе, – заканчивает Хенджин. – Держи рацию рядом, а ствол – еще ближе. – Мы вернемся к вечеру, – Хан лояльно улыбается, поднимаясь с места. – Не волнуйся. «Пина-Кота» была заполнена людьми. Джисон долгое время пробирался через толпу пьяных зевак, прежде чем доползти до барной стойки. Он кидает короткий взгляд наверх, где находилось импровизированное ложе Хаира, и заказывает пинту пива у знакомого бармена, который при виде хановых глаз сомнительно щурится, но сразу расслабляется и заводит благоприятный разговор. Такая атмосфера всегда казалась Джисону особенной. Он был лишен всяких забот и был готов открывать новые горизонты. За пять лет странствий он повидал множество природных чудес и исторических построек, но никакой пейзаж не сравнится с ощущением бурлящей вокруг жизни. Хан мог быть тысячу раз одиноким, но в тысячу первый – не лишенным компании незнакомцев, которые были рады разделить с ним несколько минут или даже часов собственной жизни. – Слышал, что Мортем начал терять влияние, – разносится за ухом Джисона, и он прислушивается. – Эти наглые выродки все еще думают, что могут завладеть северной электростанцией, – звон битого стекла разлетается по помещению, и странник интуитивно горбится, словно стараясь избежать попадания осколков. – Ты ведь помнишь ту заваруху на центральной улице? – Хан медленно оборачивается. – Поговаривают, что воришку, укравшего огнестрел из-под носа у Хэйдшипа, все еще ищут, – Джисон удивленно выгибает бровь: неужели они говорят о Ли Минхо? – Готов поспорить, что рано или поздно он попадется, – голос ответившего кажется парню смутно знакомым, но он не обращает на это внимания. Хан опустошает кружку и опирается ладонями о колени, продолжая внимательно выискивать нужного человека, и еще через несколько минут он видит спускающегося с лестницы дезориентированного Хаира. Он выглядел то ли испуганным, то ли сонным, но при виде Джисона только натянуто улыбнулся и в приглашающем жесте указал ему наверх. – Я сдержал свое слово? – прямо спрашивает он, когда они вдвоем остаются наедине. – Поверь, в случае неудачи ты узнал бы об этом первым. – Хорошо… Хан, – Хаир вновь пробует на вкус чужое имя. – Что тебе нужно в этот раз? – Почему ты похож на побитую псину? – Джисон закидывает одну ногу на другую, предвещая интересный рассказ. – За информацию нужно платить. – Я в долгу не останусь. – Убедил, – Хаир поднимает руки в воздухе и приглушенно смеется, откидываясь на спинке небольшого диванчика, успевшего покрыться слоем пыли. Казалось, это место довольно долго никто не посещал, но Хан не мог утверждать наверняка. – Ходят слухи, что конфликт между Потенцией и военными обостряется, – Джисон клонит голову набок, зажигая сигарету. – Не скажешь мне, насколько это правда? – Скажу, – вот так просто отвечает Хан. – Но перед этим ты поделишься со мной информацией, как пробраться внутрь военной центральной базы, – он выпускает клуб дыма, загораживающий взор. – Отговорка «Я боюсь реакции свыше» меня не устроит: я прекрасно осведомлен, что все руководство сейчас за пределами Конта-Ариаса на Юге. Некому будет отдать приказ тебя обезглавить. Хаир сомневается. – Единственный верный путь – через кладбище со стороны научного корпуса, – говорит он. – Я не уверен насчет охраны, но одно знаю точно: людей нет, только собаки. – Псы? – Именно, – кивает Хаир. – Они накачены каким-то наркотиком, поэтому не думай о том, чтобы их приручить, сразу пристрели, – мужчина складывает руки на груди. – Они больше похожи на падальщиков, жрущих все подвернувшееся под руку, а не на миловидных добрых песиков, которые с радостью подадут тебе свою лапу. Разве что только для того, чтобы ослабить твою бдительность и выпотрошить. – Если ты солгал… – Сценарий мне уже известен, – перебивает его Хаир. – Моя плата? Джисон щурится, встает с места и выговаривает краткое: – Мортем. – Мортем? – в недоумении переспрашивает собеседник. – Что это значит, Хан?! – кричит он вслед уходящему парню, но Джисон только пожимает плечами и скрывается в многолюдной толпе на первом этаже, натягивая на голову капюшон.

***

Минхо практически не волновался. Он знал, что в скором времени ему придется провернуть величайшую ложь в своей жизни, но испытывал от этого не страх, а легкий трепет, заставляющий ноги передвигаться быстрее. Ли прожил так всю свою сознательную жизнь: если ты хочешь выжить – умей лгать, умей делать все от тебя зависящее ради того, чтобы протянуть на этой бренной земле еще один день. Но не всегда ложь доставляла ему удовольствие. В его прошлом были и сравнительно спокойные дни, наполненные искренностью и радостью, но мгла разочарования настигла его раньше, чем он ожидал. Минхо и Донхи были сиротами, детьми, о которых заботилась межгородская община. Но в то время, когда они остались совсем одни, Минхо был жалким подростком, который полагался только на окружающих. Забота о младшей сестре заставила его повзрослеть слишком быстро, но даже это не уберегло малышку Донхи от печального конца. Ли Минхо не хотел возвращаться в те мгновения забытия, но и сам понимал, что это единственный способ заглушить душевную боль и всепоглощающую тоску в сердце. Он надеялся опустить этот эпизод своей жизни в самые потаенные уголки собственного сознания, чтобы иметь шанс сосредоточиться на настоящем и исправить все совершенные им ошибки, которые так или иначе причинили людям вред. И, говоря об ошибках, Минхо имел в виду только одного человека, страдания которого накладывались на него так, словно принадлежали ему самому. Он мог назвать это чувством вины, но выбрал более подходящее слово – обещание. Он пообещал. И обещание для странника было превыше всего прочего. Минхо смотрит на врученный ему жетон. На проржавевшем металле были небрежно выведены инициалы некого Го Суена, имя которого он начал ненавидеть еще до того, как узнал. Мужчина сплевывает в сторону скопившуюся слюну и смотрит вперед, замечая только опустевшую центральную улицу. Вдалеке виднелось здание военных. Еще несколько десятков лет назад они отстроили себе самую настоящую неприступную крепость, которая бы не только эффективно защищала ее обитателей, но и сливалась с общим фоном серых строений, расположенных рядом. Ли смотрит на небо, замечая скапливающиеся дождевые тучи, и осматривается по сторонам в поисках подходящей маскировки. Он хотел целиком и полностью походить на человека, который пару недель бродил по улицам Конта-Ариаса без возможности передохнуть, и намеренно измазал свою одежду грязью. Минхо был с собой довольно честным и признался, что портить кожу лица – это последнее, на что он пойдет только при угрозе быть убитым. Сейчас же он был уверен в себе достаточно сильно, чтобы оценивающим взглядом обвести свою фигуру в ближайшей мутной луже и пойти дальше, насвистывая незамысловатую мелодию под нос. – Эй, герой, – как гром среди ясного неба раздается по рации, и Минхо от неожиданности вздрагивает. – Я, безусловно, не думал, что ты действительно попрешься к военным, – насмешливый голос Хенджина раздражает старшего: с каких пор он стал таким смелым? – Но не забывай, что жетон принадлежал хэйдшипскому ублюдку. – Кончай выделываться, – отрезает Минхо, пытаясь заглушить динамики, когда замечает на себе более, чем заинтересованные взгляды ближних озверевших. – Я говорю о том, что люди Хэйдшипа – это беспринципные моральные уебки, поэтому постарайся соответствовать, – Хван наиграно глубоко вздыхает. – Не забывай, что положение Хэйдшипа в Конта-Ариасе на порядок выше, чем у военных, поэтому не контролируй поток слов, если не хочешь вызвать подозрений. – Твои слова звучат как услада для моих ушей. – Будь готов к неожиданным поворотам событий, – под конец говорит Хенджин и заканчивает: – Возможность адаптироваться к возникшим сложностям – это единственное умение, которое тебе пригодится так же, как и умение наебывать людей. – Отбой. Минхо злостно скрипит зубами и достает из кармана заряженный ствол, снимая предохранитель. Следом он проверяет глушитель и полностью убеждается в собственной боевой готовности. Он не намеревался действовать аккуратно или скрытно: как никак, но это было не в его духе. Для Ли главным приоритетом был способ попасть внутрь, а остальное – дело случая и присущей ему удачи. Мужчина быстро продвигается вдоль улицы, по пути прикончив нескольких особо любопытных озверевших, и сворачивает за угол, заранее догадываясь о месте расположения основного входа. Военные были людьми, в чьих приоритетах ставилась значимость собственной безопасности, поэтому пытающиеся выдать себя за солдат проходимцы часто попадали в незамысловатые ловушки. Минхо подходит вплотную к металлической двери, сжимая в кулаке жетон, и несколько раз стучит, состроив более, чем серьезное выражение лица. Он должен был показать смотрящему свое побитое состояние, не упустив возможности сыграть выпавшую ему роль. На удивление, но прямо на улицу к Минхо выходит высокий европейской наружности мужчина, который осматривает пришедшего с ног до головы и поправляет висящую на плече винтовку, словно намереваясь сделать акцент на своем положении и возможностях, но Ли только выгибает бровь, складывая руки на груди, и насмешливо смотрит в чужие глаза. И даже с существенной разницей в росте он выглядит гораздо более внушительнее, чем незнакомец. Военный кидает короткий взгляд на черную полосу на ладони, и говорит: – Пропуск? Минхо не теряется: он размышляет несколько секунд, прежде чем зажать потертый шнурок между пальцев и свесить жетон перед чужим лицом, лаконично покачивая его из стороны в сторону. Мужчина берет его в руки, тщательно рассматривая, и его лицо искажается. – Го Суен? – он усмехается. – Все давно думали, что ты сдох. – Если вы судили только по себе, то это было ожидаемо, – Минхо скалится, высоко подняв голову. Ему доставляло искреннее удовольствие глумиться над теми, кто не может найти настоящего Ли Минхо на протяжении нескольких недель. Солдат становится серьезнее. – Сегодняшний код? – Ты смеешься надо мной, уродец? – прямо спрашивает Минхо и продолжает: – Я шнырял по грязным подворотням несколько дней только по одной причине: вы, вшивые собаки, не смогли предоставить мне должной экипировки для слежки за каким-то странником, а сейчас требуете от меня код? – Ли глубоко вздыхает, раздражаясь из-за чужой тупости. – Я должен был узнать его из уст Господа Бога, представшего передо мной в обличье мимопроходящих тварей? – Минхо задыхается от возмущения и ткнет пальцем в чужую грудь, отталкивая военного назад и пригвождая того к закрывшейся двери. – У меня есть для тебя два варианта: ты впускаешь меня внутрь без всей этой мозгоебки или всю оставшуюся жизнь спишь с открытыми глазами. Нравится? Мужчина был обескуражен, но просчитывая все свои шансы остаться невредимым, отходит в сторону, скрипя зубами и ногтями о приклад винтовки. У него было множество веских причин пропустить Суена внутрь, одна из которых – желание остаться в живых. – Только не выебывайся слишком сильно, – он гадко усмехается. – Твою работу окончил другой человек, – он закрывает дверь перед носом Минхо, запирая того внутри здания. «Другой человек?», – проносится в голове Ли и он бегло осматривает длинный освещенный коридор. Не заметив больше людей Минхо достает рацию, ускоряясь и продолжая изучать помещение. – Блондиночка? – спрашивает он. – Хорошо подумай и дай мне ответ: где ты мог подцепить за собой хвост? – он нервно отбивает ногой в такт собственному сердцебиению, чувствуя нарастающую панику. Джисон какое-то время молчит, не подавая признаков присутствия. Минхо успевает услышать какую-то активность, прежде чем младший начинает внятно говорить: – «Пина-Кота», – он проговаривает слова медленно, словно пытаясь отдышаться, а следом слышится чужой стон, и тут-то Ли начинает изрядно волноваться. – Люди Мортема, – Минхо слышит невнятный треск, похожий на ломающуюся кость, а следом – приглушенный крик. – Я был прав изначально: эти твари приставили слежку и к Хенджину, и к тебе тоже, – Ли недоумевает, но быстро схватывает, что к чему, когда из рации доносится не только человеческий вой, но и звук снятия предохранителя. – Я сейчас порядком занят, что-то еще? – Где ты находишься? – Это не так важно, – обрезает Джисон и вздыхает. – Но как ты узнал о крысе? – Постовой военных проболтался о новом человеке, выполняющем роль хэйдшипской твари, которую ты убил, – отвечает Минхо, понимая, что сейчас не самый подходящий момент допытываться. На минуту возникает гробовая тишина, во время которой Ли успевает еще раз осмотреться и окончательно убедиться, что в этом помещении он точно находится один. Мужчина продолжает идти вперед, намереваясь узнать о месте расположения лабораторий. – Слышал? – Минхо выгибает бровь, но понимает, что Хан обращается совсем не к нему. – Господь Бог тебе свидетель – я хотел уйти по-хорошему, – старший вовремя приглушает рацию, когда из нее раздается три поочередных выстрела, один из которых предназначался для убийства, а два последующих – для предотвращения превращения. – Ты уже внутри? – Да. Ты устроил кровавую резню? – спрашивает Минхо, ухмыляясь и аккуратно заглядывая в одну из попавшихся открытых дверей. – Не то, чтобы я хотел, – уже более спокойно тянет Джисон. – Но у меня для тебя отличные новости: если этот уебок не соврал, то твой путь будет лежать вдоль коридора, а следом – вниз, – Ли высматривает впереди развилку или спуск, о котором сказал Хан, но ничего такого не находит. – В конце лабораторий, наоборот, подъем наверх, и это твой путь на кладбище. – Кладбище? – Ты глухой? – Джисон начинает злиться, и Минхо решает не испытывать его терпение. – Не выходи из роли, расспроси тамошних ученых обо всем, что они знают. Проверь, что им известно обо мне, – Хан говорит быстро, будто старается сосредоточиться на чем-то ином, помимо разговора. – И сопоставь это с той информацией, что мы получили от Кан Дэиля. Мне пора. – Блондиночка, что происходит? – Минхо искренне не понимает. – Что странники умеют лучше всего? – Убегать от проблем, – без задней мысли отвечает старший, полностью теряя контроль над ситуацией. – Ты прекрасно знаешь, что делать, – и сам Ли начинает слышать, что Джисон запыхается. – Беги! – последнее, что слышит Минхо – это автоматная очередь, и он признает себя идиотом, если скажет, что ему не страшно.

***

В «Пина-Коте» было оправдано жарко. Джисону пришлось запрыгнуть под барную стойку и какое-то время восстанавливать сбившееся дыхание. Он и предположить не мог, что люди Мортема пойдут в наступление средь бела дня, когда вокруг десятки обычных людей из второсортных общин и, более того, забредших путников. Вряд ли они забудут Конта-Ариас так скоро, если смогут выйти из помещения живыми. Хан перезаряжает ствол, кидая взгляд на владельца заведения, который, забившись под небольшой стул, нервно стучал зубами и молился. Джисон понимает, что в этом месте ему больше не будут рады, но ничего не поделать. Он снимает предохранитель и выглядывает из собственного убежища, пару секунд анализируя ситуацию: несколько неизвестных людей палили по всем движущимся предметам, не разбирая, летящая ли это бутылка или пытающийся выжить человек. Парень скрипит зубами, чувствуя, что сейчас ему придется пойти на крайние меры. Он высовывает голову и без разбора кидает рацию в гущу толпы, отвлекая тем самым внимание недоброжелателей, а следом выныривает из-под стойки, стреляя по ногам. Через мгновение со всех сторон начинают раздаваться яростные крики и звуки бьющегося о пол оружия. Хан оценивающим взглядом осматривает потерпевших, убеждаясь в том, что кроме них и владельца в «Пина-Коте» никого не осталось, и расслабленно выдыхает, краем глаза замечая подозрительную активность. – Я бы не советовал тебе этого делать, – он подходит вплотную к одному, ногой отталкивая от него винтовку, и наклоняется к пышущему недовольством лицу. – Мы ведь все понимаем, чем это закончится, верно? – Джисону было не до шуток. Он не хотел прибегать к крайним мерам, но таковы были правила: либо ты, либо тебя. Рация вновь начинает подавать признаки жизни, и Хан вопросительно выгибает бровь, осматриваясь. Он замечает ее лежащей в стороне и быстро поднимает с пола, прислушиваясь. – Сломалась? – спрашивает Джисон у самого себя, прежде чем удивленно отпрянуть в сторону. – Ты просто кинул ее, пока я с тобой разговаривал?! – голос Феликса звучал, как гром среди ясного неба, и Хану действительно стало неловко. – Почему ты не попросил помощи у меня? – Я убью Хван Хенджина, – мажет Джисон, стараясь держать ситуацию под контролем. Он прижимает крадущуюся к стволу руку ногой и слышит болезненный стон. – Какого черта вы вообще поперлись к военным, скажи мне на милость? – Феликс был то ли раздосадован, то ли зол, что по его манере речи понять было априори невозможно. – С каких пор вас стало интересовать, чем мы занимаемся? – Перестань, – теперь Хан понимал: Феликс был расстроен. Он и правда был самым удивительным человеком, с которым Джисону приходилось иметь дело практически ежедневно. И хоть первое впечатление о нем было, мягко говоря, отвратительным, Феликс больше не казался ему бесполезным балластом. Хан выдыхает спертый воздух, на мгновение выключая рацию. Он окончательно избавляется от людей Мортема, с беспристрастным выражением лица наблюдая за растекающейся по полу кровью. Это зрелище давно стало для него привычным. – Ты хотел что-то добавить? – Будьте осторожны, – говорит Феликс и продолжает: – Ваши портреты у каждого военного на слуху, и мы не знаем, что они будут делать – стрелять на поражение или, того хуже, ловить в качестве подопытных крыс, – от этих слов у Джисона по спине пробегают мурашки. Он уже слышал нечто подобное от Дэиля и представшая перед глазами картина совсем его не радовала. Он, наоборот, боялся такого исхода событий. – В то время, когда я еще находился на военной базе, они увеличили интенсивность экспериментов, поэтому все располагает к тому, что они находятся на финальной прямой, где единственным недостающим звеном будут только пораженные ферментными озверевшими люди. Феликс прямо сейчас говорил Джисону о тех вещах, про которые они с Минхо узнали от Дэиля, а впоследствии – из стен затопленной больницы. – Откуда ты обо всем знаешь? – Моя ценность еще вне стен Неймлесса заключалась только в навыках стратегии и знании информации, – младший усмехается. – Если ты владел засекреченными данными – перед скупщиками ты представал в образе Бога. – Но если военные узнают о том, что ты сливал кому-то их исследования? – Не беспокойся об этом, Джисон, – Феликс на момент замолкает. – Как только я покинул ненавистные мне стены – я стал номером один в списке на смертную казнь. Меня убьют даже без предварительного предупреждения, а о трибунале я даже не буду мечтать, – Хан какое-то время не хочет принимать очевидного, но Феликс делает вывод вместо него: – Единственное безопасное для меня место – это Неймлесс. За его пределами меня ждет только скоропостижная и, к сожалению, малоприятная кончина. – Зачем ты рисковал раньше, временно покидая общину? – Я ненавижу боль и преследующее меня всю жизнь чувство непредотвратимой опасности, – Джисон понял это еще в их первую встречу. – Если я не научусь с этим мириться, то мне не место в этом мире, – и Хан его понимал. Понимал лучше, чем кто-либо другой. – Я сбежал, чтобы стать свободным, но все еще чувствую, что заперт в клетке вместе со своими кошмарами, – Феликс замолкает и заканчивает: – Смотря на вас с Хенджином и Минхо, я верю, что однажды этот сон закончится. Связь обрывается. – Черт! – ругается Джисон, тряся в руках рацию. Он складывает губы в тонкую полосу и выкидывает ее, переключая внимание на пистолет. Пора было выдвигаться дальше.