Один день - три осени

— Иногда боль лучше ни с кем не делить. Иногда лучше справляться с ней в одиночку. Всё пространство вокруг затопило алым светом. Он пытался спастись от него, жмурил глаза, но свет безжалостно проникал сквозь веки, сжигая их дотла. Он чувствовал, как лопаются сосуды и стекает по щекам кровь, как жарится и вскипает под ними кожа, как пузырятся и лопаются глазные яблоки. Он помнил крик. Жуткий, леденящий духу, рассекающий воздух, словно масло ножом, крик. Он помнил руки, сжавшиеся на его шее, помнил их могильный холод и разрывающую глотку остроту когтей. Он помнил поцелуй в висок, настолько обжигающий, что, казалось, раскаленные иглы проткнули его голову насквозь. Он помнил свою агонию... Он помнил свою смерть. * * * - Он в Москве, - как бы невзначай обронил Яков, насаживая на вилку кусочек сочной индейки. Если бы это не была первая сказанная им за вечер фраза, Эраст может и поверил бы, а так... Брат явно долго просчитывал, как поделикатнее коснуться неприятной для младшего темы. Эраст готов был отдать ему должное: момент был выбран как нельзя подходящий - лёгкая атмосфера семейного ужина явно была призвана подтолкнуть Фандорина к действию, а прямой, пусть и крайне осторожный подход давал чувство некой защищённости. Ему словно давали выбор: продолжать беседу или нет. Эраст прекрасно осознавая, что ни о каком выборе тут и речи быть не может, ведь если Яков чего-то захочет, то он обязательно своего добьётся. По этой причине Эраст не спешил что-либо отвечать. Признаться, в глубине души он всё ещё надеялся избежать беседы хотя и понимал, что разговор необходим. Фандорин был немного обижен на брата за эту ненавязчивую, но крайне волнительную попытку. Он неспешно доел свой ужин, пригубил вина и, промакнув салфеткой уголки губ, дал знак прислуге. Тут же пустые серебряные блюда сменили на фарфоровый сервиз с индийские чаем и нежным яблочным штруделем. Когда уже стало понятно, что беседа закончится так и не начавшись, Эраст Петрович чуть отодвинул блюдце, пристально посмотрел на старшего и, чуть заикаясь, сказал: - З-знаю Гуро вскинул на него недоуменный и слегка растерянный взгляд, будто бы и не он только что размешивал в чае девятый кусочек сахара, всё это время дожидаясь ответа. Потом, словно только что вспомнив тему разговора, но интонацией тише, чем следовало бы, спросил: - Вы уже говорили? - Нет Столь лаконичный ответ позволил обоим братьям привести мысли в порядок. Яков наконец взял в руки чашку и, жеманно оттопырив мизинец, сделал глоток. Тут же лицо его исказилось страшной мукой, и, только выполнив над собой неимоверное усилие, Гуро смог проглотить приторно-сладкую жидкость. Недовольно скривив губы, он оставил чашку, ловя на себе чуть насмешливый взгляд младшего. - От него целый год ни слуху, ни духу... Тебя это не беспокоит? - смакуя на языке опрометчиво выпитую им отраву, спросил Гуро. - В-возможно Пару минут в столовой раздавался лишь тихий звон посуды, но вот Яков собрался с мыслями и в свойственной ему, неторопливой манере, начал: - Эраст, ты знаешь, как сильно я люблю тебя. Но я прошу, не затягивай с разговором. Уверен, у него была достойная причина, чтобы так поступить, и чем быстрее вы во всём разберётесь, тем легче тебе станет. Гуро отчётливо понял, что этого говорить не стоило, как только увидел лицо брата. Бровь его была немного поднята вверх как бы создавая вопросительное выражение и чуть дрожала. Любой другой человек не обратил бы на это внимание, но Яков знал, что за ним последует. Эраст переплёл тонкие пальцы в замок и пристально смотрел на брата. Когда он заговорил, у Гуро по спине пробежала дрожь. Так холодно звучал его голос: - Меня искренне изумляет то, с каким рвением ты берёшься защищать его, Яков. Но также, как я не могу понять твоих мотивов, ты никогда не поймёшь моих. И боле я не желаю слышать об этом человеке. С твоего п-позволения... Младший встал из-за стола, и, эффектно развернувшись на каблуках, покинул столовую. Гуро с раздражением откинулся на спинку стула. Ему бы сдержать себя, промолчать, но нет..! Не понял, не рассчитал... Он понимал, что сделать всё быстро не получится , но не думал, что Эраст вообще не захочет идти на контакт. Это значительно усложняло ситуацию. Его брат, его стойкий мальчик был так чувствителен и хрупок в душе. С годами боль не притупилась, а воспоминания всё ещё тяготили его. Гуро поторопился и теперь рисковал потерять доверие Эраста. А этого допускать было нельзя. Время утекло сквозь пальцы с каждой секундой, и Яков искреннее желал задержать его бег на какую-то жалкую единицу. Но, увы, здесь он был бессилен. * * * Этим же вечером, направляясь в свои покои, Гуро никак не ожидал столкнуться с братом лицом к лицу. Особенно в таком положении. Эраст спускался по окружной лестнице волоча за собой здоровенный багаж. Вслед за ним вперевалочку плёлся Маса с двумя чемоданами, в одном из которых Гуро приметил провокационно торчащую связку бубликов. Как тут же ревностно обозначил следовать, то была, как минимум, треть его запасов этого примитивного, но жутко необходимого в хозяйстве продукта. - Золотой мой, ты это серьёзно? - решив отложить тему кражи бесценного угощения до лучших времен, поинтересовался Яков. - Как н-никогда ранее. - по обыкновению заикаясь ответил статский советник, наматывая вокруг шеи лёгкий белый шарф. - И не беспокойся понапрасну. Мне есть где переночевать. - Но ты же ненавидишь этот дом.. - Не говори г-глупости. - сказал Эраст Петрович и, давая понять, что разговор он продолжать не намерен, решительно направился к двери. Гуро вдруг понял, что иного случая объясниться у него может и не быть и не сильно, но крепко схватил младшего за руки. Фандорин остался стоять на месте и на удивление не предпринимал попыток вырваться. Тогда дознаватель сильнее притянул его к себе так, чтобы подбородок упирался в тонкое плечо и зашептал тем самым голосом, который был предназначен лишь для крайне узкого круга людей (если не для одного Эраста): - Canst thou, O cruel, say I love thee not, When I against myself with thee partake? Do I not think on thee, when I forgot Am of myself, all tyrant for thy sake? Who hateth thee that I do call my friend? On whom frown'st thou that I do fawn upon?¹ Родной мой... Эрастушка... Неужели ты думаешь, что я могу желать тебе что-то плохое? Твоё счастье - моя главная радость и забота. - Я знаю это, Яков, - тихо отозвался Эраст, осторожно облокачивая голову на его плечо. - Но п-позволь мне самому решать, что для меня есть счастье. То, что п-произошло... Это касается только меня, понимаешь? И сам со всем разберусь. А ты просто б-будь рядом. - Всегда, ангел мой. Всегда. - на выдохе произнёс Гуро и поцеловал брата в висок. * * * Дом покойной невесты отозвался глухой болью в душе. Эраст ошибся, когда сказал брату, что не ненавидит этот дом. Он ненавидел его. А ещё боялся. Боялся этих холодных стен и пустых комнат. Боялся нетопленного годами камина и пыльных окон. Боялся засохших, без поливающего их слуги, цветов и ветхого покрывала супружеской постели. Их постели. Дом пуст. По его вине. И он уже никогда не искупит это. Эраст любил Лизу. Пусть не так сильно, как его, но любил. Она была такой яркой и светлой. Она пахла карамельным сиропом и улыбалась так широко, что у Эраста сводило щёки. Эраст любил убил Лизу. Это было двенадцатого августа. Письмо пришло поздним вечером, когда Эраст Петрович уже собирался ложиться спать. Фандорин не питал ложных надежд и знал, что настойчивые призраки прошлого не оставят его в покое. Однако, получить от него именно письмо было крайне неожиданно - Эраст Петрович ожидал личного визита. Подобная мелочь внезапно взволновала чиновника особых поручений, и он, оттягивая роковой момент настолько насколько это возможно, распечатал письмо только к обеду следующего дня, предварительно раз пятьдесят намотав круги между гостиной и кабинетом, где, собственно, оно было оставлено. Проявлять малодушие и дальше ему не позволяло воспитание, ежечасно напоминающее Фандорину о недостойном джентльмена поведении, и съедающее изнутри любопытство, коим Эраст Петрович отличался с малых лет. В отличие от прошлогодней записки, содержание этого письма оказалось весьма размытым и таило в себе нотки слащавой нежности, к которой отвыкший от романтической жизни Фандорин оказался морально не готов. Но всё же сумев одолеть в себе тщедушные порывы, Эраст Петрович собрался с мыслями и стал размышлять. Перво-наперво сыщик мысленно поблагодарил свою интуицию, накануне так настойчиво требовавшую его покинуть резиденцию старшего брата. Для Эраста Петровича не составило труда понять, что в ином случае письмо бы до него просто не дошло (чтобы так Яков не говорил, но он также, как и Эраст опасался этого человека) — даже прошлогодняя записка попала к нему в руки по чистой случайности, вызванной его поспешным отъездом в Петербург по очередному делу. Именно эффект неожиданности и помог посланию не иначе, как чудом проскользнуть мимо вездесущих Яшиных соглядатаев. К тому, что брат контролирует каждый его шаг Эраст Петрович уже давно привык и относился уже не так эмоционально, как в юные годы. Фандорин понимал, что Якову это было необходимо. Однажды старший уже пустил всё на самотёк и до сих пор мучался из-за этого. Хотя Эраст его не винил, нет. В том, что тогда произошло была вина чья угодно, но только не Якова... Вторым, на что обратил внимание статский советник, было содержание письма. Оно неприкрыто намекало на скорую встречу, а нежелательных встреч Эраст Петрович старался избегать. Это обстоятельство его крайне расстроило, ведь Фандорин понимал, что, как бы сильно он этого не желал, визита предотвратить не получится. Иван Францевич всегда умел быть настойчивым. К тому же, Фандорин был уверен, что на этот раз одними молчаливыми взглядами всё не обойдётся. Из всего этого следовал вполне логичный вопрос: "А что ему, собственно, делать?" Пока сложно было это понять, не зная истинных мотивов Бриллинга. Не рассчитывал же он действительно вернуть его расположение, ну в самом-то деле? Нет. Здесь явно было что-то другое. Что-то, что ему ещё предстояло узнать. Также его очень беспокоило поведение брата. В том, что Яков не стал бы делать что-то ему во вред, Эраст был уверен наверняка. Но зачем же тогда он настаивал на встрече с Бриллингом? Значит ли это, что бывший наставник должен передать ему нечто важное? А если да, то что? И почему это не сделал сам Яков? В общем, вопросов в этом деле было значительно больше, чем ответов. И Эрасту ещё только предстояло решить эту, нет сомнений, преинтереснейшую задачку. Через два дня Фандорина не покидало чувство скорой неприятности. Эраст Петрович очень серьёзно относился к своему предчувствию, кое уже не единожды спасло ему жизнь, и потому с удовольствием остался бы дома, если бы не записка, пришедшая ему с утра. Написанная элегантным почерком брата, она имела следующее содержание: « Я вынужден вернуться в Петербург по срочному делу. Дом пуст и ждёт твоего возвращения. Будь осторожен и не попадай в неприятности. И, пожалуйста, подумай о нашем недавнем разговоре. В случае чего, ты знаешь где меня можно найти. P. S. Напоминаю, что ближе к обеду тебе нужно кое-кого встретить. Прошу, не забудь о моей просьбе. Береги себя. Целую, Яков. » Стоит ли говорить, что о последнем Эраст Петрович всё таки забыл? События последних дней не располагали ни к новым гостям, ни к какие-либо встречам, но... Яков не так часто просил его о чём-либо, поэтому Эраст, преодолев сомнения недостойные благородного мужа, облачился в свой любимый песочный костюм, взял в руки трость и отправился к зданию канцелярии. Погода на улице была ясная. Солнечные лучи, вопреки обыкновению своему, не обрушивались нещадно на головы бедных прохожих, а грели умеренно, незаметно лаская чужие веснушчатые носы и макушки. Эраст Петрович неторопливо шагал по бульвару, постукивая тростью по вымощенной камнем дороге, и старался выбросить из головы все ненужные мысли. Пресловутая тревога на какое-то время отпустила статского советника и тот, воспользовавшись моментом, наслаждался последними тёплыми деньками. С лёгкой улыбкой он представил, как замечательно бы было пригласить вечером на прогулку Якова. Ведь за всей этой суетой брат так и не успел насладиться своим внеплановым отпуском. Жаль, что он уехал так скоро. Вопреки своему спешному переезду, Эраст не держал на него зла. Яков был тем единственным, кто целиком и полностью предан Эрасту и ни за что бы не пошёл против него. И если уж он действительно так настаивал на встрече... Хм... К сожалению, существовали такие вещи, о которых даже любимому брату Яков не мог рассказать. Не "не хотел", а именно что "не мог". Обычно "неофициальные дела" Гуро редко касались Фандорина напрямую, но, возможно, в этот раз всё сложилось по-другому? Впереди, за деревьями, показалось здание Собственной Е. И. В. канцелярии.² Едва Эраст Петрович переступил порог, как навстречу ему выбежал взволнованный Анисий и торопливо сообщил, что минуту назад ему встретился Фрол Григорьевич, что был он очень зол и немедля требовал к себе статского советника Фандорина. Дав Тюльпанову небольшое поручение, Эраст Петрович поспешил к кабинетам. Приёмная встретила мужчину гробовой тишиной. У дверей его ожидал недовольный чем-то Фрол Григорьевич Ведищев, а рядом с ним, сложив руки на груди, стоял... Тут Фандорин, признаться, принял сие за видение или же галлюцинацию, вызванную недавней прогулкой под солнцем, хотя и понимал, что учитывая последние события, этого стоило ожидать. И дальнейшие слова Ведищев только убедили его в правдивости происходящего. - Вот и вы, Эраст Петрович! - губы Ведищева растянулись в напряжённой улыбке, - А у нас тут, собственно, пополнение в коллективе, да-с. Иван Францевич вернулись!