***
Древний камень в сердце каэрна потрескался от времени и порос лишайником. У его подножия могущественный дух, покрытый застарелой корой и свежей листвой, хлопает тяжёлыми веками пол кустистыми бровями, молчит — так долго, что влажный запах грядущего дождя сменяется сухим ветром, зимними морозами и тёплыми весенними потоками воздуха, пока снова не возвращается к летнему суховею. Летят за пределами святого места события, люди и нежить строят планы и разыгрывают гамбиты, пока они вдвоём стоят напротив друг друга — аватар самой Гайи и мужчина, сбившийся с пути. Тапио поднимается тяжело. Поскрипывают сочленения ветвей, и Тапио медленно, даже педантично сгибает-разгибает конечности, как студент, проведший ночь за компьютером, похрустывает непослушными коленями. Как студент или как… старик. — Ты обещал защищать это место, дитя. Олег скидывает с плеча походную сумку. Обещал — и пришёл. — Где твоя стая? — Играют в политику. — И вместо того, чтобы действовать, они выжидают, пока огонь в твоей крови, устав пожирать самое себя, требует иной трапезы, — Тапио кладёт свитую из ветвей руку на камень. — Да, многое изменилось за десяток лет, постепенно и потому почти незаметно. Дух склоняет свою шипастую голову, шелестят листья в его волосах и лозы в его бороде. Он ничего не говорит, но что-то отзывается в Олеге его голосом. «Посмотри, что с тобой сделали пиявки. В попытках подружиться с ними ты позволил себя поработить. Ты — волк, а не прирученная псина». Тапио смотрит ему прямо в глаза, и звучит совсем по-другому: — Ты больше не потерянный щенок, что приполз сюда в поисках ответов. Но знай: неистовым зверем, ведомым лишь битвой, ты тоже быть перестал. Решения, уместные для прошлого Охотника-за-Пламенем, не принесут облегчения новому тебе. Что за чушь он несёт? — Чего ты хочешь? — цедит Олег сквозь зубы. — Я хочу, чтобы ты защитил меня, — признаёт Тапио, в этом признании — его сущность. Тапио не просто Инкарна, он — лес, он — болото и песчаные дюны, он — озеро и залив. Всё вместе и по отдельности, Тапио — это сам Кургальский полуостров. — Но, чтобы при этом ты не потерял равновесие. Глухой рык вырывается из горла. Олег чувствует свой голос, будто со стороны. Поздно давать заднюю. Баланс, равновесие — сейчас, когда рушится его дом, эти помпезные слова потеряли свой смысл. Люди понимают только язык силы. Время мирных решений прошло. Со Змеем можно только сражаться. Его слуги должны умереть — чтобы мог выжить лес. Копившаяся годами злость, не получавшая выхода, переполняет чашу терпения. Ему осточертело задрачиваться. Настало время битвы.***
Бульдозеры на вырубке призывно манят жёлтыми боками и отсветами стёкол. Без машин строительство остановится. А закончив с машинами, Олег примется за людей. Взрывчатка распределена так, чтобы огонь не повредил окружающий траншею лес. Одно нажатие на кнопку — и машины взрываются брызгами стекла и обшивки. Металл тяжёлой техники сминается под давлением бушующего огня, словно бумага. Трещат ковши экскаваторов, лопается трос лебёдки. Сейчас на шум сбежится охрана, и действительно, вот они — скачут, крича и размахивая руками, острый слух выхватывает что-то про ФСБ, но это уже неважно. Кринос не для того, чтобы думать. Он для того, чтобы убивать. Разум заполняется чётким пониманием правого и неправого, выявляются, наконец, яркие контрасты без полутонов. Он един с полуостровом, он чувствует, как стонут пеньки на вырубке, кровоточат древесным соком, стонет на последнем издыхании осушенное болото, как погибают травы, мечутся дезориентированные животные. Он сам кровоточит и воет вместе с ними. Какофония покорёженного металла и влажных хлюпающих звуков бьющей в пасть сладкой тёплой крови вперемешку с мясом сливается в ушах с рёвом агонизирующего леса. Кто-то стреляет ему в руку, прошивает автоматной очередью литые мышцы. Олег усмехается. Что слону дробина. Голова незадачливого стрелка слетает с плеч, словно не было в шее у него прочного костяного каркаса. Мягкие, податливые людишки ещё надеются его остановить! Что-то не так — стучит в висках противное, вездесущее сомнение. Не время! Последний охранник в его лапах ещё успевает испугаться перед смертью: позорное пятно расползается на форменных брюках, моча стекает по ноге, заливая ботинок. Олег вонзает когти лап по разные стороны от позвоночника и рвёт. В правой остаётся половина тела с головой, с отвращением он отбрасывает от себя останки того, что секунду назад было человеком, и не чувствует радости. Дав выход клокочущей ярости, Олег ощущает лишь опустошение и усталость. Он сбрасывает лишнюю массу в Умбру, возвращаясь в хомид. Липкое струится по лицу и рукам, уже не вызывая долгожданной сладости, а просто — металлом на корне языка. Теперь ему становится ясно, что именно подтачивало его уверенность. Где же фоморы? Они должны были явить свои уродливые рожи при первом же намёке на присутствие оборотня в боевой форме на стройке Пентекса. Где оружие, которое Хольт исправно поставлял Нордстрим? Хлопают крылья, и перед лицом чёрной тенью возникает Корпи. — Ускользнул челнок из пальцев, — заводит он. — Нить из золота порвалась. Нить серебряная тоже! Тапио. Олег заставляет конечности двигаться, припадая к земле, и вот — по лесу, огибая стволы сосен, пробираясь сквозь буреломы, несётся огромный чёрный волк. Задолго до подступов к каэрну обострённые чувства улавливают ни с чем не сравнимый аромат пламени. Волк дёргается — впереди смерть — но Олег упорно гонит тело в самое сердце пожара. Каэрн пылает. Пылает отчаянно, исступлённо, агонией умирающей красоты, не красоты — самой жизни. Сдавливает лёгкие плотный дым, лапы обжигает тлеющие угли, и Олег врывается на территорию бывшего септа. В середине круга из камней исполняет свой отвратительный танец Чёрная спираль. Из лапы в лапу он перекидывает тяжёлое копьё, и кожа при касании покрывается волдырями. Шерсть его, подпалённая оседающими искрами, торчит иголками, будто покрытая лаком, полубезумные глаза сверкают в блеске костра. При виде Олега он чуть замедляет свою неистовую пляску и запрокидывает огромную голову. Над поляной прокатывает победный вой. — Аруны, — Танцор усмехается. — Стоит вас раздраконить — теряете голову. Не обижайся, — он поднимает изуродованные ладони в притворном извинении, — я сам такой. На плечах с новой силой разгорается боль. Олег распрямляется во весь рост, сбрасывает шкуру волка, чтобы взглянуть в глаза Танцору человеком. Что бы он ни пытался скрыть за безумной пеленой взгляда, Олег точно знает: Гару перед ним не юродивый, а — психопат. Теперь он знает, кто это. — Кукушка. Арун улья летучей мыши. Танцор заходится хриплым лающим смехом. — Истинно так, Охотник-за-пламенем. Сам докопался, или твой вампирёныш подсказал? А может, — он косит глаза, пробегается по Олегу всему, оценивающе, — та, другая? Дерзкая дамочка. Я так и не понял, кого ты трахаешь. Со всех сторон обступают Олега изуродованные существа, вырастают из пламени и выползают из-под дёрна люди, и машины. Из Пенумбры раздаётся слабый зов, и на плечо опускается сухая рука. Тапио склоняется над Олегом. — Прощай, дитя, и не вини себя. Ты сделал всё, что смог. Вот именно. Он сделал всё, что смог, и этого было недостаточно. Глаза застилает красная пелена, а за ней — пустота.***
С щелчком встают на место кости. В нос ударяет резкий запах гари, крови и машинного масла. К ним примешивается такой знакомый аромат, сладкий со смесью горечи — лаванда. Ноющую челюсть, там, где её касаются мягкие пальцы, обдаёт прохладой, и Олег распахивает глаза. — Привет, — волосы Серого привычно щекочут лоб. — Я тебя не послушал. — Ты никогда не слушаешь, — и он улыбается, только Серый и умеет, улыбаться — так, не описать, не подобрать, волнительно и ярко, и кажется ещё чуть-чуть — грустно. Белыми хлопьями оседает на ресницы пепел. Сухой воздух пожара наполняется далёкими искрами грозы. Скоро прольётся дождь. Мир снова перетекает мягкими цветами друг в друга, из контрастов — только и осталось, что отблески огня на лице Серого. Олег снова прикрывает веки, проваливаясь в спасительную темноту. — Я проиграл. — Это ничего. Это только одна битва. В твоей войне мы победим, — Серый наклоняется ближе, хотя куда ещё ближе, ну и пусть, Олегу так нравится, когда он близко, и носом касается носа, — я обещаю.