***
Когда Чжэнси дошёл до дома Цзяня и постучал, ему открыли не сразу. Чжэнси даже посетили мысли о том, что И нет дома и он предпочёл прогулять этот день по полной. В конце концов, парень почти всю сознательную жизнь был предоставлен самому себе и, черт его разберёт, что он делал во время, когда школа заканчивалась, а дружеских встреч не намечалось. Гулял ли со всеми теми непонятными персонами, которых он легкомысленно и без всякого разбору называл «друзьяшками», чтобы не обидеть, а на деле это были обычные, ничего не значащие в его жизни фигуры, которые бы покинули его при первой возможности? Заимел ли парочку вредных привычек, понабравшись этого добра у Хэ Тяня и пользуясь собственной свободой? Страдал ли? Задумывался ли о смысле бытия? Каким он всё-таки был вне школы? Вне образа, к которому его вынудило общество, чтобы приспособить к себе и не закидать камнями. Чжань никогда не интересовался подобными вопросами до этого момента, но через несколько минут все подозрения ушли, ведь издали послышались шаги и усталые вопли, перемешанные с сухим сдавленным кашлем. — Ну, кто это так поздно?! — фыркнул было И, пока не отворил дверь полностью. — Ма, я же просил писать мне, когда ты вернёшься из заграницы, чтобы не было... Измученный Цзянь перевёл свой взгляд чуть вверх и запнулся, увидев пришедшего, и чуть ссутулился, будто хотел спрятать от его глаз такого разбитого и ослабевшего себя. Под холодным мигающим светом подъезда парень походил на мертвеца или жуткого аллергика с раскрасневшимися глазами, что несинхронно моргали и то и дело запахивались тяжёлыми веками. «И в правду болен... Как я мог сомневаться?»— подумал про себя Чжэнси, не пряча слегка удивлённого, оценивающего взора. Дабы скрасить неловкое молчание, Чжань прозаично и совершенно простодушно протянул другу шуршащий пакет, наполненный пятернёй сочных, пористых и блестящих апельсинов. Для него это был обыденный вежливый жест, что до ужаса прост и понятен, как сама жизнь. Как дважды два. Как почистить зубы перед сном. Для Цзяня это значило целый мир. Будто Чжэнси самолично выкопал яму, прорастил семя, долго и муторно поливая его на протяжении нескольких лет, чтобы вырастить высокое и крепкое апельсиновое деревце, проросшее до самого ядра Земли. До самых глубин нежного юношеского сердца. — Это мне? — как всегда недоверчиво вырвалось у И, мозг которого отключился окончательно. Но не успел тот обрадоваться и осознать всё, как радость перемешалась с чем-то инородным, горьким, и парень со свистом закашлялся, поднося обе руки ко рту, чтобы о его недуге не узнал весь подъезд. Чжань спохватился и мягко положил руку ему на плечо, одновременно желая зайти в квартиру и ожидая приглашения. Медленно проходя в дверной проём вместе с ним, на минуту Цзянь чуть опередил друга и опустил голову так, что видны были только его угловатые плечи, накрытые узорчатым серо-синим пледом, из которого торчали нитки и он нелепо волочился по полу. На полпути Чжань остановился, не запирая двери ведущей в ещё освещённый подъезд, и это служило им единственным источником света в эту самую минуту. Потом свет зажёгся на кухне, и послышался шелест пакета с апельсинами вместе со скрипом маленьких ящичков, в которых хранились скудные запасы провизии. Скорее всего парень надеялся найти в них что-то похожее на чайный пакетик. — Вот чёрт, весь Цзинь сюань закончился! Вообще ничего нет... А ведь скоро приедет мама... Кхе-хе! — бормотал И, то и дело вздыхая. Так и оставшийся стоять на месте, подобно истукану, Чжэнси нахмурился и сложил руки за спину, чувствуя, что с каждой минутой ему становится всё более и более некомфортно. Чувство тревоги также подпитывала повсеместная духота, царившая в квартире из-за того, что на этот раз Цзянь запер все окна и почему-то зашторил, не желая соприкасаться с последними лучами некогда излюбленным им Солнца. — Может, я зря... — вдруг заговорил Чжамао и вздрогнул от неожиданно появившегося в коридоре И, который смотрел на него исподлобья, с непонятным выражением вымученной благодарности и ревностной злобы. — Не зря, — выпалил он, сжимая что-то в кулаке, но уже в другую секунду оттаял и вновь стал добродушным, хоть и скованным удушающей слабостью парнишкой. — Ты же мой друг... Это прозвучало настолько обрывисто и безнадёжно, что Чжань был готов упасть на колени и биться головой до тех пор, пока не провалится под Землю, преклоняясь перед великой и несокрушимой грустью, что таилась в этом хрупком, почти бестелесном человеке. Не сказав больше ни слова и игнорируя недоумевающий взгляд Чжаня, Цзянь на секунду поднял плечи и виновато поплёлся обратно на кухню, рассматривая появившийся из ниоткуда лепесток ромашки.апельсины и ромашки
18 апреля 2022 г. в 21:42
Вечерело. Шумный город всё ещё был наполнен светом яркого и оранжевого, как сочный блестящий фрукт, солнца.
Чжань шёл по городу, понуро опустив голову. Казалось, асфальт под ногами горел, прожигая посеревшую подошву старых кроссовок. СиСи даже слышал его шкворчание, чувствуя себя зажаренным заживо.
Одна рука держалась за лямку рюкзака, а правая, будучи свободной, сжимала тонкий белый пакетик с апельсинами, которые парень успел приобрести по пути.
Эти румяные плоды были формальностью. Ненавязчивым, официозным способом вновь втереться в доверие, которое медленно стиралось меж двумя подростками. В прошлом Чжэнси мог свободно зайти в квартиру И, выпить весь его чай и разбросать все свои учебники, нисколько не извиняясь за предоставленные неудобства. Проблема лишь в том, что он никогда этого не делал, не забывая о нормах приличия. Казалось, он решительно отказывался думать о том, что Цзянь наоборот был бы рад видеть признаки жизни в их с матерью полупустой, едва обставленной квартире, полной пыли и нераскрытых измятых коробок, моля о том, чтобы однажды сюда пришёл один замечательный человек и осветил непроглядную тьму четырёх стен своим присутствием. Принёс смысл в его серую, не до конца понятную ему самому жизнь.
Будучи дома у Чжэнси, Цзянь, напротив, чувствовал себя дома. Развалившись на кровати парня, и сквозь дремоту рассматривая его чуть потемневший среди лучей солнца силуэт, И слушал своё размеренное дыхание и нежился, чуть слышно мыча какой-то несвязный бред, на который СиСи не обращал никакого внимания, увлечённый очередной игрой.
Порой И охватывала, как он любил говорить, «досадная жестокость», и он всей душой желал того, чтобы глаза Чжаня покраснели и заслезились так, чтобы он выключил игру и пал навзничь, поражённый яркими мелькающими пикселями.
Чтобы наконец-то сдался ему всецело, лишённый сил и возможности нормально смотреть на этот мир.
Конечно, как и любому нормальному человеку, которого хоть раз посещали столь злорадные, собственнические и отнюдь не добродетельные порывы, Цзяню тут же становилось стыдно и он складывался в комочек, крепко-накрепко зажмуривая глаза, пытаясь вытеснить дурные мысли из собственной головы, чтобы не возненавидеть себя окончательно.
Он действительно любил СиСи так, что был готов взорваться. Без намёка на сожаление расщепиться на мельчайшие атомы и смыться с грязного лика Земли; разбиться вдребезги и умереть от счастья, в полуобморочном состоянии слушая, как выкручивает суставы.
Любил его неразговорчивость и отчаянные попытки походить на взрослых, опережая и обесценивая собственную юность и свежесть. Любил эту пленительную, запретную сладость спокойствия и педантичность, от которой хотелось схватить парня за щёки и расцеловать, попутно крича о том, что он прекрасен и без этих излишеств.
И ужасно хотелось завершить недосказанность Чжэнси, дополнив его собою.
Но был ли Чжань в самом деле «незавершённым»? Любил ли его настолько умопомрачительно, что голосовые связки переплетались меж собой, как медовые виноградные лозы?