когда сгниют лепестки

      После ухода Чжэнси Цзянь ещё долго сидел на кухне, бесцельно перемешивая опустошённую поцарапанную кружку с засахаренным дном, безразлично смотря в сторону давно заварившейся остывшей лапши, что он достал ещё с утра и с тех пор напрочь о ней позабыл: настолько плохим было его состояние.       После его взор пал на живописные сочные апельсины, принесённые СиСи, в небольшой фаянсовой пиале с занятными, кое-где стёршимися китайскими узорами. Они смотрелись так свежо и ярко, что, казалось, озаряли собой всё пространство, заменяя искусственный свет, но всё так же не вызывали никакого аппетита и стояли по сугубо декоративным соображениям.       Тоскливо выдохнув и стараясь не обращать внимания на странные болезненные вибрации, исходящие из грудной клетки, И нехотя встал и принялся перекладывать несчастную лапшу в холодильник, полагая, что когда-нибудь всё же съест её.       На кухне было так пусто, что хотелось разрыдаться но, благо, в этот раз у Цзяня просто не было сил выворачивать кровоточащую драму своей души наизнанку.       Резво заперев дверцу холодильника, он на всякий случай ещё раз по-хозяйски осмотрел всю кухню и лишь потом выключил свет, утвердительно кивнув каким-то своим мыслям. Можно было предположить, что такая предусмотрительность была обусловлена тем, что в прошлом Цзянь очень невнимательно управлялся с оставленным ему хозяйством, а иногда и вовсе мог, сам того не желая, испортить имущество и «приятно» удивить этим приехавшую из заграницы мать.       Но в этот раз он с такой щепетильностью осматривал их владения отнюдь не потому, что знал о своей небрежности.       Он делал это для того только, чтобы как можно быстрее разгрузить перед сном свою потяжелевшую рвущуюся душу. Отвлечься, отчаянно пытаясь зацепиться за каждую мелочь, прямо как маленькие дети в кабинете медсестры, смотрящие на протекающие больничные стены в надежде оградить себя от струящихся потоков юной крови.       Видеть Чжаня становилось всё тяжелее.       Жить, дышать и соображать хоть что-нибудь становилось всё более невыносимо. По горлу то и дело проходились тысячью лезвий заточенных длинных ножей, и от этой боли было не спрятаться.       Кровь в воображаемом кабинете медсестры никуда не делась.       Она капала на большие мягкие ладони, раковину или салфетки в маленьких количествах, а в багровых мелких лужицах неизменно красовались лепестки ромашек.       Не желая разбираться, что к чему, на выходе из кухни Цзянь обречённо махнул рукой и зевнул, с презрением и усталостью смотря вглубь пугающего тёмного коридора, через который ему придётся пройти, чтобы добраться до заветной и такой манящей постели.       В этот раз его совсем не пугала тьма. Он всего-то не хотел падать в её объятия, будто это было последней дорогой, которую он увидит в своей жизни.       Ещё полгода назад, улыбчивый и светлый, он не мог и предполагать, что растущая как серый устрашающий смерч апатия изъест его и ни оставит живого места. Не думал, что дойти до собственной койки окажется действием крайне проблематичным и, совершив его, парень выдохнет с облегчением и не постыдится мысленно вознаградить себя за содеянное.

***

      На следующий день, совершенно не помня, как уснул, И очнулся уже днём, поражённый нестерпимым желанием как следует прокашляться с такой силой, что, казалось, от напряжения к чёрту переломит рёбра и ключицы, а глаза выкатятся из орбит, как у старой дешёвой игрушки, что забавно пищит, если на неё надавить.       В который раз почувствовав на языке мелкие ромашковые лепестки, парень начал лихорадочно отплёвываться и нервно дёргать головой, желая поскорее сбросить с себя смятые и запутавшиеся вокруг ног и рук одеяла и побежать в ванную или хотя бы к свету, чтобы рассмотреть увиденное и усомниться в собственной адекватности.       «И правда ромашки! — подумал Цзянь, испуганно вертя мокрые лепестки в руке. — Только вот откуда им взяться.. Вроде бы, на кухне нет никаких цветов, кроме тех искуственных пионов, что стоят на верхней полке. Уже который раз замечаю эту странность! Не могли же они появиться из ниоткуда и, скажем, упасть мне в тарелку? Какой несусветный бред...»       После этого он судорожно принялся пересчитывать все цветы, которые были в доме, включая те, что были изображены на большой шёлковой подушке в зале, и старые сморщенные кактусы, которые он позабыл полить ещё очень давно.       — Извините меня, придурка! — грустно улыбнулся Цзянь, смотря на своих увядших комнатных друзей. — У вас есть полное право уколоть такого нерадивого хозяина, если ещё остались силы.       После этого он аккуратно прикоснулся к ним рукой, позволив маленьким иголочкам проникнуть под кожу.       Приняв такую незначительную кару, он впоследствии пообещал им, что те обязательно получат воды и, кто знает, возможно, расцветут.

***

      Дома было тоскливо и совершенно пресно. Внезапные боли в горле и лихорадка время от времени неожиданно посещали И, напоминая о беспомощности его положения.       Цзянь не хотел признавать, что слабеет, по обыкновению пытаясь отрицать всё негативное, что сначала приходило к его скрипучему порогу, а затем забиралось под самое сердце.       С «ромашками из ниоткуда» он так и не разобрался, отложив это дело в долгий ящик.       В его комнате был включён компьютер, который И любя называл «Старичком» от того, что устройство это было крайне старое и пыхтящее. Когда Старичок включался, казалось, всё вокруг сейчас взлетит на воздух и встретится с Господом Богом, опалённое нагревшимся комнатным воздухом, но парень не жаловался, так как пользовался им очень редко.       На сей раз Старичка разбудили, ведомые желанием найти какой-нибудь сносный фильм на фон, чтобы лежать в кровати и умирать от скуки было не так тягостно, но неугомонный Цзянь сам не успел понять, как из вкладки с фильмами перебрался на вкладку с объёмной статьёй о ромашках, которые, хоть и начинали до тошноты его подбешивать, не давали покоя пытливому уму.       «Ромашка - символ семьи, любви, верности, милой простоты и нежности. Белый цвет – как символ чистоты, желтое солнышко домашнего тепла, объединяющее лепестки в крепкую семью. Ромашка - это чистота и невинность, юность и любовь. Ромашку широко использовали еще древние египтяне... »— читал про себя Цзянь, саркастично хмурясь и активно комментируя прочитанное.       В его голове вдруг родилась неудачная и болезненная шутка о том, что таким образом Вселенная издевается над ним, злорадно шепча: «Ромашка — символ семьи и чистой любви, но вот ошибка: от вашей семьи одно только название, да и любовь в твоей никчёмной жизни не так уж и чиста. Упс! »       С хмурым видом долистав сайт до самого конца, И заприметил странный тег «Ханахаки» среди множества обыденных и общеупотребительных слов и нажал на него с такой хрупкой надеждой, будто в этом непонятном наборе букв хранился ответ на мучавший его вопрос.       Переправляясь на другой сайт, Старичок начал тормозить и грузиться неприлично долго, что выводило разрывавшегося от нетерпения парня из себя.       Грубо обозвав свой компьютер, Цзянь легонько ударил рукой по экрану, но в эту же минуту его неприятельский кулак разжался и, отдышавшись, он принялся ждать загрузку.

***

      Когда всё окончательно загрузилось, Цзянь с некоторой тревожностью и опаской принялся читать внезапно найденную статью, бегая воспалёнными глазами по строкам.       — Ханахаки или, как звучит название манги в переводе с японского, ‘ханахаки бьё’ — мифическая человеческая болезнь, симптомы которой наблюдаются только у... Да чтоб тебя! — прошипел Цзянь, услышав скрип ключей в прихожей.       Это пришла женщина, что терпеливо и заботливо воспитывала его с самого раннего детства — тётя Сяомин, старшая сестра матери, что в отличие от неё вела спокойную, лишённую опасностей жизнь и отличалась излишней суетливостью.       Скорее всего она торопилась: это читалось в её обеспокоенном взгляде, нервной мягкой улыбке и сбивчивом дыхании.       Поздоровавшись с ней, Цзянь по привычке вытянул руки чтобы взять её веселенькую жёлтую кофточку и повесить на вешалку, но женщина заверила, что забежала к племяннику совсем ненадолго.       Победно подумав про себя «Как же хорошо!», Цзянь скривил расстроенную мину, прошептав:       — Всё то вы, женщины, торопитесь...       Не терявшая позитива ни при каких обстоятельствах тётя просияла, хоть в её лучезарном взгляде и можно было уловить взволнованное удивление.       — Женщины? В этой квартире уже была какая-то особа кроме меня?       И окинул её мрачным потускневшим взглядом и поджал губы, решительно не понимая тётиного вопроса.       — Сяо хо-цзы Цзянь, признайся, кто эта обворожительная девушка?       Поднятая больная тема прошлась ножом меж рёбер и, заведя руку за спину, Цзянь сжал её в кулак и едва сдержал себя, чтобы не нагрубить ни в чём неповинной женщине, которая, помимо всего прочего, принесла ему немного еды и лекарств.       — Сестра Ваша эта девушка. И никто кроме неё, — процедил Цзянь, стараясь не выдать свой гневный тон. — А за лекарства и еду огромное Вам спасибо.       Чуть переведя дух, И перевалился с ноги на ногу, и это движение отдало лёгкой болью в груди, отчего он сделал резкий рывок и сжался, надеясь, что тётя Сяомин ничего не заподозрит.       — Тебе не стоит благодарить меня, мой мальчик! — спохватилась женщина. — В любое время и в любой час... Я ведь знаю, как вам тяжело.       Успев проклясть себя за сказанные в конце слова, женщина прикрыла рукой рот и чуть приблизилась к племяннику, всматриваясь в его измучанное печальное лицо.       — Я помню тебя совсем маленьким... Вот таким, — сказала вдруг женщина и чуть опустила руку к полу. — Ты был, есть и остаёшься самым настоящим лучиком света, которому просто непозволительно гаснуть.       Робко посмотрев на тётю исподлобья, И проделал усилие и приподнял уголки губ в меланхоличной улыбке, концентрируясь не на её словах, а на тикающей часовой стрелке на кухне, что хоть и капала на мозги в обычное время, сейчас служила спасением от потери сознания.       Ещё немного покряхтев, Цзянь повторил слова благодарности, но уже тише, и для отвода глаз пообещал, что будет звонить ей, хотя до чёртиков ненавидел телефонные звонки. Особенно сейчас. Особенно когда по ту сторону трубки был не СиСи.

***

      Когда женщина ушла, Цзянь отнёс пакеты на кухню и, медленно и тяжко выдыхая, вернулся к себе в комнату, уже успев позабыть о включённом компьютере с недочитанной статьёй.       Он забыл и то, с какой осторожностью начал читать её и теперь прилип к компьютеру, в эту же минуту оглушённый мощнейшим разрядом леденящей внутренности боли и лёгкого шока.       Его худые руки с длинным фалангами пальцев вдруг перестали спокойно лежать на мышке с клавиатуре и ошеломлённо задрожали, и потрясённый увиденным Цзянь подавленно встал, в агонии отходя от горящего экрана.       «Ханахаки или, как звучит название манги в переводе с японского, ‘ханахаки бьё’ — мифическая человеческая болезнь, симптомы которой наблюдаются только у безумно и безответно влюбленного человека» — было написано в первом абзаце.