когда сгниют лепестки

      На улице шёл мелкий дождь, разбавляя бледно-серые небеса яркими, белыми каплями, рассекавшими асфальт.       Прохладный воздух казался каким-то странным и отравляющим: не было той привычной свежести, о которой так настойчиво пишут в книгах и сравнивают запах дождя с чем-то апокрифически-красивым.       Цзянь И зашёл в ближний магазин понурым, болезненно-бледным и разбитым. Имея некоторую рассеянность, он, как всегда, позабыл зонт, и редкие капли дождя, попавшие на его запутанные волосы, смочили их так, что пряди облепили лицо.       На лице парня была тканевая чёрная маска, которая отлично закрывала лицо, что очень помогало ему скрываться от скептически настроенных посетителей продуктового.       И слегка трясло, и он всеми силами старался унять лихорадочно дрожащее тело, по которому одновременно разливался холод и раскалённый свинец.       Ослеплённый своим состоянием, он, казалось, не замечал никого, механически прокладывая путь к стенду с едой быстрого приготовления, озабоченный мыслью, что после этого стоит заглянуть в аптеку, чтобы хоть немного ослабить боль кровящего изнутри горла.       Единственным человеком, которого он запомнил за это время, была сухонькая пожилая китаянка со слегка растрёпанным, но тугим пучком чуть поседевших волос. Покряхтев, она тяжело подняла голову вверх и, как оно бывает у людей старшего поколения, взглянула на Цзяня с некоторым осуждением, без особого стеснения.       Напряжённо опустив взгляд в её сторону, Цзянь понял в чём дело и, искривив губы в злобной дрожащей улыбке под маской, ненавязчиво кашлянул, желая напугать женщину и заставить её убрать отсюда свои старые короткие ноги. Всё равно она не увидит его лица, не узнает о его проблеме и не сотрёт сливово-тёмные синяки с его нижних век. Вероятно, старушка и его переживёт, так что мелкий испуг будет мизерной отместкой за страдания того, кому осталось жить совсем недолго.       Озлобленный и одновременно довольный этой мыслью, Цзянь ещё некоторое время провожал её взглядом, а затем неспешно повернул голову к стенду, рыская сверху вниз воспалёнными глазами.       Усмотреть что-то вкусное и сносное было действительно трудно: лапша с мясом в ярко-красной упаковке мешалась с другой, совершенно безвкусной прозрачной, образуя аскетичный и кружащий голову калейдоскоп, от которого начинало тошнить.       Из непрекращающейся узды ярких красок Цзяня вырвало чьё-то лёгкое неуверенное прикосновение сзади и, обернувшись, он заметил СиСи, который уже набрал целый пакет и, шатаясь, стоял совсем рядом, внимательно смотря на своего друга, который якобы уехал за границу с матерью (по крайней мере, так написал ему сам Цзянь несколько дней назад, чтобы аргументировать причину своего отсутствия на занятиях и в его жизни в целом).       — Цзянь? — глухо воскликнул Чжэнси с непонятной неуверенностью, созерцая блестящий от мгновенно появившейся испарины лоб И. — Разве ты не должен быть с матерью где-то за пределами Китая?       Оказавшись в абсолютной безысходности, Цзянь задрожал ещё сильнее и почувствовал, как температура его тела постепенно повышается, а затылок накрывает колким одеялом неведомое щекотливое ощущение незащищённости.       Не ответив ровно ничего и нахмурив белые брови, как бы говоря: «Молодой человек, какой вздор, вы ошиблись!», пытаясь неосознанно пристыдить Чжаня, он сипло хмыкнул что-то несвязное и, не оборачиваясь, попятился к противоположному входу с другой части здания, чтобы выйти и как следует отдышаться.       Минуты, потраченные на эти детские бега, показались ему часом, и за это ничтожное время в магазине как будто стало до омерзения душно: так, как бывает душно от многослойной одежды в тепличном посещении.       Парень свято верил, что Чжэнси не из тех, кто будет отчаянно следовать за кем-то и что-то выяснять. Нет, Чжэнси не терпел драм.       Нервозно открыв дверь, И вышел и оказался на территории, чем-то напоминавшую старую, но довольно хорошо сохранившуюся подворотню.       Его всё ещё трясло от накативших эмоций и изысканной в своём способе умерщвления болезни, превратившей любимые им ромашки в пустые, гноящиеся сорняки, что росли отнюдь не в его лёгких. Они росли в его душе.       Здесь, по ту сторону магазина, было ещё темнее и прохладнее, и Цзянь изо всех сил попытался внушить себе, что он здесь один, что всё обошлось.       Настраивая себя на это, он даже пытался глупо, совершенно безумно улыбнуться, бледной рукой сорвав с себя маску, но улыбка сошла с его лица ровно в тот момент, когда он увидел своё отражение в мелкой, недавно успевшей образоваться луже в углублении асфальта.       Молодой человек увидел нечто совершенно желчное, карикатурно-угловатое и лохматое; нечто, внушавшее тревогу и ужас.       — Ты так и не ответил на мой вопрос, — прозвучало откуда-то поблизости совершенно спокойно и без всякого рода упрёков.       Повторно обернувшись, Цзянь вновь увидел перед собой СиСи и понял, что теперь ему совсем не отвертеться.       В свою очередь Чжэнси увидел перед собой И совершенно растерянного, бескровного и запуганного, как побитая собака. На серых небесах даже стало пробиваться блекло-белое солнце, что подсвечивало желавшего остаться в тени беднягу.       — Как ты...       — Цзянь, — строго отрезал Чжэнси, игнорируя дёрганые движения губ и корпуса друга. — Мы были в этом магазине пару раз, и я запомнил, что ты предпочитаешь выходить именно через эти двери. Я ответил на твой вопрос?       Обескураженный Цзянь лишь захлопал глазами и, подкашливая, принялся судорожно кивать головой, но Чжэнси всё продолжал говорить, зная, что в такие моменты из Цзяня невозможно добиться ровно ничего, если не вытягивать это силой и особой решимостью.       — А теперь, будь так любезен, ответь на мой вопрос: почему ты не за границей с мамой? У Вас что-то случилось?       Сжав купленное в руке, Чжэнси зашуршал ручкой пакета, отчего уставшее биться сердце Цзяня словно начало пробивать себе путь прямиком к его пяткам, из-за чего внутри становилось невыносимо больно и тревожно.       В какой-то момент чувство страха резко сменила слезливая злость. Всхлипнув, парень на минуту отвернулся и приподнял голову к прояснявшимся небесам.       — «Почему ты не за границей с мамой?» — обессиленно прошипел Цзянь, прикрывая глаза и экономя силы для того, чтобы выдавить из себя нечто похожее на скрипучий жалобный крик. — Да потому что я ей не сдался!       — Ты...       —Я! — обезумев, заорал Цзянь, и его раскрасневшуюся физиономию украсило выражение абсолютного ужаса. Он так и не позволил Чжэнси договорить. — Она приезжала, блять, неделю назад и была здесь, но передала мне продукты через тётю! Не заявилась, не узнала, жив ли я вообще, нужны ли мне эти чёртовы подачки. Передала и обратно уехала, будто я кактус, который можно полить раз в год: авось засохнет!       Выплеснув свою злобу, парень прикусил губы и принялся вытирать подступившие слёзы, злобно клацая зубами от скопившейся, годами скрывавшейся под оболочкой миловидного дитя, ненависти.       Немного шокированный подобным словесным потоком из уст вечно позитивного Цзяня, Чжэнси прикусил левую щеку изнутри и опустил взгляд к земле, чтобы не наговорить лишнего. Парень быстро вращал глазами, соображая, что можно сказать в таком случае.       — Что бы у вас ни случилось, я всегда был рядом... — начал Чжэнси и медленно приподнял свободную руку, сжимавшую один-единственный беленький чек, показывая, что перебивать его не стоит. — Ты слишком много держишь в себе, Цзянь.       Вновь переведя свой взор на неприятно-возбуждённого друга, Чжань заметил, что он не только корчился от какой-то незримой боли, но и начал подозрительно громко дышать, грозно вздымая грудную клетку.       — Я же... С детства поклялся тебя защищать...       После молодой человек сожмурил глаза, будто переступая через какой-то внутренний, издавна укоренившийся в нём принцип, и попытался сделать едва заметный шаг навстречу, но Цзянь, уже дичившийся его, отступил.       — И от тебя мне подачки не нужны, — огрызнулся он и всхлипнул с таким отчаянием, будто его вынудили это сказать. — Твоя детская клятва жива лишь потому, что тебе так спокойнее. Да-да, не смотри на меня так сурово, — кивнул И, жадно хватая воздух ртом. — «Спасая» меня ты очищаешь собственную карму. Позволяя чудному бедовому подонку вертеться возле тебя, ты берёшь на себя ореол спасителя, мол, поглядите, какой я молодец, что не бросил его тогда в песочнице. Вы бы смогли вытерпеть его все эти годы?!       Цзяня понесло, а у Чжаня задёргался глаз и сработала внутренняя бомба, что стучала, отсчитывая время до атомного взрыва, но он, вопреки всему, преданно и терпеливо продолжал слушать.       — Брось бы ты меня ещё давно, тебя бы уже сожрала совесть, — вымученно улыбнулся И, кивая самому себе в подтверждение собственных изречений.       Брызнув слюной, он заметил на своей светлой куртке кровавое пятно и, немного изучив его, испытывающе посмотрел на СиСи, у которого вот-вот должны были оторваться несчастные ручки от целлофанового пакета, которые он сжал слишком сильно.       Видимо, парень так же сильно стиснул зубы, и потому челюсть его разомкнулась весьма неестественно. Сказать, что СиСи был не на шутку оскорблён — ничего не сказать; он упорно продолжал всматриваться в заплаканное лицо И, одновременно желая стереть его солёные слёзы и влепить хорошей пощёчины так, чтобы он комично упал в эту маленькую лужу и расплескался в собственном отражении.       — Может быть, мне и правда так спокойнее, — сквозь зубы процедил Чжэнси, рассеивая последнее терпение. — Может быть потому, что ты действительно мне важен.       За этими словами будто и не было ничего, и Цзянь, твёрдо стоявший на своём, расценил это как пустой звук, но он на всякий случай испуганно закрылся, устало сжимая ладонью переносицу, где-то в глубине души понимая, что наговорил много лишнего.       — Может быть, проблема в том, что ты не любишь меня.