Специалист по вашей безопасности

Когда Вадим возвращается после дня рождения пацана посреди ночи, Волков сидит в комнате за ноутом в темноте. Вадим опирается о косяк, смотрит на заёбанного Волкова – и чё спать не лёг – говорит: – Зрение испортишь. Волков отрывается от монитора, открывает рот, чтобы что-то ответить, но меняется в лице – становится удивлённым. – Охуел? – спрашивает. – А если тебя видели? Ты ещё и на своей приехал, да? Вадим стоит в смокинге – не хотел домой ехать переодеваться. – Да похуй, полчетвёртого, кто меня увидит. А чё спать не лёг? – Да как-то... Заработался. Вадим скалится. Никогда же не скажет: «Тебя ждал». – Как прошло? – Нормально. План выполнен: выдал пацану сигарету, напоил и сводил потрахаться. Официально совершеннолетний. Волков поднимается на ноги, подходит ближе, демонстративно вдыхает глубоко. – Серьёзно, сам даже не пошёл? Но бухал, да? – Да ты чё, Олег, глоток шампанского – это бухал, что ли? Волков ржёт. Меняет тему. – Вад, чё с вертушкой? – Да чё с вертушкой – ищу. Может, у ведьмы своей одолжишь? У неё точно есть. – Пошли покурим, – говорит Волков и идёт на кухню. Включает свет. Оборачивается на Вадима, приподнимает бровь, проезжается взглядом сверху вниз и обратно. – А тебе идёт, кстати. Я тебе говорил, что ты красивый? – Никогда, блядь. Я уже и так, и эдак... А чё, кстати, тебя возбуждают богатые мужики? – Как оказалось, да. Особенно контрастно богатые на фоне интерьеров хрущёвки. – Хочешь отсосать? Волков ржёт: – Только если добудешь мне вертушку за это. – Хера у тебя прейскурант, – на поднятую бровь Волкова добавляет, – но я согласен. Волков кивает, смотрит из-под ресниц, так что Вадиму позвоночник электричеством прошивает. – Ща докурю только. Вадим думает, что он к Волкову никогда не привыкнет. Каждый раз, блядь, как в первый. Они рисуют план вторую неделю – с подгоном от ведьмы стало гораздо проще. Вадим находит людей, отмороженных и одноразовых – можно хоть всех перестрелять в конце. Волков сидит чертит проходы, пути отступления, считает время и боеприпасы. Оружие скупают постепенно, Вадим возит его на заброшенную дачу в ста километрах от Питера и не выёбывается. За всё время даже не спорят ни разу по профессиональным вопросам. Волкова немного беспокоят возможные потери среди гражданских. Вадим на это говорит: «Олег, ты или крестик сними, или трусы надень. Идёшь вызволять маньяка – не выёбывайся». На тренировку к пацану – первую после перерыва – Вадим едет спокойный и расслабленный, оставив заёбанного в хорошем смысле Волкова досыпать. От количества дел, которые надо решать, немного трещит башка, но Вадим справляется. Пацан, увидев, что они не одни, устраивает истерику. Вадим, заёбанный в плохом смысле, думает, что на хуй надо всё это прекращать, когда пацан, трепеща ресницами, выдыхает: «Трахни меня уже». Это уже не картиночки с котятами в чатике. Это реальная возможность для Вадима получить от Дагбаева крюк под рёбра. Пацан этого как будто не понимает. Вадим жалуется Волкову, тот говорит серьёзно: «Ты же сам виноват. Твоя репутация впереди тебя идёт». И ржёт. Вадим понимает, как чувствует себя девочка, рядом с именем которой в лифте десятиэтажки нацарапали «шлюха». Говорит, чтобы Волков не выглядел таким самодовольным: – Ты не веселись особо: я ему сказал, как тебя зовут. Так что не удивляйся, если этот потомок шаманов тебя сглазит на хуй. Волков отмахивается: – Я татарин, на мне не сработает. Вадим закатывает глаза – какой, блядь, татарин? Вадим решает, что дешевле оплачивать пацану бордели, чем тратиться потом на психотерапевтов себе, потому что тот вцепляется в него намертво, как будто с наступлением совершеннолетия в нём проснулось древнее бурятское божество, настырно требующее жертву. При этом у пацана удивительно адекватная сестра – когда Вадим осторожно спрашивает, семейное ли это у них, или пацан особенный, та только ржёт и говорит, что была ещё хуже пацана. Дед при ней поседел добела. Вадим спрашивает: «И чё помогло?» Та пожимает плечами: «Да просто изросла». Значит, надо ждать, думает Вадим. С сестрой пацана дела у них поинтереснее боев на деревянных палках. Они обсуждают планы на Гонконг, и Вадим понимает, что придётся ехать самому – там, по ходу, запустили совсем вопросы безопасности, надо зачищать. Вадим говорит об этом Волкову за ужином – как всегда охуенным: Волков свои гештальты закрывает, как и трахается – на все деньги. Волков кивает: – Это же хорошо, Вад. Зачем тебе светиться лишний раз. Уедешь на полгода, здесь как раз всё уляжется. Когда ты хочешь ехать? Да я не хочу, думает Вадим. Про работу Волков его почти не спрашивает. Когда шмотки после очередной командировки в стиральную машину засовывает, ругается, что Вадим кровь сразу не застирал: «Ну ёб твою мать, Вад, это же несложно». Отвечает: – Я думаю, недели через три придётся. Дальше тянуть сложно будет. Волков прикидывает что-то в башке, смотрит на Вадима в упор: – Отлично. Я тогда же и пойду. У нас готово всё почти. Вадим мысленно начинает обратный отсчёт. Ведьма их больше не беспокоит, но у Вадима развивается паранойя, что за ними всё-таки следят. Вадиму кажется немного ироничным, что всё закончится одновременно: и пацан со своими истериками, и Волков со своим спокойствием. Равнодушием Вадим это назвать не решается. Волков со своей спасательной операцией деловой и деятельный. Вадиму нравится – ему вообще нравилось с Волковым работать. Хотя временами хочется его притормозить немного, замедлить. Вадим начинает понимать смысл фразы «перед смертью не надышишься». Он иногда совсем забивает на конспирацию, лишь бы урвать лишних полтора часа с Волковым. Тот ругается, но быстро сдаётся, смотрит укоризненно из-под ресниц. Говорит: – Вад, ну ты чё ведёшь себя, как твой пацан? Мы же нормальные боевые пидорасы, давай без этого. То, что этого избежать не удалось и Вадим вляпался по уши, он понял, ещё когда Волков умер. Подыскивать этому в своей голове нормальное определение Вадим не собирается. Расстаются скомкано: Вадим в одно утро вывозит все вещи, но вечером снова приезжает ночевать. Волков в этот раз не просит не рыдать над его телом. Зато о чём-то подобном хочется попросить Вадиму. Контактами решают не обмениваться. Волков говорит: – Если чё, я тебя сам найду. Через неё. Вадиму хочется спросить: «А если у меня случится это если чё?» Но он не спрашивает. Веселится, анекдоты рассказывает, болтает без умолку. Что угодно, лишь бы это наружу не выпустить. Волков ржёт, как будто пьяный, заряженный на успех, возбуждённый во всех смыслах. Целуется отчаянно, сладко. Вадим всё-таки спрашивает: – А чё, Серому своему-то каминг-аут будешь устраивать? Торжественное воссоединение, поцелуй дружбы с языком, вот это всё? Волков смотрит на него, как на дебила: – Я не думал об этом. В конце концов, у него же там своя жизнь была, всё могло измениться за столько-то лет. А ты чё, ревнуешь? – Олег, меня интересует только практическая сторона вопроса. Я тебя, можно сказать, выточил под себя, растянул, отстроил, а теперь всё достанется какому-то рыжему мужику нахаляву. Чуешь несправедливость? Волков несильно – по меркам Волкова – тычет его кулаком под рёбра. Ржёт: – Да ты охуел. – Я охуел, – соглашается Вадим. Завтракают вместе в последний раз. Вадим говорит искренне: – А вот по этому я реально буду скучать. – Ну началось. – Ну чё я сделаю, если мне нравится, как ты готовишь? С первой смены ещё нравится. – Пришлю тебе список рецептов. – Это не то. Ты знал, кстати, еда вкусная, потому что её руками готовят? Прикинь, еду делает вкусной вкус рук. Олег изгибает бровь: – Чё, тебе ещё пару пальцев отрубленных прислать? Вадим только вздыхает. Он позволяет этому вылезти наружу всего один раз: когда уже стоит одетый в коридоре и притягивает Волкова к себе, чувствуя ком в горле. Обнимает, запоминая всё: тепло, запахи, руки Волкова на плечах. Хочет сказать: «Олег, я проебался». Хочет сказать: «Постарайся не сдохнуть». Хочет сказать: «Олег, ты. Я». Ничего не говорит. Выходит, не оглядываясь. Едет на свою охуенную съёмную хату и отрубается. Просыпается от звука входящего сообщения на основном телефоне. Пацан спрашивает, почему его не уведомили об отъезде. Вадим пишет: «В 19», и отключается снова. Когда просыпается с ощущением полностью проёбанной жизни, надеется, что это скоро пройдёт. Смотрит на свою мрачную рожу в зеркало и едет разбираться с пацаном. Пацан выглядит так, как будто собрался топиться. Даже линзы не надевает, сверкает красными глазами из-под очков. Говорит убито: «Меня отправляют учиться в Лондон». Вадим бы посмеялся – вот они, проблемы золотых мальчиков. Но так не работает – у пацана трагедия. У них тут у всех по трагедии: Волков со своим Серым, Вадим с не своим Волковым. А у пацана, вот, Лондон, который ему не нравится. Говорит: «Мне собаку в детстве не купили». И Вадиму хочется взять с пацана деньги за сеанс психотерапии. Он решает: а чё морозиться уже? Волков всё. Волкову похуй. Послезавтра Гонконг, пацан не сдаст. Это по всем параметрам херовая идея: как играть в русскую рулетку. Но Вадиму хочется чего-нибудь такого, саморазрушительного, чтобы заполнить пустоту внутри. Он целует пацана – и ничего общего с Волковым. И это не помогает. В Гонконг улетает частным бортом вместе с сестрой пацана, как в рай. Думает: как же я заебался. За новостями не следит – они сами его находят. Из каждого телика, которыми азиаты обкладываются буквально везде, на него смотрит лицо Разумовского – Серого. Фоток Волкова нет, и это немного успокаивает. Он читает: дерзкое, хорошо спланированное нападение, и скалится. Ещё бы. Читает: три трупа из персонала, несколько раненых; думает: не так уж плохо. Читает: местонахождение похищенного Разумовского неизвестно. Ну и отлично. Ну и молодец, Олег. Закрыл гештальт.