Неравные равенства

      Драко Малфою принципиально не нравилось бывать в библиотеке. Во-первых, здесь всегда сквозило, а в воздухе висел странный влажный мускусный запах. Так иногда пах котёл, если его оставить в общей гостиной, предварительно тщательно не вычистив, и дать аромату ингредиентов пропитать каменные стены.       Однако были вещи — на самом деле, конечно же, люди, — которые делали библиотеку чуть более терпимой и удовлетворяющей его вкусам. Например, прямо сейчас Драко чувствовал себя крайне довольным. Он сидел в своём любимом кресле из красного дерева с бархатной ворсистой подушкой под боком, а его руки запутались в буйных кудрях, карамельные завитки которых оплели средний и указательный пальцы.       Его секретное место в глубине библиотеки, возле камина рядом с Запретной секцией, было достаточно уединённым, чтобы сюда никто не заглядывал. Изредка до Драко доносилась мягкая поступь шагов по ковру, заставляя выпрямиться и прервать беспорядочное постукивание по её пояснице, всего на секунду. Однако в основном их совместное времяпрепровождение, украденное под предлогом учёбы, можно было считать безмятежным. Она принесла все свои учебники, хотя сам Драко уже давно отказался от собственных, не желая таскать лишние пять фунтов, когда руки всё равно никогда не доходили до перелистывания страниц.       Прямо сейчас одна из рук покоилась у неё под юбкой, проникнув под тонкое кружево ткани, скрывавшее его любимое место на всей территории Хогвартса — место, которое, как он надеялся, никто другой не обнаружит. Вены на предплечье вздулись, голубоватые линии вились дугой вниз от сгиба локтя, вокруг которого обогнулась её рука, а ногти впились в кожу. Вторую руку он держал на её горле, уверенно поглаживая пальцами. Её дыхание шевелило волоски возле его уха, горячий воздух обдувал горло. Глаза закрылись, и рот вытянулся идеальной буквой «О». Когда он скользнул пальцами ей в рот, ободряюще потянув за шею, она обхватила их губами и всосала.       — Чёрт.       Он почувствовал, как уголки рта вокруг его пальцев приподнялись, заставив и его губы изогнуться в лёгкой улыбке. Вытянув ногу, Драко зацепился носком ботинка за ножку кресла, пока та не заскрипела и не подалась навстречу, просунул обе руки под девушку и пересадил её к себе на колени.       Она тихо запротестовала, но он свёл это на нет поцелуем.       — Кто-нибудь заметит, — прошептала она.       — Кто? — Он прижал её голову к груди и взглянул на спутавшиеся волосы, притворяясь, что те сопротивляются попыткам их разгладить. — Мы в Запретной секции, Гермиона. — В секции, доступной только для них благодаря занимаемому ей посту старосты девочек. Драко наклонился, потянул её за нижнюю губу и улыбнулся, почувствовав, как выдох обжёг его губы.       Пальцы вокруг воротника разжались, и, скользнув руками вниз, она положила их туда, где беспорядочно колотилось его сердце. Затем одарила Драко застенчивой улыбкой и опустилась, быстрым движением бёдер заставив выдохнуть проклятие.       — Ты уверена, что мы не можем вернуться в твою комнату? — спросил он.       — Там Падма. Я пообещала, что она сможет позаниматься у меня в тишине.       — Грейнджер, — он схватил её за бёдра, — ты не представляешь, как близок я к тому, чтобы прямо сейчас обесчестить тебя в библиотеке. Ты правда думаешь, что Падма хотела бы этого?       Она хихикнула, прижимаясь щекой к его щеке.       — Я женщина своего слова.       Он вспомнил прошлую неделю, её язык на его животе, пальцы, скользящие по мышцам бедра. Ещё раз, что там было за пари? Кажется, что-то связанное с засосами. Её рот творил чудные вещи с его памятью, поэтому неудивительно, что он не мог достоверно вспомнить, на что именно они спорили.       — Я знаю об этом не понаслышке. — Он замолчал и потянул за локон. — Каковы шансы, что ты позволишь мне перекинуть тебя через плечо и промчаться так через всю библиотеку до самых слизеринских спален? Я абсолютно уверен, что сейчас там никого нет. Блейз организовал «обычные дружеские посиделки» в Выручай-комнате.       — Ты пропустил вечеринку, чтобы позаниматься со мной?       — Во-первых, мы не то чтобы занимаемся. — Он нежно прикусил её за шею и почувствовал ответную дрожь. — Во-вторых, — а это он прошептал в чувствительное место под ухом, — ты избегаешь моего вопроса?       Гермиона тут же напряглась, но не слезла с колен. Он крепче обхватил её руками в слабой попытке удержать. Если бы она хотела уйти, то уже сделала бы это, только юбка развевалась. Он воспринял отсутствие подвижек с её стороны как хороший знак.       — Я… Что, если кто–нибудь увидит?       — Ну, мы-то уж вряд ли стали бы первой парочкой, целующейся в пустом общежитии.       Слово «парочка» обжигало язык, как клеймо на слизистой. Он не собирался использовать это слово специально, но как же ещё тогда назвать их отношения? «Пара» имела смысл с синтаксической точки зрения. Два человека, которые были — и есть — связаны как в буквальном, так и в переносном смысле. Если бы они пришли куда–нибудь вместе — например, куда-то вроде его спальни, — тогда появились бы там как два человека, считающиеся единым целым, так что, разумно рассуждая, называть их чем-то иным, кроме пары, было бы…       — Драко, ты слишком торопишься. Люди… ну, это шокирует всю школу. Я имею в виду, никто же не знает…       На это он усмехнулся, и её бёдра под его руками сжались.       — Грейнджер, все давно в курсе. Мерлин, да Пэнси никак от меня не отстанет, пытаясь вытащить подробности. Хогвартс только кажется большим.       Её пальцы соскользнули с его руки, плечи опустились и сгорбились; на лице отразилось неприкрытое удивление, отчего брови сложились буквой V.       — Это неправда…       Вот теперь Драко чувствовал, как терпение иссякает. Естественно, это правда. Было правдой с самого начала, с первого раза, когда он поцеловал её на Астрономической башне, будучи уверенным, что группа мальчишек-пятикурсников их заметила. Или когда он увёл Гермиону с танцпола на день Святого Валентина и зажал в коридоре, положив руку между её головой и каменной стеной. Он целовал её, проводя пальцем по складкам губ, как вдруг возникло странное ощущение, что за ними наблюдают. Он открыл глаза — точнее, один глаз — и встретился с потрясённым и встревоженным взглядом Дафны Гринграсс, которая, как он подозревал, была в него влюблена. Она уставилась на них, приоткрыв рот в замешательстве, а потом развернулась и убежала к остальным.       Он мог бы найти Дафну, убедить её молчать, но какой в этом смысл? Он был не из тех, кого волновало, узнают ли люди. Если честно, он предпочёл бы, чтобы люди об этом знали. Возможно, тогда ему не пришлось бы беспокоиться, как Томас смотрит на Грейнджер или что Долгопупс как будто специально всегда оказывается неподалёку.       — Грейнджер, ты правда думаешь, что никто во всей школе ни о чём не догадывается? Мы проводим большую часть ночей…       — За учёбой…              — Под предлогом учёбы. Я не удивлюсь, если даже мадам Пинс знает…       — Не говори так!       — Тогда прекрати вести себя как идиотка!       Её лицо приняло серьёзное, отрешённое выражение, губы сомкнулись, глаза сузились в прищуре. Он мог разглядеть углубление на щеке, там, где она прикусила её изнутри, чтобы не сказать что-нибудь, о чём с большой вероятностью пожалеет.       — Не говори со мной так, Драко Малфой, — наконец произнесла она. — Я не потерплю подобного неуважения. Если тебе есть что сказать, ты можешь сделать это, не прибегая к уничижительным выражениям.       Драко мысленно сосчитал до трёх, попытался представить поле для квиддича после раннего утреннего ливня, траву, блестящую от росы, когда воздух кажется острым и свежим и хочется вдохнуть весь мир, навсегда сохранить внутри совершенное чувство спокойствия.       Он ухватился за этот образ и открыл рот.       — Мне не следовало называть тебя идиоткой, — сказал он. — Конечно же, ты не идиотка. — «Прости» защекотало язык, но он прижал слово к зубам, пытаясь подавить его. Гермиона не была идиоткой, просто умышленно невежественной, неспособной принять правду, которая могла бы испортить её драгоценную репутацию.       Повисло молчание, которое длилось с минуту. Гермиона продолжала сидеть у него на коленях, но пальцы разглаживали невидимые складки на блузке, и она поднялась на колени так, что бёдра больше не прижимались к нему.       — Ладно, — сказала она. — Я полагаю, уже поздно и мне пора идти.       — Прошу, не надо. — Его голос звучал очень тихо и мягко.       — Драко, я…       — Просто останься, — он скользнул рукой по её затылку, — ненадолго. Я приношу извинения за свои слова.       Её лицо медленно разгладилось, щёки приподнялись, а следом и уголки рта. Она обхватила руками его голову, большими пальцами потирая линию подбородка, наклонилась и поцеловала.       — Я принимаю твои извинения.       Драко надавил ей на спину и приподнял подбородок, чтобы она могла уткнуться в его шею, прижаться гладкой и тёплой щекой к ключице. Они просидели так некоторое время, Драко водил рукой вверх и вниз по её спине, описывая круги вокруг лопаток.       Разговор ещё не закончился. Или Драко не хотел, чтобы он заканчивался, но не был уверен, как снова поднять этот вопрос, не показавшись… Разве Гермиона тоже не устала притворяться и скрываться? Разве не было бы лучше вместе войти в Большой зал вместо того, чтобы расходиться у лестницы?       — Ты заметил… что–то странное между профессором Уизли и, — она замолчала, и Драко почувствовал, как её пальцы играют с пуговицами на его рубашке, — Пэнси?       Непоследовательность была желанным отвлечением, решил он, от натиска собственных мыслей.       Драко усмехнулся.       — Ну, по-моему, все что-то заподозрили после танца в день Святого Валентина. Я видел, как краснеют Уизли, но чтобы настолько — никогда. Я же на днях говорил тебе, что видел их стоящими слишком близко друг к другу, разве нет?       — Что, и другие тоже это заметили?       — Конечно. Уизли, может, и мастер трансфигурации, но по части сокрытия своих чувств он хуже первокурсника.       Гермиона выпрямилась и села.       — И никто ничего не сказал?       Тогда Драко рассмеялся.       — А что они должны сказать? Тут нет никаких очевидных нарушений. Просто слухи. — Вдруг он поджал губы, когда связь между этими словами и их отношениями стала яснее. Люди могли подозревать что угодно насчёт него и Грейнджер, но это тоже были исключительно домыслы. Не существовало никаких веских доказательств, за исключением показаний Дафны Гринграсс.       Теперь его руки лежали на бёдрах Гермионы, а она снова опустила свои с его плеч и скрестила на груди.       — Но я чувствую, что у меня есть долг что-то сказать? Даже если это просто предположения. Я имею в виду, что в этих отношениях очевидная разница во власти. Он занимает высокое положение, а она его ученица. И мне точно стоит сообщить…       — Мы не знаем, есть ли там вообще хоть какие-то отношения. И, честно говоря, Перси не намного старше Пэнси, особенно учитывая, что мы все восьмикурсники.       — Я знаю, но ситуация…       — Какая ситуация?       — Он занимает ответственную должность…       — Ой, Грейнджер, гарантирую тебе, что Перси повезёт, если в их отношениях у него окажется хоть какое-то подобие власти…       — Это серьёзный вопрос, Драко.       Он попытался притянуть её ближе, но Гермиона воспротивилась и принялась прикусывать нижнюю губу.       — Драко, я правда чувствую, что это мой долг.       Он закатил глаза и выдохнул.              — Мы же уже почти выпустились. Какое это имеет значение? Нет никаких доказательств того, что между ними вообще произошло что-то сексуальное.       — А если произойдёт?       — Ну, а какая тогда будет разница? Мы закончим школу, и вне Хогвартса эти глупые правила и различия не будут иметь такой важности, как сейчас. Факультеты. Возраст. Чистота крови. Семейное наследие. Всё это перестанет иметь смысл, как только мы покинем эту чёртову школу. Мы будем… свободны принимать собственные решения.       Драко понял, что сказал слишком много, по тому, как смягчился взгляд Гермионы, её большие и влажные глаза блестели, но не слезами — это был блеск понимания и сопереживания. Когда появились подобные мысли? Трудно сказать наверняка. Драко ненавидел, что теперь во время трансфигурации слышал в голове её мелодичный голос, дрейфующий по коридорам его разума во время безуспешных попыток колдовать. Или, наоборот, не ненавидел, и это беспокоило сильнее, потому что её голос теперь казался утешением, способом успокоиться, когда в животе копошился тревожный кокон змей.       — Драко, дело не в нас.       — Да неужели? Ведь то, что происходит между нами, диаметрально противоположно их ситуации. Не существует ни одного закона, который запрещает нам быть вместе. Только… личные — односторонние, субъективные правила и чужие ожидания.       — Я… Гарри с Роном не в Хогвартсе, и, если бы они узнали об этом во время обучения в аврорате, они бы никогда меня не простили.       Драко ненавидел туманное «это» в самой своей незамысловатой форме, которая превращала в ничто всё, что они преодолели за последние несколько месяцев. Он хотел, чтобы вместо этого Гермиона осмысленно подарила название их отношениям, внесла конкретику, что-то, что он мог бы держать в уме, как поле для квиддича. Он хотел услышать, как она произносит эти слова, потому что если бы они имели право на жизнь, тогда, возможно, он перестал бы чувствовать себя жалким, как половина уравнения, ожидающая результата, знак равенства с пустотой после себя. И теперь он тоже начинал думать, как она, лишь бы только не ощущать этой пустоты.       — Правильно, потому что в твоей жизни, безусловно, не существует ничего важнее их одобрения.       — Драко, не надо. Пожалуйста, не надо…       — Ты стыдишься…       — Не неси чепуху…       — Я говорю правду. Ты же так ценишь честность? Что ж, тогда я буду честен и прямолинеен. Тебе стыдно за то, что ты трахаешься с Пожирателем Смерти…       Несколько мгновений Гермиона молчала, и незнакомое чувство страха поползло вверх по позвоночнику. Подозрения — это одно, но мстительное их обличение — совсем другое.       Гермиона отвернула голову влево и дёрнула себя за волосы. На одно ужасное мгновение Драко почувствовал уверенность, что она встанет и уйдёт. Но она заговорила, тихо, еле слышно, разомкнув сжатые в идеально прямую линию губы:       — Я бы не стала заниматься с тобой сексом, если бы стыдилась тебя. Я бы не стала унижать себя таким образом.       Безапелляционно, не оставляя ему ни шанса, её слова звучали так, будто она сделала ему подарок. И, возможно, так оно и было. Она, Золотая Девочка, неотъемлемая часть добродетельного трио, которое ему не суждено понять. Она, которую он видел трепещущей на его кровати, разметавшей волосы по одеялу и отпечатывающей маленькие полумесяцы на его плечах.       — Что ж, спасибо, что разъяснила мне это. Для меня большая честь, что ты не считаешь наше совместное времяпрепровождение унижением.       — Это не то, что я имела в виду, Драко.       — А что ты тогда имела в виду?       — Что мне нравится проводить с тобой время.       Нравится. Уровень интереса или энтузиазма чуть выше среднего. Драко нравились шоколадные лягушки, сливочное пиво и тыквенный сок, но он нечасто думал об этих вещах в течение дня или испытывал искреннее желание заполучить их. Нечасто в суете учёбы он выкраивал минуту, чтобы посвятить её только им одним.       Однако как он мог объяснить ей образ своих мыслей? Хотел ли он начинать спор о подоплёке слов? Чего он на самом деле хотел?       — Пойдём со мной на вечеринку в честь летнего солнцестояния, — в конце концов сказал он.       — Куда? Если честно, я даже не планировала туда идти.       — Тогда просто подумай. Нам не обязательно задерживаться надолго. ЖАБА закончились, как и, полагаю, большая часть твоих обязанностей старосты.       Он мог бы добавить «пожалуйста», но сдержался, чтобы её ответ был искренним, а не выпрошенным давлением на чувство вины. Драко надеялся, что она пожелает пойти с ним. Возможно, он нуждался не столько в определении для них, сколько в активном действии, проиллюстрировавшем бы, кем они были или кем могли стать.       — Разве ты не собирался поехать с семьёй на отдых в эти выходные, Драко?       — Я перенесу поездку.       — Ты отложишь отдых в Белизе ради танцев?       Ради тебя, подумал он, но только покачал головой.       — Я уже там бывал. Если честно, не так уж там и интересно.       Тогда Гермиона улыбнулась.       — Ты такой дурак, — сказала она, но её руки вернулись к его рукам, а макушка снова прижалась к подбородку. Гермиона вдохнула и выдохнула, и Драко попытался подавить панику в груди. Если она откажет, он просто…       — Хорошо, — сказала она. — Я пойду с тобой.       Потребовалась доля секунды, чтобы Драко расплылся в улыбке, и, когда это произошло, губы Гермионы тоже приподнялись, будто две части неравенства, которые наконец уравнялись.