Последнее танго в Париже

— Маринетт, не хочешь выпить? Они стояли на расстоянии пары шагов и недоуменно рассматривали друг друга. Морось перешла в частый дождь, так что прохожие раскрыли свои угрюмые черные зонтики и сновали позади них тоскливой безликой массой. Капли глухо ударялись об асфальт, шумели в листве, бились о карнизы. — Прости, что? — Я спросил, не хочешь ли ты выпить со мной. Маринетт смотрела на Феликса с нескрываемым удивлением. Лишь сейчас она заметила выглядывающее из бумажного пакета горлышко винной бутылки. — Я… не пью. Феликс безразлично вскинул плечами, подошел к подъездной двери, переложил сигарету в левую руку и правой прислонил электронный ключ к домофону. — Погоди! — кинулась вслед за ним Маринетт, — Я пришла… э-э, забрать кое-что…. Феликс нетерпеливо обернулся, раздраженно посмотрев в ее сторону. Он откинул мокрую прядь со лба и щелчком отправил затухшую сигарету в урну. — Что именно? — Блокнот с этюдами, — Маринетт смущенно замялась. — Вчера я случайно оставила его у вас. Адриан сказал, что положил его на тумбочку в коридоре, так что я зайду всего на секунду. Феликс молча смотрел на нее с выражением флегматичного недовольства. Он быстро обвел Маринетт взглядом: волосы у нее промокли, лицо пылало, на кончике носа дрожала капля воды. Плотно сжав губы, она отрешенно разглядывала носки собственных ботинок, изредка поднимая на него виноватый взгляд. Феликс удрученно вздохнул, обернулся к двери, открыл ее ключом и жестом пропустил Маринетт внутрь, лишь на секунду подметив, что на ней была та же одежда, что и вчера. Они поднялись на лифте на пятый этаж и вошли в квартиру, не проронив и слова. Маринетт все время смотрела прямо перед собой, будто вся ее жизнь зависела от одного случайного поворота головы. Она подождала, пока Феликс скинет с себя промокшее пальто и пройдет внутрь, после чего окинула прихожую внимательным взглядом в поиске блокнота. Тумба под зеркалом пустовала. — Что-то не так? — спросил Феликс, заметив ее недоумение. Он стоял посреди коридора без верхней одежды, в одном лишь свитере, из-под которого выглядывал воротник черной водолазки, и промакивал влажные волосы полотенцем, которое успел достать из шкафа. Второе такое же он протянул Маринетт. — Блокнота нет, — Маринетт с благодарностью приняла полотенце и еще раз судорожно осмотрела коридор. — Ты уверена, что оставила его у нас? — Да! — обиженно воскликнула она. — Адриан сам мне о нем написал. Может, он перепутал и оставил блокнот в другом месте… — Не лучше ли будет спросить у него самого? — Феликс подошел ближе и поднял с пола бумажный пакет. Он взглянул на Маринетт в упор, так что та вздрогнула. — Так и будешь стоять в коридоре или все же пройдешь внутрь? Маринетт сконфуженно отвела взгляд и скинула с себя пальто. — Спасибо, — чуть ли не шепотом пробубнила она и вошла вслед за Феликсом в гостиную. События минувшего вечера пронеслись в голове, словно воспоминания о прошлой жизни, стоило Маринетт войти в комнату. Щекочущее тепло разлилось по всему телу, сосредоточившись внизу живота. Гостиная по-прежнему сохраняла тепло их беседы, но без Адриана казалась чужой, незнакомой. Она осмотрелась, замечая все те же детали чудаковатого интерьера, что и вчера: стопки старых книг, линялые кресла, бронзовую пепельницу на кофейном столике. Комната была той же, и пахло в ней как вчера, однако казалось, что с момента их беседы успело пройти полжизни. Феликс велел ей присесть на диван (тот самый обитый зеленым трипом диван, возникавший в ее сознании при мыслях об Адриане), а сам прошел на кухню. Маринетт не смела оборачиваться и тем более заглядывать в проход, однако отчетливо слышала, как хлопнула пробка и звякнули бокалы. Она встряхнула головой, отгоняя навязчивые мысли, и поспешила достать телефон из сумки. Сперва Маринетт думала набрать Адриана, чтобы как можно быстрее узнать о месте нахождения проклятого блокнота, но побоялась его отвлекать и обошлась коротким сообщением. За окном по-прежнему стучал дождь, усиливаясь с каждой минутой и грозясь перерасти в ливень. Маринетт сжалась на диване, нетерпеливо поглядывая на телефон. Ей не хотелось задерживаться в квартире кузенов надолго, несмотря на то, что раньше это казалось неплохой идеей. Столкнувшись с Феликсом, она вновь почувствовала какой-то неестественный, безосновательный страх, похожий на то, как жертва дрожит перед хищником. Ощутив это снова, Маринетт была готова сию же секунду выбежать под ливень, лишь бы не испытывать на себе его прямой изучающий взгляд. Тем временем Феликс вошел в гостиную. В одной руке он держал бутылку вина, в другой — два стеклянных бокала. Он устало опустился на кресло возле Маринетт, поставив бутылку на кофейный столик, и наполнил бокалы вином. — Я не вынуждаю тебя пить, — сказал Феликс, уловив на себе ее озадаченный взгляд, — просто чувствую себя неловко, выпивая в одиночку в присутствии гостя. К тому же подумал, что тебе не помешало бы согреться. — И все же я не буду пить. — Твой выбор, — сказал он и, сжав тремя пальцами тонкую ножку бокала, пригубил вино. — Могу приготовить чай или кофе, чтобы ты не мерзла. — Спасибо, не стоит, — вежливо отказалась Маринетт. Феликс пожал плечами. — Ты связалась с Адрианом? — спросил он после еще одного глотка. — Он не отвечает, — ответила Маринетт, ощущая скопившееся в воздухе напряжение. Они сидели в тишине, и лишь звук падающих на карниз капель как-то разряжал обстановку. — Пробовала ему звонить? Маринетт покачала головой: — Не хочу отвлекать от учебы. Сейчас Адриан должен быть занят проектом. — Собираешься ждать его возвращения? — Феликс вопросительно вскинул бровь. — Только ответа на смс. Феликс лениво откинулся на спинку кресла. Его шевелюра пылающим нимбом выделялась на фоне пасмурного неба, виднеющегося из окна. — Знаешь, ты могла бы подняться на второй этаж и поискать блокнот в его комнате. — Я… даже не знаю, — неуверенно ответила Маринетт. Предложение Феликса ввело ее в мимолетный ступор. — Не будет ли это нарушением личных границ? — Смотря какие между вами границы, — Феликс скрыл усмешку за бокалом вина, когда заметил легкий след смущения на ее лице. — Выглядишь напряженно. Плохой день? Маринетт молчала. Она следила за каждым его движением: за тем, как жилистая рука невесомо сжимала стеклянную ножку, как он медленно подносил бокал к губам, как кадык ходил под кожей при каждом глотке. Взглядом она провела дорожку от бокала к его руке, от гортани к губам, ненароком поднявшись к глазам. Те смотрели на нее немигающим кошачьим взглядом. — Пожалуй, — ответила Маринетт, сглотнув подкативший к горлу горький комок. — А что насчет тебя? Вино в три часа дня? — Я просто люблю отдыхать с лоском, — Феликс задумчиво покрутил бокалом. — Правда? Когда ты шел по улице, твой злобный вид говорил об обратном. В ее голосе звучало нескрываемое злорадство, будто впервые нашелся повод отыграться. — Неудачная деловая встреча, — от Маринетт не утаилось, как плотно Феликс сжал челюсть. — Лучше скажи, тот блокнот действительно так важен, что стоит стольких усилий? Маринетт вздрогнула. Феликс попал в яблочко, будто метил туда нарочно. — Это мой рабочий блокнот с набросками, — сказала она с плохо скрываемым волнением. — Я не могу работать, если его нет под рукой. — Поэтому ты решила забрать его в предверии выходных? Феликс улыбался, но Маринетт в этом виделся хищный оскал. Она вся съежилась, словно пергамент, ощущая, как по спине вновь пробегает холодок. — Неужели это правда тебя касается? — ядовито спросила она. — Просто интересуюсь, — Феликс, спокойный, как камень, сделал очередной глоток. Лежащий на диванной подушке телефон внезапно завибрировал, и на вспыхнувшем экране возник текст пришедшего сообщения. Маринетт тут же схватила телефон, словно тот был последней спасательной шлюпкой на утопающем корабле. «Странно, мне казалось, я точно оставил его в прихожей, — писал Адриан в ответ на ее сообщение. — Ты точно внимательно все осмотрела?» Маринетт застучала пальцами по экрану. «Да! Его нигде нет». «Ты спрашивала у Феликса? Может, это он его убрал?» Маринетт бросила на Феликса быстрый взгляд исподлобья. Тот сидел, вальяжно закинув ногу на ногу, и безразлично глядел в окно. «Феликс в таком же неведении, как и я. Ты не мог случайно взять блокнот с собой?» В чате повисло молчание. Адриан замешкался. «Погоди минуту, я проверю у себя в сумке». Маринетт сковывало нервное ожидание. Ей казалось, что в ту самую минуту решалась ее судьба. Она вновь подняла глаза на Феликса, обвела взглядом ровный профиль, прямой подбородок. Возможность провести с ним остаток дня дышала в затылок опасной близостью. Ответ пришел спустя мгновение. «Боже, Мари, мне так стыдно! Я и вправду забыл выложить его перед уходом. Прошу, прости мою безалаберность, я сильно перед тобой виноват». Маринетт сокрушенно вздохнула, сдерживая порыв истощенно рухнуть на диван. Ей казалось, она больна, хотя была вполне здорова, — ее брал озноб, будто при лихорадке, и одолевала головная боль, что в действительности было результатом бессонной ночи, однако Маринетт с уверенностью ссылала все симптомы на хотя уже и знакомую, но по-прежнему непривычную обстановку кузеновской квартиры. Здесь она ощущала себя чужестранкой в загадочной стране со странным бытом и непредсказуемой погодой, внутри которой по-прежнему боролись исследовательский интерес естествоиспытателя и страх перед неизвестным. Притом главной неизвестностью был именно Феликс. Не в силах ничего изменить, Маринетт безмолвно уставилась в экран телефона, обдумывая последующие действия. «Не вини себя — в этом нет ничего страшного, — спустя время написала она. — Как я могу забрать блокнот?» Ответ пришел очень скоро: «Не могла бы ты подождать моего возвращения? Ты ведь все еще в нашей квартире, правда? Я постараюсь отпроситься у профессора». Глаза Маринетт испуганно округлились. Она и так доставила Адриану достаточно трудностей, начиная от необходимости передать ей этот чертов блокнот (который, Маринетт была уверена, она с ненавистью выбросит в тот же вечер), заканчивая своим незапланированным визитом. Она поспешила набрать ответ: «Прошу, не стоит! Я никуда не тороплюсь и готова подождать, сколько необходимо. В любом случае, на улице ливень, и я никуда не уйду раньше его окончания». «Тогда я постараюсь закончить как можно раньше! Еще раз прости, что так вышло. Я угощу тебя чем-нибудь на выходных в знак извинения)». Грудь Маринетт сковало щемящим теплом. Она нежно улыбнулась, ощущая, как подкожный холод медленно отступает. Отложив телефон в сторону, она встретила на себе внимательный взгляд Феликса. Он наблюдал за ней с сосредоточенностью охотящегося коршуна. — Случилось что-то хорошее? — спросил он. Маринетт мельком заметила, что его бокал значительно опустел. — Навряд ли, — ответила она. — Адриан сказал, что забыл выложить блокнот из сумки и случайно унес с собой на учебу. Попросил дождаться его возвращения. — Что ж, ты ничего не теряешь. В такой дождь мало кто осмелится выйти на улицу. Маринетт взглянула в окно, за которым по-прежнему бушевала стихия. Дождь хлестал размеренными мощными волнами, создавая видимость непроходимого барьера, а небо посерело и по цвету теперь напоминало раскаленный свинец. — У Адриана есть зонт? — неожиданно для самой себя спросила Маринетт. — Без понятия. Я не его мать-наседка, — отмахнулся Феликс с тщательно скрываемым раздражением. — Он может вызвать такси в любом случае. — Хорошо. Феликс насупился и пригубил остатки вина. Маринетт продолжала задумчиво смотреть в окно, будто не замечая его внушительной фигуры, так явно выделявшейся на фоне темного неба. — Ты так о нем волнуешься? — спросил Феликс и вновь наполнил бокал алой жидкостью. — Конечно, — ответила она. — Ведь мы друзья. Феликс фыркнул. — Тебя что-то смущает? — возмущенно спросила Маринетт. — Нет, все в полном порядке, — он усмехнулся. — Просто завидую преданности вашей дружбы. — У тебя что, нет надежных друзей? — Я живу очень долго, — Феликс встретил ее недовольный взгляд, и почувствовал, как приятное тепло разливается по организму. — А что касается тебя, Маринетт? Твои друзья заслуживают доверия? Лишь на мгновение она отвела взгляд, но Феликсу этого было достаточно. — Проблемы с доверием? — Тебе ли об этом судить, — буркнула Маринетт. — А это явный переход на личности, — он поменял позу, всем телом наклонившись в ее сторону, словно старый кондор воспарил над все еще живой добычей. — Неужто задел больную мозоль? — Издевки надо мной доставляют тебе удовольствие? — огрызнулась Маринетт, больше не в силах сохранять хладнокровие. — Если да, то ты заделанный садист. — Воспринимай это иначе: представь, что я твой психолог — незаинтересованный слушатель, дающий беспристрастную критику. Порой выговориться бывает полезно. — Мне не о чем выговариваться. — Тогда к чему эта агрессия? Феликс видел, как в ней происходила некая внутренняя борьба, которую Маринетт упорно старалась подавить. Она с минуту сидела, молча уставившись в пол, после чего подняла на него решительный взгляд и взяла со стола второй бокал вина. — Огласка — первый шаг к принятию проблемы, — тостом провозгласил Феликс, дернув бокалом в ее сторону. — Я не собираюсь обсуждать с тобой свои проблемы, — угрюмо промолвила Маринетт. Сделав первый глоток, она тут же почувствовала, как алкоголь медленно разливался внутри теплой волной. — Что весьма прискорбно. Знаешь, Маринетт, ведь люди как бомбы замедленного действия — им тоже свойственно взрываться. — То, что ты называешь «проблемой» — всего лишь следствие моего ошибочного восприятия ситуации, — раздраженно ответила она. — Нет никакой проблемы в отношениях, проблема лишь во мне. — Ты в этом уверена? Может, так тебе проще воспринимать случившееся. Всегда легче взвалить всю вину на себя. Но подумай, Маринетт, ведь ни одна реакция не может быть безосновательной. Феликс видел, как его слова задевали внутри нее невидимые душевные нити, словно он был древнегреческими кифаристом, а инструмент в его руках — ее болью, струны которой он подергивал в такт льющейся мелодии, бережно и нежно, чтобы не порвать. Маринетт подняла на него свои большие, синие глаза, скрытые под густыми ресницами. В комнате было блекло и темно, как бывало, когда внутрь не попадало солнце, однако ее чистые, четкие черты словно бы светились изнутри. Она смотрела прямо и уверенно, хотя дымка мутной алкогольной отрешенности уже слегка мелькала в отблесках ее зрачков. — Скажи, Феликс, твоя жизнь настолько скучна, что ты пытаешься хоть как-то ее разнообразить? — произнесла она скорее не со злостью и гневом, а с некой странной жалостью. — Или же через чужие проблемы ты сбегаешь от своих? — Как грубо, — сказал Феликс с притворной обидой. — Может, я просто хотел узнать тебя получше. Маринетт тихо рассмеялась, и комната залилась призрачным отголоском веселья. — Ты находишь это смешным? — Феликс тоже улыбнулся краем губ. — Извини, — она смотрела на него добрым смеющимся взглядом, будто ее бывшая враждебность была лишь временным помутнением. — Просто я впервые поймала себя на мысли, что вы с Адрианом и вправду кузены. — То, что мы выглядим практически идентично, ничуть не натолкнуло тебя на мысль прежде? — усмехнулся Феликс. Он чувствовал себя неуютно оттого, как резко сменился ее настрой. — Нет, я не об этом. При первой встрече мне показалось, что вы как две полярности — ну о-о-очень разные, — Маринетт растягивала слова, словно подчеркивая масштаб их несхожести. — И что поменялось? Маринетт задумчиво покрутила бокалом и вновь глотнула вина. — Теперь мне кажется, что в вас гораздо больше общего, чем я думала. Феликс вопросительно изогнул бровь. — На секунду мне почудилось, будто твои колкости — изощренное проявление заботы, — Маринетт снова улыбнулась, на этот раз куда-то вдаль, будто разговаривала совсем не с ним и не о нем, а вела беседу с дождем или небом. — Тебе показалось, — Феликс опустил взгляд в собственный бокал. — Нас с Адрианом не сближает ничего, кроме родственной крови. — Правда? Очень жаль. — Расстроена, что я на него не похож? — Что? Нет! — Маринетт остановила на нем удивленный взгляд, будто лишь сейчас вернулась в реальность. — Просто Адриан очень хороший человек. Было бы здорово, если бы в мире было больше людей, как он. — Чем же люди «как я» отличаются от людей «как он»? — Хм, — задумалась Маринетт. — Пожалуй тем, что Адриан стремится делиться своим теплом с окружающими, в то время как ты держишь его внутри себя. — Что ж, по-твоему лучше, если человек растрачивает свое внутреннее «тепло» на любого проходимца, нежели бережет для кого-то особенного? — на этих словах Феликс искоса взглянул на нее из-под полуопущенных век, так что внутри Маринетт что-то екнуло, — Как по мне, это сродни лицемерию. — Хочешь сказать, ты его бережешь? — Тебя это так удивляет? — Признаться, немного, — Маринетт безуспешно пыталась скрыть ухмылку. — Сама же говорила, что я заботливый. — Но ты тут же это опроверг! Феликс фыркнул и комната вновь погрузилась в молчание. За окном глухо стучал дождь, и они оба словно завороженные наблюдали за тем, как капли неровными потеками стекали по оконному стеклу. Он достал из кармана пачку «Честерфилд» и блеснувшую серебряным боком зажигалку. — Не против, если я закурю? — проговорил он с сигаретой во рту. Маринетт молча кивнула. Феликс сделал первую затяжку и комнату заполнил вязкий запах табака. Сквозь завесу белого дыма его лицо казалось бледным и безмятежным. Маринетт поерзала на месте, ведя усердную внутреннюю борьбу, подняла на него просящий взгляд и протянула руку. Феликс встретил ее движение полным недоумением. — Что? — спросил он, и лишь тогда до него дошла суть ее просьбы. Маринетт слегка привстала с дивана и достигла рукой его лица. Мягким движением она вынула сигарету из его полуоткрытых губ и закурила. Выражение полного довольства отразилось на ее лице, и она лениво откинулась на спинку дивана, выпуская в воздух облако табачного дыма. В наступившей тишине Феликс, должно быть, несколько минут оторопело смотрел на то, как ее губы легко сжимались вокруг сигареты (его сигареты, что он держал в собственных губах пару мгновений назад), а затем выпускали дым, и ее лицо вновь пропадало за мутной табачной завесой. Маринетт не заходилась кашлем после каждой затяжки, а лишь неторопливо, будто смакуя, делала вдох, затем выдох, словно на практике дыхательных упражнений. Лицо ее по-прежнему оставалось образцом ленивого умиротворения. Наконец Феликс опомнился и вынул из пачки вторую сигарету, краем глаза заметив, что бокал Маринетт был пуст. — Не знал, что ты куришь. — Я и не курю. Так, балуюсь по выходным. Она наклонилась над кофейным столиком и стряхнула пепел в пепельницу, заодно наполнив свой бокал до краев. — Адриан об этом знает? — А должен? — Неужели между вами есть секреты? — Феликс блеснул хитрой ухмылкой. — Ты знаешь Адриана дольше моего, — она сделала очередную затяжку. — Мне правда нужно что-то объяснять? — Боишься, что, застав за курением, он передумает водить дружбу? — А ты молчишь, только когда твой рот занят сигаретой? Она выпустила струйку табачного дыма прямо Феликсу в лицо, так что тот поморщился, и звонко рассмеялась. — Méchante, — пробубнил под нос Феликс. — Что? Ты обиделся? — она с трудом сдерживала смех. — Нет. — Ох, ну я же вижу. Маринетт потянулась к его лицу, словно хотела потрепать за щеку, но Феликс перехватил ее руку на полпути. — Знаешь, ты оказалась совсем не такой, какой я себе представлял. На лице Маринетт расцвела злорадная ухмылка: — Судишь людей по первому впечатлению, Феликс? Он отпустил ее руку, и Маринетт вновь откинулась на диванную подушку. — Адриан рассказывал о тебе с таким блаженным восторгом, что мне казалось, передо мной должна восстать святая. Но ты злодейка! — И никакая я не злодейка, — Маринетт притворно насупилась. Она наклонилась к столу за бокалом, когда ее подернутые пеленой глаза внезапно вспыхнули живым азартом. — У вас ведь есть радио? — спросила она, подскакивая с дивана. — О чем ты? — У вас точно есть радио! Вчера по нему играла дивная старинная мелодия. Помнишь, как забавно под нее пританцовывал Адриан? — Маринетт умело спародировала его движения, так что Феликс невольно усмехнулся. — Оно на кухне, да? Пойдем скорее! Она опустила недокуренную сигарету в пепельницу, после чего подошла к Феликсу и потянула его за руку, поднимая с кресла. Второй раз за день она вынула сигарету из его сомкнутых губ и отбросила вслед за своей. Феликс безмолвно наблюдал за каждым ее движением, поражаясь тому, почему до сих пор спускал ей с рук весь творящийся абсурд. Маринетт игриво повела его за собой на кухню, и Феликс шел, не сопротивляясь, ведомый помутненным рассудком. Они вошли в комнату, такую же светлую, но значительно менее просторную, чем гостиная, где белые стены сливались с такими же белыми кухонными тумбами. — Вот же он! — восторженно воскликнула Маринетт, заметив на одной из настенных полок старенький радиоприемник — наследство хозяйки квартиры, так трепетно хранившей заветы старины. Маринетт подскочила к приемнику и покрутила ручку настройки. Зазвучал легкий перезвон, и комнату наполнил бархатный голос Шарля Трене. «La mer, qu'on voit danser», — запел радиоприемник, и Маринетт закружилась по кухне, вторя словам песни. В то мгновение она перестала быть существом из плоти и крови, но танцевала перед ним хрупким, смутным видением, недостижимым солнечным призраком, плодом воображения, галлюцинацией. Феликс завороженно наблюдал, как мягкими плавными движениями она порхала по комнате, как беззвучно шевелила губами, изгибая тонкую шею, ластясь плечами, прикрыв глаза от удовольствия. Море. Как оно танцует. В его сознании всплыло родное побережье, белые меловые скалы, серые холодные волны ранней зимы. Он смотрел на Маринетт, не в силах отвести взгляд, а в ее глазах плескалось море. То самое море, у которого когда-то были они с отцом, у которого он чувствовал себя живым, неподдельным. То море, где все случилось впервые, где все казалось настоящим и правильным. Того моря больше не было, как не было и детства, не было и дома, не было отца. Но вот оно, плескается в ее глазах, в ее движениях и вздохах. О, море, как оно танцует. Она подкралась, не касаясь ступнями пола, и мягко взяла его руку в свою. Феликс вздрогнул. Маринетт улыбалась блаженной, таинственной улыбкой и отрешенно всматривалась в его лицо. — Des reflets changeants sous la pluie, — прошептала она, подпевая. Она потянула Феликса за собой, увлекая в странное подобие танца. Неуклюже обхватив ее талию одной рукой, второй он сжал ее ладонь наподобие того, как учили на школьном вальсе. Маринетт тихонько усмехнулась его растерянности и сильнее прижалась к тросу, приобняв. Они медленно кружили по комнате, и Феликс впервые ощутил ту неподвластную рассудку безмятежность, какую не был способен вернуть даже алкоголь. Он прикрыл глаза и позволил мимолетным ощущениям полностью завладеть его существом, растворился в мгновении, ее теплых руках и льющихся из радиоприемника трелях.

***

Из кампуса Адриан вышел в половине шестого. К тому времени дождь окончательно стих, и лишь частые лужи и мокрый асфальт напоминали о прошедшем природном буйстве. В воздухе стояла промозглая сырость, тучи разошлись, и небо стремительно наливалось закатным багрянцем. Всю дорогу до дома он думал об одном: о Маринетт, о блокноте, о Феликсе. Вся сложившаяся ситуация казалась до того абсурдной и нелепой, что при любой мысли о ней Адриану хотелось провалиться сквозь землю. И даже кипящая в аудитории работа не могла отвлечь. Он с трудом пытался сосредоточиться на творящихся у него под носом филологических вычислениях: слова слышались невнятным бормотанием, а буквы превращались в бессмысленные черточки и закорючки. Выйдя из аудитории, первым делом Адриан проверил телефон. Он боялся, что Маринетт могла не дождаться его возвращения и вернуться домой, как только погода наладилась. Но новых сообщений не было, и он немного успокоился. Свернув на улицу Монж, ему вздумалось заглянуть в кофейню и взять ей чего-нибудь сладкого в качестве извинений, однако перед глазами возникла картина пленно томящейся в компании Феликса Маринетт (Адриан видел, какая неловкость воцарилась между ними прошлым вечером), и он решил не задерживаться. Уже на лестничной площадке Адриан услышал отражавшуюся от голых подъездных стен приглушенную музыку, и, лишь подойдя ближе, понял, что та раздавалась из их квартиры. Он открыл дверь ключом и вошел в прихожую, где тут же замер, не успев донести куртки до настенного крючка. Через широкий дверной проем он мог видеть лишь край ее плеча, бесспорно, плеча Маринетт (на ней был тот же оливковый свитер, что и вчера), и слышать смех. Негромкий, но звучный и мелодичный, он сливался с льющейся из радиоприемника мелодией — чем-то из ранней Пиаф. Смех затих, и послышался второй голос, ровный, с несвойственной ему задоринкой. Адриан снял обувь и направился к гостиной, неосознанно ступая мягче, тише. Подойдя к дверному проему, он замер в проходе и с выражением полного замешательства уставился в пространство перед собой. На краю дивана сидела Маринетт, небрежно примостив локоть на подлокотник и подперев щеку ладонью, словно Жанна Самари перенеслась с портрета Ренуара в их гостиную. Ее взгляд был полон по-детски безмятежного внимания, из-под полуопущенных век плескалась синева. Она смотрела прямо перед собой, с живым интересом внимая речам собеседника, что заполняли комнату напополам с терпким табачным дымом. Адриан сразу заметил вторую фигуру — не заметить ее было крайне сложно, — однако до последнего оттягивал момент осознания. Не узнать той аристократичной осанки, что сохранялась в его стане даже когда он практически полулежа восседал на диване, тех ровных, острых изгибов плеч и шеи, было невозможно. Даже со спины Феликс походил на античную статую, сохраняя правильную утонченность линий в каждом изломе тела. Он был отвернут от дверного проема, так что Адриан мог видеть лишь его затылок, но даже так он мог предсказать ту надменную отрешенность в его взгляде, что не оставляла Феликса и по ночам. Правую руку он вскинул в воздух, словно дирижер, аккомпанируя своим речам, в левой догорала сигарета — еще пять тлело в пепельнице. Лишь сейчас Адриан почувствовал, как в комнате было накурено: горло моментально запершило, и он с трудом сдержал порыв разразиться надрывным кашлем. Наконец взгляд Маринетт ухватил его фигуру и целиком обратился к нему: она всматривалась в проход с бессмысленной сосредоточенность пьяного человека, пока наконец в ее глазах не начали появляться следы узнавания. — Адриан! — воскликнула она, своим звонким голосом словно лопнув тот пузырь вязкого послеполуденного марева, воцарившегося в комнате. — Ты наконец-то пришел! Вслед за ней на него воззрился и Феликс. Он лениво обернулся и, к великому удивлению Адриана, улыбнулся радушной приветственной улыбкой. Адриан по-прежнему стоял в проходе, не в силах проронить и слова: происходившее вокруг казалось таким ирреальным, словно он лишь недавно проснулся и до сих пор блуждал в том туманном межсонном состоянии. Маринетт поднялась с дивана и радостной поступью приблизилась к нему. От нее пахло сладкими духами, куревом и алкоголем. Адриана передернуло, когда она подошла ближе, и среди запахов послышался еще один — очень смутный, едва различимый запах разгоряченного тела. — Как прошел твой день? — Маринетт говорила медленно и тягуче, с нотками добродушной родительской заботы в голосе. — Мы с Феликсом так долго тебя ждали. Она приблизилась к нему вплотную и всем телом прижалась к груди, обхватив спину руками. Ее объятие ощущались жарко и очень интимно, будто предназначались вовсе не ему, а тайному возлюбленному, свидания с которым случались лишь после полуночи. Адриан осторожно отстранился, ощущая, как легко она скользит пальцами по его спине, прощаясь, и невольно покрылся мурашками, когда из-под полуопущенных век на него воззрился дымный, пронзительный взгляд, в котором одновременно мелькали радость встречи и разочарование от быстро прервавшегося объятия. — Ты пьяна? — смог промолвить он, лишь когда Маринетт окончательно отстранилась и вернулась на свое место около Феликса. — С чего ты это взял? — словно возмутившись спросила она. Адриан взглядом проследил дорожку от Маринетт к Феликсу, в чьих глазах также мелькала мыльная бессмысленность, и наконец заметил бутылку вина, стоявшую на столике позади них. Из-за темного стекла было трудно понять, была ли она пуста или, напротив, наполнена до краев, но, судя по витавшему в воздухе запаху перегара и двум парам окосевших глаз, Адриана больше склоняло к первому варианту. — Вы оба пьяны. Это твоих рук дело? — с упреком спросил он, обращаясь к Феликсу. — Не пойму, почему тебя это так смущает, — Феликс выпустил в воздух неровную струйку дыма, и его черты растворились в мутном облаке. Адриан закашлялся. — Перед тобой типический вечер пятницы в своем лучшем воплощении. — Почему Маринетт в этом участвует? — Почему ты отправил ее сюда? Феликс сделал еще одну затяжку и передал сигарету Маринетт. Та бездумно ее приняла, словно подобное было обыденностью, и тоже затянулась. Адриан замер в немом потрясении. Образ Маринетт, что в его сознании представал идеалом чистоты и детской невинности, вмиг раскололся на мелкие осколки. — Ладно, хорошо, — он вскинул руками в воздух в смирительном жесте. — Видимо, пока я был в уневере, вселенная успела схлопнуться. Он обошел диван и приблизился к все так же сидящей на краю Маринетт. Опустившись на колени, так что теперь большие сердобольные глаза смотрели на него сверху, Адриан сжал ее лежащую на коленях ладонь. — Маринетт, послушай, — он говорил отчетливо и мягко, словно вел беседу с несмышленым ребенком. — Я всецело виноват в произошедшем: мне правда не стоило настаивать на том, чтобы ты шла сюда. — О чем ты говоришь? — Маринетт вырвала свою руку из его и вместо этого обхватила его щеки ладонями. — Этот вечер так прекрасен! Прошу, присядь. Она смотрела на него взглядом, полным сладкого обожания и, нежно обхватив его лицо руками, поглаживала кожу холодными прикосновениями, большими пальцами очерчивая лоб, так что он так и замер в ее руках и обмяк, словно был чем-то нереальным, эфемерным, несуществующим. — Я так рада, что ты пришел! — Маринетт спустилась к его рукам и потянула на себя, усаживая рядом. — Феликс рассказывал о флорентийской архитектуре возрождения. Это так интересно, послушай. Феликс пренебрежительно фыркнул: — Прошу тебя, ma mer, разве юрист способен понять эстетическую основу духовной культуры античности? До сих пор пребывавший в полузабытье Адриан мгновенно встрепенулся. «Ma mer, — пронеслись у него в голове слова Феликса. — Мое море». Два жалких слова отозвались горьким уколом в районе груди. Он взглянул на Маринетт: она не вздрогнула, даже не шевельнулась, лишь придвинулась к столу и как ни в чем не бывало опустила недокуренную сигарету в пепельницу. — Он прав, Мари, — сказал Адриан, подавленно и ошарашенно в то же время. — Я совсем не смыслю в подобных вещах. Маринетт возмущенно насупилась: — Ты не прав! Вы оба не правы! — еще звонче воскликнула она. — Любой человек, в котором есть хоть капля тяги к высокому, способен это понять. В тебе, Адриан, этой тяги больше, чем в любом из нас, — Маринетт вновь взяла его руки в свои и подняла на уровень глаз. Он ощущал себя крайне неловко: все ее действия вгоняли его в краску. Как мальчишка, он смущенно отводил взгляд, стоило ей коснуться его рук, лица, колен. Маринетт никогда не позволяла себе такого явного и смелого контакта ранее: Адриану казалось, что в выпускной вечер они достигли своего тактильного максимума (еще пару недель он винил себя в излишней развязности). Однако теперь она сидела перед ним и безбоязненно касалась, и оттого все ее прикосновения ощущались такими личными и сокровенными. Он вновь сконфуженно поежился от ощущения холодной кожи на руках, но, будучи не в силах оторваться, с опаской воззрился в ее живые глаза. — Я не пойму, откуда в вас эта враждебность по отношению друг к другу, — негодующе воскликнула Маринетт. — Вы же братья! Она отвернулась от Адриана, по-прежнему сжимая его ладонь, и обратилась лицом к Феликсу. Тот уже закурил новую сигарету взамен той, что отдал Маринетт, и смотрел на все с безмолвным любопытством. Она коснулась и его руки, так что тот поперхнулся дымом. — Я — единственный ребенок в семье, у меня нет кузин и кузенов, и поэтому мне никогда не понять всех хитросплетений вашей родственной связи, — говорила она, сжимая их руки одновременно. — Но мне больно видеть, с каким пренебрежением вы относитесь друг к другу! Разве так можно? — Все гораздо сложнее, чем кажется, — сказал Адриан, пытаясь ее успокоить. — И в чем же сложнее? — Маринетт лишь сильнее распалилась. — Возможно, вы считаете, что никто не способен понять вас, но это не так. Я все еще такой же человек, как и вы. И я вижу, что вас что-то гложет. Неужели вас самих это устраивает? — Маринетт, ты пьяна и не понимаешь, о чем говоришь, — сказал Феликс, отняв руку. — Не пытайся заткнуть меня! — она пригрозила ему пальцем. — Это дискриминация по признаку алкогольного опьянения! Пока я имею голос, я буду говорить! Феликс посмотрел на Адриана поверх ее головы и встретил в его взгляде нешуточное волнение. — Послушай, Мари, давай я отведу тебя домой, — ласково предложил Адриан. — Уже поздно, и скоро совсем стемнеет. Она нахмурила брови: — Вы просто пытаетесь от меня избавиться. — Все не так, — уверял Адриан. — Тебе правда пора. — Тогда отведи меня к Алье. — Что? Маринетт выразительнее насупилась. — Я не могу появиться дома в таком виде, — заявила она с излишней горячностью. — Отведи меня к Сезерам! — Тогда оставайся у нас, — вклинился в разговор Феликс. Две пары глаз недоуменно уставились на него в внезапно повисшей тишине. Тот сидел, облокотившись на ручку дивана, и с выражением безжизненного спокойствия размеренно курил сигарету, до смешного походя на всезнающую гусеницу из «Алисы в стране чудес». Адриан опешил: — Прости, что? — Правда? — одновременно с ним спросила Маринетт. — Почему бы и нет, — Феликс флегматично вскинул плечами, будто происходящее не имело к нему никакого отношения. — Зачем тащиться на метро лишние километры, если можно переночевать здесь. К тому же завтра выходной. — Так нельзя… — Я не против. Адриан уставился на нее, округлив глаза от удивления: — Нет, Маринетт, ты не можешь… — Почему не могу? — она словно намеренно зеркалила его озадаченное выражение. — Потому что… — Адриан не мог найтись с подходящими словами и выпалил первое, что пришло на ум: — Потому что здесь живем только мы с Феликсом! — Я не собираюсь к вам переезжать, Адриан, — казалось, она была разочарована его непонятливостью. — Это всего на одну ночь. — Я говорю совсем не об этом. Ох, Мари! Просто пойми, ты не можешь остаться у нас. Это неправильно! — он поднялся с дивана и потянул Маринетт за собой. — Пойдем, я отведу тебя к Алье. — Но я не хочу! — сопротивлялась она. — Почему ты не позволяешь мне остаться у вас? — Правда, Адриан, в чем дело? — подстрекал Феликс. — Феликс, прошу, — Адриан не заметил, как его тон перешел в злобное шипение. — Маринетт — моя гостья, — продолжил гнуть свою линию Феликс. — Ее присутствие нисколько мне не мешает. К тому же гостевая комната абсолютно свободна. — У вас есть гостевая комната? — удивленно переспросила Маринетт. — Конечно. По-детски изумленная, она подняла на Адриана полный трогательного восторга взгляд: — Прошу, Адриан, можно я останусь? — жалостливо спросила Маринетт, словно ребенок выпрашивал у взрослого дорогую игрушку. — Только сегодня, пожалуйста! Я правда не доставлю проблем! Адриан измученно ущипнул переносицу. Даже сквозь опущенные веки он чувствовал на себе самодовольную ухмылку Феликса. Медленно вдохнув и так же степенно выдохнув, Адриан открыл глаза. Мир вокруг ничуть не изменился: все те же белые стены, покрытые дрожащими лучами закатного солнца, два старых, потертых кресла, закопченный камин у стены. Их квартира, к которой он так сильно привязался за те три месяца, проведенных в ее стенах, оставалась прежней. Внутри нее мир словно искажался, становился зыбким, эфемерным. Время замирало, и он существовал в этом забытом Богом уголке, в собственной кротовьей норе, кармане пространства, где был недоступен внешнему миру, отцу и его неусыпному контролю, тысяче глаз, смотрящих на него на обложках журналов и гигантских билбордах. Суета испарялась, исчезали проблемы, и лишь присутствие Феликса напоминало о связи с реальным миром. Теперь на их маленький островок личной вселенной вторгалась Маринетт. Она легонько постучала в дверь и заглянула в проем, беспечно и ненавязчиво, словно инопланетная гостья. Адриан не был против, просто не верил в то, что их квартирка на улице Монж могла вмещать в себе третьего человека. Их… трое? Адриан вновь оглядел гостиную, пытаясь зафиксировать в памяти ее такой, нетронутой и полупустой, будто уже тогда чувствовал, что ничего не будет как прежде. Он сделал еще один глубокий вдох и на выдохе произнес: — Хорошо, ты можешь остаться. Маринетт радостно вскочила с дивана и бросилась к нему в объятия. На этот раз в ее движениях не было ничего интимного: объятия скорее походили на то, как младшая сестра сжимает старшего брата, и Адриан, не сдержавшись, обнял ее в ответ. Поверх ее головы он столкнулся с прямым, пронзительным взглядом Феликса: тот словно насмехался над ним и его слабостью, будто вся эта «игра» в ночевку была проверкой на прочность, которую Адриан провалил. С трудом сдержав зародившуюся на языке колкость, Адриан оперся подбородком о голову Маринетт и вдохнул приятный запах ее шампуня, успокаиваясь. Она пахла чем-то сладким и душистым, какой-то лесной ягодой, определить которую он точно не мог — аромат перекрывал въевшийся в волосы сигаретный дым. Объятия затянулись дольше положенного, и Адриан вынужденно отстранился. Все то время Феликс непрерывно за ними наблюдал, с усердием о чем-то рассуждая, но стоило Адриану разорвать контакт, как он задумчиво отвел взгляд в сторону. — Мне нужно позвонить, — сказала Маринетт, озираясь в поисках телефона. Тот нашелся в складке между диваном и подушкой. — Что-то случилось? — спросил Адриан. — Нет, просто было бы неплохо предупредить Алью, что сегодня я «ночую» у нее, — ответила она, подмигнув, и вышла в прихожую, чтобы заглушить телефонный разговор. Адриан смущенно поежился: внезапно он почувствовал себя соучастником страшного преступления. Дождавшись, когда Маринетт окончательно скроется в коридоре, он повернулся к Феликсу. — Чего ты добиваешься? — ядовитым шепотом спросил он, удивившись столь пронзительной злобе в собственном голосе. До сих пор до унылости безразличный Феликс в замешательстве уставился на него: — О чем ты? — Не строй из себя идиота, — Адриан продолжал плескать ядом. — Ты прекрасно знаешь, о чем. — Если ты о Маринетт, то я уже все объяснил. — Ты про ту чушь с метро? — Адриан не отрывал от него пристального взгляда. — Феликс, я говорю серьезно. В чем твоя выгода? — Моя выгода ограничивается ее удобством. Неужели этого мало? — Правда? Ma mer? — передразнил Адриан. Феликс вздрогнул, на секунду запнувшись, но тут же вернул прежнюю собранность. — Тебе тяжело принять тот факт, что я могу быть бескорыстным, или то, что мы с ней сблизились? — С каких пор это называется бескорыстием? — произнес Адриан, стараясь не думать о том, что Феликс подразумевал под этим скольким «сблизились». — Послушай, мне правда не хочется играть в твои дурацкие игры. Ты хотел поиздеваться надо мной? Устроить проверку на прочность и доказать свою правоту? Что ж, у тебя это вышло. Но прошу, Феликс, не вмешивай в это Маринетт. То, что происходит между нами, должно оставаться в пределах этой квартиры. — Как видишь, теперь «в ее переделах» нас больше, чем двое. Не успел Адриан ответить, как Маринетт вернулась в комнату. Она довольно приземлилась на диван между ним и Феликсом, задев плечами обоих. По телу пробежали мурашки. — Я со всем разобралась, — сказала она с нескрываемой гордостью, какую обычно испытывает едва окрепший подросток, впервые самостоятельно оплативший счета. Встретив в ответ тишину, Маринетт с подозрением оглядела сидящих по бокам парней: — Что-то случилось, пока меня не было? — взволнованно спросила она. — Все в порядке, — успокоил Адриан и, искоса взглянув на Феликса, поспешил сменить тему: — Ты, случайно, не проголодалась? — Разве что изголодалась по хорошему вину, — тоскливо протянула Маринетт, оглядывая пустой стол. — По такому поводу предлагаю открыть вторую бутылку, — предложил Феликс. Маринетт заметно воспряла: — У тебя есть еще? — обнадежено спросила она. Феликс хмыкнул: — Любой уважающий себя джентельмен всегда имеет в запасе бутылку дорогого алкоголя, — сказал он чуть более заносчиво, чем планировал, и поднялся с дивана. — Не думаю, что это хорошая идея… — начал Адриан, но его реплика осталась деликатно проигнорированной. Феликс скрылся на кухне и вскоре вернулся, сжимая в руках бутылку вина и третий бокал. Он уместил все на стол, с глухим хлопком вытащил пробку и разлил вино по бокалам. — Восславим Эрота! — провозгласил он, поднимая бокал. Феликс смотрел прямо перед собой, восторженно и вдохновенно, будто его слова не были обычным тостом, а божественным заветом, предрекающим целой цивилизации безоблачное будущее. Но при всей внешней возвышенности от Адриана не утаился коварный блеск в его глазах. В университете в качестве непрофильного предмета Феликс изучал культуру античности (которой сильно интересовался до сих пор), а потому не упускал возможности блеснуть на этом поприще. Он не пренебрегал отсылаться к древнегреческой и римской культуре и в обыденной жизни, причем часто его искрометные реплики приходились весьма не к месту и зарождались без особой на то причины, что всегда выглядело нелепо. Феликс частенько мог восседать за обеденным столом за работой или курить на балконе и внезапно обронить цитату из «Эннеады» в оригинале, а когда Адриан просил ее перевести, лишь заносчиво закатывал глаза и возвращался к своей повседневной рутине. Особенно сильно это забавляло Феликса и потому, что таким образом он мог не только потешить собственное эго, превозносясь в глазах «обывателей», но и поддеть Адриана, для которого, как для студента юридического факультета Сорбонны, знание античной истории всегда оставалось больной мозолью. Адриан удивился, когда следом со своего места встала и Маринетт. «Восславим Эрота!» — откликнулась она и с призывом воззрилась на Адриана. Тот по-прежнему сидел на диване, неотрывно следя за каждым ее движением. В голове пробегали сотни мыслей, сотни чувств и ощущений. Он словно решался на что-то, словно боролся внутри с непобедимым демоном, а затем встал, взял бокал и следом за ней вскинул руку в воздух. «Восславим Эрота!» — произнес он, не до конца понимая, кому и зачем посвящает этот тост, но они уже со звоном сдвинули бокалы, будто кавалеристы скрестили сабли, и единым жестом поднесли их к губам. — И будем жить вечно, — докончил Феликс, и все последующие события слились в единый мутный эпизод.