***
— Для любительницы так много и вкусно поесть она подозрительно тощая… — Рене завистливо смотрела в сторону обеденного стола в школьной столовой, где восседала Сибилла со своей свитой. Поднос старосты ломился от яств — она наложила все сегодняшнее меню и без малейшего стеснения в усиленном темпе поглощала горы еды, будто у девушки был опыт в мукбанге. — Я тоже много ем, но не полнею. Может быть у нее расстройство пищевого поведения, не стоит шутить на эту тему, — задумчиво произнесла я, отправляя в рот рулетик с огурцом и лососем, — спасибо за обед кстати. — Это мелочи. А вот то, что мне для поддержания формы приходится впахивать, как скот, на ежедневных тренировках и бегать по вечерам — огромная несправедливость. Я удивилась, но Рене это не озвучила — девушка выглядела потрясающе, и я никогда не задумывалась о том, какими трудами ей это дается. Внезапно, в столовую вошел мистер Реймонд вместе с молодой женщиной, они прошли к учительскому сектору и сели в специальной зоне для преподавателей. — Кто это? — спросила я, указывая вилкой на спутницу классного руководителя. — Англичанка. Миссис Бонни… Бонне? Она ведет английский язык у младших классов, не помню ее фамилии. Я внимательно осмотрела женщину, на вид лет двадцати четырех. У нее были золотисто-русые растрепанные волосы, какое-то невообразимо мягкое, слегка полноватое тело в воздушном платье светло-синего цвета. Учительница смотрела на мужчину исподлобья и производила ощущение застенчивой и нежной девушки. — Они всегда обедают вместе? Рене незаинтересованно скользнула взглядом в сторону учительского стола и выдала: — Да. Они, вроде как, встречались, но решили остаться друзьями. Это было давно. Но это всего лишь слухи, а нам нужно успеть переодеться к физкультуре, поэтому хватит тут сплетничать. Пойдем.***
Теплые сентябрьские деньки в Дижоне были хороши с одной стороны, с другой — я бежала уже третий круг по стадиону и проклинала того, кто поставил урок физической культуры сразу после большого обеденного перерыва. Спортивная форма была свободная, но многие девочки почему-то обычным штанам предпочитали короткие шорты, еле прикрывающие причинные места. Может это было связано с тем, что занятия были совмещены с параллельными классами, и тут шла какая-то безмолвная классовая борьба за престиж и мужское внимание. Легкие жгло от усталости, икры ныли, и мне казалось, что еще чуть-чуть и каждый мой шаг грозится стать последним. Рене, обогнавшая меня уже второй раз, смачно шлепнула по моему плечу, а Хуберт помахал гипсовой рукой со скамьи запасных, подбадривая мои жалкие успехи. Я перешла на шаг, а потом и вовсе остановилась, когда поняла, что в глазах потемнело, а кислород перестал поступать в достаточном для жизни объеме. — Ну что встала, полторашка? — Вааст, тот самый кретин в кожанке, пробежал мимо меня, якобы случайно задев плечом, и гаденько ухмыльнулся. В нос ударил запах пота и дорогого одеколона, шлейфом расстелившийся после парня. Раздался громкий свисток, и учитель физкультуры с крупными залысинами скомандовал всем построиться в линию. «Полторашка» — что Вааст имел в виду? Рост или размер груди? В любом случае: и с тем, и с тем он угадал. В ряду учащихся я заняла самое последнее место и уставилась в носки своих белых кроссовок. — Коралина, если не можешь бежать, переходи на шаг, но не останавливайся. Это вредно для сердца. Итак, сейчас сделаем растяжку, и можете быть свободны. Разбейтесь по парам. Я глазами принялась искать Рене, и знакомый высокий хвост мелькнул в паре с каким-то пепельным блондином, которого я мельком видела в медицинском кабинете, когда относила свою мед-карту с прививками. Кажется, он учился в параллели. Я запаниковала: остаться без пары, значит выглядеть унизительно и беспомощно. Делать заминку с учителем физкультуры было не самой приятной перспективой, поэтому я в ужасе заозиралась в поисках такой же невезучей одиночки. — Кажется, ты ищешь меня, — раздался голос над самым ухом. Я вздрогнула и поморщилась, когда Вааст схватил меня за руку и повел к свободному островку на искусственной траве. — Как ты догадался, что я искала себе в пару потного извращенца, — парень прищурился и сильнее сжал мою ладонь, силой сажая меня на землю: — Не дерзи, полторашка, я еще не самый потный и не самый извращенный вариант, — я очень в этом сомневалась, но желающих составить мне пару, кроме Вааста, к сожалению, не было. Мы сели друг напротив друга, упершись ступнями на ширине разведенных ног. Я взяла его за руки, брезгуя касаться широких ладоней, и начала тянуть его к себе. У парня на удивление была хорошая растяжка, но, видимо, из-за того, что мои ноги были слишком короткие, и особого труда ему это не составляло. Под ритмичный счет учителя мы поменялись, он обхватил мои запястья и потянул на себя так резко, что я тихо вскрикнула, а под веками заискрились всполохи. — Черт возьми, Вааст, мне больно! — Хорошо, полторашка, для тебя я буду нежным, — и на мое удивление, подтверждая свой сексуальный подтекст, он ослабил натяжение и перестал усиленно тянуть меня навстречу, позволяя растягиваться в свободном темпе. Раздался финальный и такой долгожданный свисток, что я тут же расцепила руки и выпрямилась одновременно с одноклассником. Он потянулся и, как довольный мартовский кот, уставился на меня, щурясь от солнца. И тут я заметила, что спортивные шорты парня внушительно топорщились в паху. Мои уши покраснели вмиг, и я, злясь на себя, на Вааста и на всю ситуацию в целом, развернулась и быстрым шагом покинула стадион, под прожигающим мою спину взглядом. Душевых кабин в женской раздевалке был целый ряд, и в отличие от прошлой школы, здесь не нужно было стоять в очереди, чтобы помыться. Мы с Рене переговаривались через перегородку под успокаивающий шум воды. Подруга щебетала про какого-то Адриена, с которым встала в пару, мол это ее любовь с детства, а он ее в упор не замечает. А я ей в свою очередь рассказала про неловкую ситуацию с Ваастом. Девушка звонко рассмеялась и я услышала, как выключилась вода в соседней душевой кабине: — Он жутко озабоченный, и у него не встанет разве что на козла. В пятом классе у бедолаги случилась преждевременная эякуляция прямо на уроке французского. Весь класс смеялся над ним и гнобил еще пару лет. Поэтому он облачился в броню из похабных шуток и разврата, что стало его фирменной карточкой. Буллинг на этом закончился. Вааст — неплохой парень, но лучше с ним не связывайся, а то подхватишь бог знает что. Я возмущенно округлила глаза и высунулась из душевой кабины, застав Рене голой напротив зеркала: — Бегу и падаю, Рене. Не говори ерунды, даже если предположить, что я не девственница и живу активной половой жизнью, я бы остерегалась заходить в подобного рода «общественные места». Девушка оторвалась от поиска несуществующего целлюлита на ляжках и повысила голос: — Ты девственница?! Боже, Коралина, да ты — вымирающий вид. Я громко зашипела и попросила подругу сбавить громкость, но Рене лишь смеялась чему-то ведомому только ей, и на все мои просьбы рассказать причину ее веселья она лишь отнекивалась и убеждала, что это никак не связано со мной.***
Вечер мы с мамой решили провести за основательной распаковкой коробок, капитальной уборкой, а затем марафоном тупых американских шоу про похудение. Я чувствовала, будто жизнь налаживается: дом стал уютным и чистым, пахло жареным сыром, на подоконнике стояли цветы, и в воздухе царила какая-то непривычно семейная атмосфера покоя и тепла. Мама сказала, что ее взяли в малоизвестное турагентство на должность менеджера по продажам экскурсий, и сегодня ее последний беспечный день. Она четко обозначила время, когда будет уходить и возвращаться с работы, словно на случай, если я захочу привести в дом мальчика. Эта мысль казалась такой абсурдной, несбыточной и одновременно с этим…волнительной. Я видела в фильмах эти мимолетные касания, кроткие взгляды и неловкие поцелуи. Что мне до дрожи захотелось чего-то такого же, обычной, подростковой любви, тех самых эфемерных «бабочек в животе», бешеного сердцебиения и сбитого дыхания. Я перевернулась на бок, поджимая ноги и закрыла глаза. Каким будет мой первый раз? Волнующим и трепетным, как в подростковых сериалах про любовь с первого взгляда, или стремительным и спонтанным, как ураган? Размышляя об этом, я не заметила как моя рука оказалась в трусах, между плотно сжатых ног. Мама сказала, что ляжет пораньше, чтобы не проспать первый рабочий день, и я попыталась расслабиться, ощущая себя неловко. Я нащупала пальцем чувствительную точку и принялась массировать ее круговыми движениями. Знакомая ласка была приятна, но спутанные мысли в голове стопорили наслаждение, отодвигали его и гасили на нет. Я попробовала представить Томаса, от которого раньше подкашивались ноги, но мое тело не отреагировало. Очертания незнакомых парней, фантазии об их касаниях не приносили никакого удовольствия. И тут родился совершенно непрошенный, но жаркий образ из сна. Пальцы учителя, стягивающие мои трусики, горячее дыхание над ухом, его твердый член, упирающийся мне в зад. Одного это образа, мили секундной вспышки в сознании хватило, чтобы я задрожала в конвульсиях, на губах застыл сдавленный вздох, а тело получило желанную разрядку, мягкой волной растекающейся к ногам. Господи. Опустошенность и стыд заменили приятную негу между ног, и я свернулась калачиком, обещая себе, что больше не буду представлять своего учителя в подобном ключе.***
К тому моменту, как я проснулась, мама уже упорхала на работу, оставив на кухне поджаренное яйцо с томатами и приторный запах парфюма. На столе рядом с тарелкой лежал сверток небесного цвета бумаги, перевязанный широкой лентой с инициалами лицея Де Грайф. Школьная форма, как и обещал мистер Реймонд, нашла своего получателя, и я обрадовалась возможности наконец одеться, как приличная ученица. Юбка была широка в талии, и хоть мама и отправляла мои мерки, есть вероятность, что я опять потеряла вес из-за стресса. Последний учебный день на неделе всегда рискует быть обманчиво приятным, и как бы я ни старалась погасить нехорошее предчувствие, тревожные мысли все равно лезли в голову. Первым уроком стояла алгебра у мистера Реймонда, и я уже мысленно проговаривала в голове значения синусов и косинусов, которые и так знала на зубок еще пару лет назад, но почему-то напрочь забыла на прошлом занятии. Мой сосед по парте Фирмин, как обычно, отгородился от внешнего мира двумя аирподсами в ушах и, прикрыв веки, едва заметно качал головой в ожидании звонка на урок. Вивьен, девушка, которая одевалась в комиссионках, усердно поправляла прическу, глядя в маленькое зеркальце и, поймав мой взгляд, агрессивно сдвинула тонкие брови: — Чего уставилась, Коралина Эклер? — класс загоготал на ее шутку, а я закатила глаза и огрызнулась, чувствуя, что не готова проглотить ее выпады: — Я удивлена, что ты вообще знаешь, что это такое, — одноклассники притихли и принялись обмениваться непонимающими взглядами. Девушка прищурилась и поднялась, подходя ко мне: — Что ты сказала? Повтори. И я бы испугалась, однако мне слишком хорошо был знаком типаж таких людей. Они лишь пытаются казаться крутыми, надеть маску и убедить всех вокруг, что так и есть. Но не для меня: — Ты не ослышалась. Я сказала, что у твоей семьи так мало денег, что скорее всего ты никогда в жизни не ела эклеры, и я удивлена, что ты вообще знаешь, что это такое. Ты одеваешься в комиссионке, потому что на новые брендовые вещи тебе не хватает. Твоя сумка SAINT LAURENT была в коллекциях позапрошлой зимы… — я знала, что задела ее за живое и мысленно поблагодарила, что непрерывный мамин галдеж о брендах пригодился. Вивьен взвизгнула, чуть ли не сжимая кулаки: — Это потому что она моя любимая… Но я не дала ей даже шанса оправдаться и подытожила: — Да, я могу тебя понять, но посмотри на Сибиллу и ее пташек, они не наденут одни и те же туфли два раза. Если ты думаешь, что кого-то этим убедила — ошибаешься, — староста пристально уставилась на свою одноклассницу так, будто первый раз в жизни ее увидела. Ее намалеванные губы скривились в усмешке, а холодный взгляд, обращенный к Вивьен, вынес вердикт — она больше не в ее свите. Раскрасневшаяся девушка сократила дистанцию до моей парты, упираясь ладонями в столешницу так, что даже Фирмин вытащил наушник и недовольно уставился на нас, и практически закричала: — Да кто мне об этом говорит? Инфантильная чмошница с рюкзаком, купленным в детском отделе по акции, — лучшая защита это нападение. Вивьен съела мою наживку, а это значит одно — пора подсекать рыбку: — Мне хотя бы не нужно притворяться и подстраиваться под стандарты местной иерархии. Перестань потакать их запросам, быть заложницей прочно укоренившихся в твоей голове стандартов, Вивьен. Одевайся, во что хочешь, гуляй там, где хочешь и дружи, с кем хочешь. Только тебе решать — как тебе жить… — Вашей пламенной речи позавидовала бы Жанна д’арк, мисс Леклерк, — только сейчас я заметила учителя, который скрестил руки на груди и все это время безмолвно наблюдал за нашей потасовкой, — Вивьен, сядь на место, пожалуйста, — и будто в подтверждение его словам, коридор огласила трель, возвещающая о начале занятий. Мистер Реймонд сегодня был в обычной белой рубашке, заправленной в брюки и расстегнутой верхней пуговицей. Я заметила следы бессонницы, засевшей в кругах под глазами и отросшей щетиной. Обаятельная, небрежная красота мужчины снова натолкнула меня на непрошенные мысли, но я отмахнулась от них, словно от назойливых мух. Вивьен потерянно прошла к месту и, не глядя ни на кого, уставилась в стол, сжимая побелевшими пальцами зеркальце. Наверное, я обошлась с ней слишком грубо, не грубее, чем оскорбляли меня, конечно, но все же за то, что затронула ее семью стоит извиниться. Будто весь накопленный негатив за одну учебную неделю нашел выход в агрессии на ни в чем не повинную девушку. Мистер Реймонд выдержал паузу, прежде чем огласить: — Сейчас будет обращение для тех, кто состоит в моем шахматном клубе, — я встрепенулась, а учитель продолжил, — этот год мы начнем с небольшого товарищеского турнира в формате сеанса одновременной игры между участниками секции и… Коралиной Леклерк. По классу прошелся шорох и все головы были обращены ко мне, отчего я в очередной раз захотела провалиться сквозь землю. Мистер Реймонд продолжил как ни в чем не бывало: — Я отберу десять своих лучших учеников. Для них это отличная возможность нагнать упущенное за лето, а для Коралины — получить место в шахматном клубе, если у нее будет ноль поражений, — моя челюсть отвисла. Это невозможно. Силы в сеансах между любителями и мастерами, гроссмейстерами уравниваются за счет большего количества противников. Однако, если уровень игры приблизительно равен, взять десять партий практически невозможно, у любого моего оппонента будут отличные шансы на победу. В этом и есть план мистер Реймонда? Он заведомо не хочет брать меня в шахматный клуб? — Вопросы, господа учащиеся? — ему вторила гробовая тишина — все понимали нереальность поставленных условий на мое вступление в клуб, — отлично, игра пройдет в следующую пятницу, у Вас есть неделя на подготовку. Позже, в холле я вывешу список участников и время сбора. Коралина, останься после урока, мне необходимо обсудить с тобой детали. Весь урок я просидела в прострации, и пару раз даже была близка к тому, чтобы отказаться от вступления в шахматную секцию, однако гордость не позволила мне этого сделать. Я ничего не теряю, верно? Все итак понимают, что это невероятно сложно, разве кто-то будет меня за это осуждать? Когда все ученики покинули кабинет, я подошла к столу преподавателя в ожидании. Перьевая ручка порхала над журналом, заполняя колонки идеально каллиграфическим почерком: — Я не отниму много твоего времени, Коралина. Поскольку каждой школьной секции назначено определенное количество мест, я не могу по своему желанию расширить шахматный клуб и заявить еще одного участника в случае твоей победы. Однако, мне кажется справедливым, если ты возьмешь все партии в сеансе с моими лучшими учениками, дать тебе возможность развиваться, участвовать в соревнованиях и отстаивать честь школы. Я думаю, что этот вопрос с начальством будет улажен, однако будь готова, что ученик, которого ты, возможно, сместишь будет не самым дружелюбным образом настроен к тебе. Учитель оторвался от письма, и я все-таки решила озвучить свои догадки и посмотреть на его реакцию: — На этот счет не волнуйтесь, месье Реймонд. Однако Вам не кажется, что вы изначально поставили меня в невозможные условия? Учитель лукаво улыбнулся, заставив мое сердце пропустить пару ударов, и отложил латунную ручку, разглаживая пальцами загнувшийся край страницы: — Хосе Рауль из Капабланки сыграл одновременно 103 партии, из которых 102 выиграл и одну свел вничью. Расскажите ему про невозможные условия. — Но я не Хосе Рауль… — Тогда мне не нужен шахматист-любитель, который не стремится им стать. «Справедливо», — подумала я и наши взгляды потрескивали напряжением добрые пять секунд, наконец я сдалась: — Вы правы, мистер Реймонд. Я буду бороться до конца. — Рад это слышать, — ответил учитель и, собрав дипломат встал, держа в руках ключ. Мы вместе вышли из кабинета, и он услужливо пропустил меня вперед, отметив: — Передавайте от меня привет Рене, — я прикусила язык и сделала вид, что он вовсе ни на что не намекал.***
— Какой же он криповый, — поежилась подруга, забирая свою тонкую куртку у гардеробщицы, после того, как я передала слова Реймонда, — как расстался со своей Камиль, так его вообще не узнать. Раньше такой улыбчивый был, пожимал всем руки, курил с нами на заднем дворе, закрывал глаза на наши прогулы и много шутил. А сейчас ходит особняком, мечет ледышки из глаз и постоянно читает нудные лекции о неподобающем поведении. Поток обрушившийся информации окончательно запутал меня, и я сбавила шаг, пытаясь разобраться: — Стой-стой, Рене. Я ничего не понимаю, у него была учительница английского, потом… Камиль? Подруга прыснула в кулак и перепрыгнула через ступеньку, держась за перила: — Их всех не сосчитаешь, на перекуре то и дело мелькали новые имена. С англичанкой и правда было давно, нам старшеклассники рассказывали, мы еще даже в среднюю школу не перешли. А вот Камиль последняя. Ее все знали, она закончила лицей в прошлом году. Они расстались прямо перед выпускным, это еще и достоянием общественности стало, — я обдумывала тот вопиющий факт, что она была его ученицей, и ошарашенно пробормотала: — Но это же статья… — Именно. Директор разбушевался, грозился уволить, родители девочки подали в суд, но дело было закрыто, так как половая связь не была установлена. Камиль отказалась давать показания. А потом скандал неожиданно подмяли, шум угас, и с конца прошлого учебного года он стал угрюмым и неприступным. Сначала даже на "Вы" к нам всем начал обращаться, но мы его отговорили. — Это ужасно… Бедная Камиль. Странно, что его не уволили, — проговорила я, чувствуя неконтролируемую ненависть к учителю-изврату. — Более того, в этом году его повысили до заместителя директора. Да и юристы выставили все так, мол Камиль его оклеветала, и он вышел сухим из воды. Я скептически подняла бровь: — И все в это поверили? Рене лишь пожала плечами и посмотрела на меня с какой-то странной жалостью: — Ты такая правильная, Коралина. Открою тебе секрет — не все старшеклассницы, как ты. Камиль была чертовски хороша собой, выглядела на все двадцать пять, выкатывала все, что только можно и нельзя, сама вешалась к нему на шею. Это из-за нее нам учредили новую длину юбок, да еще и пиджаками снарядили, раньше были симпатичные приталенные жилеточки, — тоскливо вздохнула Рене, подтягивая пояс юбки повыше, так чтоб она казалась короче. — А какая разница вешалась или нет. Он — взрослый мужчина, а не парень в пубертате, не может держать…коней в узде? — я столько раз была свидетелем похабного поведения своей матери, когда та напивалась при мне и заигрывала прямо за обедом со своим очередным ухажером, что взяла это за антипример, возведя его в абсолют. Рене остановилась у входа в спортивный зал и глянула на часы в холле, явно утомленная диалогом: — Я за «конями» учителя не слежу. Мне вообще фиолетово, трахались они с Камиль или нет. Ты спросила — я рассказала. Мне пора на тренировку, до завтра. Девушка скрылась в раздевалке, а я осталась стоять посреди вестибюля и переваривать услышанное. Угораздило меня проявлять нездоровый интерес к этой теме, да еще высказывать свое консервативную точку зрения, будто я не подросток, а ворчливая бабка на лавке. Теперь еще перед Рене извиняться. Настроение испортилось, домой идти не хотелось, и я решила зайти в библиотеку и навестить монсьера Диаза. Библиотекарь расплылся в приветственной улыбке и на мой сегодняшний запрос одобрительно закивал. Я попросила пару последних журналов по текущему рейтингу великих шахматистов с краткой сводкой выигранных партий и также более теоретическую литературу, которую, к моему удивлению, мне выдали из третьей секции. Посидеть и поразбирать шахматные дебюты в тишине читального зала показалось мне отличной идеей, и я опустила тяжелый рюкзак на соседний стул, благо ютиться тут не с кем. Шахматная секция занимала в лицее де Грайф явно не последнее место в иерархии школьных клубов, так как номера шахматных журналов были свежие и поставлялись сюда еженедельно. Может быть, как раз-таки из-за того, что Реймонд заместитель директора и распоряжается клубной деятельностью, но тогда бы он смог выделить дополнительное место в клубе для меня, а не выгонять другого учащегося. Пока я размышляла о том, какую истинную должность занимает мой классный руководитель, мысли медленно и плавно перетекли к его незаконной связи с Камиль. Мне бы очень хотелось посмотреть на прежнего учителя, на его дружелюбную, искреннюю улыбку и теплые отношения с учащимися. И на девушку, которая смогла склонить его к нарушению статьи и устава школы. Быть может, я зря так на это реагирую, в конце концов мой папа на семь лет был старше мамы, когда Марианна «залетела» и приняла решение рожать. Она всегда тепло о нем отзывалась, даже после развода и стольких лет разлуки. Это была настоящая любовь: ни с кем я не видела ее такой счастливой, как рядом с моим отцом. Мне было одиннадцать, когда теплые блики на шторах дома в Люксембурге угасли и сменились на череду серых мотелей и безликие стены съемных жилищ. Внезапно я увидела, как из глубины третьей секции в читальный зал вышла девушка с раскрасневшимся лицом и горящими глазами. Она посмотрела на меня, расслабленно застегнула верхнюю пуговицу рубашки и покинула секцию, непринужденно виляя бедрами. Что здесь, черт возьми, творится? Я встала из-за стола, собирая книги, и твердо решила, что мистер Диаз обязан знать, что в его обители устраивают какие-то оргии, как сзади раздался знакомый голос, заставивший меня вздрогнуть: — Если проговоришься, полторашка, я устрою тебе сладкую жизнь, — Вааст стоял, прислонившись к стеллажу и скрестив руки на груди. Только сейчас у меня возникла возможность разглядеть парня. Он был спортивного телосложения, но не такого массивного как Хуберт, более сухого и жилистого. И явно занимался какими-то единоборствами, о чем свидетельствовали очертания синяков на впалых скулах. Глаза в полумраке библиотеки было не разглядеть, но они мерцали мрачным и недобрым огнем, отчего мне захотелось развернуться и перейти на бег. Темно-каштановые волосы густыми завитками закрывали лоб и брови, отчего он походил на персонажа из аниме. Редко, когда парни носят челку, и им настолько это идет. Лицо Вааста можно было бы назвать смазливым, если бы не прямой греческий нос с почти отсутствующим переходом на переносице и вечно заносчивое выражение лица. — Проговорюсь о чем? — я решила состроить "дурочку" и для пущей убедительности похлопала глазами, продолжая собирать книги. На мое удивление Вааст сказал это мне прямо в лоб, чем сломал мой скрипт дальнейшего развития диалога: — О том, что я трахаюсь в третьей секции читального зала. Я оторопела — на подобные признания я никак не рассчитывала и то, что Вааст так открыто признался об этом, лишь убедило меня в том, что он шибанутый, и мне нужно держаться от него подальше. — Я не скажу об этом никому. Мне вообще нет дела до твоих половых трудностей, дружище, — проговорила я спокойно, но мое лицо, наверняка перекосило от такого неумелого вранья, и парень понял это, сокращая со мной дистанцию. — Я не шучу, полторашка. Я не самый одаренный парень, — он бросил брезгливый взгляд на шахматные журналы, застывшие в моих руках, — но в чем я, действительно, хорош, так это доставлять неприятности другим… и трахать всяких наивных дур, — он был так близко, что я четко различила, какого цвета его глаза. Зеленые, как у удава с желтоватыми прожилками. От него пахло едва уловимым ароматом лаванды, видимо кондиционер для белья или гель для душа. — Я услышала тебя, Вааст, и лучше отойди, мне не нравится, когда кто-то вторгается в мое личное пространство, — одноклассник, будто только и ждал последней фразы, схватил мое запястье так, что книги приглушенным шелестом посыпались на пол. Он вжал меня в край стола, а другой рукой оттянул за волосы, опрокидывая голову назад. Его губы впились в мою шею, затем язык прошелся от этого места и скрылся за ухом, оставляя влажный, холодящий кожу след. Я инстинктивно попыталась вырваться, дергаясь всем телом, но он уперся ногой между моих ляжек, больно впиваясь коленом в промежность. — Только пискни, полторашка, — шептал он прямо в ухо, а я вжала голову в себя, — и тебе пиздец. Что он мне сделает? Ударит? Устроит сладкую жизнь в школе? Все это было не страшно, однако в тот самый момент, я, словно загнанная дичь, боялась пошевелиться. — Мисс Леклерк, я нашел кое-что для Вас, — шаркающие шаги библиотекаря стали спасением, а Вааст отскочил от меня, как ошпаренный, натягивая дежурную улыбку. Мистер Диаз вошел в проход читального зала с шахматной доской в руках и застыл, оглядывая представшую перед ним картину. Я, вжавшаяся в край стола, пальцы до хруста сжимают край столешницы, под ногами журналы, и мой одноклассник, с растрепанными кудрявыми волосами и взглядом, который вот-вот кого-то испепелит. — У вас все в порядке? — спросил старик, глядя только на меня, я, даже не поворачивая головы, ощутила предупреждающий взгляд Вааста и выдавила подобие улыбки: — Да, монсьер. Я уронила журналы, он…хотел мне помочь…и тут зашли Вы, — не знаю, какие выводы сделал библиотекарь, но он протянул мне шахматную доску со словами: — Нашел ее в архиве со всяким хламом, там еще есть кое-как рабочий микроскоп и вполне годные рыбацкие рукавицы, — я заметила, как Вааст отмер и, награждая меня многозначительным взглядом, покинул читальный зал, а потом, судя по громкому стуку входной двери, и саму библиотеку. Мистер Диаз проворчал: — Какой некультурный молодой человек, даже не попрощался с Вами, — о, поверьте, я только рада этому. Поблагодарив библиотекаря за ценную находку, я спустилась в холл и села на одну из скамеек, ощущая, как сильно у меня трясутся руки. Что, черт возьми, он себе позволил? Что значат его угрозы? Имеют ли они какую-нибудь реальную силу или это лишь пустые запугивания? Кому я могу об этом рассказать? После опустошенной банки холодного кофе и самовнушения, что ничего криминального не случилось, я наконец была готова ехать домой, как заметила на стенде брошуру со знакомым почерком. На обычном листке без разметки был объявлен шахматный турнир с моим участием и список из десяти учеников. Какие-то имена были мне знакомы: мои одноклассники, особенно неразговорчивый сосед по парте — Фирмин, остальные, неизвестные мне ребята, видимо, из параллели. Внизу была указана дата и номер аудитории на первом этаже. Она так и называлась — шахматная комната. Мне до чертиков стало интересно, как она выглядит, и я направилась на ее поиски, вглядываясь в стеклянные таблички. Я приложила ухо к нужной двери и поняла, что там стоит гробовая тишина. Интересно, она открыта после занятий? Я неуверенно дернула ручку, дверь поддалась и решительно распахнулась, открывая моему взору роскошное помещение, отделанное деревянными панелями из красного дуба, с мягкими креслами и коврами. За одним из множества пустых столов с шахматной раскладкой сидел мистер Реймонд и незнакомый мне мужчина лет семидесяти с зализанными назад волосами неизвестного цвета и презрительным взглядом темно-карих глаз, обращенный ко мне. Партия была в самом разгаре, в кабинете больше никого не было, и единственное мое желание было сделать вид, что ничего не было и захлопнуть дверь, однако мои манеры не позволили так поступить, и я зачем-то слегка наклонилась и произнесла: — Прошу прощения, джентльмены, не хотела Вам помешать, — секунду раздумывая, я решила сказать правду, — мне стало интересно, как выглядит шахматная комната. Я уже ухожу. Внезапно взгляд оппонента мистера Реймонда потеплел, глаза прищурились, а пухлые губы растянулись в раскатистом хриплом смехе: — Джентльмены… Давно я не слышал такого обращения, да еще и во Франции. Поди сюда, малютка, — похоже, что этот день не перестанет меня удивлять. Я взглянула на своего учителя и заметила веселые искринки в его глазах, а затем одобрительный кивок. — Как тебя зовут? — спросил старик и откинулся на спинку стула. Его широкоскулое лицо лоснилось от блеска, а строгий темно-коричневый пиджак был натянут на животе на одной несчастной пуговице, которая так и норовилась оторваться. — Мое имя Коралина Леклерк, месье…- — Реймонд. Люк Реймонд. Очень приятно, Коралина, — я улыбнулась, а в голове быстро подвязывались ниточки. Это отец моего учителя или просто однофамильцы? Почему они сидят и играют здесь в разгар рабочего учительского дня? Где дипломат старика или его вещи? На шее нет пропуска посетителя лицея, а значит этот человек здесь работает. Внезапно, меня железной нитью прошило осознание: оперативно замятое дело с Камиль, угасший скандал в СМИ, повышение классного руководителя до заместителя директора, уверения мистера Реймонда, что проблем с начальством не будет при исключении ученика из шахматного клуба и такие одинаково черные угли глаз у обоих мужчин. Передо мной сейчас сидел директор лицея де Грайф, Люк Реймонд, и его заместитель и сын, Александр Реймонд. Интересно складываются события. — Так значит ты та самая Коралина Леклерк, — я округлила глаза, неужели ему известна история про травку, — одна против десяти лучших шахматистов секции. Достойно уважения, что ты не струсила и более того намерена бороться, — он кивнул на облезлую шахматную доску в моих руках, а я облегченно выдохнула. Реймонд младший еще не сказал ни слова, сцепив руки в замок и положив на него подбородок, он с интересом наблюдал за моей реакцией. Я неловко переступила с ноги на ногу, и директор вдруг засмеялся и помахал мне рукой, чтобы я подошла ближе: — Из всех видов спорта только в шахматах один человек в состоянии сражаться и обыгрывать одновременно двадцать, тридцать, а то и большее число противников. Но я уже на протяжении многих лет, не могу обыграть одного — своего сына, — директор тепло посмотрел на мистера Реймонда, на что тот закатил глаза и уставился в окно, явно недовольный сантиментам отца, — я с самого детства учил Александра играть, учил всему, что знал сам, искренне радовался его успехам. С самых юных лет, я говорил ему, что ученик никогда не превзойдет учителя, если видит в нем образец, а не соперника, и вот теперь я, похоже, слишком глуп и стар, чтобы взять хотя бы одну партию. Я невольно взглянула на шахматный стол. Мне хватило пары секунд, чтобы оценить ситуацию. Белому королю было трудно сдерживать разбушевавшиеся фигуры противника. Черные блестящие статуэтки мистера Реймонда младшего сохраняли перевес, но до финиша было далеко. Типичная жертва белого слона на f7, возможно для директора станет возможным получить благоприятный эндшпиль за счет лучшего расположения фигур, но сейчас черные перекрывали диагональ а3-f8. Это ненадолго. Я лихорадочно выстраивала ходы в массив возможных исходов и произнесла: — Конь на d4, слон на d7, ферзь на f3, слон на g4. Гораздо лучше было закончить развитие при помощи короткой рокировки. Вы действовали слишком пассивно, мистер Реймонд, — обратилась я к директору, который удивленно таращился на доску, будто увидел ее в первый раз, — и Ваша позиция слишком быстро развалилась. Вы отдали черным весь центр. Лакированные фигуры запорхали над доской, темп игры, которую навязывал мистер Реймонд младший сбавил обороты, мои советы слегка подпортили ему ферзевой фланг. Окрыленная успехом я диктовала: — Конь на e4, слон на h6, ферзь на g4, ладья на f5, — я постепенно выстраивала Сицилианскую защиту, чтобы незаметно удалить черного ферзя с центра и перехватить инициативу. Директор, словно воодушевившийся ребенок, посмеивался и приговаривал, послушно ставя фигуры по моей инструкции: — Очень хорошо, Коралина, сейчас мы тебе подпортим причесочку на цугцванге, Александр. — Шах и мат, — внезапно раздался голос моего учителя, первое, что я услышала от него с тех пор, как вошла в кабинет. Я в непонимании уставилась на тонкие пальцы профессора, который провел ими невидимую линию, произнося: — Ты легкомысленно вскрыла линию «h», и погорела на этом. Сицилианская защита была изящная, надо признать, я не сразу ее раскусил, но тебе стоило поставить другого коня на d4. Вот оно что. Я расстроилась, сильно, но не показала этого и развела руками перед директором в извиняющемся жесте: — Извините, месье Реймонд, что подвела Вас и испортила партию, — старик захохотал и встал, пожимая мою маленькую ладонь, которая утонула в его широкой, мозолистой руке: — Что ты, Коралина, я отлично провел время, благодаря тебе. Буду с нетерпением ждать твоего выступления на турнире. А теперь вынужден покинуть вас, у меня есть дела в учительском совете, — произнес он, и его лицо резко стало хмурым и деловым, подтверждая все догадки, касаемо его должности, — и да, Александр, о чем мы говорили. Я хочу получить отчет во вторник. Ни днем позже. Директор покинул кабинет, а мистер Реймонд встал из-за стола, складывая фигуры в их исходное положение. Сегодня я убедилась, что он потрясающий игрок, но я никогда не слышала о нем и ни разу не видела его имени в шахматных журналах. Задумчивый профиль мужчины так зачаровал меня, что я забыла о всех неприятностях, свалившихся на меня за эту учебную неделю. Время будто замедлилось, я стояла посреди комнаты с шахматной доской в руке, с рюкзаком в виде плюшевой кошки и часто бьющимся сердцем, глядя на своего учителя. У него была бледная кожа, острая линия челюсти, словно высеченная из камня, выступающий кадык на покрытой легкой щетиной шее, чуть ниже ямочка, где начинались ключицы, крепкие линии мышц, угадываемые под идеально выглаженной рубашкой, аккуратные костяшки пальцев и кольцо… Оно исчезло… — Вы что-то еще хотели, мисс Леклерк? — я мотнула головой, даже не до конца осознав вопрос, а затем, смущенная своей задержкой, развернулась и поспешила на выход: — Коралина, — я остановилась, краснея от звука своего имени из уст мистера реймонда, — Вас подвезти до дома? Я кивнула: желания отказывать не было, хоть я и понимала, что к хорошему привыкаешь быстро, и лучше мне возвращаться в тесном автобусе. «В следующий раз точно откажу» — решила я для себя и пошла следом за высоким мужчиной к уже знакомой парковке для персонала. И почему я была уверена, что это не последний? Я снова сидела в салоне, вдыхая аромат кожаных кресел, жвачки и дорогого табака. Здесь этот аромат чувствовался сильнее прочего, и мое предложение показалось мне естественным: — Если вы хотите курить, мистер Реймонд, то не стесняйтесь при мне. Учитель завел машину и, выехав со школьного двора, бросил на меня удивленный взгляд: — С чего Вы взяли, что я позволю себе курить при учениках? — я промолчала о том, что рассказывала мне Рене, и пожала плечами, озвучивая очевидное: — Мы сейчас не в школе, а я умею держать язык за зубами. К тому же, подвозить учениц до дома тоже не совсем по правилам, — я улыбнулась и наткнулась на очень странный взгляд. Темный и серьезный, он проникал внутрь и леденил кровь, одновременно разжигая что-то другое. Ниже. — Вот как. Буду иметь в виду, — льдом в его голосе можно было бы охладить сотню бутылок с шампанским. Дура и зачем ты открыла рот? Внезапно, я вспомнила выходку Вааста, и пальцы непроизвольно сжали подол юбки. Учитель говорил, чтобы я не боялась рассказать ему, если что-то случится. Но ничего же страшного не произошло? Пока я находилась во внутренних терзаниях, машина плавно остановилась у моих апартаментов, а мистер Реймонд скучающе смотрел в сторону. Сухо распрощавшись, я шла к дому, жалея, что у меня нет маховика времени или хотя бы плаща-невидимки, как в Гарри Поттере.***
Фонарь прямо напротив моего окна раздражал и мешал сосредоточиться на партии с самой собой. Пришлось встать с кровати и задернуть штору, заставив петли скрипнуть об карниз. Я решила воспроизвести сегодняшний матч между директором и учителем, и, только переставляя фигуры, поняла, что Александр Реймонд с самого начала прочитал меня. Все его ходы просчитаны и не были, как мне казалось, продиктованы мной, на самом деле это я плясала под его дудку. Когда я думала, что забираю его пешки, на самом деле отдавала ему центр. Когда я думала, что он отступает, он создавал окопную оборону, тем самым закрывая меня в капкан. Я разозлилась и проиграла эту партию еще пару раз, звонко гремя деревянными фигурками в тишине пустого дома. Пыталась найти выходы из той позиции, в которую уже был поставлен директор, но не смогла. Вот бы сыграть с мистером Реймондом один на один. С нуля. Затем я достала дневник, где страницу назад подробно расписала сон, приснившийся мне на уроке математики. Ужас, совсем забыла, что его будет читать Лаура. Но она наверняка заметит вырванную страницу и на драгоценный час терапии закатит лекцию о доверии и принятии. Я занесла ручку над розоватой бумагой, чтобы описать случившееся в библиотеке, как внезапно вспомнила угрозы Вааста, и почему-то описала только партию в шахматной комнате.***
Утром в понедельник мой телефон буквально разрывался от уведомлений в Фейсбуке. Кому от меня что-то нужно за час до будильника: «Коралина! Срочно!!! Это не моих рук дело, клянусь! «Коралина, просыпайся, ты должна это видеть!» «Срочно дуй в школу. Господи, кажется, кто-то подслушал наш диалог в душевой» «Это жесть! Держись, Коралина. Я уже срываю их, но, господи, кто-то извел тонну бумаги. Мне нужна твоя помощь!» Я с громко бьющимся сердцем открыла фотографию, присланную Рене. Школьные стены были плотно обклеены плакатами интимного содержания. Кто-то взял непристойную фотографию монашки с порносайтов и прифотошопил к ней мое лицо. Внизу красовалась провокационная надпись: Заплачу тысячу баксов тому, кто лишит девственности Коралину Леклерк. Какого…черта?