Вечная пропасть

      Оставаться одной в пустынных вестибюлях показалось мне не целесообразно, поэтому оставшееся до начала урока время я провела, сидя на скамейке в главном холле под странным взглядом охранника. Это я должна на него осуждающе пялиться, мол, кто тут отвечает за порядок — я или он?       Я увидела Вивьен издалека, еще в проеме стеклянных дверей в полном одиночестве, без свиты Сибиллы или ее пташек. Я вгляделась в её лицо, и внезапный укол вины омрачил моё решительное настроение. Бледная, без макияжа, глаза опухшие, а под ними темные круги, что возвещало о невеселой ночи.       Я неуверенно поднялась, собираясь с мыслями и наблюдая, как одноклассница уныло брела в сторону лифта, не обращая ни на кого внимания. Еще чуть-чуть и будет поздно, еще чуть-чуть и моя решительность испарится, как капля воды на раскаленной сковородке. Проглотив ставшую вязкой слюну, я быстрым шагом направилась к девушке, останавливая ее на входе в лифт.       Вивьен как-то отрешенно посмотрела на меня, и в ее взгляде не было ожидаемой ненависти ко мне.       — Привет…я…я хотела бы извиниться за то, что задела тебя и твоих близких. Я сказала, что никто не имеет права диктовать, как тебе жить, но сама сделала то же самое… Мне…мне вообще не стоило вмешиваться… — моя речь вышла нескладной и путанной, однако я надеялась, что Вивьен услышит хотя бы толику искреннего раскаяния.       Рука девушки замерла над кнопкой вызова лифта, а ее нижняя губа дрогнула.       Затем одноклассница выпрямилась и сдвинула брови, кивая:       — Я всегда думала, что с помощью брендовой одежды и разговоров «на богатом» смогу войти в тесный круг Сибиллы, что они узнают меня поближе, что разглядят во мне личность и интересного собеседника. Как же я ошибалась: меня вышвырнули оттуда сразу же, как только узнали, что моя сумка из комиссионки. Тебе не за что извиняться, Коралина, ты оказала мне большую услугу.       Я на секунду потеряла дар речи, думая, что Вивьен будет винить меня, ненавидеть, но девушка смотрела на меня нейтрально, даже почти что дружелюбно.       Вспомнив про подарок в честь примирения, я неуклюже протянула уже помятую коробку с лакомством:       — Это не какая-то злая издевка, если что. Я просто хотела дать тебе попробовать свой любимый фисташковый эклер.       Вивьен уставилась на презент с логотипом сладкой лавки, где было куплено угощение, а потом широко улыбнулась, и я обратила внимание на ее милую щербинку между зубов:       — Знаешь, кто такой Бернар? Мой отец.       Мне потребовалось время, чтобы осознать всю иронию случившегося: я уличила ее в том, что ее семья не может позволить себе эклеры, пока ее отец держал целый бизнес по продаже кондитерских изделий.       Мы как-то одновременно, не сговариваясь, рассмеялись, и напряжение в воздухе растаяло без следа.       — Почему ты не опровергла мои обвинения этим фактом? — с искренним интересом спросила я у девушки.       Та тоскливо приняла коробочку из моих рук и приоткрыла крышку, вдыхая аромат:       — Потому что я врала всем, что мой папа — банкир. А еще Сибилла как-то сказала, что «пташки» не кушают сладкое, и я очень сильно обижала отца, каждый раз отказываясь пробовать новые пункты в его меню, — она двумя пальцами зажала эклер и демонстративно запихнула его в неочевидно вместительный рот, — сегодня я устрою себе сахарную кому на радость папы.       Я еле разобрала ее слова из набитого пирожным рта и чувствовала какое-то необъяснимое тепло от того, как все вышло. Может и Сибилла заложница ситуации, и мне удастся наладить с ней контакт?       — Отращиваешь целлюлит на ляжках, Вивьен? Что же не поделишься с нашей монашкой, а то от одного взгляда на нее хочется есть.       Вспомнишь солнце, вот и лучик. Блондинка была в этот раз была без сопровождения, и, остановившись в двух метрах от нас, как будто мы были заразные, скрестила руки на внушительной груди.       Вивьен замерла, и я поняла, что нужно взять ситуацию под свой контроль:       — Свою свиту я смотрю ты уже съела или где твои подсосы?       Брови старосты полезли наверх, что натоналенное лицо чуть не растрескалось от количества штукатурки:       — Я смотрю, ты любишь открывать рот. Очень нетипичное свойство для девственницы.       — Злишься, потому что свою обронила, бог знает где?       Лицо блондинки побагровело, она состроила гримасу, полную презрения и отвращения, и, развернувшись на каблуках, зашагала в сторону лестницы, бросив напоследок:       — Ты лучше за своей невинностью следи, а то она в зоне риска. Удачи оставаться, монашка и булимичка.       Вивьен кое-как проглотила остатки эклера, мрачно буравя взглядом измазанные в креме пальцы, и пробормотала:       — Сама жрет, как конь, а еще мне указывает.       — Так скажи ей об этом в следующий раз, не молчи, — я протянула девушке влажную салфетку, — мне нужно найти Рене, поэтому я пойду.       Я уже успела сделать пару шагов, как Вивьен схватила меня за рукав и зашептала:       — Я тоже хочу оказать тебе дружескую услугу. Я слышала вчера у мужской раздевалки, как пара пацанов хотят подловить тебя сегодня после уроков, так что, если у тебя есть возможность, выйди не одна или задержись в школе допоздна, возможно, им надоест ждать.       Я испуганно заозиралась, а в голове проскочила мысль, что еще не поздно выйти из лицея и уехать домой. Внезапно, раздался звон открывающегося лифта, и Вивьен поспешно скрылась за металлическими дверьми, будто боялась, что кто-то увидит меня с ней. Тело налилось слабостью, ноздри раздувались, паническая атака готовилась прорезаться сквозь неустойчивый панцирь. Один, два, три, четыре, пять. Нужно найти Рене. Срочно.       Подругу я обнаружила у спортивного зала, а заодно и Хуберта. Они бурно жестикулировали и явно спорили о чем-то.       Я осторожно приблизилась к брату и сестре, интересуясь:       — Привет, ребят. Не помешала?       Рене расплылась в приветливой улыбке и обвинительно тыкнула в сторону закатившего глаза Хуберта:       — О, здравствуй, Коралина. Помоги разрешить нашу дилемму. Как думаешь, кому больше нужен мотоцикл: стройной девушке-спортсменке, которой нужно сегодня на товарищеский матч со школой Сант Бенин, или безмозглому барану для понтов перед какой-то девкой, с которой он сегодня идет гулять в парк?       — Да у тебя даже прав нет, Рене! — взвыл Хуберт и с мольбой посмотрел на меня.       — Зануда.       — Кретинка.       Я покачала головой и попробовала рассудить друзей:       — Я приму сторону зануды, Рене. Ездить без прав нелегально и опасно, а поскольку твоя задница мне еще нужна живой, предлагаю Хуберту отвести тебя после занятий.       — Я с ней не поеду…       — Я с ним не поеду… — выдали они одновременно, а я удивилась, как можно быть такими твердолобыми и невыносимыми, и потребовала объяснений.       — Там не хватит места для двоих, — привел аргумент Хуберт.       — А подружку ты свою как катать собрался, дурень?       — На елде, Рене, не поверишь. Плюс у меня нет второго шлема с собой. Поедешь на такси, не сломаешься, — Хуберт скрестил могучие руки на широкой груди, дав понять, что спор окончен, и ушел, показав напоследок сестре фак.       — Вот дубиноголовый. Придется отпроситься раньше с последнего урока, чтобы успеть. Спасибо за попытку помочь, Коралина.       — Разве у Ваших родителей не столько денег, что они могут купить Вам десять таких мотоциклов? — поинтересовалась я, наблюдая как Рене остановилась, чтобы подтянуть гольфы на стройных лодыжках. Интересно, все волейболистки такие высокие?       — Дело не в деньгах, а в принципах моего отца. До восемнадцати остался один год, а во Франции раньше водить можно только мотоцикл. Он против, чтобы я получила права на него.       — Его можно понять, — задумчиво протянула я.       — Господи, и ты туда же. Я окружена сплошными занудами.       Мы в молчании дошли до кабинета биологии, и я решилась начать неприятную тему:       — Рене, почему ты не сказала мне, что листовки это не просто попытка меня унизить, а азартная игра?       Подруга бросила на меня удивленный взгляд и спросила:       — Разве сейчас происходит что-то страшное? Если бы я сказала, то только напугала бы тебя.       Мне определенно не понравилось ее отношение и снисходительный тон, и я дала об этом знать:       — У меня здесь из друзей только ты и Хуберт, и я хотела, чтобы вы были со мной откровенны. Предупрежден — значит вооружен.       — Воу, полегче, моя полутораметровая воительница, — нет, ну как возможно на нее злиться? — им такую неприступную крепость даже измором не взять.       Я прыснула от смеха, а потом резко вспомнила тревожный шепот Вивьен мне прямо на ухо и остановилась:       — Мне сказали, что пара парней хотят меня сегодня подкараулить после школы. Ты слышала что-то об этом?       — Кто сказал? — тут же спросила Рене, а затем добавила, — скорее всего, тебя хотят просто запугать. Сегодня я не могу составить тебе компанию, но скажу Хуберту, чтобы он проводил до остановки, если тебе так будет спокойнее.       Я взяла руку Рене и крепко сжала ее обеими ладонями:       — Спасибо тебе…вам большое.       Подруга не ответила, задумчиво посмотрев в окно с непонятной мне тоской.       Сегодня математики в расписании не было, и я смогла полностью расслабиться и сосредоточиться на учебе: конспектировала все лекции, тянула руку, отвечая на вопросы учителей, на уроке английского языка я даже немного подискутировала на тему абстракционизма в искусстве, за что получила несколько одобрительных кивков от учителя.       Настроение стабилизировалось, что я даже не обращала внимания на косые взгляды и попытки подкатить или позвать меня к себе за обеденный стол от всевозможных парней, начиная с девятого класса. Рене, как и обещала, проспонсировала мой обед, а я рассказала ей, что у моей мамы, кажется, новый ухажер, что подругу совсем не удивило.       День пролетел так незаметно и безоблачно, что когда я увидела Хуберта, ждущего меня около гардероба, мое сердце невольно ёкнуло. Как я могла забыть?       Он ободряюще улыбнулся и успокаивающе продемонстрировал мускулатуру на руках:       — Не знаю, кто там, о себе что возомнил, но их ждет неприятный сюрприз. Если этот слух вообще правдив, конечно.       Во рту почему-то пересохло, а к горлу подступила удушающая тревога. Что, если там будет много парней, да и еще с секции кикбоксинга. Хуб ведь только что снял гипс. Может стоило рассказать об этом мистеру Реймонду и не втягивать единственных друзей в этом школьном заведении, подвергая их опасности.       Но заражающее спокойствие и уверенность Хуберта передалась и мне, и я удивленно выгнула брови, когда мы направились не в сторону главного входа, а на открытую парковку на заднем дворе.       Предугадав мой вопрос, друг заулыбался:       — Я наврал по поводу запасного шлема, чтобы не везти Рене. Один раз согласишься и станешь ее личным водителем. Не против прокатиться с ветерком до дома?       Я почему-то смутилась при мысли, что мне придется обнимать друга, прижимаясь к нему. Однако, скорость я любила и от такой перспективы отказываться не стала, восторженно предвкушая поездку.       — Ты в курсе, что я сдам тебя Рене, — ухмыльнулась я, а парень подмигнул мне, вертя на пальце ключи от мотоцикла с кожаным брелоком.       — Мне что, тоже начать оплачивать твои обеды?       Мы смеялись, выходя на пустой паркинг, и невидимые когти на шее ослабили хватку. Как внезапно, я увидела у одной из машин двух парней, которые сразу обратили внимание на нас, заставив меня замедлить шаг. Хуберт уверенно взял меня за руку и направился к блестящему мотоциклу, марку которого я даже не разглядела, так как перед глазами все плыло, будто мне сняли очки.       Мой друг с суровым выражением лица подошел к двум здоровым старшеклассникам, лица которых мне были незнакомы. У одного из них была татуировка на шее, а второй носил совершенно дурацкую кепку.       Они пытливо оглядели меня, а Хуберт отпустил мою заледеневшую ладонь, выступая вперед:       — Проблемы?       Несколько мучительных секунд ожидания, и тишина заднего двора разорвалась громким смехом, они крепко пожали друг другу руки, а я облегченно выдохнула: это просто его знакомые из футбольной команды.       Хуберт повернулся и представил парней:       — Арман и Габриэль.       Парень с татуировкой, Арман, изучающе оценивал мои ноги, отчего внутрь снова забрался какой-то тревожный червячок. Габ оторвался от машины и открыл дверь, облизывая бесцветные губы:       — Прокатимся? Ты любишь больше сзади или спереди? — мой язык будто стал весить по меньшей мере центнер, потому что я не могла им пошевелить, лихорадочно соображая, что имеет в виду Габриэль: пассажирские места в машине или позу в сексе.       — Хуб, она что отсталая? — Арман сделал шаг вперед, а ко мне будто резко вернулся дар речи, и я выдавила самую нелепую улыбку:       — Мы с Хубертом поедем на мотоцикле, — парни оглушающе загоготали, а я смотрела на друга, который почему-то тоже смеялся вместе с ними.       Внутри что-то трещало по швам и рушилось. Медленное, ленивое и такое непрошеное осознание предательства, обмана и чего-то еще неуловимого уложилось в животе скользкой змеей.       Сейчас или никогда. Я резко развернулась на месте, что туфли скрипнули об асфальт, и рванула, но резкий хруст рюкзака прошелся по ушам, и моя плюшевая Шанни осталась в руках Хуберта. Его безразличный взгляд наблюдал, как содержимое рюкзака рассыпалось по земле цветной мишурой. Я застыла, глядя на треснувший экран телефона, на рассыпавшиеся тампоны, ручки и…о боже… красный переплет личного дневника. Я забыла его выложить после вчерашней терапии и уставилась на него, как завороженная, не веря в происходящее.       Ноги застыли, а глаза с ужасом следили за движениями Армана, который наклонился и поднял его, открывая заветные страницы.       — НЕ ТРОГАЙ, — закричала я, не узнавая свой дрожащий голос.       Мой взгляд сузился до одного предмета, а какое-то безумное отчаяние сжимало легкие.       Парень ухмыльнулся, протягивая дневник мне:       — Так забери.       Нас разделяла всего пара метров, а мне казалось, что целая миля. Но я все равно сделала шаг вперед, протянутая рука улыбающегося Армана не дрогнула, а узор его татуировки на шее будто исказился — видимо у меня заслезились глаза. Я сделала еще шаг, почти схватив одревесневшими пальцами кожаный переплет, как он резко взмыл вверх:       — Попрыгай, детка. И я подумаю, отдавать тебе его или нет.       Будто во сне, я протянула руку в верх, Арман был чуть выше меня и вдвое шире, как дневник резко сделал пируэт, сверкая белоснежными страницами на фоне пасмурного неба, и попал в руки Хуберта.       Я умоляюще посмотрела на, как я думала, своего друга, и прошептала:       — Отдай, Хуб, прошу…       — Тогда садись в машину к моим друзьям, Коралина, твой дневник останется у меня, как залог твоего молчания и повиновения.       Парень, не отрывая от меня пристального взгляда, открыл его, а я, сама того не осознавая, дернулась и была прижата спиной к Арману.       Его рука обхватила мои плечи мертвой хваткой, а щеку опалило кислое дыхание:       — Ну, что скажешь?       Но я могла слышать и смотреть только на Хуберта, брата своей лучшей подруги, который шутил со мной, помогал донести сумку и был первым, кто заговорил со мной после перевода. Неужели все это?..       Внутри что-то похолодело и окончательно оборвалось. Ситуация с Рене в первый день занятий, когда кто-то выдал меня в туалете с косяком травы в руках, только ей я рассказала, что девственница, только она знала, что я веду личный дневник по наказу психолога. Вспомнились ее слова, что бегает она по вечерам, однако утром она оказалась с пакетом подозрительно аккуратно сложенных листовок, которые на самом деле не срывала со стен, а расклеивала.       И финальный паззл, сложившийся в одну большую картину боли, это Рене предложила мне сопровождение Хуберта. Они с самого начала были заодно, и я сама рассказала ей про слова Вивьен, слегка перестроив их планы. Если бы только мне хватило мозгов остаться в библиотеке, как я это делала обычно, или попросить учителя подвезти меня до дома…       Как я могла быть так слепа?       По венам разлилась не злость, нет, бессилие, тупое и бесповоротное от предательства двух лжедрузей, что я обмякла в руках Армана. В глазах стояли слезы, и только яркое красное пятно моего дневника в руках Хуберта маячило в поле зрения.       — Ты заглохла, детка? Арман, ущипни ее за задницу, вдруг заведется, — Габриэль засмеялся, словно гиена, и я закрыла глаза, мечтая оказаться где-нибудь подальше отсюда.       Внезапно раздался знакомый голос:       — Вы что шакалы, что вас привлекает кость без мяса?       — Тебя спросить забыли, Вааст, — мрачно ответил Хуберт и бросил мой дневник в кучу содержимого моего рюкзака, разворачиваясь к однокласснику.       Я сморгнула слезы и в непонимании уставилась на зеленоглазого парня, пытаясь определить, пришел он поглумиться или помочь мне. Вааст проигнорировал слова Хуберта и обратился прямо ко мне:       — Незавидное у тебя положение, полторашка?       — Мы первыми ее взяли, она наша, чувак. Катись-ка отсюда, ты же знаешь, как работают правила игры, — тявкнул Габриэль, сдвигая кепку назад и закатывая рукава толстовки.       Но незваный гость снова обратился ко мне, расслабленно держа руки в карманах брюк:       — Я готов оспорить правила. Только скажи, условия ты знаешь.       Арман все еще сдавливал мои плечи и вертел головой, глядя то на меня, то на Хуберта, то на Вааста.       Все происходящее казалось каким-то сюрреалистичным спектаклем, несмешной театральной постановкой, будто Хуберт вот-вот по-доброму рассмеется, низкий бугай отпустит меня, а Вааст захохочет со словами: «Как мы тебя развели, а?»       Но лица всех были серьезны, кроме одного. Улыбающегося зеленоглазого лиса, который будто потешался над ситуацией, и определенно ждал моего ответа.       Я тянула, а терпение всех присутствующих кончалось. Должен быть другой вариант, где меня не увезут на машине в неизвестном направлении и где я не стану послушной собачонкой аморального урода.       — Как хочешь, полторашка, — Вааст равнодушно пожал плечами и развернулся, покидая парковку.       — Я согласна! — крикнула я и поразилась собственному голосу, в котором сквозило отчаяние на грани с истерикой.       Спина Вааста замерла, и мне показалось, что он вот-вот бросит брезгливое «Надо было раньше соглашаться» и уйдет. Однако парень развернулся, и на его лице сиял безумный оскал, восторженный и довольный.       Он подошел чуть ближе, на что Хуберт предупредительно выступил вперед и спросил:       — О чем вы, черт возьми, говорите?       Вааст проигнорировал его слова снова, возводя лицо к небу и заключая:       — Какой сегодня чудесный все-таки день, — он достал из кармана пиджака сверкающий никелированный кастет, просунул в него пальцы, ухмыляясь еще шире, и встал в стойку, — не волнуйся, полторашка, я куплю тебе самый красивый ошейник.       Картинка смылась, изогнулась, смазалась. Я видела только, как Габриэль метнулся на парня, Вааст уложил его одним четким ударом кулака в скулу. Кожа была свезена кастетом, открывая моему виду нелицеприятную алую мякоть.       Хуберт обошел его слегка справа и нацелился массивным кулаком прямо в центр лица одноклассника. Тот проворно увернулся от удара, оттолкнув руку в сторону, а затем нанес молниеносный удар в грудь здоровяка левой рукой. Хуб согнулся пополам, выплевывая на асфальт сгусток крови.       Арман цокнул языком и выпустил меня из удушающей хватки, быстрым шагом двинувшись на парня. Будучи втрое массивнее его, он попытался нанести несколько грузных двойных ударов по корпусу оппонента, но худощавому парню, каждый раз удавалось отскочить. Внезапно, после очередной неудачной попытки атаки бугая, Вааст схватил его за руку и перекинул через себя, прижимая его плечо кросовком к асфальту.       Он сплюнул рядом с лицом лежачего и снял кастет, убирая его в карман.       Хуберт уже почти разогнулся, и Вааст сильно хлопнул его по спине:       — Как в старые добрые, да, Хуб?       Тот снова обильно сплюнул на землю и прохрипел:       — Какой же ты верткий сопляк.       — Надеюсь, не нужно озвучивать, что полторашка теперь моя.       Два моих одноклассника долго буравили друг друга взглядами, и Хуберт мрачно бросил приходящим в себя друзьям, ну или кем они ему там приходились:       — Уходим, парни.       Визг шин стал заключительным аккордом этой истории, и я растерянно оглядела себя, будто не веря, что моя честь сегодня не была поругана. Однако, есть еще одна неприятность, с которой мне предстояло разобраться.       Вааст отряхнул с пиджака невидимую пыль, потом перевел взгляд на землю, где валялось содержимое рюкзака и сама Шанни. Я присела и дрожащими руками ощупала плюшевую кошку: лямки оторвались, молния разошлась, белый оскал зубов померк, запачкавшись в грязи. Я подняла телефон, с грустью посмотрев на паутинку треснувшего стекла — хоть он был и не новой модели, другого мне все равно не купят. Внезапно, сердце екнуло, и я поискала глазами заветную красную обложку, обнаружив раскрытый дневник в руках Вааста. Внутри все похолодело, когда он произнес:       — О-о, так вот, что ты так рьяно пыталась сохранить в секрете. Занимательно.       Я уже не знала, что испытываю: гнев, боль, стыд, отчаяние? Калейдоскоп эмоций смешался в одну горькую истину — проще удавиться прямо здесь.       — Отдай его мне, немедленно. Я не буду повторять дважды.       Вааст сделал вид, что испугался, а затем театрально поджал губы:       — Разве так благодарят своих спасителей?       — Мне что погавкать? Или может называть тебя «хозяин»? — я протянула руку для дневника, испепеляя одноклассника мрачным взглядом и проговорила, — я готова сказать тебе спасибо, и не один раз, если ты отдашь мне дневник и отзовешь все мои обязательства касаемо моего…служения тебе.       Вместо того, чтобы отдать дневник, он схватил мою протянутую руку и дернул на себя так, что я безвольно стукнулась об его грудь, уткнувшись носом в основание шеи. Обманчиво худое тело Вааста было сильным и крепким, а руки, сжавшие мою талию сомкнулись намертво. Я попыталась вырваться — безуспешно. "Один насильник сменился другим" — как-то отрешенно подумала я и произнесла:       — Ты ничем не лучше их.       — Правильно, полторашка, я хуже.       Вааст зарылся лицом в мои волосы и шумно вдохнул их аромат, отчего мне стало щекотно и одновременно неловко.       — Называешь меня собакой, а сам принюхиваешься, как животное.       — Кто же виноват в том, что ты так потрясающе пахнешь, полторашка, — мое сердце пропустило удар. Я стояла, прижатая к малознакомому парню, очень близко соприкасаясь с ним телами, пусть и в одежде. Он говорит гадости, подозрительно хорошо дерется, всячески меня оскорбляет и шантажирует, но почему в его объятиях так безопасно и спокойно?       — Леклерк? Вааст?       Всё внутри похолодело, сердце забилось в груди часто и почти истерично.       Я быстро отодвинулась от парня, но тот притянул меня обратно, правда обнимая уже за плечи.       Его голос звучал вальяжно и спокойно, что нельзя было сказать о моем затравленном выражении лица:       — Добрый день, месье Реймонд. Какими судьбами?       Учитель проигнорировал вопрос парня и, окинув взглядом раскиданное содержимое рюкзака, спросил:       — Что здесь произошло?       — Рюкзак порвался, месье. Мы как раз собирались все убрать, но немного…отвлеклись, — с каждым словом Вааста, я приходила в немой ужас.       — Отпусти Коралину, Вааст, — голос мистера Реймонда был холоден, и я могла поклясться, что его глаза были темнее обычного, если такое вообще возможно.       У одноклассника хватило наглости еще и улыбнуться:       — В этом нет необходимости, месье. Коралина — моя девушка.       Честное слово, если бы не руки Вааста, то я бы упала ничком на землю от подобного заявления. Учитель был поражен не меньше меня. Это читалось в приподнятых бровях, линии недоверчиво изогнувшихся губ и скептичном взгляде:       — Это правда, Коралина?       Я ощутила, как Вааст крепче сжал мои плечи, и вспомнила, что мой дневник был все еще у него. Недопустимо. Абсолютно точно недопустимо, если учитель узнает его содержимое.       Выбора у меня не было:       — Да… Мы…встречаемся, сэр.       Мои губы изогнулись в кривоватой улыбке, а внутри все скрежетало от неправильности происходящего, от подступающего к горлу кома, от щиплющих глаза слез. Пусть он уйдет. Еще немного и я сломаюсь.       — Понятно. Хорошего вечера, — сухо произнес Реймонд, развернулся, и, утратив всякий к нам интерес, покинул парковку.       Во что я опять вляпалась?