2 недели спустя
Это казалось довольно просто, зайти, найти Вивьен и выйти. Но только я вышла, будто другим человеком. Будто часть меня осталась там, под пепелищем из сгоревших дотла стен. Я давно не вспоминала тот день, когда мы с моим отцом пошли на рождественскую ярмарку в Люксембурге. Мне было около семи лет, а моя мама уже запланировала праздничный шоппинг с подругами на тот вечер. Жан предлагал остаться дома, пить горячий шоколад и ждать прихода Марианны под веселые семейные комедии у очага. И почему в детстве мне казалось это невообразимо скучным занятием? Я настаивала на походе на ярмарку, ведь только в сочельник там продавали мои любимые орехи в шоколадной глазури и глиняные свистульки в виде птичек. Если честно, эти фигурки можно было приобрести в любом туристическом квартале, но мне было важно купить их в новогоднем, красно-зеленом оформлении. Именно в тот вечер на рынке, два парня, видимо пребывавшие в состоянии алкогольного, а то и наркотического опьянения, заявились прямо в гущу людей, восторженно осматривающих сувениры и сладости за прилавками. Они начали балагурить, переворачивать лавки и пихать людей, у одного из парней оказался нож. Я помню, как держала широкую ладонь отца и не понимала, в чем дело, так как была слишком маленького роста, чтобы увидеть источник криков и нарастающего хаоса. Полицейские открыли огонь резиновыми пулями, чтобы усмирить нарушителей порядка, чем спровоцировали давку и панику толпы. Это я узнала позже, из новостей. Люди начали разбегаться, кто куда, но в основном в сторону мостовой. Узкая улица с яркой и пестрой ярмаркой, предвестницей праздничного настроения, превратилась в сущий ад, с орущими, толкающимися людьми, неспособными к организованной эвакуации. Я потерялась, мое маленькое тельце сдавливало со всех сторон, а страх, что рука отца исчезла, сковал горло, что я не могла произнести ни звука. В глазах темнело, веки жгли слезы, а ноги подгибались, что я просто соскальзывала к земле. Еще чуть-чуть и меня бы просто раздавили, растоптали, как ненужную рекламную листовку на мостовой, если бы не какой-то мужчина, который подхватил меня за туго завязанный шарф, закинул на плечо и, работая свободным локтем, проложил нам путь на свободу. Позже все улеглось. Отец, бледный, как мел, нашел нас через полчаса после случившегося и долго-долго прижимал к себе, извинялся и обещал, что больше никогда не оставит меня, не отпустит мою руку. Через месяц родители развелись, Жан остался в Люксембурге, а мы с мамой уехали скитаться по Европе. Я приобрела клаустрофобию, антропофобию и еще множество других незакрытых до сих пор гештальтов, преследующих меня во снах и наяву. Поразительно, что за эти два месяца на мою задницу свалилось столько неприятностей, сколько не было за всю жизнь. Я успела найти и потерять двух друзей, стать мишенью для мужской половины лицея, попасть в рабство к парню, который меня откровенно пугал, хотя при этом я уже обязана ему как минимум сохранением целомудрия, как максимум — жизнью. Успела стать соучастницей в поджоге дома, а еще ввязаться в очень опасную «игру», которая оказалось мне не по зубам. А, еще я, кажется, влюбилась в учителя, по совместительству любовника своей матери. Но это меньшее, о чем мне нужно беспокоиться сейчас. На следующий день после пожара в лицее был объявлен «карантин», все знали, что на самом деле нет никакого вируса или болезни, однако, директор не хотел нести репутационные риски и принял решение о проведении, так называемого тихого расследования. Ко всем ученикам, которые были на вечеринке, прямо на порог дома приходили следователи в полицейской форме. Они расспрашивали о случившемся, очень дотошно и подробно. Я в тот день только отходила от произошедшего. Не могла спать, не могла есть, меня трясло только от одного воспоминания взрыва, криков и запаха гари, который преследовал меня еще неделю. Маме пришлось рассказать только последний кусок инцидента. Я сидела внизу, раздался взрыв, меня из дома вынес на руках мой молодой человек, потому что из-за приступа я не могла идти самостоятельно. Можно ли это было назвать ложью? Определенно, нет. Впрочем, и правдой это тоже не являлось. На ответы полицейского я отвечала односложно, смотря в пол и дрожа всем телом. Я даже не пыталась храбриться или делать вид, что со мной все в порядке. К тому же, это походило на очень хорошее прикрытие. Я всего лишь напуганная девочка с боязнью толпы и клаустрофобией, а не соучастница в уголовном преступлении. Марианна, словно львица защищала своего львенка, набрасывалась на блюстителей закона со словами: «Вы что, не видите, в каком она состоянии, изверги? У нее диагнозы…» Знала бы она реальную причину… Айфон с единственным доказательством, что подпольная «игра» существует, и в нее играют реальные ученики лицея на деньги, сгорел вместе моим шансом на нормальную жизнь. Поэтому связаться я могла по стационарному телефону только с Вивьен, чей номер был забит в телефонной книге. Я звонила ей каждый день и натыкалась то на автоответчик, то на долгие безответные гудки. Вааст вызвал мне такси в ту судную ночь, а сам уехал на мотоцикле, и прежде чем захлопнуть дверь машины, дал четкие и краткие указания: «Держи рот на замке и не высовывайся. Я сам с тобой свяжусь.» Мое терпение было на исходе. Я только и делаю, что сижу, смотрю в окно и молчу. Марианна взяла неделю отгула за свой счет, чтобы всем своим видом напоминать мне, насколько я виновата, что мне приходится врать собственной матери о случившемся. Или это называется недоговаривать? Боже мой, когда я говорила, что лучше бы на город упал метеорит, и мне не пришлось бы идти на семейный ужин с Александром Реймондом, я не имела в виду взрыв коттеджа семьи Марьер. И как прикажете мне выпутываться из этого дерьма? Раздалось три неуверенных стука, и в комнату зашла мама с подносом, от которого исходил приятный аромат лукового супа. У нее был усталый вид, будто она не спала всю ночь, однако, она нашла в себе силы и улыбнулась: — Доброе утро, соня. Как себя чувствуешь? — Как и вчера. Не очень, — не стала скрывать я и отложила книгу с изображением Гарри Каспарова — моим любимым шахматистом. — А я к тебе с подарком. — Луковый суп из «Доков Бургундии»? — поинтересовалась я, потому что знала, что Марианна в жизни не приготовила ни одного супа. — Надеюсь, он хотя бы вполовину такой же вкусный, как луковый суп Жана…папы, — она поставила поднос на прикроватную тумбочку, слегка сдвигая внушительную стопку книг, которую я успела прочесть за две недели безделья в четырех стенах, — Нет, я про другой подарок. Марианна быстро вышла в коридор и вернулась уже с двумя коробками, упакованными в строгую крафтовую бумагу. Я нахмурилась, принимая подарки: — Это тебе от моего…молодого человека. Я взяла на себя смелость рассказать о случившемся и… Ему будет очень приятно, если ты примешь их… Мое сердце забилось чаще, а перед глазами всплыло лицо, которое я пыталась выбросить из головы каждый божий день, а ночью оно непременно возвращалось ко мне бредовыми фантазиями, иногда эротического характера. Поскольку назначенный ужин был отменен, мама так и не рассказала ужасающую правду, кто ее ухажер на самом деле, хотя я, предпочла не знать бы об этом, как можно дольше. К сожалению, выбора мне не предоставили. Я разорвала бумагу и с усилием подавила восторженно-рассерженный вздох. Широкий, щедрый и роскошный жест. Очень даже в духе мистера Реймонда. Он подарил мне последнюю модель айфона и макбука. Я уставилась на эти дары в каком-то гнетущем безмолвии, а Марианна тут же принялась заполнять неловкую тишину: — Я знаю, о чем ты думаешь, Кора. Я пыталась его отговорить, но он настаивал. Сказал, что это очень важно для учебы. Да и вообще, мы не в том финансовом положении, чтобы отказываться от вещей, которые так или иначе нам пришлось бы купить. Я все еще молчала, представляя, как он выбирал их для меня. Как он упаковывал их в бумагу, длинными пальцами перевязывал нейлоновой веревкой черного цвета. Думал ли он обо мне в этом момент? — Мам, а он тебе дарил что-то? — вопрос вырвался сам собой и повис непрошенной тучей над головой Марианны. Она нахмурилась и посмотрела на меня с каким-то странным удивлением. Потому что я никогда не интересовалась этим в отношении ее предыдущих партнеров. Потому что он был совсем не в тему. Потому что я уже знала ответ. — Знаешь, если так подумать… То нет. Он платил в ресторане и подвозил до дома… Но ничего не дарил, — она вышла из задумчивого состояния и неспешно оглядела подарки, — Кажется, это хороший знак, Кора. Он в первую очередь хочет понравиться тебе. Нет, мама. Это плохой знак. Это значит, что этот мужчина не влюблен в тебя до потери пульса. Этот мужчина не дарит тебе цветы или ожерелье, чтобы сорвать твою восторженную улыбку. Этот мужчина не присылает тебе круглые суммы на счет, чтобы ты не пахала в маленькой турфирме за гроши, особенно когда у него неприличная куча денег. Я поняла, что улыбаюсь, и прошептала: — Действительно. Какой ответственный мужчина. Всю ночь я провела, уткнувшись лицом в подушку и пытаясь унять неподконтрольную моим губам улыбку и полыхающие щеки. Мне было мерзко и одновременно приятно, как будто ты съел очень кислую конфету, а внутри тебя ждала невообразимо вкусная и сладкая сердцевина. Вот только мысли о том, что кислая конфета, в данном случае, это моя мать, все портили. Мне становилось стыдно, грустно и больно. На утро я проснулась от хлопка входной двери. Марианна говорила, что ее мини-отпуск закончен, и ей необходимо выйти на смены, чтобы не потерять работу. А я осознала, что если проведу еще один день взаперти, то сойду с ума. Лицей де Грайф откроется и возобновит работу только через три дня, и по этому поводу были очень смешанные чувства. С одной стороны, я соскучилась по Вивьен, по библиотеке, по учебе и даже Ваасту, с другой стороны мне придется столкнуться с новым испытанием. Хоть и номинально, но я теперь «игрок», хоть и не прошла посвящение, если, конечно, наше соглашение с Сибиллой еще в силе, после случившегося. И было бы неплохо узнать, в чем собственно оно состоит. Через час ноги уже принесли меня к пекарне Бернаров, и я остановилась у стеклянной двери, чувствуя необъяснимое волнение от предстоящего разговора с подругой. Звонкий колокольчик оповестил о новом посетителе грузного мужчину за стойкой. Он приветливо улыбнулся, а я с разочарованием отметила, что это не отец Вивьен. — Доброе утро, прелестная мисс. Чего желаете? — Доброе утро, месье. Не подскажете, пожалуйста, могу ли я увидеть дочку владельца, Вивьен Бернар. Мы подруги, но она пару недель не отвечала на телефон. Взгляд мужчины прошелся по моему серому пальто из шерсти и берету, и наконец остановился на моем лице. — Вы Коралина Леклерк? Я кивнула, а по телу пробежала волна плохого предчувствия, умостившись комом в горле. — Мне передали, что вы зайдете, правда рассчитывал, что увижу Вас раньше. У меня есть для Вас письмо. Мужчина наклонился и выудил из-за стойки плотный, коричневый конверт. — Я… — мой голос дрогнул, и я посмотрела куда-то наверх, где была квартира семейства Бернаров, — Я не могу ее увидеть? — Дело в том, что они уехали на неопределенный срок. Я друг семьи, поэтому продажи остались на мне, мисс Леклерк. Боюсь, что встреча чисто физически невозможна, — мужчина, имени которого я даже не знала, протянул письмо и дежурно улыбнулся, — Мне передали указания, что вся продукция за счет заведения. Может желаете взять капучино или эклер? Слезы подступили так близко, что в глазах защипало, и чтобы не разрыдаться прямо перед незнакомым мужчиной, я поблагодарила его и выбежала из пекарни. Не помню, как я села в первый автобус, не помню, как оказалась в небольшом сквере недалеко от лицея, куда весной и ранней осенью ученики выходили, чтобы съесть свой ланч, не помню как дрожащими руками вскрыла конверт, вжавшись лопатками в спинку бульварной скамейки.«Дорогая, Коралина! Мне очень жаль, что не довелось поблагодарить тебя лично за то, что ты сделала для меня. Я хочу, чтобы ты знала, что за те короткие пару недель, что я с тобой общалась, ты подарила мне больше хороших эмоций и искренности, чем все, кого я считала друзьями на протяжении долгих лет. Но то, что я пережила слишком глубоко сидит внутри меня, мне слишком тяжело находиться в этой школе, видеть эти лица и знать внутренних демонов каждого. Мне самой приходилось делать ужасные вещи, и ты знаешь только малую часть из них. Я пыталась бороться, пыталась смириться, но все тщетно. Корень и истоки всего этого безумия гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд. Надеюсь, что тебя это место не сломит, держись Вааста и не потеряй его, как я потеряла Фирмина. Лоран неплохой парень, хоть и со своими тараканами. И помни, никому нельзя безоговорочно доверять, только себе. Мы с семьей уехали в Сюрен, это в тринадцати километрах от Парижа. Приезжай, как только все это закончится, здесь очень тихо и красиво. Адрес отправлю тебе к концу учебного года. Еще раз спасибо, что спасла меня, последние несколько лет я была в аду. Я никогда этого не забуду. И клянусь тебе, если у меня будет дочь, назову ее Коралина: ь С любовью и бесконечной признательностью. Твоя Вивьен <3 P.S. Берегись Реймонда и сожги это письмо»
Я провела пальцем по высохшим, круглым отметинам от слез Вивьен и не заметила, как плотный пергамент уже впитывает мои, без сожаления и участия. Мне было так горько и страшно остаться одной, что я скукожилась на этой скамейке в маленький комок и, не замечая холода, просидела так около часа, всхлипывая от беззвучных рыданий. Внезапно, в метре от меня раздался голос, владельца которого я бы хотела сейчас встретить меньше всего: — С Вами все в порядке, мисс? Я утерла слезы, размазывая их по щекам и подняла голову, стыдливо пряча взгляд и незаметно убирая скомканное письмо в карман. Мистер Реймонд стоял в метре от скамейки, а в пальцах была зажата так и незажженная сигарета. Длинное кашемировое пальто угольно черного цвета было распахнуто и под ним виднелся приталенный жилет и белоснежный воротник рубашки. Его волосы трепал осенний встречный ветер, а мне в голову пришла мысль, что он будто сошел с кинокартины в жанре нуар. Строгий, опасный и слишком красивый для этого мира. — Кор… Коралина? — он запнулся, и мне даже стало приятно, что хоть что-то может застать его врасплох. Сбитый с толку, он убрал сигарету обратно в портсигар. Господи в двадцать первом веке кто-то ими пользуется? — Что Вы здесь делаете? — У меня к Вам встречный вопрос, месье Реймонд, — мне нравилось иногда менять «месье» на «мистер» и наоборот. Первое казалось более официальным и непривычным. — Если лицей закрыт, это не значит, что преподаватели не должны выполнять свои обязанности, мисс Леклерк, — учитель снова стал невозмутимым и, к моему удивлению, сел на скамейку рядом со мной. Так близко, что я снова ощутила едва уловимый запах дорогого парфюма, сигарет и мятной жвачки. Если бы я стояла, то колени бы подкосились, и мне пришлось бы сесть. Его ноги были длиннее моих, наверное, раза в два, а носки туфель на толстой подошве идеально вычищены. — Если Вам хочется курить, то прошу, не стесняйтесь. Это не самое худшее, что делали в моем присутствии, сэр. Его черные брови взлетели вверх, и он усмехнулся, отчего я успела мельком увидеть ямочку на левой щеке: — С чего вы взяли, что с нашего прошлого диалога, что-то поменялось, мисс Леклерк? Я все также считаю неприемлемым курить при своих учениках. — А при дочке своей возлюбленной? — в последнее время я все хуже держу язык за зубами. Опять непрошенные и неуместные вопросы. Но похоже Реймонда это ничуть не смутило, и он слегка улыбнулся, рассматривая мое заплаканное лицо. — Тем более. И раз мы вышли на новый уровень отношений, не могу не поинтересоваться, что тебя так расстроило, Коралина? Я могла бы показать письмо. Я могла бы поделиться тем, что гложет меня уже не первую неделю. Мне же станет легче? Может, он сможет мне помочь? Но тогда что, черт возьми, означает последняя строчка? Берегись Реймонда и сожги это письмо. При дневном освещении его глаза оказались и не такими уж черными, как мне всегда представлялось, а с приятным кофейным отливом. И глядя в них, мне совершенно не хотелось врать. — Моя единственная подруга уехала из города по семейным обстоятельствам, сэр. Она оставила мне прощальное письмо. — Письмо. Как старомодно, — и это говорит человек, который пользуется портсигаром и носит запонки? — Мне очень жаль, Коралина. — У меня не было телефона для связи. До недавнего дня. — я вспомнила вчерашний диалог с мамой и густо покраснела, — Спасибо. Мистер Реймонд выглядел до неприличия довольным, он закинул нога на ногу, и я отметила, что у него размер ступни крупнее, чем был у моего отца. Может, сорок пятый? Боже, зачем мне эта информация? — Рад, что угодил, — его низкий, бархатный голос будто залез под кожу и осел там мурашками. Либо это проведенные часы на холоде давали о себе знать. Я поняла, что кончики пальцев уже онемели, а кожа покраснела от осеннего ветра. Перехватив мой взгляд, мистер Реймонд произнес почему-то очень медленно, будто сам не был до конца уверен в своем предложении: — Я оставил перчатки в машине, но если ты позволишь, то могу согреть твои руки. Мне нужно было отказаться. Мне нужно было подумать, как это будет выглядеть со стороны: взрослый мужчина держит за руку школьницу. Но тогда я пошла на поводу у своих скрытых желаний и просто протянула ему кисть. Крупная ладонь мужчины накрыла мою руку, отчего я вздрогнула, а между ног будто прошел разряд тока. Он слегка сжал пальцы, аккуратно, будто боялся меня спугнуть, и горячая волна разливалась по коже, стремительно утекая куда-то вниз. Я откровенно боялась повернуть голову и взглянуть ему в глаза, и когда наконец осмелилась, поняла, что он тоже не смотрит в мою сторону. Мистер Реймонд задумчиво и отрешенно разглядывал кроны желтеющих деревьев, пока его горячие пальцы мягко растирали мою замерзшую конечность. Мне почему-то в голову пришла гнусная мысль, на что еще они способны и что это никогда не будет предназначаться для меня, но этот момент продлился определенно недолго, и он отпустил мою ладонь. А молчание стало каким-то интимным, что мне захотелось его прервать: — Мистер Реймонд? Могу я попросить у вас сигарету? Учитель снисходительно улыбнулся, как бывает, когда ребенок совершает безобидную шалость, а добрый родитель ловит его за этим делом: — Может мне еще прикурить ее, Коралина? — Да, было бы неплохо, я не ношу с собой зажигалки, — я позволила себе легкую улыбку ему в тон. Его взгляд резко стал серьезным и холодным, каким я привыкла видеть Реймонда девяносто процентов времени в школьных стенах, а после его слов мои губы сжались, смывая намек на подъем настроения: — Вот как. А мне казалось, что носите. В свете последних событий. — Это обвинение, мистер Реймонд? — я встала со скамейки, то ли от негодования, то ли потому что сидеть рядом с ним стало некомфортно. — Подозрение, — выдал мужчина, а порыв ветра рванул края моего пальто, будто подтверждая его слова, и залетел мне за шиворот, унося остатки тепла. — С чего вы взяли, что я к этому причастна, сэр? Я уже рассказала все, что знала следователям. Реймонд засунул руку в карман, ловким движением длинных пальцев открыл серебряный портсигар, выудил сигарету и тоже выпрямился, в очередной раз поражая меня своим ростом. — Рассказали, мисс. Но умолчали, что в ту ночь вы были на заднем дворе дома в компании Вивьен Бернар. А также Вааста Лорана и Фирмина Лавуа, которых не было в списке приглашенных, — мое сердце застучало в такт быстро сменяющимся мыслям. Кто-то нас видел и слил информацию? Как много еще он знает? Он уже рассказал об этом кому-то, полиции или маме? Что обычно говорят в таких случаях? Что я буду отвечать на вопросы, только в присутствии своего адвоката. Но тут нет никого, кто бы встал на мою защиту. Лишь маленькая девушка с заплаканным лицом и высокий мужчина с пытливым взглядом и не подожженной сигаретой в пальцах. — Я попросила Вааста приехать, после того, как… После того, как ко мне приставали на вечеринке. Он привез с собой Фирмина. Там была давка и мы вышли через черный вход, — в тот момент я не могла оценить насколько складная эта ложь, но ничего лучше придумать за доли секунд молчания у меня не вышло. Учитель смотрел на меня ровно четыре секунды, я считала про себя, молясь, чтобы это объяснение сработало, и он ослабил невидимую хватку с моего горла. — Хорошо. Боюсь, что я итак слишком задержался. Увидимся через три дня, мисс Леклерк — мистер Реймонд зажал сигарету губами и вытащил хромовую зажигалку. Я затаила дыхание, и мне казалось, что он вот-вот закурит, но он лишь развернулся и зашагал по усыпанной первыми опавшими листьями аллее. Наконец, я выдохнула, но внезапно услышала его голос снова. Мужчина стоял вполоборота: — Bonneville Bobber. — Простите, сэр?.. — Модель мотоцикла Вааста Лорана. Он одноместный. Мистер Реймонд отвернулся, а я с ужасом смотрела на его удаляющуюся широкую спину. Раздался щелчок зажигалки.