***
Пока Вааст провожал меня до остановки и делал безуспешные попытки вызвать мне такси, я подтрунивала над ним, что нужно было думать наперед и не приезжать на одноместном боббере. — Вот ты прикопалась к моему бобберу… — Не я, а мистер Реймонд. Когда он спросил, что вы делали на вечеринке без приглашений, мне пришлось соврать, что я попросила тебя приехать. И ты захватил с собой Фирмина. Кто ж знал, что он какого-то черта знает модель твоего мотоцикла… — Что за… — Вааст встревоженно смотрел на меня, а потом оглянулся на припаркованный у кофейни транспорт. Мы не успели отойти далеко, и его «конь» все еще виднелся в конце улицы, отражая моно фарой свет фонарного столба. — Что такое, Вааст? — гнетущее чувство тревоги змеей улеглось на дне живота. — Я купил его две с половиной недели назад. И ни разу не приезжал на нем в школу. Какого хера он мог это знать?! — Очень, мать его, хороший вопрос, — выругалась я в ответ, и сама удивилась тому, что еще полгода назад позволяла себе материться разве что в мыслях, — Может, он тебя где-то видел в городе? — Исключено. Не считая той ночи и сегодняшнего дня, я на нем больше никуда не выезжал. Более того, мне его доставили прямиком из Парижа в крытом фургоне. По спине пробежали мурашки, что я силой подавила инстинктивное желание придвинуться ближе к Ваасту и спрятать свой страх у него на груди. — Он… — мой голос дрогнул, — Реймонд мог быть на вечеринке?.. — Разве что он переоделся в Сибиллу, — на лице Вааста, словно в калейдоскопе смешались разные эмоции — непонимание, растерянность, гнев. Мой автобус медленно подкатил к остановке, но я не могла сделать и шага, застыв столбом напротив открывающихся дверей транспорта. Вааст будто на всякий случай взял мою руку и переплел наши пальцы, слегка сжимая маленькую ладонь: — Не переживай, полторашка, я рядом. Реймонд мог видеть мой боббер у дома Сибиллы. Там все утыкано камерами. Может, он как-то получил доступ к записям полицейских с шоссе. Вааст все-таки посадил меня на такси, на прощание сильно сжав руку и наши пальцы расцепились. Квартира встретила меня привычной тишиной, и я по привычке включила свет на кухне и в комнатах, чтобы стереть ощущение одиночества. Разбирая сумку, я снова наткнулась на листовку мадам Крото и задумалась. Хотела ли я пойти и снова попытаться оголить душу перед психологом? Поможет ли это мне разобраться в себе, в свои чувствах и эмоциях? Я уже ни в чем не была уверена, но ведь от одного раза хуже точно не станет? Во вторник я столкнулась с очередной пустотой рядом со своим местом на задней парте, и как-то обреченно сложила голову на плечи, ожидая начала географии. Белый шум из разговора одноклассников сложился в какой-то фоновый, успокаивающий гул, заставляя мои глаза слипаться, а мысли течь лениво и неспешно. Всю ночь я плохо спала, в моих снах смешались кошмары детства, пламя пожара и бездонные омуты черных глаз. Я то и дело просыпалась, судорожно искала под собой опору и, сминая влажные простыни, снова проваливалась в бездну плохих сновидений. Что сейчас делает Вивьен? Счастлива ли она, находясь в сотнях миль от Дижона и от проклятого лицея? Почему она даже не оставила своего телефонного номера или адреса, на который я могла бы написать письмо, а в фейсбуке последний статус онлайн был в день пожара. После этого я отправила ей около двадцати так и непрочитанных подругой сообщений, а внутри росло мучительное сомнение, что все, что я собираюсь сделать — зря. Я не могу разоблачить этот гадюшник, не задев ни в чем неповинных ребят, которые, возможно, уже вышли из игры или просто выполняют безобидные шалости, накапливая суммы на своих счетах на будущее. Я вспомнила Вааста, его синяки в кровоподтеках и гематомы, его единственных способ не зависеть от родителей и жить так, как от него требует статус сынка из богатой семьи. У него наверняка тоже есть замороженный счет, и он просто ждет окончания школы, чтобы его обналичить. Могу ли я так поступить с ним? Могу ли я так поступить с и вовсе небогатой семьей Вивьен? Я приучила ставить себя на первое место, эгоистично следуя своим желаниям, своему комфорту и личным границам. Я не впускала никого в свой близкий круг, утаивая свои переживания и волнения даже от мамы. Всегда предоставлена сама себе, всегда полагаюсь только на себя, всегда решаю свои проблемы сама. Даже психологу я не позволила влезть в свою голову, прервав сеансы под удобной отговоркой — у нас недостаточно на него денег. А теперь, когда меня оскорбили, когда меня унизили прилюдно, когда надо мной попытались надругаться — у меня появился шанс прервать этот порочный круг, отомстить им всем, разрушить то, что строилось годами и приносило массу страданий не только мне — я колеблюсь. Или даже боюсь… И что самое ужасное — мне совершенно некому об этом рассказать. Внезапно, в классе стало так тихо, что я подняла голову в ожидании, что в кабинет вошел учитель географии. Ученики синхронно замолчали, а мое сердцебиение участилось, когда я увидела Сибиллу, входящую в аудиторию. Девушка выглядела паршиво, даже несмотря на безупречно завитые локоны светло-русых волос и отутюженную блузку с объемными рукавами-фонариками. Ее лицо было бледным и осунувшимся, и теплого оттенка тональный крем не скрывал темных кругов под заплаканными глазами с треснувшими капиллярами. Я и представить не могла, каково ей сейчас, и совсем не думала о том, что значит потерять дом, в прямом смысле этого слова. Я ощутила острый укол совести и растерянно поерзала на стуле, не зная теперь, куда деть руки и взгляд. Кажется, мои одноклассники тоже не были уверены, стоит ли вообще что-то говорить в подобных ситуациях. Сибиллу сопровождали подруги, из них я узнала Кэрол, которая рассылала приглашения на вечеринку. Полин, заместительница старосты, встала из-за стола и передала вошедшей девушке журнал: — Рада тебя видеть, Сибилла. Я уже все заполнила и распределила дежурство на неделю. Еще я подготовила ежемесячную анкету по учебному процессу, хотела раздать на последнем уроке, — девушка неловко протянула дрожащей рукой стопку листков и тихо добавила, — И…прими мои соболезнования по поводу случившегося. Сибилла брезгливо выхватила бланки и проигнорировала последние слова Полин, обращаясь ко всему классу: — Мне не нужна Ваша жалость и сочувствие. Это просто несчастный случай. Взорвался газовый бойлер. Мои родители уже купили новую виллу, лучше предыдущей, — она с презрением оглядела врученные ей листки и выкинула их в урну, гордо задрав подбородок, — Если ты не знала, Полин, я всегда сама составляю опрос по прошедшему месяцу, а не по шаблонам из интернета. Бедная девушка в очках, лишь опустила голову, садясь на место и поджав губы, наблюдала, как Сибилла, раскрыв журнал, брезгливо оценивает ее записи. — Я меняю план дежурства, в четверг Фирмин будет стоять в паре с Хубертом, а сегодня Рене — с Леклерк, — я вздрогнула, услышав свою фамилию, и встретилась взглядом со старостой, выдерживая ее тяжелый взгляд, — Всем желаю плодотворной недели. Плохо. Это очень плохо. Мы с Фирмином коротко переглянулись, а по спине побежали мурашки от скверного предчувствия беды. Я заметила, как Рене, которая сидела за второй партой рядом со своим двоюродным братом, ему что-то шепнула на ухо. Короткостриженая макушка Хуберта лишь кивнула, не оборачиваясь. Что они задумали? Весь урок я сидела на острых иглах, абсолютно не в состоянии сосредоточиться на заселении Австралии и Океании. То и дело мои мысли возвращались к предстоящему дежурству с предавшей меня подругой. Благодаря покровительству Вааста, Хуберт и Рене так и не смогли ко мне приблизиться после произошедшего на парковке, но сейчас его рядом не было, и теперь мне стоит позаботиться о себе самой. Смутные воспоминания с вечеринки все еще хранились в памяти под мглой наркотического и алкогольного опьянения, но образ близости Рене с зажатой в губах оливкой путали меня, внушая не обиду и злость, а скорее растерянность. Я не знала, как относиться к девушке, но если бы не она, то я могла бы быть изнасилованной. Ага, Коралина, а еще если бы не она, то ты вообще не попала бы в эту ситуацию. Проведя в этих безрадостных размышлениях шесть уроков, я уныло побрела в кабинет математики на пресловутое держурство, как внезапно кто-то схватил меня за запястье и оттянул в углубление альковы с посаженными в напольные горшки папоротниками. Совсем близко перед глазами замаячило лицо Фирмина, он не то чтобы был обеспокоен, скорее на его лице был слегка более живой спектр эмоций, чем обычно. Его брови были сведены, а голос серьезен: — Слушай сюда и не задавай вопросов. Скорее всего речь пойдет про посвящение, про «игру», но не напрямую. Рене будет копаться у тебя в голове, узнавать на что ты годишься, к чему готова, а к чему нет. Она будет искать слабости и твои скрытые страхи, то, чего ты боишься больше всего. Ваш разговор, как собеседование перед тестовым заданием. Исходя из твоих ответов, Рене решит, что ты будешь делать на посвящении и доложит свои наблюдения Сибилле. Если хочешь упростить себе жизнь, отвечай однозначно и не говори ничего конкретного. Я оглянулась на проходящую десятиклассницу и понизила голос: — Что если я передумала, Фирмин? Что если, я не хочу становиться игроком? — парень взглянул на меня, как на умалишенную, как будто я спросила ужасную глупость. — А это уже не ты решаешь. — А зачем Хуберту говорить с тобой? — Я же сказал не задавать вопросов. Нас просто поменяли местами, чтобы вы с Рене остались наедине. И да, если она будет спрашивать про ту ночь, не выдавай имена, как ты это сделала вчера. Одноклассник развернулся и, закинув сумку на плечо, длинными шагами направился в сторону парадной лестницы. Я стояла, словно круглая дура, рядом с этим папоротником и пыталась взять в себя в руки. Просто разговор. Просто проверка. У меня всегда неплохо получалось замыкаться, нужно сделать это еще раз, но теперь намеренно. Я завернула за угол коридора, ведущий на лестницу между третьим и четвертым этажом и увидела приближающуюся компанию Армана и его друзей, среди которых вышагивал Габриэль. Все мои нервы дрогнули и натянулись, словно струны, я отступила на два шага назад, чтобы скрыться за поворотом, как хриплый голос окликнул меня: — Эй, кошечка, а ну стой, — бледная от ужаса, я застыла прямо посреди опустевшего после занятий коридора, а миллион мыслей вихрем пронесся в моей голове. Арман знает, что я сдала имена? Ему уже сообщили, что его исключают? Помнит ли он, как я ударила его в промежность на вечеринке? Сделав пару рваных вдохов, я успокоила себя тем, что мы в школе, что мне ничего не грозит, пока я в ее стенах, и наблюдала, как Арман и его компания медленно приближаются ко мне. На лице парня застыло мерзкое, глумливое выражение, а ворот расстегнутой на две пуговицы рубашки оголял уродливый узор скелета змеи. Рядом с ним я заметила его верного спутника Габриэля с неизменной дурацкой кепкой, которую в помещении он пристегнул к длинному ремню сумки. — Я опаздываю на дежурство… — я прикусила язык. Наверное, мне не стоило говорить, что я задержусь после уроков, однако Арману, кажется, было интересно другое. — А мы тебя и не задерживаем, малышка. Просто хотел тебя поблагодарить. Я опешила и насторожилась одновременно, в непонимании переводя взгляд с одного лица на другое. Но улыбка парня была беззлобной, насколько это было вообще возможно на такой подлой и гнусной физиономии. — Ты спасла моего другана тогда, — Арман кивнул на Габриэля, — что я даже прощаю тебе твой слабенький удар. Габриэль лишь хмыкнул, но не без усилия кивнул, как бы нехотя соглашаясь: — Я перебухал чутка. Я помню, как ты перевернула меня на бок. Если бы не ты, я либо захлебнулся бы своей рвотой, либо сгорел бы заживо. А так проблевался, и когда уже мы выбрались с Армандино, то рассказал ему о том, что ты сделала. Парень с татуировкой сделал шаг вперед и остановился в полуметре от меня. Уголки его губ дрогнули, когда на моем лице отразился сдерживаемый порыв разорвать дистанцию: — Я и никто из моих ребят больше тебя не тронут. То, что произошло в комнате было ошибкой с моей стороны, и твой долг уплачен сполна. Я за своих братьев глотки рву, ты спасла одному из нас жизнь, и свое слово я сдержу. Только если все это останется между нами, детка. Надеюсь, мы поняли друг друга, — в качестве подтверждения своих слов, Арман протянул мне руку, и я заметила следы ожогов на узловатых мозолистых пальцах. Волна ужаса от осознания, что я натворила, и, как бы все могло обернуться, если бы я не назвала мистеру Реймонду имена, затопила мой разум. Я пожала ему руку, зная что сдала Армана и его друзей, и их отчисление лишь вопрос времени. Я в прострации поднималась по лестнице, и разговор с Рене уже казался ничтожным пустяком по сравнению с тем, что со мной будет, когда Арман узнает, что я предала его дважды. «Он пытался тебя изнасиловать, Коралина. Ничто не изменит этого факта. Они заслуживают наказания.», — твердил мне мой голос разума. Но что-то тонкое, трусливое и невероятно громкое перебивало его голос. Это был страх. И он очень настойчиво склонял меня к тому, чтобы я пришла к мистеру Реймонду, отозвала свои показания и взмолилась о том, чтобы их не исключали из лицея, иначе меня сотрут в порошок, и никто — ни Вааст, ни Реймонд, ни закон не смогут меня защитить. Эти парни существуют на каком-то ином уровне социальных взаимоотношений, словно ведомые стайным инстинктом, они зовут друг друга братьями, заключают какие-то пакты о неприкосновенности и «рвут глотки» друг за друга. Во вторник у нас не стояло уроков математики, и мистер Реймонд обычно оставлял ключи в учительской для дежурных класса, уходя в столовую. Я понадеялась, что Рене уже их забрала, и открыла дверь для предстоящей уборки. Если так подумать, зачем вообще учащимся элитного лицея убираться? Наши родители платят огромные деньги за обучение, что, несомненно, их хватало бы на ежедневный клининг кабинетов после каждой перемены. Видимо, в этом была какая-то профилактически-философская задумка, чтобы дети знали цену ручного труда, а может быть школа просто экономила на обслуживающем персонале. Я вошла кабинет, аккуратно прикрывая за собой дверь и морально готовясь к очередному непростому диалогу, полному неловкости и недосказанности. Рене сидела на парте и болтала стройными ногами, настукивая пальцами по поверхности стола одной ей ведомую мелодию. Услышав мои шаги, она обернулась, а я отметила, что в ее светло-ореховых раскосых глазах мелькнуло что-то теплое и тут же скрылось в тени густых черных ресниц. Прямые черные волосы убраны в высокий хвост, и, кажется, ее стрижка была теперь значительно короче. Если бы мы все еще были подругами, я бы обязательно сказала, что ей так очень идет. Вместо этого, я бросила короткое приветствие и прошла за кафедру, принявшись стирать губкой надписи на интерактивной доске. — Лучше помой полы, Коралина. Я больше подхожу для этого дела, — Рене, как ни в чем не бывало рассмеялась, и, спрыгнув с парты, подошла ко мне и забрала губку, в очередной раз напоминая, насколько длинны ее ноги. От нее пахло чем-то цитрусовым и летним, и я поспешила отойти от девушки, чтобы не попасть под ее непомерное обаяние, которое так сильно зацепило меня при нашей первой встрече. — Раз, два. Раз, два, — Рене зачем-то вслух вела веселый счет, уверенными взмахами стирая формулы с доски, — Вот и все. А у тебя как успехи, Кора? Я замерла с намоченной тряпкой в одной руке и шваброй в другой. Меня никто так не звал, кроме мамы. Смяв в кулак все свое внутреннее напряжение, я напомнила себе, что Рене — отличный манипулятор, который только и ждет, когда я дам трещину. А я не собираюсь давать ей поводов прощупывать меня и решила идти прямо в лоб. — Давай сразу к делу, Рене. Тебе еще отчитываться перед Сибиллой, а наша общая знакомая очень не любит ждать. Задавай свои вопросы, узнавай, что тебе там нужно для посвящения, и я пойду. Рене звонко рассмеялась, и ее смех, рассыпанный горохом, зазвенел в пустой аудитории. Внутри у меня поднялось негодование, но я скрыла его за бесстрастной миной. Рене ловко бросила губку в нишу у доски и локтями облокотилась на кафедру, подперев ладонью подбородок. — Боже, ну и лицо у тебя. Надо признать, та скромная тихоня Коралина, которую я встретила в первый день, нравилась мне больше. С другой стороны… В тебе появилось, что-то более темное и…сексуальное, чего я не замечала раньше. Поверь, у меня отличный нюх на такие штуки. Мои брови взметнулись против воли, что я позволила себе не слишком корректный вопрос: — Ты лесбиянка? — Да, — просто ответила девушка, а с ее губ не слезала заигрывающая улыбка, которая совершенно сбивала меня с толку. Она играет со мной? — Я даже представляла тебя пару раз в своих фантазиях, а благодаря совместному душу после физкультуры, в очень даже правдоподобных и пикантных деталях. — Рене, я не понимаю… — моя стратегия поведения стремительно сыпалась под этим непонятного происхождения давлением, я стала часто дышать, не зная, куда деть свои пылающие щеки. Но отрезвление пришло быстро: — Не надо делать вид, что между нами все, как раньше. Ты предала меня… Рене выпрямилась и обошла кафедру, грациозно, словно кошка, виляя бедрами и не отводя от меня взгляд: — Ой, брось, Коралина. Ты же не можешь винить адвоката в том, что он вытаскивает из тюрьмы преступников. Он просто делает свою работу. Как и я. — Адвокаты не решают судьбу обвиняемого, это делает судья, Рене. А ты не оставила мне выбора. — Тогда будем считать, что суд был проведен без присутствия обвиняемого в одностороннем порядке, — Рене подмигнула мне и начала двигать парты по одной линии, то и дело бросая на меня игривый взгляд. Я почему-то резко не захотела продолжать с ней диалог, который, как мне по началу казалось, мог бы пролить свет на ее мотивы. Но она совершенно не осознает, что сделала мне больно. Или более вероятно, ей просто все равно на чувства людей. Будто почувствовав мое угнетенное настроение, девушка продолжила глумиться: — К тому же, благодаря тем событиям, ты обрела потрясающе верного пса. Как же он смотрит на тебя, Коралина. Я даже ревную. Я со всей силы выжала тряпку в ведро, представляя, что это шея Рене, и мрачно улыбнулась: — О, мне кажется у нас что-то могло получиться с тобой, Рене. Мне всегда казалось, что я создана для отношений с девушками, как жаль, что ты все испортила. Лицо одноклассницы буквально на долю секунды подернулось тенью. Ее улыбка слегка дрогнула и снова расплылась до ушей, но я успела заметить это изменение, из чего сделала вывод, что сколько бы лжи не было в ее словах, то, что она говорила про свою ориентацию, было правдой. И для нее это действительно имело значение. — Зато Вы отлично смотритесь с Ваастом. Ему нравится, что ты не бреешь лобок? — Я…что?.. — О…Вы еще не трахались? — Рене продолжала в наглую таранить мой разум своим бесстыдством. — Причем тут… — Мне Сибилла рассказывала, что он очень хорош. Делает всякие умопомрачительные штуки пальцами и языком. Мужики зачастую думают, что их палка между ног вознесет девушку на вершину оргазма, но тебе повезло, Коралина. Вааст из этих, — Рене приложила тонкие пальцы галочкой ко рту и, высунув язык, принялась имитировать кунилингус. Затем, в очередной раз рассмеявшись, она махнула рукой и придвинула последнюю парту, завершив идеальный ряд. — Расслабься, все нормально. Я же просто дурачусь, а то раскраснелась вся, как рак. Мои щёки действительно пылали огнём смущения и ярости. Все опять пошло не по моему плану, но хотя бы девушка не стала задавать вопросов касаемо вечеринки. Поэтому в моих интересах было побыстрее домыть полы и стремительно убраться из класса. Остаток дежурства Рене ослабила хватку и вела какой-то не содержащий смысла монолог про учебу, свои волейбольные соревнования и жаловалась на Хуберта. Что на секунду, выпав из реальности, мне показалось, что все снова, как раньше. Как будто мы друзья, и всего того ужаса, который преследовал меня последние месяцы, не было. Я пребывала в странном смятении, спускаясь по лестнице, потерянная и дезориентированная, я не понимала, что все это значит и, чем может обернуться. Рене ускакала первой, сославшись на срочные дела, и поручила отнести мне ключ в учительскую. Возвращаясь оттуда, я на минуту остановилась у библиотеки, размышляя, не стоит ли мне поиграть в шахматы с мистером Диазом, но пришла к выводу, что я сейчас явно не в состоянии сфокусироваться на игре. Меня как будто высушили, опустошили до дна. Я ощущала себя слабой и уязвимой, неспособной противостоять чему-то большему. Казалось, что если случится что-то еще, малейший триггер, я сломаюсь, словно сухая ветка в пустынном карьере, и никогда не проросту вновь. И это что-то случилось. Зайдя домой, я около пары часов лежала и смотрела в побеленный потолок, собирая мысли воедино, блуждая на границах своего сознания, пытаясь понять, в какой момент я допустила фатальную ошибку. Легкая, еле заметная вибрация телефона принесла весть с незнакомого номера. Внутри что-то хрустнуло и надломилось.«Уважаемая, Коралина Леклерк! Спешим известить Вас о посвящении в секретное общество под названием «Incognita». Напоминаем, что в связи с необычными обстоятельствами Вашей вербовки, мы решили перестраховаться на случай, если Вы решите, что можете передумать. В нашем архиве находятся данные по выполнению задания №3492 Вивьен Бернар 26 ноября 2020 года под кодовым названием «БУМ!!!». Упомянутое лицо совершило звонок в правоохранительные органы и сообщило о минировании здания лицея де Грайф. Согласно УК Франции заведомо ложное сообщение об акте терроризма карается ограничением свободы до пяти лет и штрафом в размере дохода за этот период. Если Вы откажетесь от вступления в наше сообщество, эти архивные данные будут изъяты и опубликованы, а семья Бернаров будет задержана для дальнейшего судебного процесса. Теперь перейдем к заданию. Поскольку Ваш случай рассматривается в частном порядке, и изначально Вы были записаны в «не играющих». То нам придется аннулировать все задания, которые были связаны с Вами, в том числе и те, которые не были афишированы публично. Чтобы возместить потраченные убытки и усилия «играющих», будет справедливо назначить Вам посвящение в соответствующей форме. Задание: Лишиться девственности Срок: 14 дней Требуемые доказательства: освидетельствование у гинеколога. Уровень секретности: Ваш партнер не должен знать об этом Ваша «Incognita».»
Телефон выпал из дрожащих рук мне на грудь, выбивая последний воздух из легких. В голове было пусто, будто мой внутренний голос покинул меня, и все, что осталось — это непринужденный смех и компрометирующие вопросы Рене. Девушка так легко и бесстыдно вызнавала, был ли у меня половой акт, с присущим ей изяществом, под флёром шуток, она виртуозно заколачивала гвозди на крышке моего гроба.