Вечная пропасть

      День 3       — Ты сегодня прямо светишься, Коралина. Не осчастливишь меня причиной своего прекрасного настроения? — мадам Грото наполняла кружку горячим шоколадом из-под кофемашины, когда я зашла в кабинет школьного психолога.       Устроившись на кушетке, я не смогла сдержать глупой улыбки от воспоминания утра и удержалась от желания приложить ладони к покрасневшим щекам. Вааст прислал на мой домашний адрес целый букет миниатюрных кустовых розочек с растрогавшей меня запиской: «Я не знаю, какие цветы тебе нравятся, но когда я увидел эти — сразу подумал о тебе. Дикие, невинные и очень вкусно пахнут. В.»       Сегодня прием у мадам Крото был утренний, перед началом занятий, поэтому на сеанс было отведено всего полчаса. Весь вчерашний вечер я не могла сосредоточиться на домашнем задании, то и дело переписываясь с Ваастом. Суммарно наш диалог продлился часа три на всевозможные темы: детство, курьезные истории из жизни, путешествия, предпочтения в фильмах и музыке. Валяясь на своей кровати, я то и дело прятала лицо в подушку, когда парень флиртовал со мной, тонко и игриво. Мой парень. И впервые за долгое время, я спала без сновидений, крепко и безмятежно.       — Мой одноклассник, который мне нравился, предложил мне встречаться, — произнесла я, желая хоть с кем-то поделиться своей безграничной радостью. Мама вчера уснула прямо в офисной одежде на диване, что я лишь тихонько выключила свет и накрыла ее пледом, не успев сообщить радостные вести.       Мадам Грото тепло улыбнулась и отхлебнула горячего шоколада, что на ее лице отразилась вся сладость напитка, так четко, будто я сама сделала согревающий глоток.       — Я очень рада за тебя, Коралина. Это твои первые отношения?       Я кивнула, а женщина сделала пару пометок в своем блокноте.       — Первая влюбленность, первые отношения — это волшебно и прекрасно, но моя первостепенная задача, как школьного психолога, напомнить тебе, что учеба не должна отходить на последний план. Если по началу учителя простят тебе, круглой отличнице, витание в облаках и рассеянность, свойственную влюбленному подростку, то потом репутация перестанет на тебя работать.       — Я понимаю, мадам Крото. Для меня учеба все еще первостепенна, — я ожидала услышать нечто подобное и даже слегка разочаровалась, однако, женщина широко улыбнулась и произнесла, — Так, свои обязанности я выполнила, и мы оставим эту формальную и, к сожалению, обязательную часть позади. Расскажи, как тебе твой парень, что ты чувствуешь, когда видишь его?       — Он…он хорош собой. Мне нравится его чувство юмора и прямота. Еще он очень популярен среди девушек, и это пугает меня. Пугает, что у него было много отношений, а у меня ни одних. Пугает, что он может рассматривать меня, как трофей, и когда…если мы…переспим, то он сразу потеряет интерес, — я не ожидала, что буду, настолько прямолинейна с мадам Крото, но мне очень хотелось ей довериться и проговорить вслух то, что терзает мою душу, не дает расслабиться и наслаждаться этой сладкой тяжестью внизу живота, когда я думаю о Ваасте.       — Отношения, Коралина, особенно серьезные — это всегда риск. Наличие тесной эмоциональной связи необходимое условие для счастья, однако, оно неразрывно связано со страхом потерять любимого человека, страхом, что нам причинят боль. И эти сомнения абсолютно нормальны, до тех пор, пока они не мешают строить полноценные отношения.       — И что мне делать, мадам?       — Касаемо подростковой любви, хоть прозвучит и не слишком оптимистично, но она переменчива, стихийна и, как правило, неконтролируема. Не стоит задумываться над тем, сколько продлятся эти отношения, и в чем вообще их смысл. Живи и наслаждайся ими сейчас. Это не совет и не призыв к действию. Ответ ты должна найти внутри себя сама, я лишь могу тебя слегка направлять, — мадам Крото внимательно следила за моей реакцией и спросила, — Тебя беспокоит что-то еще?       Я тяжело вздохнула и с поддельным интересом принялась рассматривать вышитый на подушке узор, лишь бы не смотреть в глаза женщине передо мной:       — Да, мадам Крото. Мне очень неловко про это говорить, это касается…       — Секса? — психолог улыбнулась и отложила блокнот в сторону, что почему-то принесло мне облегчение, — Вы сейчас вступили в удивительный мир конфетно-букетного периода. За ним следует неизбежный этап эротического либидо, активная стадия пробуждения интереса к сексу и эротическим фантазиям.       Я не стала озвучивать, что мы скорее начали с последней ступени и движемся к чему-то более романтичному и нежному. Женщина продолжила, заметив, что мне нечего сказать на этот счет:       — На этом этапе, если у тебя, Коралина, здоровое отношение к сексу, абсолютно нормально делиться друг с другом фантазиями, заниматься петтингом и ласками, а затем перейти на финальный этап. Главное, чтобы половой акт был взаимным и добровольным. Хотеть этого — абсолютно нормально, как и не хотеть.       Я замялась, перебирая в голове свои собственные чувства вперемешку с реальными фактами, почему я так с этим спешу:       — Меня пугает, то как реагирует мое тело на то, что еще недавно казалось мне постыдным. Пугает, что…что хочу этого, так скоро.       — Этот парень торопит тебя? Может, манипулирует, провоцирует, домогается?       Я тут же замотала головой, жалея, что я вообще подняла эту тему.       — Тогда спешка ни к чему, Коралина. Если ты испытываешь сомнения, значит пока не готова. Должно хотеться так сильно, что не стыдно будет раздеться. Подготовленное эротическое либидо полностью отвечает за прелюдию и возбуждение, поверь, твое тело само даст сигнал и сделает все за тебя. Только это означает, что ты готова.       Так вот, что заставило мою ладонь лечь на пах Вааста и сжать его стояк — эротическое либидо. Спасибо, мадам Крото, что сняли с меня ответственность.       Время за разговором, как обычно, пролетело незаметно, и после него осталось какое-то послевкусие незаконченности. Я так и не разобралась, почему я так реагирую на Вааста, будто становлюсь очень пьяной и не контролирую свои конечности. Единственное, что я поняла из диалога — все происходящее, абсолютно нормально и мне не о чем переживать.       До начала урока математики оставалось около десяти минут, и пустая рекреация, с распахнутыми для проветривания окнами, стала уже привычным зрелищем — я одна из немногих приезжала в школу за полчаса до начала занятий. Когда я поднялась на четвертый этаж, то первое, что услышала — громкие женские крики за дверью с номером "202". Особенно эмоциональные возгласы вырывались из бессвязной истерики отдельными фразами:       — Сделайте что-нибудь… Вы не можете… Мой сын…       Я прижалась к стене и вслушивалась в приглушенный спор, если мистер Реймонд в нем и участвовал, то его голоса не было слышно. Через пять минут дверь кабинета распахнулась и с силой стукнулась об стену, а из проема выскочила раскрасневшаяся женщина средних лет в модном брючном костюме с ярко накрашенными губами. Она, не замечая никого вокруг, вихрем ринулась к лифту, рассыпая по пути листы бумаги, торчащие из кожаного переплета папки в ее руках.       Я увидела классного руководителя за своим столом. Затем он встал и прошел к выходу, чтобы закрыть за дамочкой дверь. Мистер Реймонд остановился, увидев меня, и коротко кивнул:       — Доброе утро, Коралина. К сожалению, не для всех.       — Кто это был, сэр?       — Это мать Армана, — учитель будто хотел выйти за пределы класса, но так и застыл на пороге между кабинетом и рекреацией. Его лицо, на первый взгляд, не выражало ничего, но если приглядеться в тьме глаз крылось яростное ликование, которое так и твердило "Я же говорил, я же обещал."       Но вместо облегчения, я испытала неподвластный мне страх, что приподнятое настроение слегка омрачилось. Сказать мне было нечего, и я лишь коротко кивнула.       — Можешь подождать урока внутри, здесь холодно, — мистер Реймонд посмотрел в сторону распахнутых окон с взметающимися от ветра шторами, а я отметила, что на улице не настолько низкая температура, чтобы приглашать меня в пустую аудиторию.       В любом случае ждать занятия приятнее, сидя за столом, поэтому я приняла его предложение и заняла свое место за последней партой. Мои мысли невольно вернулись к Ваасту, и я взяла айфон, отправляя ему сообщение и краем глаза замечая, что мистер Реймонд оставил дверь открытой.       «Благодарю за цветы, они замечательные. Хотела спросить, не против, если я и дальше буду сидеть с Фирмином?»       Буквально спустя пару секунд пришел ответ, а мои губы расползлись в невольной улыбке от сработавшей провокации.       «Коралина, теперь тебе достаточно просто сказать, что ты очень хочешь меня увидеть. И да, я опоздаю минут на пять.»       «Есть хоть какие-то встречи, на которые ты не опаздываешь, Вааст?»       «Да, с тобой.»       «Тогда назначаю тебе встречи в 9:00 утра каждый будний день в лицее Де Грайф.»       «Твое представление о свиданиях ужасно, полторашка.»       Я ощутила сразу две вещи — я улыбаюсь, словно влюбленная дура, и на меня кто-то пристально смотрит. Подняв глаза, я столкнулась взглядом с мистером Реймондом, отчего мне захотелось отложить телефон, будто сейчас самый разгар контрольной работы. Учитель даже не попытался отвести взгляд или сделать вид, будто не он только что внимательно рассматривал мое лицо. Реймонд лишь медленно покрутил в длинных пальцах ручку и снова склонился над классным журналом.       Затем мужчина, не поднимая головы, произнес, как бы между прочим, будто возобновил прерванный до этого диалог:       — Я подумал о наших индивидуальных занятиях, и решил, что Марианне не стоит об этом знать. Это даст ей лишний повод беспокоиться и накручивать себя, а волноваться тут незачем. Я сообщу, что буду тренировать тебя к турниру, остальное не имеет значения.       Во фразе учителя прозвучало сразу несколько странных формулировок, отчего в животе появилось непрошеное чувство вины. Перед мамой, перед собой, и теперь еще Ваастом. Моему парню не понравится идея частных уроков, но отказаться от них я не была готова.       — Хорошо, тогда понедельник в 16:00? Вы назовете мне адрес?       — Я подвезу тебя после занятий.       Я прикусила губу, а сердце забилось чаще от воспоминаний той интимности, которая всегда витала в салоне его автомобиля. Что же будет, когда я ступлю на порог его дома? Места, где он засыпает и просыпается, где завтракает и проводит время вне учебы. Это казалось мне чем-то очень личным и сокровенным, а стойкое ощущение, что когда я попаду в закулисье его жизни, то стану ближе, не давало покоя. Хотела ли я с ним сблизиться теперь?       Время в тишине, нарушаемой скрипом перьевой ручки мистера Реймонда, пролетело незаметно. Класс наполнился учениками, трель звонка заставила учащихся выпрямить спины, а классного руководителя встать из-за стола и начать писать тему на интерактивной доске.       Как и в первые дни, девушки, затаив дыхание, с жадностью наблюдали за его широкой спиной и привлекательным задом, а я чувствовала что-то иное. Не такое поверхностное и, определенно, тревожное.       Вааст, как и обещал, опоздал на пять минут, входя в класс, словно император на собственное торжество. Никто не удивился его появлению, видимо, задержки одноклассника успели войти список привычных и обыденных вещей. А вот что действительно поразило учеников, так это тон мистера Реймонда, не терпящий возражений:       — Ты опоздал, Лоран. У тебя есть сорок минут, чтобы написать объяснительную и занести ее ко мне в любой перерыв. Иди погуляй где-нибудь.       Вааст остановился у нашей парты, с недоумением подняв брови, а я переводила взгляд с его нахмуренного лица на ледяную маску учителя, и обратно.       — Вы даже не успели записать тему, месье, — как-то настороженно произнес парень.       — Мне позвонить твоему отцу? — скулы Вааста дрогнули, и он, молча развернувшись, покинул кабинет.       Двадцать минут урока я сидела, словно на отравленных иглах, и раздумывала, что сподвигло учителя не закрывать глаза на типичное поведение одноклассника. Беззвучное уведомление на циферблате айфона воздвигло мое напряжение в пики: «Попросись в туалет. Я на третьем этаже. Это срочно.»       Я всегда сидела до конца урока, обычно справляя свою нужду до занятий, поэтому моя дрогнувшая в воздухе рука казалась крайне неубедительной для мистера Реймонда, но так или иначе, причин меня не отпускать у него не было. Перепрыгивая через ступеньку, я выбежала в прохладную рекреацию третьего этажа с легким металлическим привкусом реагентов из кабинета химии, и, увидев, улыбающегося Вааста, ощутила смешанный коктейль чувств из злости и облегчения.       Из закрытых дверей кабинетов разносились приглушенные голоса учителей, ведущих урок, а тишина в холле позволяла услышать, как тикают стрелки на большом минималистичном циферблате на стене. Поэтому я понизила голос и зашипела:       — Я перепугалась Вааст, а ты стоишь и лыбишься, как дурак.       Одноклассник лишь ухмыльнулся, и я только сейчас отметила, что он выглядит иначе. Белая выглаженная рубашка с закатанными рукавами открывала волнующий вид на рельеф мышц на руках, а идеально сидящие школьные брюки стянуты на бедрах черным кожаным ремнем. Лишь неизменные «Вансы» оставили якорь спокойствия, что парень передо мной — все тот же Вааст.       — Так ты хотела отблагодарить меня за цветы? — я слегка успокоилась и снова смутилась, вспомнив, что мы теперь в отношениях, и между нами теперь все иначе, чем было раньше.       — Это не могло подождать двадцати минут до конца урока? — пробормотала я, избегая его лукавого взгляда.       — Нет. Я почувствовал острое и нестерпимое желание увидеть тебя, полторашка, — я вспыхнула от низких ноток в его голосе и против воли посмотрела снизу вверх на стоящего передо мной парня, не понимая говорит он серьезно или шутит.       — Получается, увидел. Теперь могу идти? — спросила я, ожидая услышать отказ, желая его услышать. Вааст сделал шаг ко мне и обвил рукой талию, отчего я яростно принялась озираться по сторонам, вдруг кому-то приспичит пойти в туалет.       — Не отпущу тебя, пока не получу свою благодарность за цветы.       — Спасибо, очень красивые, — на вдохе прошептала я, через блузку ощущая тепло его руки на моей пояснице.       — Не такую, — тоже прошептал Вааст, но наклонившись к моему уху, а от его дыхания внизу живота потеплело и как-то сладко тянуло.       Я вывернулась из его объятий, встала на цыпочки и, быстро примкнув губами к его щеке, покрытой легкой щетиной, тут же разорвала дистанцию. Вааст обиженно прищурился и спросил:       — Тебя настолько не впечатлили цветы? Я начинала злиться, но не на парня и его дурацкие уговоры, а на свою непреклонную стеснительность. Я сама хотела его поцеловать, и более того, я уже целовалась с ним, но все разы, Вааст сам делал первый шаг, а мне только и оставалось, что таять в его объятиях. Будто невидимая преграда мешает мне преодолеть этот мизерный сантиметр и сделать это первой.       Внезапно в конце рекреации открылась дверь, впуская в холл монотонный голос учителя химии. Был это ученик или сам преподаватель, узнавать не хотелось, и я метнулась к лестнице под тихий смех Вааста:       — Мы еще к этому вернемся, полторашка.       Остаток урока математики я сидела, то и дело дрыгая ногой под партой в каком-то бешенном темпе. Последний раз подобные тики со мной случались еще в начальной школе, когда мне приходилось отвечать перед классом, но сейчас это было похоже на нервное нетерпение. Предвкушение. Ожидание. И вылетев из кабинета со звонком, я осознала, что забыла сдать тетрадь с домашним заданием. Пришлось возвращаться и под пристальным взглядом мистера Реймонда, неловко класть ее в стопку поверх всех остальных.       — Есть ли что-то, что мне, как учителю, нужно знать, мисс Леклерк?       — Как учителю, нет, месье, — коротко ответила я и покинула в спешке кабинет.       Почему-то мне хотелось дистанцироваться от этого мужчины. Потому что у меня появился парень? Или потому что я стыжусь своих мыслей будучи в отношениях с Ваастом? Похоже, мне потребуется ни один сеанс с психологом, чтобы разобраться в этой непростой ситуации.       Вааста я нашла в незнакомой мне компании из параллели у раздевалок, он стоял ко мне спиной и смеялся. Его вьющиеся волосы невозможно было с кем-то перепутать, и я вспомнила, насколько они мягкие на ощупь. Меня посетила очередная сладкая тяжесть в животе, которую в книге описали бы бабочками, но вряд ли порхающие насекомые с крыльями могли охарактеризовать это волнующее чувство легкости и волнения.       Я застыла в паре метров от них, не решаясь приблизиться к ребятам и заметив в числе парней ту самую девушку Фаби, с которой мы пересекались два раза при не самых приятных обстоятельствах. Ее высокий голос было слышно даже за десять метров, что разделяли нас.       Она как-то мерзко и пискляво протягивала гласные, видимо, полагая, что это мило:       — Ва-аст, ты давно не писал мне, опять пропадаешь на своих боях? — меня кольнула обида, что она в курсе его заработка, хотя только дурак не спросит, откуда у парня ссадины и синяки по всему телу. Особенно, если она видела его голым. Он видел ее голой. Совершенно новое и неприятное чувство примешалось к прекрасному, и мне захотелось выгнать его из своей башки, выставить за пределы сознания. Но голос ревности был сильнее, громче и весомее: «Он ее трахал, он ее хотел, он касался ее.»       — Кажется, я уже ответил тебе, что все кончено, — я не видела его лица, зато прекрасно различила на лице девушки обиду, которую она даже не пыталась скрыть.       — Ты всегда так говоришь, а потом возвращаешься, — какой-то парень из компании закатил глаза и попытался одернуть Фаби, но девушка уже вцепилась в Вааста мертвой хваткой, — это все та мышь? До меня дошли слухи, как она пыталась надеть резинку на член. Жалкое зрелище. Зачем тебе это бревно?       Я спряталась за толстую колонну, и пара учеников, идущих в столовую, оглянулись на меня, трусливую, слабую и уязвленную. Я должна лишиться девственности уже меньше чем через две недели, а я даже не могу поцеловать своего парня в губы без его инициативы. Под веками мелькали отвратительные картинки, как Вааст ублажает Сибиллу языком, как Вааст держит Фаби за бедра в библиотеке, впечатывыя ее лопатки в книжные стеллажи, и множество еще других лиц, которые знали, как сделать ему приятно, которые умели делать это. А что есть у меня? Только желание?       Будь я не такой жалкой, то вышла бы из своего укрытия, подошла бы к своему законному молодому человеку и поцеловала бы его прям на глазах у этой стервы. Но я не была такой смелой, не такой раскрепощённой, и что самое обидное — я искренне верила, что Фаби права.       От гнетущих мыслей я даже не услышала, что Вааст ответил своей назойливой бывшей пассии, или кем она ему там приходится. Взяв куртку в гардеробе, я вылетела на улицу, чтобы успокоить мысли и унять дрожь в теле, которая пронзала меня изнутри, ревность и обида жгла огнем, и я была не готова к таким сильным и негативным эмоциям.       Нагрудный карман настойчиво завибрировал, что мне даже не нужно было смотреть на экран, чтобы узнать, кто звонит. Мне хотелось услышать голос Вааста и, вдохнув в легкие побольше воздуха, я сняла трубку, услышав заботливое:       — Полторашка моя, где тебя найти?       — Я сейчас… — мой голос предательски дрогнул, хрустнул, словно сухая ветка под подошвой ботинка, а на глаза накатили слезы жгучей волной, что я перестала видеть плывущую парковку с редкими учениками, которые вышли покурить.       Вааст изменился и уже требовательно и серьезно переспросил:       — Коралина, ты где?       — На заднем дворе…       В трубке послышались гудки, а я с силой вжала подушечки пальцев в веки, будто выжигая непрошенные слезы и ком в горле. Мы встречаемся только второй день, а я уже истерю и причиняю неудобства. Что стоило мне просто подойти к Ваасту и встать рядом, улыбаясь, как ни в чем не бывало? Я знала. И боялась это признать.       Страх, что Вааст стыдится меня. Страх, что он заслуживает большего, и все это понимают. Страх, что он не защитит меня перед Фаби или того хуже, поставит в унизительное положение.       Когда я ощутила запах лаванды, окутавший меня, то новая волна слез обожгла глаза, и мне пришлось крепче сжать губы, чтобы не расплакаться перед парнем. Вааст молча шагнул ко мне и обнял, не обращая внимания ни учеников, которые бросали на нашу парочку косые взгляды. Я заметила, что он был в одной рубашке, видимо, действительно спешил ко мне.       — Ты чего, дурында? Тебя кто-то обидел?       Я быстро помотала головой и ответила:       — Нет, просто… просто, — я не знала, с чего начать и как признаться в причине своих слез, — Это место не самое подходящее для этого диалога.       Вааст погладил меня по голове, а я лишь уткнулась в его крепкую грудь лицом, радуясь, что не ношу макияж и не испачкаю его белоснежную рубашку тушью и тональником.       — А, по-моему, это место уже «наше», и оно отлично подходит для откровений.       — Все уже хорошо, правда. Просто столько всего навалилось в последнее время, что я дала волю эмоциям, — Вааст отстранился, а я возненавидела себя, что не могу сказать правду. По крайней мере, не сейчас.       — Как скажешь. Надеюсь, это не твоя хитрая уловка, чтобы не возвращаться к нашему сегодняшнему диалогу, — я улыбнулась, а внутри что-то померкло. Просто поцелуй его. Он признался тебе в любви, он хочет тебя, он не откажет тебе, Коралина. Но знакомый голос прервал мои жалкие попытки, а поджилки затряслись от гнева:       — Любо-дорого смотреть на Вас, ребята, — по асфальтовой дорожке к нам приближалась Рене, сложив руки на груди и улыбаясь во все тридцать два.       — Чего тебе надо, ищейка? — Вааст выступил вперед, но Рене ловко обошла его слева, обращаясь ко мне.       — Кажется, нам есть, что обсудить, Кора.       — Не зови меня так, Рене, — слезы тут же высохли на ветру, оставив колкое жжение в глазах. Я могла расплакаться перед Ваастом, но ей я больше не покажу ни грамма своей слабости. Девушка лишь отмахнулась и вклинилась между нами, обнимая за плечи, а я заметила, что несмотря на солидный рост одноклассника, она была чуть ниже его, всего на пару сантиметров.       Парень буравил Рене взглядом, видимо, раздумывая, стоит ли устраивать скандал на глазах присутствующих на парковке учеников, но девушка одарила его хладнокровной улыбкой и произнесла:       — Не бойся, не уведу я твою малышку. Просто ты слишком дубоголовый, чтобы понять, что ее беспокоит. Мы просто поговорим, между нами, девочками.       В очередной раз доказывая свою проницательность, Рене уже хотела отвести меня в сторону, как Вааст бросил:       — Разговаривайте так, чтобы я Вас видел, — моя бывшая подруга закатила глаза.       — Ты когда успел стать таким занудой?       — Все хорошо, Вааст, я тебе напишу, — слова вырвались сами собой, а сердце сжалось, когда парень развернулся и скрылся между припаркованными машинами, громко хлопнув дверью, что со стеклянного козырька лицея слетели опавшие листья.       Рене молчала пару секунд и спросила, убирая руку с моих плеч:       — Пройдемся?       — Урок начнется через десять минут.       — Брось, Коралина, у тебя есть проблемы покруче, чем пропуск никому не нужной физики.       Этот предмет был действительно не таким важным, более того, по данной дисциплине у меня никогда не было проблем, и я уже забежала вперед на три параграфа от текущей темы, но, видимо, заметив мои колебания, одноклассница добавила:       — Сибилла отметит твое присутствие.       Я никогда не пропускала уроки, даже когда весь класс устраивал массовый прогул занятия в предыдущих школах, я была той самой ненавистной девочкой, которая оставалась в классе и выдерживала тяжелый взгляд учителя. Он благодарил меня за посещение и отпускал с урока, давая поручение передать всем остальным домашнее задание. За это меня и ненавидели, но я была слишком глупа, чтобы понять, насколько это важный процесс в построении отношений с коллективом, и слишком горда, чтобы проводить время, словно изгой, с людьми, которые меня унижают. Все бывает в первый раз.       — Хорошо. Как ты узнала?       Рене поняла мой абстрактный вопрос, и мы медленно двинулись прочь от лицея в сторону студенческого парка, где еще совсем недавно я плакала, склонившись над письмом Вивьен.       — Я выходила из спорт-зала, когда услышала тот диалог между Фаби и Ваастом, а потом увидела, как ты стремительно бежишь в гардероб. Не нужно быть гением, чтобы сложить два и два.       Я подняла голову, набирая в легкие свежесть влажной после ночного дождя листвы, а на сером осеннем небе выделялись яркие пятна кистей вянущей рябины. Шаги Рене глухо стучали по каменной кладке тропы, сливаясь с моим прерывистым дыханием в тоскливый ритм.       — Я думала мы подружимся, я правда верила в это, впервые за все десять лет, кто-то оказался так добр и участлив ко мне.       Зачем я снова завела этот диалог? Но Рене не улыбалась как тогда, на дежурстве, ее ореховые глаза смотрели вперед серьезно, а мех на капюшоне длинной парки щекотал высокие скулы.       — Все поменялось, Коралина. Теперь мы в одной лодке, больше не будет проверок и уловок.       — Да, я помню, адвокаты, подсудимые, — сухо припомнила я, пряча замерзшие руки в карманы куртки.       — Я и не рассчитываю, что ты простишь меня. Но ты хотя бы могла попытаться понять…       — Понять что? Ты вытерла о мою спину ноги, Рене, и теперь просишь подставить ее снова?       Моя злость переросла в какое-то тупое бессилие в попытках объяснить девушке, как тяжело мне далось ее предательство.       — Вааст тоже использовал тебя, а сейчас вы встречаетесь по-настоящему, и не спрашивай меня, откуда я это знаю. Это видно невооруженным глазом для всех, кто смотрит чуть дальше носа.       Я остановилась у покрытой росой скамейки с оставленным кем-то стаканчиком из-под кофе и повысила голос:       — Тогда открой глаза еще пошире, и осознай, что Вааст никогда не скрывал своих намерений и не врал мне.       Рене лишь усмехнулась:       — Не могу, Коралина, у меня азиатские корни, — она попыталась распахнуть свои раскосые глаза, что вызвало у меня невольную улыбку, но спустя секунду снова стала серьезной, — Вааст тоже не ангел, и у него есть свои секреты.       — У всех они есть, Рене, но адекватные люди не превращают их в ножи и ранят ими окружающих людей.       — Скоро ты осознаешь, что без этого существовать в лицее Де Грайф невозможно, поймешь, как устроена "игра" и для чего она нужна. Тогда ты скажешь мне спасибо, что я подготовила тебя к более важным урокам, чем география или физика. Это школа жизни, Коралина.       Я поджала губы, обдумывая слова девушки. Отрицать, что я поменялась за такой короткий срок, было сложно, и эти изменения точно не шли мне на пользу.       — Задание для посвящения твоих рук дело?       — В том числе, — коротко ответила Рене, — и да, насчет этого, как у тебя успехи? Вааст не должен быть в курсе твоего плана.       — Я с ним не поэтому, — это было правдой, по крайней мере мне хотелось в это верить.       — О, а ты жестока. Не хочу это признавать, но я впервые ошиблась в ком-то.       — Ты сделала вывод обо мне за один день, неудивительно.       Рене снова двинулась по аллее, а порыв ветра разметал ее челку со лба:       — А я и не про тебя, Коралина. На самом деле, мне не хотелось записывать тебя в «играющих», по тебе сразу видно, что свою школу жизни ты уже сдала на «пять». Надеялась, что ты будешь держаться от всего этого подальше и спокойно доучишься последний год.       — Очень мило с твоей стороны, но напомню, что это ты втянула меня в игру с лишением девственности за штуку зеленых.       Рене бросила на меня обиженный взгляд и снова уставилась вдаль, где алели кроны деревьев, расступаясь перед нами золотой аркой.       — Я не врала, когда сказала, что это не я растрезвонила всем, что ты девственница. Нас действительно кто-то подслушал в душевых, а за любую информацию, которая может помочь админам придумать задания, тоже дают деньги.       Этого я не знала, но слепо верить Рене не хотелось:       — Тогда в ком ты ошиблась?       — В нашем общем знакомом, — девушка улыбнулась чему-то своему и произнесла, — У Вааста были лишь одни серьезные отношения, по крайней мере так казалось всем окружающим, пока его не бросили, словно бездомного пса.       — С…с Сибиллой? — я внутренне задрожала, и холод был не причем, чтобы успокоиться мне пришлось сжать кулаки, скрытые в карманах куртки.       — Нет, с ней была лишь мимолетная страсть, разбившаяся в прах от двух непростых характеров. До тебя, Вааст лишь одну называл своей девушкой. Это случилось в начале десятого класса и продлилось всего пару месяцев. Он всегда вел разгульный образ жизни и прослыл бабником и ловеласом, но та чертовка умела в себя влюблять, окончательно и бесповоротно. О, я же тебе уже рассказывала о ней, — мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, а крайне скверное предчувствие сомкнуло ледяные когти на горле, — это та самая Камиль, которая потом мутила с Реймондом.       Нет. Нет. Нет. Только не это, но Рене либо не замечала моей реакции, либо не хотела замечать, продолжая рассказ:       — Неприятная там вышла история. Вааст только остепенился, держал ее за руку и ловил каждое ее слово, а потом — бац! — его такого верного и любящего променяли на секс-идола, учителя математики. Камиль тогда была в одиннадцатом, и Вааст рассказывал мне, что бросит школу и пойдет работать, чтобы обеспечивать все ее бесконечные запросы. А аппетиты у Камиль были бешенные. Оно и неудивительно, раз она замахнулась на самого Реймонда. После этого парень слетел с катушек и начал яростно и бесконтрольно заполнять пустоту…       Я не знала, как остановить падение внутри, как будто все мои устои, принципы и порядок вещей в голове рушился, со стремительной скоростью падал в бездну, разверзшуюся в самом центре грудной клетки. Когда я осознала, что уже как несколько секунд стою на месте, а Рене оторвалась на пару метров впереди, девушка обеспокоенно спросила:       — Что с тобой, Коралина? Это же в прошлом…       Голос Рене ушел на задний план, отдаваясь глухим эхом под толщей моей паники и ужаса. Ниточки догадок рвались, соединяясь вновь, перестраиваясь, и мне не за что было ухватиться. ”Умела в себя влюблять, окончательно и бесповоротно.» Та девушка у стола учителя в кабинете со светлыми волосами. Ее фраза «Мы еще не закончили». Влюбленный в меня Вааст. Мое притяжение к мистеру Реймонду. История повторяется. Снова.       Рене подбежала ко мне и схватила за плечи, с силой встряхивая подрагивающее тело:       — Але, Коралина, прием?       Я подняла отчаянный взгляд на одноклассницу и прошептала онемевшими губами:       — Скажи, Рене, мы похожи?       Бывшая подруга была сбита с толку вопросом, но задумалась, внимательно рассматривая побледневшее лицо:       — Вообще-то да… Но только внешне… Погоди, ты думаешь, что?..       Ей не нужно было заканчивать предложение, чтобы боль раскаленным штырем пронзила мою грудь, а невидимые когти вспороли горло, лишая меня воздуха на бесконечные несколько секунд.       Я — не какая-то особенная девушка, ради которой достанут звезду с неба и скуют из нее корону. Я — лишь утешение, недостающая деталь, чтобы заполнить пустоту, восполнить утрату. «Никогда никого так не желал». Лжец.