Вечная пропасть

      Лицо Марианны расплылось в улыбке, и она вскочила, засуетилась отодвигая третий стул и гремя посудой. На плите я заметила фирменное сырное месиво, которым, видимо, она угощала учителя, судя по двум пустым тарелкам в раковине.       — Кора, милая, присаживайся, у нас гости.       Мне захотелось сбежать обратно в уютное авто Вааста с глухо шумящим двигателем, чем провести хотя бы еще секунду в компании учителя математики и мамы. Но я устала убегать, отмалчиваться и стесняться обычной жизни подростка, которая, хоть и отдаленно, стала наконец-то походить на нее. Поэтому я поздоровалась с мистером Реймондом, заправила волосы за уши и присела на предложенный стул.       В крошечном пространстве кухни было слишком мало места для нас троих, словно сельдь в тесной бочке, мы расселись за крохотным столом, что длинные колени Реймонда касались моих, а его взгляд снова вернулся к моему лицу. Что бы он не пытался там найти, я не поддамся на это снова.       Марианна поставила передо мной тарелку «мак-н-чиз» и кружку горячего чая, а затем, со скрипом отодвинув стул, примостилась напротив своего возлюбленного, подперев голову рукой и улыбаясь:       — Я уж подумала, что тебя сегодня стоит не ждать.       Аппетита не было, и я поелозила вилкой, наблюдая как тонкая нить сыра тянется от столового прибора к тарелке. «А может надеялась, что меня не стоит сегодня ждать?».       Мистер Реймонд, как ни в чем не бывало, отпил зеленый чай и вернул чашку обратно на блюдце, а в моей голове закопошились просящиеся наружу вопросы. Что за поздний визит? Планирует ли он остаться? Они ждали меня? Но я лишь пожала плечами и произнесла:       — Завтра в школу, но если надо, могу уйти.       Марианна, кажется, не поняла намека, или сделала вид, что не поняла, и рассмеялась:       — Ты же знаешь, я не против ночевок, главное, чтобы все было по обоюдному желанию и безопасно.       Я кинула предостерегающий взгляд на маму и отложила вилку, порываясь встать и скрыться в своей комнате, но лишь интерес, что ответит Реймонд пригвоздил меня к неудобной табуретке.       Учитель покачал головой, а от услышанного у меня чуть не отвисла челюсть:       — Вообще-то, Марианна, Коралине сейчас стоит сфокусироваться на учебе, к тому же, на носу шахматный турнир. Я бы так просто не потворствовал ее поздним прогулкам и тем более ночевкам.       — Не будь занудой, Алекс. Это ее первый парень, когда, если не сейчас, с головой окунаться во все прелести, что дает юность.       Я с немым ужасом наблюдала за их перепалкой, не веря в происходящее, то и дело глядя на беззаботное лицо матери и строгий профиль Реймонда. Учитель откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, высокомерно качая головой:       — Боюсь, тут еще стоит отметить, что Коралина связалась с парнем, оказывающим на нее не самое положительное влияние. Она говорила, что у Вааста полно приводов в полицейский участок? Или что он участвует в подпольных боях? Или что список его пассий перевешивает не один десяток? Или что он основал…       — Хватит! — тарелка громко звякнула, а я с опозданием поняла, что это из-за моего кулака с размаху опустившегося на стол. До краев наполненная чаем кружка плеснула напитком на светлую скатерть. Мама явно с трудом переваривала услышанное, а мой резкий выпад окончательно ввел ее в ступор, что она лишь хлопала округлившимися глазами.       — Кора… Как ты смеешь повышать голос на…       Я резко встала, мои руки бились крупной дрожью, щеки пылали от гнева, но голос остался ровным:       — Мне тоже, что есть рассказать о вас маме.       Реймонд холодно улыбнулся, а взгляд потяжелел и не сулил ничего хорошего, но уже было поздно останавливаться, и я обратилась к Марианне:       — Ты знала, что твой… — я перебрала в голове несколько вариантов, — возлюбленный встречался со школьницей еще год назад?       Я игнорировала темный взгляд учителя на своей щеке и буравила глазами растерявшуюся мать, ища признаки ошеломления на ее лице, но женщина внезапно тяжело вздохнула и отодвинула кружку:       — Алекс рассказал мне об этом еще на втором или третьем свидании, — она была непривычно серьезна, а я моргнула, не веря услышанному. Я быстро глянула на бесстрастное лицо мистера Реймонда и на секунду увидела мрачное удовлетворение. Шах.       — А то, что мой учитель перепутал меня с тобой, когда оставался на ночь?       Я не могла повернуть назад, мне нужно было хоть что-то, что собьет спесь с этого хищного и одновременно притягательного лица. Марианна потемнела, а ее по-детски миловидное лицо стало еще более суровым:       — И это я знала, Коралина.       ...И мат. Я обескураженно моргнула, потому что мама никогда не звала меня полным именем, а воздух в комнате накалился от напряжения и закипел, как бурлящий кипяток в чайнике еще пару минут назад. Не в силах взглянуть на лицо учителя, я сосредоточилась на бьющейся жилке на шее мамы, ощущая себя униженной и разбитой, а слова Марианны окончательно прибили меня к земле. На ноги будто прицепили сто килограммовые гири, и я тяжело плюхнулась обратно на табурет:       — А вот то, что я действительно не знала, так это что моя дочь встречается с… с… — голос мамы звенел в ушах, что хотелось зажмуриться и оказаться подальше отсюда, пока она подбирала подходящее под описание Вааста слово, — с… уголовником.       Я вздрогнула, а затем откуда-то приглушенно донеслись совсем уничижительные слова, которых я ни разу не слышала от родителей:       — Ты наказана. Домашний арест до окончания турнира. В школу, шахматную секцию и обратно. И я попрошу Алекса проследить за этим.       Я смотрела на сжатые кулаки сквозь непрошенную пелену слез, медленно встала из-за стола и вышла из кухни, напоследок увидев, как учитель накрывает ладонью пальцы Марианны.

День 6 Понедельник

      Вот я и вернулась к тому, с чего начинала. Усталость, выгорание, ненависть, отчаяние. К этому еще добавились испорченные отношения с мамой и собственным классным руководителем. Я проплакала полночи, слушая, как взрослые еще час негромко разговаривали на кухне, а их речь из-за стены доносилось до меня осуждающим гулом. Затем хлопнула входная дверь, я затаила дыхание, но Марианна так и не зашла в мою комнату, а я еще сильнее сжалась калачиком на кровати.       Утешительные объятия Вааста, единственное место, где мне сейчас хотелось оказаться.       Я не знала почему, но в школу я собиралась поспешно, кидая тетради и письменные принадлежности в рюкзак и не желая столкнуться с мамой в сборах на работу. Страх, что Вааст сегодня не придет в учебное заведение и оставит меня одну, сжал сердце тисками, и я порывалась написать ему, чтобы он и не думал прогуливать, но отложила телефон, сочтя себя жалкой.       Приехала я в лицей аж за тридцать минут до начала занятий и прислонилась к холодной стене рекреации, прокручивая в голове вчерашний день. Зачем учителю понадобилось озвучивать все эти гадости при маме, чего он добивался этим, зачем я поддалась на провокацию, когда он успел рассказать о том, что мы собирались сохранить в секрете от Марианны? Реймонд безупречно разыграл эту партию и одержал надо мной верх. Снова.       Я хотела быть сильной, но внутренний стержень надломился. Я съехала вниз по стене, и, спрятав лицо в коленях, задрожала. Глаза щипало от накативших слез, а в горле встал ком. Что мне делать? Отменить сегодняшнее индивидуальное занятие, отказаться от шахматного турнира? Как я посмотрю в глаза учителю после диалога на кухне, а урок математики, как назло шел первым номером в расписании понедельника. Пустая рекреация ответила тишиной на мои многочисленные вопросы, и я приглушенно всхлипнула. Да, Коралина, поплачь. Это решит все твои проблемы.       Может, к черту это все? Чертовы шахматы, чертов лицей, чертову «Инкогниту» с их играми, и Александра Реймонда туда же.       Перед глазами всплыла улыбка Вааста, его нежные касания, его объятия и успокаивающие слова. Но вместо утешения от мыслей о нем, хрупкое самообладание дало трещину, и я почти что заплакала, давясь от нехватки воздуха в легких, как внезапно услышала знакомый голос:       — Коралина?.. Ты чего…       Я подняла голову и увидела Рене, в руках она держала какой-то листок, а в другой — спортивную сумку. Я тут же поднялась на ноги, опираясь на стену, и криво улыбнулась:       — Ты сегодня рано… — голос надломился, а бывшая подруга явно не знала, как реагировать, неуверенно подходя ближе.       — Да… Хотела занести Реймонду записку, что сегодня у меня освобождение от уроков из-за волейбольных соревнований. Ты…ты плакала?       Рене подошла совсем близко и встала рядом, прислонившись спиной к стене и бросая сумку на пол:       — Ты можешь рассказать мне…       Я скривилась, пряча взгляд от изучающих глаз девушки:       — Чтоб ты потом и из этого извлекла свою выгоду?       Рене невесело усмехнулась и пнула носком кроссовка блестящий от моющих средств линолеум:       — Я уже говорила, мы теперь в одной лодке, больше никаких уловок и проверок.       — Это долгая история, — отмахнулась я и устало потерла переносицу.       — Ну, похоже, что Реймонда еще нет, а я никуда не спешу.       «К черту», — подумала я. Терять и так мне было нечего, и я поведала ей обо всем, что предшествовало вчерашним событиям. О том, что классный руководитель встречается с Марианной, рассказала про ту странную, похожую на сон, ночь на нашей кухне, и про ужин у Реймонда дома, и о свидании с Ваастом, заканчивая монолог вчерашней ссорой. Умолчала я только об одной вещи — пожаре в доме Сибиллы.       — Охереть, — ошарашенно протянула Рене, а я впервые видела, чтобы той нечего было сказать, — А Вааст знает, что этот ублюдок трогал тебя?       Я покачала головой.       — А о том, что ты будешь заниматься шахматами у него дома?       Я повторила движение, поджав губы.       — Он будет в ярости… — прошептала Рене и подтвердила мои догадки, — Вааст ненавидит Реймонда и это у них взаимно.       Теперь понятно, из-за чего учитель устроил вчера показательную порку, но одно оставалось неясным. Даже если это было из-за ненависти к моему парню, я в жизни не поверю, что он просто не сдержал свои эмоции. Это был хорошо продуманный ход, но чего он добивался? Нашего расставания? Зачем ему это нужно?       — И что мне теперь делать? — я как-то беспомощно заломила руки и посмотрела на Рене, отмечая, что девушка выглядела уставшей, и у нее, наверняка, хватало своих проблем, но она нашла время для моих переживаний. Одноклассница ответила не сразу, нервно закусив губу, она раздумывала несколько секунд и произнесла:       — Смотря, чего ты хочешь, — я не перебивала Рене, давая ей сформулировать и закончить мысль, — Знаешь, что бывает с теми, кто сидит на двух стульях сразу? Их трахают в щель между ними. Определись, Кора: ты хочешь играть в шахматы и быть послушной дочкой? Или ты хочешь и дальше встречаться с Ваастом и быть счастливой?       Я открыла рот и тут же его закрыла, вспоминая слова отца: «Безвыходных ситуаций не бывает, милая. Есть выход, который нам не нравится.»       Зацепившись за мою неуверенность, Рене встала напротив меня и положила руку на мое плечо:       — Расскажи Ваасту, пока не поздно. Или откажись от занятий вовсе.       — Мне так и так придется ему врать. Теперь я будущий «игрок».       Рене лишь хмыкнула, передернув плечами:       — Касаемо, твоего первого раза? Ты же сама этого хочешь, — затем девушка прищурилась и медленно озвучила то, чего я так боялась и заталкивала на самые глубины своей души, — Разве что…больше этого ты хочешь только одного…остаться с Реймондом наедине у него дома...       — Нет, — воскликнула я, а мой голос отразился от стен пустынной рекреации, буквально подтверждая слова Рене.       — Боже… ты уже выбрала, Кора. Иначе тут не о чем было раздумывать.       Рене развернулась, подняла сумку с пола и быстрым шагом направилась прочь, у двери в кабинет математики она присела и просунула в щель записку, и, не оборачиваясь, скрылась за поворотом коридора. Я думала, что после того, как расскажу ей всю правду, мне станет легче, но это было крупное заблуждение. Удавка на шее затянулась еще крепче, окончательно перекрывая путь к кислороду.       Через двадцать минут терзаний и самокопания я пришла к выводу, что самый полезный ход на данный момент — это ничего не делать, как «цугцванг» в шахматах. Пока выбор не совершен, все возможно и все дороги открыты, осталось определить верный путь.       Холл наполнился сонными учениками, и в каждом новоприбывшем я искала Вааста, но парень так и не пришел. Зато уверенной походкой за три минуты до звонка в рекреацию зашел мистер Реймонд. Как всегда безупречен в своих черных брюках, идеально сидящих на узких бедрах, и светло-серой льняной рубашке с воротничком-стойкой.       Мужчина расслабленным движением открыл класс и впускал учеников, приветствуя каждого кивком головы, а я про себя отметила, что у него на удивление хорошее настроение, что нельзя было сказать обо мне.       Я зашла в кабинет последней, даже не удостоив его взглядом, и получила хоть и крохотное, но удовлетворение, ожидая, что он обязательно припомнит мне это на уроке. Заняв место рядом с Фирмином, я лишь переглянулась с одноклассником и приготовила домашнее задание, параллельно открывая заданный параграф и повторяя материал. Но учитель не вызвал меня к доске, отправив решать интегралы Полин, а затем мы сразу приступили к изучению новой темы, переписывая примеры со слайдов подготовленной Реймондом презентации. Учитель небрежно переключал графики функций на пульте одной рукой, а вторая покоилась в кармане брюк.       Понять, что творилось в его голове, было совершенно невозможно, и, отбросив любые попытки, я просто сосредоточилась на учебе, пока не прозвенел звонок на перемену. Но расслабилась я рано, потому что мистер Реймонд — о, какая неожиданность — попросил меня задержаться, из-за чего по классу прошел насмешливый шепот. Неужели их это все еще удивляет?       Я тяжело вздохнула, когда за последним выходящим учеником захлопнулась дверь, и, словно на эшафот, прошествовала к учительскому столу, готовясь к расправе.       Реймонд присел на край первой парты, преграждая мне проход к кафедре и скрестил руки на груди:       — Я хотел бы объяснить свое вчерашнее поведение, мисс Леклерк.       Я прикусила язык, чтобы не выдать одну из множества пришедших в голову язвительных фраз: «Да уж постарайтесь» или «Какое вам дело до моей жизни» или «Мне все равно, можно я пойду?». Лицо учителя было спокойным и подозрительно безобидным, казалось даже, будто он вот-вот улыбнется.       — Мне очень жаль, что ситуация вчера так обострилась, я и подумать не мог, что Марианна настолько резко отреагирует на сказанное.       Я не поверила ни единому его слову. Он ведь именно этого и добивался.       Натолкнувшись на мое упрямое молчание и опущенный в пол взгляд, мистер Реймонд продолжил:       — Я попросил отменить домашний арест, и она согласилась. Ты уже достаточно взрослая для подобных наказаний.       Я подняла взгляд и вздрогнула, потому что в его ореховых глазах было столько тепла и участия, что я не была готова к этому, а все острословие вылетело из головы. И учитель, не давая мне опомниться, произнес:       — Я очень переживаю за тебя и твое будущее. Я знаю, о чем ты думаешь: незнакомый мужчина лезет не в свои дела и навязывает свое никому ненужное мнение. И ты абсолютно права, но поверь мне, я лишь пытаюсь предотвратить непоправимое. Вааст причинит тебе боль, много боли… А вы с Марианной все, что у меня есть…       Сказать, что я была обескуражена, значит ничего не сказать. В его словах были противоречащие всему моему естеству мысли: я ненавидела, когда что-то решают за меня, но одновременно с этим, его признание тронуло меня, и не похоже было, что он лукавит или врет. Я медленно кивнула и аккуратно спросила:       — Тогда почему бы вам, месье Реймонд, не позволить мне совершать свои собственные ошибки и нести за них ответственность. Разве не так люди учатся жить?       Пронзительные глаза учителя внимательно изучали мое лицо, будто перед ним была какая-то неведомая ему загадка и он хотел ее разгадать. К моему удивлению, мужчина согласился и выпрямился, освобождая проход, а до меня донесся тонкий шлейф табака и ментола:       — Хорошо, Коралина. Я больше не буду лезть со своими поучениями, но запомни, что цена этой ошибки будет крайне высока. Я тебя предупредил.       Я до конца не понимала, о чем он говорит. Чего мне стоит опасаться? Вааста? Да по сравнению с Реймондом, тот пушистый котенок, но удавка на шее слегка ослабла:       — Я вас услышала, месье. Сегодня в четыре все в силе?       Реймонд улыбнулся, на долю секунды демонстрируя ямочку на левой щеке:       — Да, если ты не передумала.       Я помедлила, вспоминая слова Рене и ее предупреждения, вспоминая маленькое счастье в груди, когда я смотрела на Вааста, и вместе с тем мою большую ложь.       Учитель вернулся за стол, и длинные пальцы с зажатой в них латунной ручкой запорхали над кожаным журналом. Мужчина поднял на меня вопросительный взгляд, а его губы дрогнули в легкой полуулыбке.       Смелости ему отказать у меня не нашлось:       — Не передумала. Только напишите мне адрес, я доберусь сама на такси.       Вышла я из кабинета с зажатым стикером с логотипом лицея, на котором мой классный руководитель витиеватым почерком оставил название улицы и номер дома, а сердце гулко стучало в груди, от осознания, что это была точка невозврата. Будто стыдясь содеянного, я проверила входящие сообщения от Вааста в фейсбуке, но не обнаружила парня в сети. Он снова пропал.       Учебный день прошел незаметно, за исключением крайне долгих и тоскливых перемен без Вааста. Я даже не отказалась бы от компании Рене, но подруга, как и сообщила утром, уехала на соревнования, а я в гордом одиночестве обедала в столовой, под невыносимый шум школьников пытаясь запомнить построение защиты Грюнфельда.       Занятия закончились в два часа, так как учитель физкультуры был сопровождающим на районные соревнования по волейболу, и урок отменили.       Я раздумывала, чем бы занять себя до трех часов, и уже почти направилась в библиотеку, как заметила выходящую из своего кабинета мадам Грото.       — Коралина, добрый день! У тебя все хорошо?       Я сначала неопределенно кивнула, а потом на выдохе призналась, решив не развивать пагубную привычку врать:       — На самом деле не очень.       Женщина сочувствующе улыбнулась и взглянула на циферблат своих часов на тонком плетеном ремешке:       — У меня есть свободные полчасика, хочешь поговорить?       Психолог впустила меня в свой кабинет, задернула шторы и указала рукой мне на уже знакомую кушетку с подушкой. Устроившись за массивным столом напротив, мадам Грото прикрыла глаза и спросила мягким, грудным голосом:       — Что тебя беспокоит?       Я прижала подушку к животу и уставилась в белый потолок, ответ пришел сам собой:       — Трудность принятия решений.       Мадам Грото удивилась, никак не скрывая этого факта, и произнесла:       — Проблемная тема для всего человечества. Речь идет о чем-то важном для тебя? О чем можно сказать «назад дороги не будет»?       Я поразилась, насколько в точку она попала, и кивнула. Психолог достала свой блокнот, сделала несколько заметок в нем, а ее голос полился нежной рекой:       — Если наш мозг классифицирует какое-либо решение, как «важное», принимать его автоматически становится сложнее. Мы постоянно рефлексируем, ищем плюсы и минусы того или иного выбора. Иногда это помогает, а иногда запутывает лишь сильнее.       — Но как сделать правильный выбор? — прошептала я, сжимая бархат подушки сильнее.       — Нет правильного или неправильного выбора, солнышко. В реальности существует только сделанный выбор и его последствия.       Я всерьез задумалась над ее словами, а психолог разъяснила:       — Принимая решения мы руководствуемся многими вещами: не хотим навредить себе, хотим остаться в хороших отношениях с близкими, получить определенную выгоду, но так или иначе нам всегда приходится от чего-то отказываться в пользу другого.       Я все это вроде понимала задворками души, но меня расстраивал тот факт, что нет четко выверенной методички, как мне поступить в конкретной ситуации. Видимо, почувствовав мои колебания, мадам Грото спросила:       — Тебе нужно что-то решить в данный момент, верно?       — Да, — отозвалась я, переводя взгляд на полную женщину за столом в бежевом костюме, — Есть два пути, и какой выбрать, я не знаю.       — Тогда предлагаю тебе эксперимент. Давай подбросим монетку, решка — одно решение, орел — второе.       Я не понимала, к чему клонит женщина, а в голове мысленно представилась развилка на перепутье. Решка — я сегодня же рассказываю Ваасту, что обманула его, и отменяю занятия с Реймондом, потому что мой парень ни за что не позволит мне их посещать. Второе — я оставляю все, как есть, и начинаю подготовку к турниру. Еду к учителю домой, неделями поддерживая свою ложь.       — Загадала, — произнесла я, начав отчего-то сильно волноваться и даже подтянула ноги, садясь ровнее и не сводя в глаз с появившейся в руках мадам Грото монеты. Женщина улыбнулась и, подмигнув мне, подкинула франк в воздух, ловко поймав его после многочисленных переворотов и зажав в круглом кулачке.       Я напряглась и вытянула шею, с учащенным дыханием спрашивая:       — Ну…и что там?       — Хочешь знать, какое решение выпало?       Во рту пересохло, а психолог внезапно убрала монетку в ящик стола, даже не посмотрев, а ее глаза лукаво засверкали в полутьме кабинета:       — Это абсолютно неважно, Коралина. Пока монета была в воздухе, ты уже тайно надеялась и желала, чтобы выпала именно конкретная сторона. И это тот самый путь, который нужно выбрать.       Через час мои костяшки пальцев в нескольких сантиметрах застыли над кованой дверью резиденции Реймонда. Поездка в такси заняла не больше двадцати минут, и я теперь не была уверена, стоит ли мне тревожить учителя раньше назначенного для занятий времени. Еще не поздно было передумать, развернуться, вызвать такси и уехать домой. Боже, что я творю? Это мои первые отношения, а я уже вляпалась в такую неприятную ложь…       Я достала айфон и проверила, не появился ли Вааст в сети. Ноль входящих, а в Фейсбук он заходил последний раз вчера ночью. Я отправила ему еще один полный тревоги вопрос: почему он мне не отвечает и все ли с ним хорошо.       Вааст не такой, каким его видит Реймонд и уж точно не такой, каким учитель выставил моего молодого человека при маме. Я достаточно хорошо знаю своего одноклассника, чтобы доверять ему и не причинять столько боли, как это делала Камиль. Я тяжело вздохнула и уже почти развернулась, как внезапно раздался щелчок входной двери, а на пороге стоял высокий мужчина.       Мистер Реймонд все еще не успел переодеться после школы, лишь рукава рубашки были закатаны до локтей.       — Проходи, Коралина. Мне показалось или ты хотела уйти?       Его британский акцент звучал сильнее, чем обычно, в формальной обстановке, из чего я сделала вывод, что по неведомым причинам он прячет его при ведении школьных занятий.       — Я думала, что приехала рано, хотела немного прогуляться.       Я бросила печальный взгляд на кромку леса и вошла в дом, тут же разуваясь. Только теперь я заметила на стене у входной двери небольшой встроенный экран с камеры внешнего видеонаблюдения: черно-белое изображение показывало часть подъездной дорожки и порог дома, видимо, именно так учитель заметил мои нерешительные попытки постучать. Также, была прекрасно видна часть дороги, а значит и все машины, проезжающие мимо резиденции, включая их дорожные номера.       — Ничего страшного. Раньше начнем, раньше закончим. Ну или если хочешь, могу тебя оставить до четырех часов. Присаживайся в гостиной.       — Мы будем заниматься здесь?       Я указала на огромный зал для отдыха: строгая геометрия, чистые формы, сбалансированные пропорции — сразу видно, кому принадлежит этот симметричное царство. Модульный диван светло-серого цвета прямым углом раскинулся прямо напротив панорамного окна, а по моим быстрым расчетам на нем могло поместиться человек десять, не меньше. Ковер с потертостями под старину был идеально вычищен, а главным акцентом в гостиной был гигантский монолит с острыми гранями в виде толстой стены, разделяющий зону кухни и зала. Сделанный из черного мрамора с золотыми, точно молнии, рваными линиями этот массив выходил из потолка и в метре от пола обрывался, что создавало впечатление, будто стена парит в воздухе. В нее была встроена глянцевая плазма невообразимых размеров, а в вырезанных в камне нишах покоились ряды книг в однообразно черных обложках. Красиво и как-то устрашающе…       — Что-то не так, Коралина?       Я надеялась, что мы будем заниматься где-нибудь в небольшом уютном кабинете, но, похоже, что Фирмин был прав: туда Реймонд не пускает абы кого.       — Нет, все в порядке. Мне нужно пару минут, прежде чем мы начнем.       Пару минут, чтобы насладиться подобным дизайнерским великолепием, пару минут, чтобы привыкнуть к своей крошечности в этом огромном минималистичном пространстве, пару минут, чтобы осознать, что ближайший час я проведу с хозяином резиденции наедине.       — Да, конечно. Располагайся, — мужчина указал мне на диван, а сам прошел к островку кухни и открыл полупрозрачную панель с золотистой подсветкой. За ней оказался холодильник с напитками, — Что будешь пить? Чай, сок, лимонад, кофе?       Я заметила на полках и целые ряды банок РедБула, и пиво разных сортов, и яблочный сидр, и медовуху, которую постоянно пил мой отец.       — Можно мне воды, месье. Пожалуйста, — я уселась на диван, который оказался гораздо тверже, чем казался на вид и, сжав колени вместе, уставилась в окно. Как же здесь было тихо и спокойно. С деревьев кое-где срывались пожелтевшие листья и падали на землю, мелькая, как червонное золото, на фоне темного леса, который тянулся бесконечным океаном, насколько хватало глаз. Уже смеркалось, а осенью темнело рано и как-то сразу, так что я была уверена, что уезжать буду в полной темноте.       Учитель закрыл дверцу и легким движением руки надавил на панель, отчего у островка выдвинулся ящик. С моего ракурса не было видно, что в нем хранилось, но на гладкую поверхность столешницы был поставлен стакан. Только сейчас я заметила стопку тетрадей на кухонном столе с нашими домашними работами, а сердце екнуло: я забыла сдать задание вместе со всеми, видимо, из-за того, что Реймонд попросил меня задержаться, и мои мысли унеслись подальше от учебы.       Я порылась в рюкзаке и, сжимая тетрадь в дрожащих пальцах, встала с дивана, обходя мраморную стену:       — Извините, мистер Реймонд, я забыла сдать работу после урока.       Мужчина как раз наливал воду в стакан и поднял на меня суровый взгляд, качая головой и подходя ближе, отчего мне пришлось запрокинуть голову:       — Домашние задания больше не принимаются, мисс Леклерк.       Сердце стучало, словно молот, в груди, а глаза умоляюще обратились к стопке еще не проверенных тетрадей:       — Я просто…       Внезапно, Реймонд мягко рассмеялся и протянул стакан с водой, забирая тетрадь из рук.       — Я же не монстр какой-то, Коралина. Это шутка.       Мои щеки запылали от смеси обиды и смущения, что я так легко на это купилась, но учитель не дал мне закрыться:       — Ты готова начинать?       Я кивнула, а когда мы вернулись в гостиную, Реймонд снял с полки песочные часы, перевернув их и поставил на журнальный стол причудливой формы. В комнате было так тихо, что я буквально слышала, как первые песчинки упали на дно стеклянного резервуара. Час пошел.       Первые двадцать минут мистер Реймонд посвятил теории, расспрашивая меня о любимых шахматистах, дебютах и терминах. Изредка он кивал, но по его лицу нельзя было наверняка прочесть, доволен ли он ответом. К тому же, из-за обстановки я ощущала себя зажато, то и дело возвращаясь к высокому стакану с водой, отчего жидкость кончилась очень быстро и мне нечем было занять руки. Я чуть не расплакалась от облегчения, когда мужчина выудил из нижней выдвижной панели в диване шахматную доску, и я наконец-то смогла найти своим дрожащим пальцам применение.       Реймонд предложил сыграть первую пробную партию:       — Играй так, как играешь обычно. Без комментариев и записей. Долго не думай.       Я тут же почуяла какой-то подвох, но решила слушаться беспрекословно: скорее всего он будет внимательно следить за моей игрой, подмечать ошибки, а потом вывалит на меня тонну критики и упущенных мной ходов.       Я играла за сторону белых, стараясь не упускать из вида незащищенного слона учителя и отмечая про себя, что не зря повторила сегодня защиту Грюнфельда, благодаря которой Реймонд смог выдворить своего коня на е3. Это уже конкретная угроза, и мне придется обороняться. Но чуть позже я ладьей планировала занять открытую линию и не допустить контратаки оппонента. Прочитал ли он мой выпад?       Мужчина сидел слишком близко, забросив нога на ногу, а левой рукой, опираясь на спинку дивана, он небрежно переставлял изящными пальцами правой руки фигуры из дорогого дерева и откровенно скучал.       Я разозлилась: почему он так спокоен? Все свои надежды связал с пешкой «h», но мою нельзя съесть из-за «вилки» на е8. Я заскользила взглядом по доске, а в правом виске запульсировало, когда я поняла то, что не заметила раньше. Это была «тройная вилка», и я не могла себе позволить за ладью взять две обманчиво легкие фигуры.       — Увидела наконец-то, — довольно протянул мужчина, а мне захотелось стереть это самодовольное выражение с его лица. Через пару минут у меня было пешкой меньше, а мой король застрял в центре. Исход партии был предопределен: сейчас Реймонд изящно вскроет мне линию «d», подключая тяжелые фигуры к атаке.       — Не вижу тут спасения для себя. Сдаюсь, — горько заключила я, складывая своего короля на бок и бросая быстрый взгляд на пустой стакан.       Это была не какая-то сложно сплетенная партия, как могло показаться со стороны. Я даже близко не подобралась к победе, как это было на сессии одновременной игры. Может тогда он мне поддавался? Почему я так плохо себя показала сейчас? Тут даже разбирать нечего: я будто вообще не понимала, что происходит на доске.       Мужчина слегка склонил голову набок, вертя в ловких пальцах ту самую белую ладью, на которую я делала ставку в начале партии.       — Мне кажется или ты крайне невнимательна сегодня?       Я закусила губу, не зная, как оправдаться:       — Нет, все в порядке. Вы же сказали долго не думать, месье.       — Я не говорил не думать совсем, Коралина, — мое имя на британский манер было произнесено так ласково, что почти что сгладило острые углы его слов.       — Мы можем попробовать еще раз, месье?       Учитель принялся расставлять фигуры на их изначальные позиции, снова оставив мне белую сторону.       — Теперь записывай ходы. Твоим домашним заданием будет разобрать предстояющую партию и выяснить, почему ты проиграла.       Я пристально всмотрелась в точеное лицо учителя с острыми скулами, не понимая, он оговорился или шутит?       — Но я еще не проиграла эту партию.       Уголок рта мужчины дернулся, а его наполненный чернотой взгляд встретился с моим:       — Если я хоть потерплю поражение, то буду тебе уже не нужен.       Через пару минут молчаливой и напряженной игры план был кристально ясен: я наступаю на королевском фланге, а Реймонд проявляет активные действия в ферзевом и в центре. Я давно заметила, что не в духе учителя за черных отсиживаться в обороне, он всегда действует агрессивно и даже нагло. Вот бы поймать его на этом.       В моей тетради уже выросли торопливые столбики с ходами, но почему-то записывать, как развивается партия под пристальным взглядом учителя, было некомфортно.       Передвинув ладью на d5, я заметила его пешку без защиты и заколебалась, бросая аккуратный взгляд на учителя. В комнате заметно стемнело, а поза мужчины осталась неизменной: все такие же расслабленные длинные ноги, вены на предплечьях вились и прятались за тканью рубашки, а запястье левой руки стягивал ремешок строгих механических часов.       Ловушка? А, вижу. Если съем его пешку, потеряю коня. У Реймонда крепкое позиционное преимущество, он может надавить на прореху в пункте d3. Я вижу все его пути к выигрышу, оптимальные и не очень, но не вижу ни одного своего. Что же мне делать?       — Расслабься, Коралина, — я вздрогнула, а мои плечи напряглись лишь сильнее от низкого голоса, заставляя меня склониться над доской, будто без этого я могла потерять ход мыслей. Песка в стеклянных часах осталось слишком мало на лишние раздумья: если ладья на б4, то его ферзь на с5.       — Коралина!       Я должна есть пешку, чтобы сохранить равновесие, это не ловушка, а необходимая жертва. Иначе на пятьдесят восьмом ходу он поставит мне мат. Конь на е4, ладья на д8? Нет, ферзь на е1. Иначе его преимущество в две пешки станет для меня фатальным.       Внезапно, что-то красное расцвело посреди игровой доски, а потом еще одна капля приземлилась прямо на моего белого коня, окрашивая его холку в алый. О, боже… Реймонд вскочил и скрылся на кухне, а я запрокинула голову, пытаясь не допустить, чтобы кровь из носа попала на дорогую обивку дивана. Только не это.       Мистер Реймонд вернулся через несколько секунд с пакетом льда и влажным полотенцем. Он присел рядом с левой стороны, давая короткие и четкие указания:       — Сядь прямо, чуть наклони тело, голову вперед.       Он аккуратно приложил лед к моей переносице, убирая волосы с моего лица за ухо:       — Дыши ровно через рот. Вот так, — произнес он, когда я начала делать глубокие вдохи и выдохи, сжимая пальцами крылья носа и отмечая, что я заляпала кровью не только доску, но и свою школьную рубашку.       — Мне очень жаль. Извините, — голос был дрожащим и гнусавым, а мужчина зачем-то все еще придерживал ледяной пакет, хотя я могла с этим справиться сама. Я снова бросила взгляд на доску, с сожалением отметив, что дерево отлично впитывает все, что попадает на него.       — За что ты извиняешься, Коралина?       — За это, — я указала на красное пятно и выхватила из рук учителя влажное полотенце, — Сейчас я все уберу. Извините, еще раз.       Мужчина мягко взял меня за подбородок, вынуждая поднять лицо и взглянуть ему в глаза, тёмные словно угли, а мое и без того сбитое дыхание стало и вовсе редким:       — Это мелочи. Успокойся и сиди ровно. Пожалуйста.       Я не могла сопротивляться его властному голосу, а мой взгляд словно магнит приклеился к его упрямой линии губ. Лицо учителя было так близко, что я ощущала запах стирального порошка, исходящий от его одежды, и совсем тонкий аромат лосьона для бритья. Словно почувствовав, что напряжение между нами сменилось на что-то совершенно иное, мужчина разжал пальцы и встал с дивана, собирая фигурки с доски, и тщательно протирая кровь с будто раненого белого коня и поля.       — Уборная прямо по коридору и направо. Доиграем в следующий раз.       Я с остервенением пыталась оттереть уже бледно-розовое пятно с рубашки под оглушающим напором холодной воды, но мои руки так нещадно тряслись, что мокрый след разошелся уже далеко за пределы кровавой кляксы. Лед на столешнице тумбы подтаял, образовав лужицу, а в отражении зеркала стояла раздраженная девушка в одном лифчике и со следами отчаяния на лице.       В детстве у меня часто шла кровь носом, я уже и забыла, что это такое. Но почему именно сейчас? Почему я всегда все порчу?       Где-то вдалеке раздался приглушенный стук, наверное, Реймонд пытается придумать, чем вывести отметину с дерева. Желание выходить из туалета сошло на нет. В ушах гулко билось сердце, и я бросила тщетные попытки отстирать пятно, упираясь руками в края раковины, как внезапно дверь открылась:       — Ты не отвечала, все в по…       Зачем-то я обернулась, совершенно забыв, что я без верха, и увидела, как взгляд Реймонда невольно метнулся куда-то ниже моих ключиц, прямиком к белоснежному лифчику с тонкой тесемкой кружева. Учитель тут же захлопнул дверь, а я поняла, что приглушенные звуки вдали — это и были попытки мужчины до меня достучаться, потому что я торчу здесь действительно вечность. Поразительная звукоизоляция. Поразительная тупость.       Я быстро накинула рубашку, поморщившись от мокрого прикосновения, выключила воду и вышла из ванной.       — Извините еще раз, месье, — прошептала я, обнаружив мистера Реймонда за барной стойкой. За окнами уже было темно, а в гостиной зажглась какая-то интимная подсветка реек вдоль всей стены, отчего я не могла разглядеть выражение лица мужчины. Следов произошедшего уже не было, лишь мой рюкзак покоился на огромном диване, обитым мягким сафьяном.       — Это мне нужно извиниться: я и забыл, насколько плохо слышно происходящее снаружи, еще и с включенной водой, — учитель невесело усмехнулся и осушил остатки газированной воды в бутылке, — Минусы жить одному.       Я поняла, что ему также неловко, как и мне, но представления, что говорить в таких случаях, не было ни малейшего, и я так и застыла между кухней и гостиной.       Мистер Реймонд будто взял себя в руки, выпрямился в полный рост, вернув своему лицу деловое выражение, и распорядился сухими обрывками фраз:       — Занятия будут проходить через день, в четыре часа. У тебя есть время подумать, как ты еще можешь выиграть эту партию. На сегодня все. Я вызову тебе такси. До среды, Коралина.       Мужчина никак не прокомментировал мою игру сегодня. Никак не прокомментировал то, что я залила кровью свою одежду, шахматную доску. Никак не прокомментировал, что видел меня в лифчике.       Домой я вернулась уже затемно, стащила с себя осенние сапоги, повесила куртку на настенный крючок и, не включая свет, на цыпочках попыталась прокрасться в комнату, одной рукой держа тряпичный пакет со сменной обувью, в другой — школьный портфель. Но задуманному не суждено было сбыться, и мама вышла из кухни, заломив руки в знакомом жесте, за которым всегда следовали извинения и неловкий разговор:       — Ты чего это, электричество экономишь? — напускное веселье в голосе не сняли с меня и грамма обиды, которая все еще осела горьковатым осадком в душе после вчерашней ссоры. Я тяжело вздохнула и включила свет, являя ей одну из причин, почему я хотела пробраться в комнату незамеченной.       — Боже, Кора, это что кровь? — Марианна сократила расстояние до полуметра, а ее руки в беспокойстве колыхнулись к моей рубашке, но застыли в сантиметре от моих напряженных плеч.       — Все в порядке, мам, просто кровь из носа. От нее еще никто не умирал.       Игнорируя застывшую фигуру мамы, я обошла женщину и направилась в ванную, бросая пожитки на порог своей комнаты. Пока я мыла руки и лицо, мама зависла уже в проходе ванной комнаты и все-таки начала несвоевременный диалог:       — Родная, я хотела извиниться за вчерашнее. Я повела себя неоправданно грубо и поспешно сделала неверные выводы.       Я со злостью вытерла досуха мокрые ладони, вспоминая, что выводы были сделаны с подачки учителя, и протиснулась между мамой и дверным косяком, пытаясь ускользнуть в свою обитель и рассчитывая, что это очень жирный намек на желанное одиночество на этот вечер.       — Проехали, мам, — обычно этой фразы хватало, чтобы родитель звал меня кушать и менял тему разговора на более нейтральную. Но в этот раз что-то было не так.       Когда дверь в мою комнату захлопнулась изнутри, Марианна воинственно распахнула ее и прошла в мою личную крепость, скрещивая руки на груди. Я обернулась на женщину, прищуриваясь и пытаясь понять, чем вызвано такое изменение в нетипичном поведении матери:       — Нет, не проехали, Кора. Я понимаю, что была неправа вчера, но и ты должна меня понять. Моя единственная и любимая дочь встречается с парнем, первым в своей жизни…       — Вторым, — хмуро поправила ее я, не удивляясь, что она не помнит мою первую влюбленность.       — Я тебя умоляю, Кора. Томас даже не был в курсе, что вы пара, пока ты не стала ему написывать в Фейсбук после переезда.       Я вздрогнула, словно от пощечины, и отвернулась, расстегивая рубашку, в надежде, что маму это смутит, и она выйдет за дверь, но Марианна вросла в пол, словно статуя в постамент.       — Ты никогда не интересовалась моей жизнью. Вот и не стоит начинать, — грубо пресекла я ее попытки нравоучительствовать и бросила рубашку на кровать, надевая растянутую домашнюю футболку, а развернувшись лицом к матери, наткнулась на гневный взгляд на ее обычно миловидной мордашке.       — Ты ошибаешься, Коралина, — ну вот опять мое полное имя во всей красе буравит пространство воздуха своей резкостью, — Мы дружили с мамой того паренька. Я знаю, что ты ему никогда не нравилась, и он общался с тобой только ради того, чтобы списывать домашние задания. Поэтому я не акцентировала на нем твоего внимания лишний раз и не придавала значения вашим, как ты думала, отношениям. Чтобы потом тебе не было так больно.       Я задохнулась от возмущения, а теплые чулки и юбка яростно полетели к испачканной рубашке, сменившись на теплые домашние штаны.       — Конечно, не акцентировала, потому что знала, что в любой момент мы сорвемся и уедем к очередному хахалю, хер пойми куда.       Мама округлила глаза и тыкнула в меня пальцем, слегка повышая голос: Выбирай выражения, юная мисс… — а я осознала, что это первый мат произнесенный мной в присутствии родителя, но конфликт, хмурой и молчаливой тучей, висевший над нами много лет, впервые взорвался проливным дождем, и я наконец-то хотела расставить все по своим местам и четко обозначить свою позицию.       — А ты выбирай нормальных мужчин, и желательно, не на пару месяцев. Так что прекрати лезть вместе с Александром в мою жизнь и делать вид, что тебе не все равно.       Взгляд Марианны потяжелел, а ее пышная грудь начала быстро вздыматься под тонким шелком короткого халата.       — Я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь, Коралина. Знаю, что ты ненавидишь мои блины, которые я пеку каждый сочельник, но делаешь вид, что тебе вкусно. Знаю, как ты в шестом классе прятала от меня свои рисунки эротического характера и думала, что я их не найду в ящике с твоими носками. Знаю, как сбежала из дома в тринадцать лет, пока я была у подруги, но передумала и вернулась до моего возвращения, полагая, что я не замечу твою прощальную записку в мусорном ведре. Знаю, с кем ты общалась, в каждой школе, каждого твоего обидчика знаю по именам. Знаю, как тебе было не просто, и как ты закрывалась от меня, с каждым годом все сильнее и сильнее. Как плакала ночами в подушку и звала Жана во сне. И мне тоже больно, Коралина, я тоже была счастлива не так много дней за всю свою жизнь.       Я не поняла в какой момент, мама оказалась сидящей на моей кровати, а ее голова была опущена вниз с зажатыми между пальцами золотыми локонами цвета, что когда-то был у меня. В моей груди застрял непроходимый ком обиды и горечи, а голос будто не принадлежал мне:       — Тогда, если ты знала, почему ничего не сделала…       Марианна попыталась ответить, но начала лишь всхлипывать и что-то нечленораздельно бубнить, отчего я поморщилась. Показалось. Показалось, что мы можем все решить, но ничего не поменялось. Очередная ее манипуляция слезами, которая так хорошо работала на ее мужчин. Если бы это была не моя комната, я бы ушла.       Вместо этого, я села за стол и достала из рюкзака тетради и учебники, включая настольную лампу, и поразилась тому, что у меня как будто атрофировался отдел, отвечающий за эмпатию. Родная мать давится слезами за моей спиной, не в силах подобрать слова, а я сажусь делать уроки.       Мне тоже было больно все эти годы, но мама ни разу не заговорила со мной на эту тему, ни разу не спросила, чего хочу я, ни разу не поинтересовалась, может ли она мне как-то помочь. А теперь на семнадцатом году жизни, я узнаю, что Марианна знала, как те парни несколько лет назад пинали меня на заднем дворе средней школы, знала, как травили всем классом, устроив «темную» за мой отказ прогулять урок, знала и ничего не сделала. А нет, подождите, мы уехали. Видимо, это кредо моей мамы — убегать от проблем. И ее попытка поговорить со мной сейчас почти что восхитила меня, но все опять свелось к тому, что происходит за моей спиной, пока ровные строчки параграфа рукописью вьются в моей тетради под нервные всхлипы.       Спустя три абзаца новой темы по географии, я услышала тихий, еле слышный голос, отчего мне пришлось развернуться на стуле. Мама медленно выпрямилась, а ее лицо и глаза покрылись красными пятнами от слез:       — Кора, я хочу все исправить…       — Тогда ответь на один мой вопрос, мам. Почему. Ты. Ничего. Не сделала? — я произнесла фразу чуть ли не по слогам, словно для несмышленого ребенка, на что выражение ее лица скривилось, а взгляд метнулся к моему домашнему заданию, будто там мог быть ответ.       — Я боялась сделать еще хуже… — она запнулась на полуслове и под моим пристальным взглядом съежилась, продолжая, — Боялась, что если буду ходить и устраивать скандалы директору или родителям, тебя возненавидят еще сильнее. А потом отыграются втройне. Поэтому мы так часто переезжали, я думала, что в новой школе уж точно все будет по-другому, но все повторялось. А ты…рассказывала так мало, я не знала, что и думать…       Я поджала губы, а мои пальцы против воли сжали спинку стула, реальность подернулась пеленой, но я тут же моргнула, прогоняя непрошенную слезливую драму вон.       — Ты рассказывала папе об этом?       Марианна тут же замотала головой, с полной уверенностью, что это был правильный ответ:       — Ни слова. Мы с ним разошлись на плохой ноте и, пока ты училась в средней школе, даже не переписывались. Я сама оплачивала твое обучение, до лицея Де Грайф. «Сама оплачивала» — это громко сказано, но волновало меня сейчас не это.       — И что сделал бы папа, если бы узнал, что его единственную и любимую дочь избивают в школе?       Марианна от ужаса приоткрыла рот и раздумывала над ответом целых пять секунд, будто чуя какой-то подвох. И он был.       — Он бы зафиксировал побои и пошел бы в полицию. Шумиха была бы на весь город…       — И ПРАВИЛЬНО СДЕЛАЛ БЫ! — я закричала и, кажется, стукнула по столу кулаком, так сильно, что перед глазами рассыпались звезды, а под веками заклубилась уже знакомая пелена слез, но я уже не могла ее контролировать, — Потому что это уголовное преступление, мама, — мой голос резал, словно сталь, хотя я делала это ненамеренно. Говорила не я, а моя израненная за все это время душа, — Потому что это единственная твоя обязанность, как родителя. Это защищать своего ребенка. Не допустить этого, а если плохое уже случилось. Сделать. Все. От тебя. Зависящее. Чтобы этого. Не повторилось.       Я чеканила слова, тупо глядя в одну точку на белой стене, а там, словно на проекторе, расцветали сцены насилия, морального и физического. Записки. Пинки под зад. Клей на стуле. Мясная подлива в волосах. Бутылка с мочой. Пощечины. Плевки. Носки туфель на ребрах. Шлепки по заднице. Грубые тисканья. Удар под дых. Снова и снова я видела перед глазами все, что запихивала под толстый, впитавший всю гниль моей школьной жизни, матрас.       Но Марианна лукавила, когда обронила, что я не делилась с ней ничем. Да, я не рассказывала ей об издевательствах — я показывала, я буквально кричала о помощи в своих дневниках, которые, без сомнения, она читала еще с младших классов. Я показательно оставляла испачканную клеем или супом одежду на верху корзины грязного белья, не прятала синяки, выставляя их напоказ в коротких домашних майках.       Я демонстрировала всю свою боль, каждый раз наталкиваясь на слепое отрицание. Это же так по-взрослому, мама. Если мы это не обсуждаем, значит ничего плохого не происходит.       А сейчас, напрямую сообщив мне, что она все это видела и замечала, она прикрывает свои постельные похождения и частые смены жительства фразой «Мы переезжали из-за тебя. Потому что я думала, что в новой школе все будет по-другому.»       Я никогда не рефлекисировала о том, почему не искала друзей, почему все повторялось, почему мне так тяжело было социализироваться. Но истинные причины этого были гораздо глубже, а теперь они всплыли вместе с мамиными признаниями.       Боже... Я не хотела, чтобы это прекращалось. С безумным рвением законченного мазохиста маленькая Коралина Леклерк проходила через ад снова и снова в ожидании, когда ее мама обратит внимание на растущий снежный ком из психических расстройств и апатии. Когда поймет, что с ее ребенком что-то не так и у него серьезные проблемы, которые он не способен решать в одиночестве. Я впутывалась в неприятности с завидной частотой уже сама того не осознавая, как бы говоря себе: «Ну вот сейчас, Коралина. Сейчас она точно заметит, это уже невозможно игнорировать.» И Марианна делала это снова. А именно: ни-че-го.       Поняв и пропустив эту истину через себя, я обрела какое-то пугающее спокойствие, взглянув на маму по-другому. Со снисходительностью и жалостью. Когда-нибудь и она к этому придет, но не сейчас.       Почувствовав мой настрой, Марианна нерешительно переступила с ноги на ногу и отошла к двери, произнеся в пол оборота:       — Ты права, Коралина. Во всем. Мне нужно было пойти в полицию и поставить на учет этих маленьких уродов. Но не забывай, я все еще твоя мать, а ты все еще моя несовершеннолетняя дочь. И я не позволю тебе связать свою жизнь с очередным хулиганом.       Ее голос был полон напускного спокойствия, но дрогнул от моего непробиваемого молчания и колючего взгляда:       — Я пообещала, что отменю твое наказание, но при одном условии: я должна узнать Вааста лично. Сообщи своему молодому человеку, что у нас состоится ужин в субботу. И там будет Алекс.