Помоги…
И застилает глаза тьма, и отступает боль, и затихает мучения волна и наступает сон.***
Двалин резко взмывает невысоко над платформой, в гневе выискивая наглеца, что воткнул в спящего клинок. Однако никого, кроме его, не сказать, что желанного, спутника не находит, только слишком темной кажется его фигура даже во тьме ночной и запах острый нюх улавливает уж чересчур знакомый. Разгоряченного металла, только испившего багряница жидкого, искупавшегося в нём. Приглядевшись, дракон замечает, что у смертного кровь течёт, а живот словно насквозь пробит, чем-то навроде копья, первая мысль сразу кричит, нужно что-то делать, помочь, спасти, ну а вторая… А стоит ли его оставлять в живых? Ловко так, что лучше только тень, пролезает в разум мысль, отравляет, заставляя забыть об обещании. Ведь от одного жалкого смертного столько проблем, ведь именно на него бросил взгляд их Архонт. Именно из-за него он словно сошёл с ума, не сразу, постепенно, не спеша, но верно. Именно этот смертный был там, где не следовало, ведь воскрешение одного из Трёх Анемо Архонтов дело только их, даже его, одного из Хранителей Ветров, что верой и правдой служил им, ни разу не предавая, даже убившего того, кого посчитал своей любовью, и его не было там. Его, Двалина, не попросили помочь, не попросили быть рядом, но вот какого-то смертного держали с собой, заботились о хрупком, слабом теле, от которого проблем больше, чем от кого-либо ещё. Раз таково дело, может оставить его здесь? Оставить истекать горячей кровью до тех пор, пока она не остынет? Взмахнуть крыльями и улететь, пока окропившая камень ледяной киноварь не застынет навсегда?.. Но он же обещал, поклялся Барбатосу приглядеть за ним, доставить на место и проследить, чтобы их встретили, ему ведь оказал великое доверие тот, кому он обязан слишком многим, кто несмотря на все проблемы от заражённого скверной, кровью, остатками порочными божеств дракона, принял его и исцелил, дал цель в жизни! Но почему бы не сказать, что гнусный мастер из Ли Юэ, с которым он должен был встретиться не появился, что они ждали, ждали… Или наоборот, что он их встретили, но назвавшийся Адептом был ли им в действительности не известно, Двалин же его в лицо не видел… Двалин склонился над юношей, что разум повелителя так бессовестно занимает и выдыхает на него бирюзы ворох беспорядочный, горячий до каленного металла, опаляя. Дракон взмахнул крыльями, взмывая вверх и резко снижаясь по косой линии, хватая когтистыми лапами бессознательное тело, его целительские навыки небольшие и преимущественно подходят для него самого, единственное, что ему было под силу совершить сейчас — это грубо влить в парня поток собственной силы… Хотя, внезапно вспомнил дракон, обычное драконье пламя от этого потока не слишком-то и отличается, лишь дозировкой энергии и её направленностью, да и первое запросто сжигало чудовищ во Время Нашествия… Парящий дракон нервно обернулся на свою ношу, заместо запекшейся крови его собственное пламя догорало, никак не раня плоть светлую, до болезни бледную. Искрилась бирюза, вплетаясь воронкой из вихрей, диким узором из свободных ветров внутрь, и затягивалась прямо на глазах. Еще мгновение и не осталось от на нервах влитой силы ничего, лишь в памяти остался вихрь. Что же, решил дракон, взмывая над облаками, уже крепче сжимая явно здоровое, просто побледневшее от потери крови тело, по крайней мере хуже я не сделал. Пусть тот Адепт, что ждёт нас, разбирается с этим… И всё же, кто тот неизвестный, что напал на этого смертного? Почему я не заметил его приближения и зачем вообще понадобилось убивать его? Может ещё кому-то насолил? Тогда почему не удостоверились в том, что он мёртв, учитывая, что он успел меня уколоть и весьма болезненно, кстати как, если меча у него не было с собой, сил у него хватало… Обуянный своими мыслями Двалин взмыл к небесной глади, тёмной всё еще, и в бриллиантах звезд искрящейся. Укрытый ночи полотном мир как на ладони, мелькает перед взором ворохом цветов, приглушенных темнотой, что словно полотно легла на земли Тейвата. Двалин невольно ускоряется, что-то давит, смотрит то ли вдалеке, то ль совсем вблизи, расценивает, смотрит, и чувствует дракон чужое намерение, подойти, ношу отнять у чужеземца, принадлежащую Властелину сих земель необъятных взору. По закону дарения, по собственному праву. Но пристальный взгляд словно отступает, ослабляет хватку из лоз шипованных на сердце у дракона и он, сопровождаемый этим пристальным взором, подлетает к долгожданным скалистым пикам, что словно игольница пронзают острыми пиками небеса. Совсем неожиданно, словно в дымку утреннюю залетел, Двалин оказывается в Долине Дайлянг де Шитоу. Да уж, ворчит про себя Мондштадтский Хранитель Ветров, обитатели Ли Юэ те ещё затейники в создании названий своих храмов. Скупая на деревья, только с горстками небольших, как деревушка мелкая, лесов средь скал, она состоит из сплошного булыжника. Где-то он топорщится на мир острыми иглами, где-то сглажен водопада стараниями, а где-то удивительно ровный, словно мастер умелый срезал. Долина имеет только одно небольшое строение, большой во всех смыслах многоэтажный дом, несколько грубоватый, особенно в сравнении с изобилующими деталями дворцами Ли Юэ и воздушными, порой буквально парящими в небесах, замками Мондштадта. Он явно крепкий, из неизвестной дракону породы каменных крупных блоков, обтесанных хорошо, но очевидно по технологии, что старше самого Двалина, да и узоры подобные можно отыскать лишь на чудом сохранившихся руинах. Словно во времени застыв, и в прошлое перенеся, взгляд привораживая, смуту в рассудок гостя привнося, шпили, несмотря на бегущие века, настырно тянулись прямо к небесам тусклому своду и звери дикие смотрели на чужака из-за заслона. Года летели но самой природой построенные стены стояли ровно, долго, не смея ни на цунь сойти. И пролетающий дракон кидает тень на ряд столбов, и на платформе его встречает прищуренный хозяев взор. То ли монах, то ли Адепт, лишь изгибает бровь, без следа изумления на лице, очевидно, что гостя он ждал. Двалин медленно лапой укладывает на камень свою ношу, у которой был уже не пробитый насквозь живот, а широкая, только затянувшаяся рана. Однако та оказался не спереди, а сзади на спине, дракона это смутило, вряд ли бы истекающий кровью смертный стал бы тратить драгоценные силы и время, чтобы перевернуться спиной к нему и в неудобной коже вонзить оружие. Порез, покрытый молодой коркой, окружал ореол припорошенной красным кожи, как бы умело не управлял своим огнём дракон, но пламя им остается, обжигая даже не касаясь. Оставили свои следы и лоскуты обгоревшей ткани, маленькие, словно россыпь осенних листьев, они шли словно деревья у кривой реки вдоль раны. —И почему я не удивлён. Ха. Мондштадтцы. — едва изменился хозяин горной долины в лице с непроницаемо-наплевательского на такое же, но с ноткой насмешки, вроде и страдает человек, но ты припомнил ему старую, забытую годы назад, а зародившуюся и то раньше, обиду, и вот, вы в расчёте. — Не убил по-нормальному, так сжечь попытался? —Я свою часть исполнил, — угрожающе выдохнул на него Двалин, от чего подкосились вековые деревья у храма, но никак не его единственный обитатель — дальше сам разбирайся! —Добить его, чтобы не страдал от такой неумёхи как ты? —Издеваешься?! —О, у тебя наконец-то заработала голова? Двалин, уже находившийся на грани гнева, шумно хлопнул крыльями, искренне надеясь хоть как-то насолить неприятному Адепту.***
—И что с тобой делать? — неизвестно кому задавая вопрос, перевел взгляд хозяин долины на гостя. Запах крови смертного вносил сумятицу в первое впечатление о нём, вроде и багрянец печально знакомый, но примеси такие, что ни разу не попали бы в живого. Адепт присел, склоняясь, и вытянул правую руку, проводя над запёкшейся кровью ладонью, левой облокотившись на собственное колено и подперев подбородок. Он напоминал скорее сельского мальчишку, скучающе тыкающего маленькую змейку, флегматично рассуждая — жива тварюшка или нет. Не размениваясь на приветствия, что бессознательному гостю явно не сдались, он, несколько замявшись, вспоминая как это делается у людей, которых он встречал единожды за последние лет триста-пятьсот и то в лице сегодняшних гостей, одного из которых Адепт, примирившись, поднял на руки. Хотел закинуть на спину, но мантия недавно стиранная, а если рана откроется, то придется оттирать. Оглядевшись и припоминая в какой стороне врачебное крыло, про которое он за ненадобностью позабыл, он направился по, чуть ли не единственному длинному коридору в комплексе, что состоит из постоянных подъёмов и спусков. Прямо из-под ног разбегались мелкие духи, существа вполне умные, обладающие округлым тельцем с каменным панцирем, на котором уже начинала выцветать символ ныне безымянного ордена, следует подновить, отметил про себя Адепт. Обладали существа примитивной головкой, размером с два кулака на «лице» которой мягко и спокойно горели голубые, как обласканные лунным светом скалы огоньки-глазками. По обе стороны тела рук с угловатыми пальчиками-коготками, а ходило создание на коротких, приземистых ножках. Несмотря на очевидную бесполезность данного действа помещённые в создаваемые каждые лет сто Адептом сосуды из камня, со сложной системой из шарниров и витых, хорошо тянущихся шнуров. Сразу поняв куда следует их единственный, ну, хотя бы живой, хозяин, создания, ростом под один чи , сразу свернулись в шарообразные комки, прокатившись вперёд, чтобы всё подготовить. Довольно светлое помещение с, буквально ввинченными золотистыми кристаллами, испускающими свет от прикосновения. На деле весьма сложная система, созданная из горного, живущего в темноте растения, оно охотится на мелкую дичь, хватая её в тиски из сетки тонких лиан, а замечая, что в сеть попался слишком крупный зверь, цветок раскрывает нутро, обнажая наращиваемых сотни лет кристалл, который, можно сказать, пробуждает, впрыскивая сок через мягкую, почти что рыхлую лиану, вокруг которой кристалл и нарастает, отчего тот вспыхивает ярким золотым светом. Животным, что обитают в едва различимом полумраке пещер подземных, этот свет как огня жидкого плеснуть в слабые глаза. Когда-то давно обитатели этих коридоров вывели особый, можно сказать домашний сорт этого растения, провели его стебли по всем стенам, опустив обширные конечности и охотничьи лианы в особые помещения с выходом на поверхность откуда периодически забредают монстры, а цветы выведя в комнаты. Адепт, переместив вес гостя на одну руку, вывел вторую так, чтобы ловко попадая, провести по небольшим лепесткам тусклого коричневого цвета, на что кристалл, которые они окружали, почти сразу загорелся мягким, теплым светом, совсем обленился, проворчал про себя хозяин, раньше по первому касанию сразу сиял как факел, а сейчас даже в половину не так быстро. Уложив гостя на чистую, только что застеленную новым бельём, спасибо крохотным духам помощникам, Адепт начал рыскать по шкафам, выдвигая чудом не сгнившие ящики, что хранили в себе лекарства ещё задолго до его рождения, заставляя сомневаться в том, что они сделаны из дерева. Сложив с глухим хлопком покрытый пылью толстый талмуд по базовому исцелению, один взгляд на который некогда вызывал слёзы горя у каждого ученика ордена, некоторые коробочки, содержащие составы из местных минералов, наполненных стихийными элементами, он распахнул книгу. Едва успев спасти от участи быть погребенными под гранитом знаний ингредиенты, мужчина кинул нервный взгляд на усмехающийся цветастыми, однако ничуть не скрывающими текст разводами, талмуд. Водя по необходимой строке, Адепт нашел нужный пункт составного лекарства, оно готовилось из отдельных, более простых зелий, и, несмотря на капризность в изготовлении хранением, обладало потрясающим эффектом, сращивая оторванные конечности с телом за минуты. Хотя и оставляло крохи элементальной энергии в организм, но, как просветил его, несмотря на все молитвы Адепта много веков всё не дохнущий друг, у парня эта проблема отсутствует. Что ж, размышлял тот, собираясь с духом заодно проверю, правду ли говорит эта змея паршивая. Поняв, что его знания стоит освежить, он, не мудрствуя, достал чуть менее нелюбимую, так как её размеры оказались в разы меньше, таблицу соответствий . 1. Чистый колеманит измельчить по схеме 23 из засыпать в сочетании 1 фень на 30 ли воды… По первой строке Адепт едва не взвыл, разделение на ли и фень означало, что придётся делать расчеты и сравнения, потом вспоминать в какую смесь что положил, потому что ни цвета ни запаха зачастую нет. Кинув взгляд на пациента и поняв, что помирать тот не намерен, Адепт взял бумагу и нагнулся за принесенными помощниками тонким металлическим стержнем с сердцевиной из много раз перемолотой чуть ли не в пыль сжатой травы, а также фарфоровую баночку с самими чернилами, куда он и окунул "кисть" продолжая читать. …Перемешать до загустения 3/5 степени состава, отставить в сторону до пункта 15. 2. Достать второй сосуд 3 форму, второй 5 и третий 4. 3. Киноварь истолчить полностью и смешать с настойкой Пиро 13 состава, смотреть на главе 138 «Основы обработки ингредиентов для основы лекарства» 4. В третий сосуд влить 1/5 часть настойки берита 4 состава концентрации 6 частей сухих ингредиентов на 10 жидких. 5. Серу самородную измельчить до состояния пыли 30 ли весом… 13. Тальк взять кусками цунь на цунь, толочь до крошки размера 14, смотреть в главе 135 «Порошкообразные составы. Обработка»… 15. Колеманитовую смесь из пункта 1 влить в растворитель нагретый … 29. Взять янтарь и измельчить для стадии 41… Сотый шаг… Адепт точно помнил, что рецепт был меньше… Хотя теперь он благодарил автора этого Талмуда, что подготовкой сразу нескольких ёмкостей, варкой одного состава в то время, как подходит другой, а третий уже пора вливать, при должной сноровке, чего ему не занимать, сокращает уйму времени. Несмотря на долгое отсутствие практики, он управился за две сгоревших палочки благовоний . Освободив парня от одежды, попутно отметив странность собственных суждений о проблеме, хотя Адепт явно помнит, что рана была больше, с рваными краями. Возможно причиной являлась внезапность состояния, в котором Адепту отдали гостя… Либо сам пациент успевает исцелится, тогда предупреждение хвостатого о слабости смертного очень преувеличены… Будь он таким идиотом, как его описывают легенды и знакомые, он решил бы, что друг просто слишком зазнался и не ставит ни во что простых людей. Однако теперь у него есть основания думать, что пациент нелюдь. Возможно Адепт? Тогда зачем скрывать это и отдавать на сохранение ему, зная себе подобных, среди которых он ещё наиболее терпимый экземпляр, те не потерпят столь снисходительного, особенно в плане силы отношения. Тогда демон? Сразу нет! Ладно друг не почувствовал, но сам Адепт может различить двух пребывающих в близкородственных отношениях демонов одного дома на другом конце скрытых гор. Зверь, дракон, цилинь, ёкай, кицунэ, совершенствующийся? Столько вариантов, но ни один не подходит. Не мудрствуя, Адепт, прежде чем влить раствор в рот пациенту, взял подсохшей крови с кожи, раздирать рану смысла нет, и пропустил толику Ци. Эта техника, одна из тех, которые он отточил в совершенстве, за такое-то время в одиночестве их скопилось немало, по себе напоминала обследование по пульсу, которое используют врачи. Во времена, когда писался трактат, лежащий на столе, в мире смертных существовал закон, запрещающий врачам мужчинам касаться женщин голыми руками, а особенно строго за этим следили в отношении дев благородных семей. Тогда врачи использовали разные методы, от куска тончайшего, практически невесомого шелка на пясти, до привязанной к нему, зачастую красной, нити, через которую целитель прослушивал пульс. Перед глазами мелькали горы из книг и трактов, с водопадами свитков широких, где-то развивающимися, где-то мягко обтекающими скалы острые из записных тетрадей и дощечек бамбуковых. Леса из сломанных кистей, забытых где-то в комнате бутылочек чернил, луга из перечеркнутых в безумном приступе ошибок и реки длинные, бескрайние, весь мир объять могли бы, времени потраченного не впустую. И словно рядом есть учитель, он смотрит как обычно, гордый, разумеется собою взгляд чуть снисходителен, смиренен, на нерадивого ленивца кинут под монотонный перестук затертой скучной речи. И говорит привычную, заученную сотни тысяч раз за часы преподаваний лекцию, что не окончит повторяться в разуме чертогах даже после своего оратора кончины. Искра взмывает в темноте отдаваясь чем-то знакомым, таким, что едва взгляд кинув спустя много лет сразу вспомнишь, в теле пробуждается духовных каналов сеть, ядро внутри горит не обжигает, пылает но не горячо, не больно, и словно просит поскорее приступить к работе, за которой истосковалась собственная сила. Мгновение спокойствия, контроля полного и концентрации, мелькает следом пред глазами нужный образ, ощущение. Кровь буквально вспыхивает, ярким голубым сиянием покрываясь спешно как деверья по весне листвой, Адепт сосредотачивается и почти что видит комки перед собой. Вообще, этот метод зачастую используется для отыска примесей там, где их быть не должно, они сразу выделяются в ярко-алом рисунке да так сильно, словно сама киноварь жидкая кричит, что внутрь проник чужак, становится ясно, что пациент если не является человеком, то очень походит на него и строением, и духовным ядром, но кое-что что все так настораживает… Адепт едва успевает различить быстро исчезающие золотистые искры, он не столько видит, их, сколько чувствует, основная загвоздка в том, что кровь их не отвергает, они словно там, где и должны быть, хотя тем самым животным, низменным, самой природой, естеством ощущается вся… Неправильность этой композиции. Словно это золото и должно и не должно быть там. Одно Адепт понимает точно, смертный, если его можно так назвать, родился с этим внутри, и, раз не умер до этого, это нечто ему не вредит. Следы элеметальной энергии Адепт вообще в расчёт не взял, в лекарстве её столько, что просто протекая по сосудам, она напитывает тело вплоть до кожи. Тем временем послушники уже подбежали к пациенту, ловко взбираясь на кровать с помощью друг друга, чтобы очистить рану и самого гостя от крови. Адепт, которому они долгое время оставались единственной компанией, решил помочь им, тем более ему быстрее удастся снять с того рубашку. Однако стоило ему начать складывать пропитанную уже давно присохшим багрянцем, как некий звон отвлёк его, на мгновение, но всё же. Адепт прощупал одежду и выудил из замудренных рукавов с внутренним карманом изящный стилет, переливающийся прямо-таки чарующей взор голубизной озёр, морей и рек, с жемчугом на крестовине, из тех же материалов оказалась на свету двусторонняя ракушка, которая словно говорила Адепту, не стоит её открывать, лучше положить туда, откуда взял, хозяину. —Дожил, теперь мне металл указывает. — беззлобно ответил Адепт явно не простому оружию и побрякушке, не очень-то дружелюбно отозвавшимся на подобную наглость — Не шуми, отдам хозяину, когда очнётся. Однако некая разумность оружия очевидно не происходила от изначально заложенных в находки заклинаний, скорее от самого места, куда они прибыли, кто-то или что-то потеряло связь с ним, и ему или ей это очень не нравится. Похоже, раздумывал Аядепт, наблюдая как каменные помощники уносят всю одежду чтобы заштопать и постирать, скучно ему не будет.***
Пробуждение прошло в кои-то веки спокойно и без множества раздражающих объектов в непосредственной к Итэру близости, что сразу поднимало настроение до состояния сначала выслушаю, потом просто убью. Хотя, его несколько портили услужливо подкинутые памятью воспоминания о том, что драконье недоразумение, пребывающее в услужении у одного ещё большего и несомненно выводящего из себя недоумка, как-то не спешило помочь ему и скорее всего планировало банально кинуть помирать. Хотя, если судить по явно изменившемуся во всех смыслах окружению, он всё-таки донёс его куда требовалось. Итэр нахмурился, осторожно возвращаясь к моменту во сне. Нет. Кошмаре. Мерзком, ужасном, пугающем. Словно неусопшие, не нашедшие свой дом, не отыскавшие упокоение мертвецы насыпали непреодолимый, почти что животный ужас, всё внутри теперь кричало, беги, беги отсюда скорее, но кто решил убрать живого из этого парада отчаяния? Вряд ли это был мертвец, они все словно потеряли цвет, даже кровь была чернильной бездной, не алой, не горячей, не живой. Архонты, как же Итэра трясло от того, сколь знакомыми были золотые глаза, сколь пугающими оказались холод и ненависть в них, как показались родными пряди, на мгновение кошмарного сближения мазнувшие по виску локоны черные, с нефритом на концах. Как повторял узор на лезвие копья тот что украшал оружие возлюбленного мужа. Не он, не он, не он, это не мог быть он, просто не мог! Это невозможно! Как с ума сошедший повторял Итэр, напоминая себе, вбивая истину сию, что это лишь кошмар, игра фантазии… Но ведь его ранили, он точно помнит всю ту боль, что испытал, ту тяжесть, с которой после стилет и вонзил его в драконью чешую, он помнит горячую, родную, свою же кровь на собственных руках! Может это его фантазия разыгралась после удара? Другого оправдания Итэр найти не мог… И не искал, не смея дале в мыслях обвинить родного человека… Но кто?.. Кому он помешал? Все враги из Инадзумы там и остались. Убийцы из Ли Юэ вряд ли смогли отследить его и не убить еле на арене, учитывая, что они пробрались в, сука, парящий дворец Гео Архонта, вряд ли их остановила бы арена, где шумно приветствуют любых гостей, будь то зритель или актёр на алой, железным запахом отдающей даже на задние ряды сцене. Мондштадт? Уже близко, тот же Дурин вполне мог решить избавиться от явно нелюбимого смертного, особенно раз выдался такой случай, где, при должном старании убийцы, сложно будет предъявить ему хоть что-то. Да и где гарантия, что убили его именно копьём, оружием мог послужить и крупный коготь, которым обладает Двалин. Но зачем убивать именно сейчас, когда они так близки к цели, проще было донести куда надо и уповать на то, что смертного убьют полубезумные Адепты… Один из которых уже много времени наблюдает за ним… —Здравствуйте. — решился на приветствие воин, ответом которому послужил кивок — Позвольте представиться, Итэр, а вы? —Ван Гюрен, Адепт Безымянных Пиков. — словно вспомнив эту деталь этикета, он кивнул, легко улыбаясь и добавляя — Рад знакомству.