***
Ещё юные, только год минул, как их приняли в клан как младших дочь и сына главы, Сара с Итэром учились справляться с оружием. Для них угрожающе сверкающие на свету лезвиями мечи напоминали осклабившихся волков, копья — диких лисиц, луки — неотрывно следящих ястребов. А они в сравнении с животными — две мышки на пустыре, ни щелки, ни норки, где спрятаться. Выход один — вступить в бой. И они сражались, подчиняли, присмиряли непокорные орудия. Каждый день Итэр пытался поднять, пока только вакидзаси, его бы удержать в руках, меч и научиться правильно замахиваться им. Это оказалась целая наука, на вид простая, а на деле понимания требующая порой побольше каллиграфии. Сара упорно таскала с собой тяжелый, длинный, почти в её рост лук на площадку, забирала спешно, боясь, как бы в издевку никто не отнял, со склада уже закрепившийся за ней колчан стрел и училась натягивать непокорную девичьим рукам тетиву — прочная струна, казалось, презирала, не признавала приемную дочь клана, разрезая нежную кожу на пальцах, больно била по лицу и рукам, едва удавалось натянуть, срывалась издевательски после того, как стрела встала прямо. Итэр порой вспоминал, как-то ли по приказу, то ли скорее неловкой просьбе, неаккуратно перевязывал исцарапанные ладони: самого руки дрожали, клочок ткани так и норовил ускользнуть на пол, как и рвущиеся наружу слёзы и обида за молчаливую в своем стиле сестру. «Как же так, она ведь тоже воин, тоже учится, тоже старается! Почему ничего не получается именно у неё, а у тех лентяев, что смеются над нами, стрелы летят ровно по мишеням?!» — задавался про себя Итэр, неловко обнимая забинтованные руки и глядя на сестру с немым вопросом. Сара улыбается редко, коротко, скрывая за этим неумение, аккуратно, чтобы не потревожить свежие и старые ранки, сжимает братскую ладонь в ответ. Для Итэра эта скупая, чистая ласка стоит тогда всего мира. И как же потом отвратно смотреть на мир вокруг, на несправедливость, и мерзкие смешки солдат, когда после очередной неудачи Сара понуро плетётся к поместью, пугливо прижимая к себе беспощадный лук; на неровные ликорисы, коими уже щедро расписан платок… На входящего в комнату злого отца и съежившихся от страха брата с сестрой. — «Наверняка он жутко недоволен нами!» — готовясь в выволочке стараются выпрямить спины, — «И скажет сейчас, что разочарован, и что мы ни на что не годные нахлебники, от которых клану только беды.» — слышать упрёки и видеть неприкрытые неприязнь и ехидство в глазах остальных куда проще, даже привычнее со временем. Но сама вероятность того, что страшные слова вырвутся из уст отца, что причиной потемневших от гнева и недовольства глаз станут они пугала до дрожи в коленях и душащего кома посреди горла. Юноша по сей день со стыдом вспоминал, как испугался главу Кудзе, как рыскал бегло взглядом по комнате в поисках укрытия, пути побега, не столько чтобы избежать побоев или криков, сколько не попасть под ставший присказкой по всей Инадзуме редкий, но страшный гнев главы Кудзе. Как судорожно пытался подобрать слова оправдания и извинений, пока отец с тихим бряцаньем брони подходил к детям, ожидая, тогда казалось неизбежного момента словесной казни. Такаюки с непроницаемым взглядом осмотрел их, присел с тихим шарканьем доспехов по открытому полу и вдруг с невиданной осторожностью, такой чуждой суровому облику нежностью взял девичьи ладошки в свои. Платок, который мальчик завязать достаточно крепко не смог, оказался снят покрытыми мелкими шрамами и застарелыми мозолями руками. Внимательному взгляду открылись только начавшие затягиваться до покрасневших росчерков ранки, грозовые тучи темнели, пока считали количество будущих шрамиков. —Откуда? — едва ли Итэр сможет позабыть этот твёрдый, подчиняющий голос. Ему нельзя воспротивиться, ответить что-то, дале просто двинуться. Пока брат с сестрой не могли и слова выдавить, отец надавил: — Я жду. —Э-это не то, что-чтобы… — пока Сара пыталась выдавить хоть какое-то оправдание, Итэр выскочил вперёд, обвинительной тыча пальчиком в злосчастный инструмент. —Это всё лук. Лук! Она поранилась, когда пыталась стрелять из него!.. — Что мешало взять перчатки? — не проникнувшись обвинениями изогнул бровь отец, подавая какой-то знак покорно поклонившемуся слуге. —Мы не знали… —Нам не разрешили их взять. — Сара сбивчиво, туго пояснила недоумевавшему брату и выжидающе слушающему отцу, — Я пришла на склад, там. Там до этого господин Кошикогура… Т-то есть Кошигорава! Господин инструктор сказал, что с луком у меня не ладится и приказал тренироваться до тех пор, пока я не смогу пускать хотя бы три стрелы из десяти ровно в мишень. И перчатки сказал взять. Я не поняла какие и пришла на склад но… Там меня выгнали и, ну, ну, ну вот… — Ха, — задумчиво выдохнул отец, повисло молчание, прерванное более громким, чем должно открытием двери. Такаюки, не глядя, достал и выжал принесённую тряпку, предчувствуя дальнейший действия отца, Итэр размотал повязки и отошёл в сторону, боясь помешать своим мельтешением, откуда-то зная, понимая, когда стоит уйти. Глава протирал ладошки, порой срывая новые, еще не затвердевшие корочки с ранок под ойканье и шипение дочери, промакивал выступающие багряные капельки и бинтовали столь быстро и ловко, что оставалось только диву даваться. Даже не торопясь, он справился куда быстрее и лучше, чем когда Итэр с Сарой с предельной тщательностью накладывали каждый моток. — Итак, слушайте меня сюда оба: я вами разочарован, — черный высокий хвост качнулся вместе с кивком главы, — напомните, как вас зовут полностью? —Итэр. —Сара… Брови отца сошлись на переносице, его разочарование росло безмолвно, не думая толком мальчик воскликнул; — Кудзе Сара! И Кудзе Итер! Ответом дернувшейся заткнуть болтливого братца сестре стал кивок и смягчившиеся черты: —Это помните — уже хорошо. А теперь запомните, раз и навсегда, даже в посмертии не забывайте, вы — дети великого клана Инадзумы, будущие воины, представители главной ветви. На вас лежит ответственность за честь нашей семьи, проиграйте где-то публично, провалитесь на задании перед подчинёнными, забудьте о манерах в присутствии других родовитых — осмеют вас, меня, вашу мать и вашего брата. Но допустите раскол внутри этого дома… — Папа обвёл рукой их комнату, показавшуюся такой большой, гордо возвышающейся над неразумными чадами, глазами сотен почивших обитателей строго смотрящей на с великим благоговением слушающих наставления отца детей. — Один маленький прокол внутри этих стен и под угрозой окажется весь род. Хм, в Снежной, как помнится мне, бытовала одна интересная фраза. Хм… Итэр с Сарой сидели, изо всех сил выпрямив спину, со стороны могли привидится доски, прижатые к их спинам. Они почти чувствовали, как скоро к этим невидимым планкам прибавятся грузики-долги. Они лягут на плечи, спустятся по рукам и ногам, обовьют полумаской лицо. И будут расти и расти, пока не скуют руки, чтобы те не могли поднять меч, оплетут ноги, чтобы лишнего шага не получилось, а голова обмотают так плотно, что ни видно, ни слышно, ни дернется бровь, не раскроется рот, не отвернётся лицо от кошмаров. А потому двое сидели перед главой, не смеялись прервать задумчивость молодого, но опытного главы. — Ах да, бей своих, чтобы чужие боялись!..***
«А ведь она — лучшая лучница во всей Инадзуме.» — Итэр пропустил голову, чтобы не спугнуть мелькающий перед глазами любимый сестринский облик, — «Интересно, как она там?..» — Пришли, — Гюрен, не заботясь о древних ставнях давно не пользуемого зала, распахнул их, взметнув многолетнюю пыль, на что старые двери и фолианты ответили недовольным шорохом забытых на столах страниц и ворчащим грохотом, да скрипящим клацаньем металлических колец о дерево. — О, Селестия, я почти уже забыл, насколько тут скучно. Итэр постарался вглядеться в темноту, то ли странным образом «поглощенная» им Дуринова тушка подмогнула, то ли просто не так темно оказалось в тесных коридорах книжных полок и шкафов со склянками, а тьма расступалась, хотя и неохотно. А кому бы захотелось просыпаться после сладкого небытия? Последний Адепт каменной долины подошёл гулким шагом к тонкой полоске стены исчезая между объемными шкафами, очень скупо освещенными далекими осветили факелов. Итэр без труда понял, что хранилище не пользовалось популярностью ещё со времён, когда Горную деревушку населяло множество учеников. Ведь даже в хозяйственных постройках из пола аккуратно выступали причудливые столбы-выросты, а сквозь лес проходили узенькие тропинки с тускло светящимися коробочками необычных цветов. Но чтобы добраться в эту скромную библиотеку потребовалось для начала найти, хорошо, что их вообще хранили, пусть и без особой необходимости, а потом пройти с ним по узким пещерам, чьи стены смотрели безднами мелких проходов древних пород. Юноша поежился и опасливо взглянул на факел, надеясь, что тот не погаснет до того, как господин Ван отыщет нужное. Спёртый воздух подземных комнат невольно навёл мысли паренька на старые развалины родных земель грома и молний; причудливые постройки, механизмы, решая которые воин только диву давался: как мог здесь кто-то жить? Обрушенные башни в огромных пещерах с гладкими покатыми стенами, куда с трудом, но нарастал упорный мох, покрывший тусклой синевой каждый камушек неизведанных руин. «Тогда проходы не были такими узкими, и что-то росло, даже съедобное, что уж говорить о мелких зверях и механизмах. А тут… — юноша оглядел островок освещённого тусклым желтым, словно даже огонь чувствовал себя неуютно и тесно в глубине скалы, пространства. — Ни травинки, ни кусочка мха, хотя откуда им тут взяться? Света не было, кажется лет сто до нашего прихода. — Итэр растёр мысом обуви пол, стирая многолетнюю пыль, та уходила неохотно, с тихим недовольным шорохом, как старуха, ворча на неугодную молодёжь, она приоткрывала аккуратные стыки крупных плит, — интересно, что тут хранилось? Наверное, это что-то было не столь нужное. Но зачем оно понадобилось нам? " Итэр подошёл к ближайшей полке и потянулся к содержимому, остановившись на расстоянии ладони от старой кожаной поверхности тубуса и оглядевшись на ушедшего ещё дальше в глубь Гюрена, он аккуратно извлёк связку из деревянных досочек. Щурясь от яркого света, Итэр пытался устроить свою находку под огнём светильника так, чтобы стали различимы тонкие завитушки знаков. Их автор, словно назло ему, писал аккуратно, но почти не различимо. «Вот хилличурла тебе в жены, — разочарованно цокнул парень, — ничего не понятно!» — разум наотрез отказывался вспоминать примерно схожие символы с написанными. Те же совершенно не желали всплывать в памяти чем-то знакомым, напоминая попытки ребенка повторить за взрослыми, исписывая бумагу красивыми, но ничего не значащими каракулями. — Шифры Ватацумийцев и то легче. — складывая дощечки на тонкой кожаной ленте внутрь тубуса, Итэр стал смотреть уже на фолианты, выискивая что-то на общетейватском языке. — Ага!Бой и… Ли Юэ за… год. Эра Великого Властелина Камня Автор: Лао Фанг
Несмотря ни на что, тиснение книги выгодно отличалось от всех, что видел до этого парень, в основном в клановой библиотеке или как старую улику в деле одного иноземца, этот экземпляр выглядел почти на том же уровне, хотя наверняка в несколько раз опережал в возрасте. Юноша провёл пальцами по надписи, опираясь плечом на стену на два шага от факела, чтобы шальная искра не дотянулась до приятно хрустящих страниц. Под кожей сразу проявились косые бороздки, непрямые впадинки, обрисовывающие в общем форму крупного кольца. Именно на этих бороздах надпись и стиралась. «Хм! Будь этот недоумок в моём клане — его бы сразу выстегали кнутом за порчу книги! — когда книга открылась, возмущение юноши возросло: — Ещё и внутри наследили, совсем совести нет! Даже хилличурл отставил бы кружку в сторону, а не стал портить странницы!» Из-за небрежности неизвестного ученика, не соизволившего постараться и отложить питьё на стол, чернила размылись, безвозвратно потерялся смысл написанного автором, а уродливые кляксы торжествовали среди знаков воинами невежества, особенно нелепо смотрятся среди идеально выведенных знающей своё дело рукой писца. Юноша вздохнул, поминая тишиной старания мастера и открыл первую страницу, вчитываясь в не познавшие пощады от нерадивого Адепта странницы. Стойки — это фундамент, на котором в дальнейшем возводится дворец искусства боя. Без основ нельзя понять ни одну ветвь роскошного древа, даже самая чахлая и больная не расщедриться на гнилой листочек для глупца, посмевшего пренебречь землёй, которая питает её. …Мастер направляет своего подопечного как большая река учит ручеёк обтекать валуны и не поднимать со дна грязь. Подопечный должен внимать наставнику и принимать его и только его голос: как вода не несёт с собой ил и камни, так и он должен отличить лишние праздные мысли от полных сосредоточения и покоя… По тому, как ученик подходит к освоению стоек, мастер проверяет его усердие и стремление к действительно глубокому погружению в изучение таинств искусства сражаться… Невеждам наши движения кажутся подобием танца и нелепицей, но лишь просвещенный ученику, что отбросил все сомнения и отыскал гармонию меж душой и тело, становятся понятны на первый взгляд противоречащие друг другу требования к технике их выполнения… Устойчивость в моменте возможность быстро сменить позицию, сохранив при этом равновесие и технику. Освоение стоек начинается с неподвижного стояния в одной позиции. Камень не сдвигается со своего места, пока терпеливая вода тренировок и ветер стараний не огранит его в иную форму. Затем ученик берёт второй валун и также меняет его образ. И повторяется он, ускоряясь с каждым разом Начинайте освоение стоек с тренировки неподвижного нахождения в позиции, потом отрабатывайте переходы из одной в другую, постепенно ускоряясь… Ведь даже если человек еще не осилил боевые таолу, как того требуют каноны, но овладел стабильными стойками и позициями, то это треть победы в схватке с противником. Нельзя обманываться простотой техник. Развивая стержень внутри, они как кузнец молотом высекают из Адепта мастера. После того, как тысячи раз иссякнут все силы и тело устанет до неподвижности, мышцы начнут тянуться как тетива, суставы не посмеют плакаться о работе а энергия ци потечет свободно, и дыхание поможет направлять ее в нужное место… «Вау, а этот, — Итэр мельком пробежался по имени автора увлечённый на вид заунывной и слишком приукрашенной, но на деле содержащей необходимые истины, которые писатель удивительно умело мог донести и заставить читателя проникнуться текстом за счёт высокопарных речей и напускной возвышенности, — Лао Фанг умеет рассказывать! " Сколько в бамбуковом лесу, столько стоек существует в искусстве сражаться, ведь от каждой школы и от каждого стиля взяты. Хотя из неисчислимого множества различных совсем немногие удостоились чести быть пользованными чаще прочих. Как для всякого возвышение имеется своё подножие, так и без знакомства тесного с основой не достичь вершин. Поза восседающего на коне. Звание своё оправдывает талантом всадника сменить лук на меч на скаку. Так же и ученик перескочит в иное положение. Ноги стоят на четырёх длинах ваших ступней или на две ширины плеч. Стопы не могут глядеть по сторонам и смотрят вместе с хозяином на соперника, лишь немного могут выворачиваться, чтобы держать остальных на виду. А чтобы выставить ноги в правильное положение, необходимо встать со стула и вернуться в сидение, но без опоры, словно табурет исчез, а ноги крепко держат. Спина вровень со стеной, а под ней изгиб поясницы, чтобы вверх держался как змея, готовая к нападению. Тело стоит ровно, не качается, ведь ноги срослись с землёй и держат вверх, как корни дерево. Если противник не может уронить вас подсечкой, то колени сильны и всё правильно. Важно помнить, всадник должен держаться минимум пока не сгорит треть благовония, в ином случае ни единый смеющий зваться мастером не смеет допускать нерадивого ученика к дальнейшей учебе. Истинным мастерством, к которому следует стремиться ученику, зачастую обладают монахи отдаленных храмов, в понимании основы основ они преисполнились столь сильно, что ровно и недвижимой держаться пока догорают следом четыре палочки благовоний… «Ага, это справочник про ручной бой, да свидетельствует мне госпожа Огосё Наруками, это не пьяная потасовка у таверн!.. И надо перестать упоминать Сёгуна, господин Сасаюри вряд ли осудит, а вот Властелин Камня и Сяо, да и Шенли скорее всего не одобрят восхваление чужого Архонта на землях Ли Юэ. — Итэр недовольно потёр уголок страниц, склеенный неизвестного происхождения темно-зелёным с тяжёлым, забивающий нос ароматом мяты, не выветрившимся за годы, напитком. — Хм, раз использование духовной силы и молний мне закрыто, то может стоит попробовать, мало ли отберут оружие, зеркалом то особо не повоюешь?» Заглянув в коридор и прислушались, юноша понял, что до возвращения Вана осталось немало времени, а потому продолжил читать. Спустя страниц десять-двенадцать, он закончил основную часть про обычные стойки. Вдохновлённый парень оглянулся, не находя привычной коробочки с благовониями или лучинами, он по мере возможностей, четко ограниченных светом факела, не рискуя случайно обронить один из древних фолиантов осмотрел шкафы, вплотную прилегающие к самому потолку, небольшие тумбочки в две полочки, заполненные, не иначе благодаря каждодневным мольбам архонтам, сохранившимися свёртками с исписанными мелким убористым подчерком бумагами, кисти, пустые аккуратные кожаные мешочки. В последние предусмотрительный парень заглянул, втайне надеясь в меньшей мере на какое-то причудливое зелье адептов, в большей на остатки масла, куда можно окунуть ленту, подцепить на какой-нибудь из множества металлических крючков, торчащих из стен поеденными ржавчиной ветками, и поджечь от факела. Приём не особо любимый в народе по простой и даже по-стыдному прагматичной причине — смысл тратить кусок ткани, если можно достать достаточно сухонькую палочку, которая стоит в десятки раз дешевле? Но для Итэр с Сарой, а также дивизией лучников и разведчиков, копейщики довольно быстро полегли вместе со своим командиром еще до подкрепления с младшим Кудзе, этот способ освещения, ещё и отсчёта времени был лучшим. Словно скудная на урожаи природа Ватацуми не жаловала чужеземцев. Как старый скупщик ценностей, чванливо и недовольно отсчитывающий каждую монетку в кошелёк несчастного, обдуренного на половину, а то и больше платы, она заставляла в растительность, все балки в покинутых домах отсыреть, сгнить до трухи. Сам воздух на острове оказался настолько полный влагой, что огонь очень нехотя, с пренебрежением, тускло покусывал без особого успеха пролежавшие на солнце мало-мальски годные ветки. Спас всех старый солдат, не из Сёгуната, прибывший скорее как наставник, надзиратель, за неопытным юнцом. Он доставал из запасов лекарств баночку с рыбим жиром и к ужасу лекарей обмазывал им ткань, заворачивая факела в отдающей самым противным запахом на памяти юноши материю, и поджигал, освещая полным жизни и тепла ярким пламенем лица завидующих солдат. Итэру жир не доверяли после этого, знающие в лечении почти что умоляли его не разворовывать их маленькие сокровищницы, очевидно боясь, что юнцу взбредёт в голову использовать ещё более дорогие снадобья. Повезло, что масло из юмиэру не приглянулось Итэр ароматом, пробуя его, потом и остальные, более доступные, он запросил в припасах ткани и самых дешёвых масел. Потом узнав, что найденные ближе к более населенным деревням сухие, как по заказу ветки пропитаны ядом, воин долгое время пользовался только куском ленты и полосочкой масла на ней, изворачиваясь ещё и отмерять так время. Хоть в ткани он недостатка не испытывал, и не такие обрубки приходилось применять в деле, но масел или чем-то похожих субстанций так и не нашлось. То ли от духоты помещения и сухому запаху постаревших чернил из открытых бутылей, то ли виной стала простая, спадающая всякое живое существо забывчивость, но память преподнесла ему интересную технику, показанную Сарой. Сестре ту передал отец, объяснивший мимоходом и младшему сыну важные моменты и многогранность использования. На пучок из молний на расстояние в половину, можно чуть больше, накладывается основа шара — тонкие и устойчивые, почти не искрящиеся молнии в форме изогнутых нитей. Уже сам по себе процесс сложный, заставить буйным Электроэлемент держать однообразную форму долгое время выглядит как попытка удержать буйную реку руками. Но по сравнению со следующим этапом, это — мелочовка, которую сможет и ребёнок освоить, у самого Итэра на это ушло попыток 10, на последние две он даже не разменивайся на концентрацию, решив просто «слушать Электро» как посоветовал отец на его безуспешные потуги. Ладони направлены против друг друга, между ними мечутся искрящимся столбом разъяренные вспышки, только упусти их, дай хоть одной вырваться — сожжёт если не тебя, то половину манекенов на площадке обожжёт до угольков местами. Напор постоянно меняется, неуловимо для простого человека, а для обладателей Электро пурпурные стрелы бьют друг в друга, создавая маленькие взрывы изнутри. Юноша протёр глаза, те почти что ощутимо заболевали, стоило вспомнить то сияние, просвечивающее через плотную Сёдзё так, словно её и нет. Хотя, именно благодаря этому старший брат успел крикнуть отца и ворваться внутрь, запечатывая вместе с Итэром, терявшим контроль над непокорной стихией, уплотнить всё возрастающий в силе комок из до оглушения кричащих разрядов и выкинуть куда-то по нарастающей. Небосвод, почти что порадовавший Иназумцев спокойной, чуть моросящий погодой, пронзила на пару мгновений глухо грохотавшая искрящаяся сеть. Парень размял плечи, словно готовя их к тянущему напряжению. Одновременно и безумно сложный, и в то же время легкий с привычкой процесс закончится небольшим пучком света внутри следом доведенного до ума шара. Интуитивно воин ещё в войну научился создавать шаровые молнии, как назвал их один фонтейновский учёный годы назад, а под конец посмеивался над молодым собой, неспособным создать такую мелочь. Взбодренный, Итэр отложил книгу на полку, вновь достал, отсчитывая на какой по счёту странице остановился, вернул на место и сложил руки в положение и, момент заполняющего пространства напряжение и… Итэр с задыхающимся хрипом ухватился за полки дрожащими, едва цепляющиеся одревесневшими пальцами за старое дерево, и, соскальзываю по ним как по ступенькам, опустился на пол. Руки отказывались держать, слепо хватаясь за воздух, словно жадно вдыхающий, без выдохов, тут бы хоть удержать в себе, хозяин пытался всеми силами заполнить так туго, тяжело и неохотно поднимающуюся грудь. Словно обретя своё сознание и волю, дергающиеся руки слепо расписывали пол неровными белёсыми линиями, пальцы то выгибались, едва не выходя из суставов, то ногти раздирали кожу. Горло горело и вопило от боли, разодранное тяжёлым, словно железную щебенку выплевывая. Собрав последние крохи воли над своим телом, Итэр завалился на бок, чтобы не захлебнуться туго стекающими по губам горячими каплями. Сколько времени прошло он не знал, не мог полагаться на усталое тело, а воспаленный тугой и тянущей болью разум отказывался работать и выдавать что-то кроме мольбы Архонтам об окончании пытки. Глаза, горящие и саднящие, словно весь день и ночь сидел при лампе над рукописями, без надежды ухватили потемневший пол, по которому гуляла бликами подожженная смола, забитый нос уже не различал до неприятного знакомый аромат, а губы, словно чем-то посечённые, в колющих порезах чуть двигались, ухватывая сладкий, прохладный до блаженства воздух. Только в коридоре стали слышаться шорохи шагов, как прояснившийся взор ухватил странную деталь в земной картине — подсохший, темный цвет, каким его видел воин, вспарывая животы врагов, на удивление оказался в крапинку, заката или аметиста цвета. Вполне разноразмерные, одни почти в момме, другие и десятой части не возьмут, какие-то и сложно распознать — приплюснутые темные каменья, с его на гранях кровью, торчат как скалы, кораблей убийцы из воды. На вид и цвет, однако, различий куда больше: с закатом и рассветом по краям, со свежим инеем на гранях, с проклятой бездной в глубине и отражении пламени по всей поверхности камней. Откуда всё взялось — вопрос который боль чуть притупляет, страшнее представить, как это оказалось в нём. Обдумывание своего здорового рациона и возможных неудачных последствиях Адептовских лекарств, как нельзя вспомнились те измельчённые в порошев разноцветные камни, здорово отвлекало от плачевного состояния здоровья. Вскоре, мысленно дав себе пару хороших затрещин, Итэр с хрипом, цепляясь за всё те же полки, поднял себя. С воем в душе он обнаружил, что стул не только слишком далеко, так еще и спинкой к нему. Сесть внезапно оказалось испытанием сравнимым с обрушившимся клинком священного вместилища Сёгуна. В то же время стратегически успешным нападением с фланга накатила тошнота. Под языком туго тянуло, казалось, что телу не по нраву лишние органы внутри и оно глотку выплевать хочет, да нельзя, мышцы держат крепко, отчего недовольство плоти отдаётся в кружащуюся, как вороном над истерзанным поверженным, голову. «Воды надо, — Итер поджимает губы, стоит представить как жидкость стекает в стянутое тугой нитью горло, — или ледяного чего ко лбу…» Сухая древесина, как разукрашенная избалованная леди смотрит на простого работягу или солдата, с мнимой, издевательской в определенной мере жалостью, насмешкой, едкой злобой подогревает не видавшими сырости теплыми талмудами. Они царапают кожу, впиваются декоративными тубусами куда-то за висок, назло оттягивая волосы, но сил и желание в комке ленивых желейных тел в голове не находится. Разум похож на сеть, куда рыба, или иной морской обитатель, если и попался, то не виден из липкого, скользкого, разнородного комка водорослей. — Хаааа. И почему я уверен, что это вина Мондштадских? То принесли не так, то послали ящерицу недоросшую, дайте Селестия, чтобы кроме крыльев в той голове с орешком внутри нашлась пара умных слов. То… Это. Итэр предпочёл промолчать. Воспитание, командным голосом требовавшее извиниться перед старшим за свой неподобающий вид и неуважение, кажется, впервые за годы оказалось не у дел. Леность и просящее о милостивой гибели, или хотя бы вдарить по точке сна, тело чуть не разорвали голос совести в клочья. Внутренняя борьба оказалась не столь интересна владельцу мыслей, сколь подцепленный крупный камушек, проверенный на скудном свету, словно пристыженного за невнимательность факела, Адепт покрутил его и глубокомысленно глянул на пол. Не мудрствуя он просто протёр тот достаточно большим светлым платком, цепляя кристаллы и заодно впитывая кровь. Оглядывается на то ли гостя, то ли соседа, подходит, приседает и сухой тыльной стороной ладони тянет ко лбу. До восторга приятно, потому что прохладная кожа разгоняет боль, вязким, тяжёлым туманом затянувшую голову. Итеру уже плевать на приличия и поведение, не сейчас, сейчас он хочет только еще больше вожделенного холодка, горного воздуха у водопада, с искрящейся ледяной россыпью брызг в воздухе. Гюрен, не иначе как прочитав мысли по лицу, спросил: — Идти не сможешь, да? — получая отрицательное мотание головой, — Ясно, хватайся. Ван, цепляя свою ношу за пояс, заводит руку парня за свою голову, одновременно, подхватывая за плечо. Разница в росте заставляет приспустить до ладони за шеей, но он ловко поднимает его на ноги. Итэр, ухватываясь за полки, теряет некоторое время, чтобы дрожащие колени держали ровно. Одна мысль о том, что путь назад грозит десятком долгих лестниц едва не заставляет трусливо попросить остановить здесь, в забытой библиотеке. — «Соберись, тряпка! Расклеился за безмятежные дни в горах и стал как плаксивая девица! — Боль, вторя мыслям, бьёт отрывисто, как карательный удар кнутом по спине, подстегивая среднее проходить ступеньки, — То сомневаешься в верности, устраивая сцены. То истеришь насчёт «заточения» здесь, а мог воспользоваться положением и выбить какие-нибудь советы и знания из единственного местного. Он всё равно ни с кем не общался годами, ни одно мало-мальски говорящее существо не выдержит без разговоров, надавил бы чуть-чуть и он вывалил тебе парочку местных секретов!» Собственная слабость робко заикнулась о невозможности заниматься, ведь сосуды — сожжены, а без них он… Голос воина, воспитанного в традициях клана зарубил её, не дав высказаться. Дисциплина не просто пострадала, а одной ногой стояла у ёкаев! Так постановил глава разведотряда. Руки ослабли без твёрдого меча, скоро в лапшу превратятся. А что с подготовкой тела? Прогулки по отвесным скалам и третий усилий не вернут от утренних занятий в Иназуме.Расслабился.
Под конец пути наверх Итэр шёл без поддержки на собственной упрямости и злобе. Себя наказать стало первостепенной задачей. — «Надо же, больше не можем управлять молниями, я и без них могу сражаться! Будь я проклят, если опозорю искусство меча! А кулачное сражение, а кинжал, а яды? Столько способов убить человека, и без молний справлюсь!»***
Месяц с чем-то прошёл в наверстании всего упущенного. Любая мысль отдохнуть побольше, расслабиться, сбавить темп оказалась отринута и заменена дополнительным кругом вокруг одной скалы. Сначала он и три с трудом пробегал, самый маленький пик, казалось, занимал по площади поместье Кудзе. Через неделю двигал ногами до изнеможения, желая добить шестой. Двенадцать осилить оказалось ещё сложнее, но кто мешает пройти оставшееся расстояние пешком? Злосчастным мешком, ради которого они спускались в глубины, оказался заполнен странным минералом: Итэр с восторгом взял осколок, размером с половину его ладони. Прохладный камень повторил его касания бурыми ореолами вокруг пальцев, а стоило отпустить, как сменились глубоким темно-синим. Сама находка цветом напоминает обычный аметист, без изысков или причудливого узора в глубине, сошло бы на простое украшение в качестве вежливого дара дальним знакомым, как сказал бы любой мало-мальски знающий ювелир. Но на свету неприметная вещичка разряжалась стоны ярких цветастых лучей, раскрасивших простую и неказистую комнату слезами радуги, что в горестном исступлении понеслась по ней. Гюрен объяснил всё коротко — дар ко скорой встрече с Властелином Камня. Драгоценность редкая, являвшая собой не то семя, не то камень, проросший в хорошие друзы спустя многие века. Итэра покоробило, стоило понять, что камушек, как он имел наглость обозвать подарок, не продавался. Никем. Просто знать о нём уже достижение. А уж о всех применениях в курсе только, кажется сам Архонт всех существующих камней. — Неужели Властелин контрактов собирается к нам нагрянуть? — Итэр оперся руками на угол кровати, чтобы урвать больше уникального процесса огранки, — Или вы уйдете на встречу и передадите ему лично? — Нет, мы оба уйдём на встречу, — Ван поднял камень, рассматривая его сквозь яркий свет причудливого выроста, простирающегося от противоположной стены, чуть не заворачивающегося в петлю, — кажется его писарь что-то упоминал о походе, поэтому не убейся в ближайший месяц. «Месяц. Это выходит я уже год как уехал с Иназумы.» — собственный голос оглушающим шёпотом проносится по опустевшему разуму, как малейший шорох в темных коридорах пещер слышится как рёв монстра. Ещё давно Итеру месяц казался невероятно долгим, а на землях островов Ясиори и Ватацуми и день мог сойти за все десять. Но даже не считая растянутого в Долине времени, год, переполненный событиями прошёл… Незаметно. — «Меня выдали замуж, сообщив о церемонии прямо перед её проведением. Чем не значимое событие?» — Итэр широко улыбнулся, чуть по-глупому, широко, зато по-настоящему, куда лучше изящества притворного изгиба губ, никогда за всю свою недолгую и без потери памяти жизнь и мысли не допустил, что будет рад супругу, еще и Адепту. — И пока я не забыл. — Гюрен замер, отдавая все внимание уже порядком ограниченному в виде причудливого зверя из сказок и легенд смеску молока и золота в пальцах. Свет кристаллов довольным и пушистым зверем обласкивал искусные детали, наметкам сложных элементов, вытачивая из бездушного камня осколки живого солнца. Юноша невольно залюбовался диковинкой, поражаясь чужому мастерству, но замершая тишина начинала напрягать. — Прошу прощения, господин, пока вы не забыли? — А?! — за такой искренне недоумевающий и совершенно недостойный не то что знатного отпрыска, а последнего лесного ёкая отец, если не учитель по общению с благородными людьми отвесил бы такой силы затрещину, что звон пустой головы, как подмечал местами любящий старший братец, слышался бы на другом конце острова. Итэр невольно сжался, опасливо оглядываясь в поисках угрозы, дайте Архонты, что не он вякнул, — А-а-а-а-а, точно, точно. Сейчас, м-м-м… А! Как тебя угораздило чуть не убиться в библиотеке? Нет, я не осуждаю, даже имеющему чуть больше, чем обрубок догнивающих внутренностей головы недоумку понятно, что схемы выделения чистейшего составляющего породы та ещё попытка совокупиться безумца и монстра из останков Архонтов. — заметив недоумение воина от зубодробительного названия, Гюрен коротко посмеялся, — И не говори, уже по названию жуть редчайшая. Но чтобы умереть от неё надо брать и листы в глотку заталкивать, а у тебя какие-то камушки повыходили. — Может болезнь какая-нибудь, в конце концов, здесь постоянно витает каменная пыль, вот и подхватил? — Мысль, как ни странно, здравая, но нет, здесь и послабее тебя ребятки бегали, и ничего, живы здоровы, камнями не плевались, пока не нарушали правила. «Интересно, раз здесь имеется собственный свод правил, множество обучающих свитков и мест для оттачивания навыков, как боевых, так и умственных, значит наверняка имелось множество людей, пользующихся столькими благами? Сколько же учеников вмещало в себя это место во времена своего рассвета? И почему остался всего один? " —Господин, — решил ненавязчиво выведать парень, о неудаче он не волновался, ведь удовлетворение мимолетных интересов — последнее, по словам отца, о чём должен беспокоиться человек, — скажи, а как проходила твоя учёба здесь? —Хм? — мужчина отвернулся от камня, застыв в забавной позе, — Зачем тебе сдалась моя молодость? —Просто припомнил ваши слова о господине Шенли, мне показалось, что вы достаточно с ним знакомы для такой точной оценки, но при этом я не слышал, чтобы вы обучались в одном месте. — Мы и не обучались, если иметь в виду долгое и нужное сидение за свитками на одном месте. — мужчина склонил голову, припоминая старые времена, — Шенли, ну и парочку других несчастных сюда возили на обучение. Разумеется, их принимали со всем вниманием и почтением, им подавали здравую мысль отказаться от грехопадения. — Адептам… От, грехопадения? И что же они такого страшного не должны были совершить? —Наше тело — священный сосуд. Наш облик, будь то люди или оборотни, создан природой самым, что ни на есть идеальным. Мы должны совершенствовать его, совершенствовать земное тело и не допускать его порчу всеми силами. Но достигается это честным путём! —В смысле, нельзя вмешаться и влить в себя чужую кровь? — Интересная мысль, откуда? — Как-то у нас, на Иназуме появился безумец из Сумеру. — Не удивляет. Откуда еще браться психам? Видишь больного рассудком, сразу говори — сумерец. — Ну, вполне возможно, что так совпало, — не стал встречать в ненужный спор юноша — он пытался уверить всех в том, что мы — не совершенные, неидеальные и именно он, как посланник небес, «милостиво» даст нам шанс исправиться… Я сомневаюсь, что это был человек… Он похищал людей и на живую, без капли жалости буквально перекраивал их… Менял ноги на руки, пришивал новые, пытался две головы на одно место присоединить. Конечно, у него ничего не получалось. Всё просто гнило вместе с телом, несчастный умирал так грязно, что молил о казни мечом. А тому, монстру всё равно… — Мерзость. — выплюнул мужчина, обрушив кулак на стол, — эти грешники… Как могла страна Мудрецов породить такое? Не сомневаюсь, ты понимаешь, почему здесь не приветствовали всякие. Уловки. — Госпожа Сёгун, она единственная, кто мог смотреть на этих несчастных спокойно. Она проявила невероятную сдержанность и лично провела справедливый суд. Казнь согласовывалась с главами благородных родов. Не слышал, чтобы кто-то ещё удостоился того, что совершили с ним. — Надеюсь, что артерии земли не дали его телу достойно разложиться. — Простите, а разве можно неправильно, неправильно уйти? — Ещё как — Демоны. Этим всё сказано. Их тела от того и ядовиты, что отвергнуты артериями, черви не поглотили плоть, а зачем трогать и без того гнилой при жизни разум. Представь что всё дурное, всё мерзкое, что он совершил, стало материальным. Оно, не человек, ни даже монстр, одержим мыслью совершить зло, от безобидного, до омерзительного. Главное, чтобы это причиняло боль. Демоны это ведь потому и опасны, что искорежены остатками духовной силы, не принятой землёй. А отринутое ей тело небесам того меньше нужно. — То есть, прошу простить, если я неправильно истолковал сказанное вами, — по привычке придерживаясь манерам в общении, дав себе мысленный удар палкой по спине себя за их слабое соблюдение до этого, Итэр подвёл итоги, — заразиться кармой равносильно тому, что ты почерпнёшь гнилой воды у чужого дома. — Хм? У дома, это что-то иназумское? — Сёгун всегда щедра на плодородные дожди, — и ослепляющие молнии, и потопы, и оглушающие громовые раскаты, и штормы, про себя подметил парень, — однако люди, по старым традициям, наполняют стоящие рядом с домом бочки водой из храмовых источников. Уже поход за ними — своеобразный ритуал очищения души и тела испытанием на выносливость и упорство. Это время, когда враги отпускают дрязги, когда приветствуется помощь ближнему больше обычного и соединяются разошедшиеся члены семьи. — Итэр сразу прояснил важные моменты похода, чтобы избежать непонимания в дальнейшем, — Но когда милость Архонта покидает деревню и её настигает чума, вода в бочках становится отравленной. — Как понимаю, с волей Архонта это не связано. — сразу отметил Гюрен. — Вы очень проницательны, немного воды из бочки забирается каждое утро для общей трапезы, не обязательное занятие, но часто соблюдается людьми. Чтобы подчеркнуть священность и важность, жители дома используют специальный хисяку, то есть черпак. — Итэр быстро исправился, как бы он не огораживался от прошлого, старые словечки иногда вырывались наружу, — Если в доме жуткая болезнь — даже вода в бочке снаружи портится. Так жители предвидят наступление чумы и огорождают больных. — Полезный, в то же время обладающий сакральным смыслом ритуал. Хм, думаю, устрой мы такое здесь и не пришлось бы жертвовать знаниями в счет телесного здоровья. Представь: раннее утро, вереница учеников идёт к источнику, чтобы в несколько заходов наполнить такую бочку у своего жилища. Да, нашлись бы недовольные, но большинство смиренно набирало воду, учась терпению и взаимопомощи. — Картина, напоминающая чудесные грёзы, — решил поддержать наставнический, или садистский порыв Вана юноша. — Сравнение, если так сказать, хорошее. Да и при всём старании, по капле, по брызгам, да нахватаешься дури. Взять того же генерала, ну, который ещё твой супружник — странно, как в относительно здравом уме остался. Другие от недели работы уже готовы выть и казаться на всех. — Разве сила этой кармы так губительна? — Зависит от "заразного", а еще от самого воина. — А кто, если не секрет, устойчивее, ну или просто успешнее справляется с такой, спецификой работы? — Одно скажу, твой, как его зовут? — Сяо. — Твой Сяо один из сильнейших. В этом деле мало что зависит от человек ты или оборотень или вообще небожитель. Всё решает сила внутри, как-то в моё время вышла интересная книга, там это назвали внутренним стержнем. — Извините, а что касается тел божеств, ну, проигравших в Великой Войне Архонтов? — Хм? Тел? — Ну, останков материального воплощения. — Это я понял, просто. Эх, давно не выходил в мир. — мужчина полностью обернулся, сгибы локтей укладывая на колени, а пальцами привычно перебирая вышивку на рукаве. Итэр, приметив это, прислушался, сложно поймать чуть встревоженое состояние Адепта, — Смотри: Архонты — не умирают. Да, можно убить тело, даже испепели и уничтожь прах — они смогут вернуться. Потратят века правда... Знаешь, они ведь даже не переходят за грань. — То есть то, что мы назовём призраком божества им на деле не является. — Угум, потому что они прежде всего — неосязаемая сущность, которая может дергать артерии земли. — Но почему на местах гибели тела не наблюдается обязательного повреждения артерий? — Это сложно объяснить. — задумчиво склонил голову мужчина, не замечая спавших на лицо прядей. — Наверное, оттого что они реально больше небесные создания, чем небожители. — Это как, трогать кожу и дуть на неё получается? Можно ткнуть и появиться синяк, а от порыва ветра, как ни старайся, не останется следов? — выдал мысль парень. — Ну, с натяжкой да. Это вообще странная тема с небом и землёй. Земля — есть вместилище всего несовершенного, чтобы здесь не создалось, на небесах отыщется лучше, точнее, идеальней. Но выход да грань — исключительное преимущество нашего мира. Божествам путь туда заказан, даже время там движется в ином темпе. — Напоминает легенды выживших в Бездне, что дни растягиваются на месяца, а раны быстрее заживают. — Нет, это другое. Хотя, винить тебя за слухи нельзя... Бездна — логичное искривление, смотри. Гюрен оттянул свой рукав и, сложив, прижал рукой к колену. — Появится залом, верно? — Сложно не догадаться. Итэр, припоминая нелюдимый характер Гюрена, засомневался и удивился спокойному и щедрому рассказу о чем-то интересующем воина. Особенно смущали отсутствие колкостей и слом непрошибаемой безучастности, а потому Итэр прозрачно поинтересовался причиной такой внезапной щедрости. — Честно говоря, вы так интересно рассказывайте, и подумать не мог, что кроме обширных знаний о лекарствах и содержимом местных пород здесь хранятся знания о природе божеств и Бездне. — Ну а что их хранить при себе? — впервые на памяти юноши искренне, даже лицо на пару мгновений обзавелось запоздалыми морщинками от сведенных бровей, удивился мужчина, — Никогда не пойму людей и остальных просвещенных с их привычками хранить знания при себе как золото. Да, ценное, но раздай остальным и сам не потеряешь, это ведь не то де самое, чем разбросать по полю драгоценности — прокричи ты в него всё содержимое справочника, а всё равно не забудешь. — Думаю, цена, за которую обрели эти знания не даёт просто так поделиться. Хочется плату за старания, вот и совершают с кем могут обмен, а с кем не могут хранят до появления способного клиента. —Всё равно не вижу смысла трястись над книгами, боясь самим их открыть. Но про цену понимаю, на деле тема с Бездной — самый бесчестный торговец в мире. Не думаешь? Где-то неподалёку как-то находился вход туда, разлом какой-то пошёл, не знаю. Ходили все, кто мог ходить, а кто не мог выкручивались кто полетом, кто носильщиками, а кто используя руки. Возвращались единице, по пальцам одной руки пересчитал бы, да имена безумцев забыл, слишком давно это происходило. И шли до тех пор, пока последние смельчаки не оказались заперты внутри с обвалом. — А правду говорят, что уйти в Бездну и вернуться из неё — то же самое, что умереть и ожить? — Только в плане повестей, легенд, сказаний: всего, что требует больше преукрашения, чем правды. Бездна вещь странная, это как развесить ткань над водой, — Гюрен поднял рукав, демонстрируя залом, — и не заметить сгиб, который намокнет. Стоит приподнять и спустя время полотно высохнет. — То есть Бездна изначально не часть мира? — догадался Итэр. — Верно мыслишь, — удовлетворительно кивнул более свободный на слова, чем все дни с их знакомства, — а вот мир мёртвых уже часть нашего, это как силуэт мелькающий где-то рядом: замечаешь краем глаза, а внимательнее всмотришься и ничего. Часто это усопшие, которые хотят связаться, или просто пакостят по мелочи. — А что реже? — Нервы и лишняя чарка вина. — Многое объясняет. — Вообщем, — потянулся Гюрен, смачно и с удовольствием хрустя затекшими суставами, — то, что мы зовём демонами и с чем борется твой этот... А, неважно. Это то, от чего дале мертвые отказались. Настолько порочное создание, что его не приняли непривередливые артерии земли и черви. А зачем усопшим свои владения пачкать такой мерзостью? — И всё равно не пойму, господин, а почему вообще эта зараза скачет на других? — Терпи и слушай! Карма не совсем то же самое. Как бы так объяснить?... Что ты вообще о ней знаешь? — Мои знания скупы, знаю про то, что это божественное наказание за неисчислимые убийства, она пожирает больше душу, а уже следом, когда та исстрадалась, тело. Проклятый способен впасть в безумие... А, еще его духовная энергия сильно глушится кармой и выходит в малом количестве с примесью грязи. — Ну, наказанием это не назовёшь в полной мере. Не божественным, это точно. Это взятые на себя крохи чужих грехов и пороков. Как идти в море гнилого мяса, хочешь не хочешь, а понемногу начнет налипать, сначала крохами, затем куски кожи прицепятся, а потом нарастут целые комья гнили. Но твоя плоть жива и здорова. Те, кто столкнулся с больными кармой, чувствуют мимолетный запах порченного мяса именно по этой причине. Но с опытом, стоит отметить, он так впитывается, что становится частью духовной карты тела, а потому почти не воспринимается, только угнетает сильно. Итэр задумался, пример с тухлым мясом выглядел до ужаса логичным, хотя никакого запаха, не то что гнили, просто неприятного, он не ощущал. Но этому причину нашёл сам Гюрен карма настолько давно и сильно пропитала ядро и каналы, что уже не чувствуется, как веками сухое с редкими листьями дерево уже никто не представляет живым и полным тяжёлой и густой кроны. Но как убрать эту гниль, как исцелить то, отчего здорового и не осталось? В памяти всплыл случай, когда собирая припасы в сладких грёзах наяву о родном доме, тёплой постели и мирного ужина в компании сестры и отца, он обнаружил старый колчан. Тина облепила его плотным слоем, скрывая дорогую лакированную древесину, хотя время не пощадило и ту, припорошив горсткой тусклой плесени, немного золота и жемчуг отлично сохранились, а вот оперение оставило в память о себе скупые позеленевшие ниточки. В надежде на помощь и с девизом главного по складу, что хорошую вещь грех выбрасывать, парень тщательно отмыл находку в воде речушки неподалёку и отправился к сестре. Та, довольная окончанием воды и скорым отправлением домой, разминалась, скорое отбытие из лагеря и последняя ночевка в нём даже немного разморили девушку, окончательно придав благодушное расположение духа. Гордый блеск благородного металла и приветливый перелив жемчугов, а также отсутствие клановой метки обрадовали Сару, та даже потрепала младшенького по плечу. Но стоило извлечь стрелы, как те треснули в ладонях. Время хорошо постаралось над наконечниками, оставив уродливые огрызки ржавчины на хрупких палках. Неизвестно, кто больше расстроился подобному исходу событий: добытчик сомнительного клада, прикинувший, как можно будет разобрать подгнивший колчан на хорошие доски и немного драгоценностей, или привыкшая экономить каждую стрелу сестра, всегда радующаяся их пополнением сестра. Итэр, видя расстройство Сары, больше напоминающей ребенка, у которого отобрали долгожданную сладость, предложил сходить к мастеру в лагерную кузницу и разобрать колчан. Да и тот огорчил вердиктом — немного золота и розоватых шариков снять сможет, а дерево пропало совсем, ни на растопку, ни на стрелы, ни просто на острые палки не пустить. Мне что, вздохнул воин, Сяо на кусочки по-целее разобрать? Ну ладно, если вообще такие отыщу, вдруг изменит и посмотрю на рынке, может кому-то сердце Адпетовское надо, оно и так моё по праву супруга, а остальное куда? Даже привычные мысли о расходах и прибыли, что можно извлечь хорошего из ситуации, не смогли успокоить огорченный разум. Одна мысль о вреде мужу до отвратного воротила, вызывая тошноту и странное неприятие. Ну не выходило, не получалось выдавить из себя привычного ледяного расчёта, безразличия. Даже в доме с безумцами, потерявшими Глаз Бога, он немного, даже потерянный в эмоциях и жалости, а допустил мысль сдать это место и использовать для себя. Но совесть не дала. А сейчас исцелить, забрать хворь на себя, да просто помочь родной душе казалось самой важной, самой первой целью всей жизни. — Скажите, господин, а... Кхм... — Я жду. — после минуты молчания, очерчивая круг рукой, подал знак нетерпения — Слушай. Во-первых, ты как-то слишком быстро поправился от такой кровопотери и разодранной глотки. Это хорошо. Во-вторых либо спрашиваешь, либо молчим дальше. Пока Ван демонстративно стал разглядывать уже идеальную на вид статуэтку, Итэр решил увиливать, подавив порыв вывалить всё. Гюрен всё ещё с легким презрением относился ко всем практикующим духовные искусства и оставалось тайной его отношения к Охотникам на демонов конкретно: то ли плохие, ядром своим занимаются, то ли хорошие, раз премерзких демонов убивают. Нет, решил парень, в береженого молния реже бьёт, лучше поостеречься с откровенностью. — А кто вообще начал заниматься остатками Архонтов? Ещё с первых лет окончания Великой Войны и по наши дни на островах Иназумы народ страдает от проклятого тела своего Бога. Люди сходят с ума, слышат несуществующие голоса, видят тени и поднимают мечи на самых близких. Но вот на благословлённых Архонтом Камня землях я ни разу не повстречал такого. И даже жители страны Ветров избежали бед от смерти своего божества. Неужели у какого-то мастера хватило мастерства печатей, чтобы ослабить дурное влияние? — Итэр даже решил немножко подсластить вопрос, — Наверняка, это был кто-то из ваших благородных собратьев, со знаниями из этих книг можно сдержать целую армию ёкаев, что говорит о людях. Итэр понятия не имел ни о ситуации с телами мертвых божеств в Ли Юэ, ни о талантах местных мастеров в запечатывании зла хоть духовными силами, хоть с применением тайных составов с драгоценными камнями и выжимками какого-то цветка, и пусть конечный результат — окаменение, можно остановкой, а там и запечатывением смело называть. Но разговорить Гюрена хотелось уже принципиально. Проснулся давний азарт, щекотливыми щепотками на ушко так и подталкивающий выведать одну за одной тайны отшельника и старой обители. Не силой, пытки юноша не презирал, но где в них интрига? Но хитростью, обманом, ухищрениями: там словечка ласковое, там поддержка нужная, немскренняя правда, но нужная то ему, а за делом и в доверие влиться, чтобы остаться чем-то приятным в памяти и кинжал в спину не получить на прощание. — Ха? Не знал, что ты прочитал те свитки! — явно воодушевлённый и польшенный таким вниманием к собратьям бывшим Ван полностью развернулся вместе с табуреткой к воину. — Какой момент больше понравился? У скалы Юншун? Или реки Бишуй? А, нет! Наверняка тебя завлекла повесть о том, как чувствовали наших героев в спасенных деревнях Шань Миная? Так, надо быстро понять, что нравиться самому Гюрену! Начнем с последнего, говорит наверняка, значит не в первый раз встречается с любовью конкретно к этой истории, но учитывая солидный возраст он может и не одобрить любовь к популярной повести. Но вдруг сам её любит?... Нет, слишком рискованно. Лучше взять что-то из первых двух. Про реку Бишуй я знаю меньше, чем хиличурл о службе в храме Наруками, но первым Ван вспомнил про скалу, значит есть сильная эмоциональная связь?... Или тут везде скалы и он привык к ним?... Главное не оплошать ни ответом, ни лицом. — Герои Шань Миная меня конечно поразили своим подвигом, я думаю, что восхваление жителями деревень в полной мере ими заслужено. Река Бишуй тоже заинтересовала, в конце концов, я с неё начал и, честно говоря, истории про могущество и таланты ваших собратьев для меня несколько диковины. Но я потом попривык и влился в повествование! Правда, к своему стыду признаю, немного отвык от столь изящного языка, поэтому изредка перечитывал с самого начала. Но если говорить о самом запоминающимся то... — Итэр якобы задумался, словно только начал размышлять над вопросом, а не бился в маленьком шторме анализа и построении ответа на коротком вопросе, — Скала Юншун, этот момент до сих пор меня не отпускает. — Надо как-нибудь самому взяться за старые тексты, — с долей такой новой и причудливой для его лица мечтательностью и волнительность вздохнул Гюрен, в следующее мгновение приобретая озадаченный вид, — правда, не припомню там таких сложных текстов, стоит перечитать? Итэр решил ухватить момент и с помощью унижения своей личности возвысить Вана, говоря: "Вот, я такой глупый смертный! Не понимаю умудрённых текстов Адептов! Не то что вы, для вас они лишь легкий роман для чтения перед сном для расслабления! Как же вы велики и мудры!" — Знаете, думаю, это скорее от непривычки. Сколько бы книг не прочитал — все никак не отпускает чувство, что общаюсь с мудрецом. Кажется, что под каждым словом два значения, а под одним текстом вся сотня. Представьте себе, в какой-то момент я даже попытался разгадать загадку в рецептурной книге, уж слишком причудливо выглядели все эти указания номер какого состава, в какую баночку и сколько отсыпать загадочного сотого с чем-то порошка. — Ха, — смешок вырвался незаметно даже для самого мужчины, — ты что, осмелился заглянуть в рецептурную книгу без подготовки? — К своему сожалению да, она оказалась настолько сложной, что я стал искать подсказки по расшифровке в других справочниках. Составы в указанной книге готовились без сложностей, просто кропотливо, а не понять сухой перечень ингредиентов и порядка действий под силу только последнему идиоту. Однако Итеру оказалось интересно проверить, насколько легко Адептов можно обмануть игрой в "глупого и ничего не смыслящего в делах высших существ смертного". Кокоми, прости, что не понимал всю полноту твоих слов о важности подготовки. Ещё капитаном разведки воин знал всю важность и значимость информации о враге, но истинную полноту веса подготовки не осознавал, как и подавляющее большинство командующих армией. Их высокомерие и недостаточная оценка врага — уже обеспечивали фермерам с бедного Ватацуми победу, что уж говорить об иных преимуществах. — Эх, было время, когда у нас гостили ученики с других Пиков. В Дайлянг ди Шитоу, — Архонты, я и забыл, как действительно назывется это место, Итэр в мыслях поедился от зубодробительного и неблагозвучного звучания. — Цифунг отправлял своих лучших музыкантов, чтобы они тренировались вместе с эхом этих скал, мастера из ХонгХуо оставили нам в подарок такие свои изобретения, до создания которых додумается только псих! Хотя, и использовать их, как мне думается, полагалось именно сумасшедшим, а жаль, такие искусные механизмы, а пылятся на складах. Много знаешь о Хуоли? Итэр внешне спокойно призадумался, словно выбирая из множества известных ему орденов с похожим звучанием один конкретный. Внутри поминал дурным словом всех предков как мужчины, так и учеников в помине неизвестного ему то ли ордена, то ли храма, то ли мастерской, у которых в родословной отметились мартовские коты, маги Бездны, больные хиличурлы и озабоченные кролики, после которых плодиться ордена стали как сорняки в чистом поле, и все состояли в исключительно близкородственных связях. Так, Цифунг — это певцы и владельцы инструментов, ХонгХули или ХонгХуо — какие-то кудесники со странными механизмами, запоминаем, вдруг переспросит, там выкручусь. А Хуоли, Хуоли, Хуоли... Вроде то ли Аждаха после своей тренировки рассказывал?... Или Моракс когда всех собрал на совместную трапезу? Неважно! Главное хоть кого-нибудь оттуда вспомнить. Помниться, на этот непонятный орден жаловался кто-то из них, на хранителя... А, точно! Там же ещё имя, Баожчи, по значению прямо подходило должности! Неужто родители так призывались над дитя или титул такой причудливый в этом месте? Теперь главное сделать умный и участливый вид, немного легкомысленности и лености будет отлично. Тогда и оступиться пару раз можно, сошлюсь на дурное самочувствие, Гюрен точно не знает пределов моего здоровья, останется придать себе чуть больной вид, подивиться мастерству и поблагодарить за восхитительное лечение и дале тенгу своим носом не учет подвоха! — Последнее, что я слышал о Хуоли оказалось новостью прискорбной, но ожидаемой настолько, что никто не удивился. — Сплетники — мастера из песчинки делать гору, не думаю, что всё так ужасно, — Гюрен фыркнул на пафосность речи, явно не обманутым ею. Итэр помянул Бездну, первая фраза и первый же прокол! Ну верно, корил он себя, Ван столько лет ни с кем не общался, что наверняка отвык от затейливых разговоров. Юноша напрягся, готовясь отвечать аккуратнее и проще, ведь если сейчас он мог ещё отговориться воспитанием аристократов, но это сулило вид высокомерного золотого мальца, после чего юношу хорошо если немного слушать станут. Выходом стала уже сработавшие наметки с преуменьшением своей значимости перед величественными и мудрыми Адептами. — Ну и что же там болтают о Хуоли? Итэр мстительно ухмыльнулся, обнаружив в своих картах настоящий козырь. — Простите, что так нелестно отзываюсь о просвященных господах с Хангуан, — не уверенный в точном звучании каменного леса, о котором вспомнил в последний момент, юноша проговорил его спешно. Видя спокойное лицо мужчины, не преминувшего бы хоть движением, в отличии от щедрого на речи Шенли, да показать его ошибку, — но работа достопочтимого Баочжи Хуоли расстроила достопочтимого Властелина Камня. Сопровождая своего супруга на встречу, я невольно заслушал в том же зале, где нас ожидали, что покой вишапов постоянно нарушается из-за его, кхм, непростого характера. Ну и кто там "болтает"? Мысленно злорадствовал юноша, понимая по напряженной складке задумавшегося мужчины, что одно правильное упоминание имя Гео Архонта сразу принижает каждого знающего его. Отвлекаясь на мысль, что, если Ханшуан это место, то Хуоли, вероятнее всего, является орденом в каменном лесу, Итэр ожидал продолжения разговора. — Значит, сменили, — Итэр сдерживает рвущееся наружу любопытство, впиваясь взглядом как оголодавший ворон в свежеубиенную плоть, в застывшего мужчину. Продолжение фразы уже неприлично задерживалась, застывшим памятником тяжкой и печальной мысли, Гюрен до побелевших костяшек сжал кулаки, рисуя на гладкой ткани одежд разломы своей души. Светло-серые радужки глядели в даль, в своё бушующее море, тёмная прямо как тучи грозовые над ним. Кулак, лежащий на столе, приподнялся, чем ближе к пику, тем медленнее. Уже на вершине рука застыла под сиплый, глубокий вдох. Итеру вспомнились некоторые люди с Иназумы, чаще жрицы, но когда и фермеры или воины, старики, и совсем редко дети, в том числе и он, которые знали, предчувствовали грозу. Родная стихия шумная, вздорная, свой приход сопровождала грохотом боевых барабанов, поднимала что-то легкое в душе своим приближением. Как тогда, так и сейчас, юноша дал себе мгновения застыть, ожидающе высматривая долгожданный раскат и вспышку гнева! Но... Пронесло... Легкий хлопок уже расправленной опустившейся на столешницу ладони не сравним с силой несвершившегося удара кулаком. Не думаю что ошибусь, посетовав на отсутствие воды рядом, чтобы смочить горло, Итэр сел ровно, что предыдущий Баочжи был или была ему дороги. Интересно, а любовники с разных пиков сильно осуждаются остальными просвещающимися? Но если это кто-то предыдущий, то получается, что Хуоли тоже наследуемое имя. — Господин, вам дурно? — уже не выдерживая нависнувшей тишины, учтиво спросил Итэр, — Может принести воды? — заодно, думал он, сам узнаю, где стоит. — Нет, всё. Не хорошо. Хотя бы честно, дивясь тому, как быстро стало излечиваться собственное тело, с легкой тошнотой привстал парень, чтобы следом сесть обратно с чутким ощущением, что пара екаев надели на его бедовую голову котелок и с чувством отбивают военный марш на сим причудливом инструменте. — Вижу, вас расстроила эта новость, приношу извинения, мне не стоило поднимать эту тему. — Тц, даже как-то злиться на тебя желания нет. Хотя, ходит же ещё среди смертных поговорка "Незнание не освобождает от ответственности"? — Ходит и соблюдается в каждом суде. — Ха... Что за мир? Только вчера виделся со старейшинами вишапов, а теперь, видимо, остался один Баожчи... — Не может быть, чтобы на столь важную должность оставили одного, пусть и бесконечно мудрого и сильного, но одного, без присмотра старших хранителя. Может, замену ещё подбирают. — Тц, уже подобрали! — Итэр уже пожалел, что завёл этот разговор, так как он тёк в совершенно непонятное ему русло древних интриг. — Думаешь, Хуоли виноват? Чушь! Всем бы его обвинить и никому не подумать о том, кого ставят на места старейшин. — Вишапы из-за этого неспокойный, из-за неподходящих кандидатов? — закинул удочку в неприглядное озеро Итэр. — Хм? Скорее, им то, что наплели с оберегами новички не по вкусу... — Гюрен постучал пальцем по столешнице, — Думаю, и мне пора бы выбраться наружу. Хоть мир посмотрю, да и тебя надо выгулять. Молись всем Архонтам, чтобы на выгуле я твою глотку не распорол, аккуратно притронулся к ребристой ракушке зеркала, спрятанного в поясном кармане Итэр. — Прошу прощения, господин, а позволите один вопрос? — Только быстро, я работаю. То-то ты мне устроил представление с какой-то сменой старейшин, хранителей... Проворчал про себя парень, решив не трогать и в помине разборки Адептов, не с его заботами по истории орденов бегать. — Возможно я неправильно понял почтенного Лорда Шенли, как его знакомый, не подскажите, что он имел в виду под запретом использования духовных искусств в Дайлянг ли Шитоу. — подивись выговоренному без единой запинки названию, Итэр стал ждать ответа, уже записывая за призрачной ящерицей легкий обман. — Нашёл кого слушать! Небось говорил, что я любого, кто слово дух произнесет разорву голыми руками? — Почти, я плохо помню тот наш разговор. — Объясняю один раз. Запрещено — влияние на своё тело духовными силами и тем более развитие их каналов. Наше духовное существо создано природой и оно уже идеально, не требует совершенств. Пытаться изменить его равносильно растягиванию вены, чтобы больше крови качали. Но пользоваться тем, что подарено Архонтами можно. Разве тебе не попадались книги с печатями? — Нет. Господин. Слава Архотнам, что я их не видел! Знакомство как Итэра, так и сестры с печатями оканчивалось несколькими исходами: ничего не получалось, результат соответствовал ожиданию и все размышляют о том, как им удалось так исковеркать простой узор. В руках абсолютных бездарей в интересном искусстве печати для освещения взрывались недорисованными, взрывные гнили, а вместо сохранения продуктов получалось заставить семена дать всходы. Итэр нервно улыбнулся, надеясь, что на Ватацуми никто, особенно жрица, не догадались, от кого прилетела негаснущая шаровая молния, способная в мгновения пролетать десятки шагов, цепляя на себя всё металлическое и пронося несчастных фермеров с солдатами далеко в болота. Юный командир разведки уже успел тогда порадоваться, что нужное заклинание сработало впервые без осечки, но счастье длилось ровно три дня, за которые молния и не думала угасать. По россказням сослуживцев, Призрачный Шар до сих пор гоняется за Ватацумцами, словно неупокоенный призрак. — Странно. Но не суть, вряд ли ты об этом слышал, но еще давно, здесь выращивались наполненные духовными силами растения. — Разве, они не вырастают на месте почивших мастеров, достигших вершин в совершенствовании духовного ядра? — Нет, — усмехнулся мужчина, — эти сказки пошли от того, что доставляющие хрупкий живой груз умирали по пути, а цветок приживался. До сих пор не пойму, в чём сложность попросить отдельные части вместо целого растения? Они и живут дольше, тот же срезанный бутон можно годами хранить и он в воде продолжит пускать корни, и доставляется легче. — А, как выращивали эти растения? — мысли рисовали неясную цель, — Я не заметил каких-то полей или домов цветов. — Это надо у старых жилищ смотреть, там всё увидишь. — А. Кхм, ими можно пользоваться? — Хм? Ну, если сможешь, то конечно, когда поправишься, возьми только сам что-нибудь по выращиванию в библиотеке... О! Обратись к этим каменным болванам, хоть делом займутся. Итэр кивнул, пряча в тени улыбку. Он точно знал, что традиция дарить выращенный собственноручно цветок пошла из Ли Юэ по Тейвату и даже прижилась в Иназуме. Более того, стоит в такой подарок уложить маленькое украшение, то, сколь простое оно не было бы — ценность такого дара возрастёт до небес. Если я нанесу легких оберегающий узор на лепестки, то получится закрыть в них духовную силу, и с печатью не придется возиться! Через полчаса, взбодренный Итэр едва не летел над ступеньками, обгоняя тщетно пытающихся угнаться за ним кукол из камня. Получится отличный оберег от злых сил с добрым намерением! Спасибо всем жриц храма Наруками, кроме Яэ Мико и той отвратной, вечно ворчащей девчонке, что раздаёте эти обереги всем встречным по праздникам! Юноша уже прикидывал, как лучше вплести тонкие нити, держа цветок у груди, у самого ядра. По задумке бутон должен стать устойчивым к губительной энергии Якши и не увянуть хотя бы в первый день, так как силы у них чуть-чуть, да общие. Улыбка сама прогулялась по лицу, стоило представить сначала удивлённое, а потом если не восторженное, то хотя бы довольное выражение лица супруга. Решено, твердо поставил парень, до самого отъезда убьюсь, но сделаю оберег!