Повышаю ставку

      — Паша, прошу…— на глаза навертываются слезы, они застилают взгляд на кровь, что была теперь везде: на моих руках, коленях, скорее всего и на лице. Но ублюдок стоял, забоявшись своих же действий, теперь он показал свою истинную суть— подлого труса. Его взгляд переминался то на меня, то на Диму, а пистолет в руках мешал.        Перевязать, срочно!        Бегло разрываю ткань на подобии повязки, руки трясутся. Так, блять! Соберись! Венозная кровь— темная, а артериальная— алая и фонтаном льется из раны. Тут… фонтаном не льется… значит венозная… Быстро реагирую и вяжу ниже раны, спасибо маме! Вдох, выдох. Нужно как-то привести его в чувства.        Обращаю внимание на Пашу, что протянул пистолет на меня. В его глазах танцевал страх, будто огонь, и неуверенность в своих действиях. Кажется, испуган он был больше, чем я.       — Паша… положи пистолет, — осторожно произношу, пока трясусь всем телом за Диму. Ублюдок был маленьким испуганным зайцем, что украл морковку не из своего огорода.       — Диана… я не могу оставить тебя ему…— его голос дрогнул. Неужели…       — Что ты творишь? — произношу со слезами на глазах.        Во мне были два чувства: страх за жизнь Димы и неприятие происходящего. Паша все еще целился в меня, дрожал и не знал что ему делать. А я сидела около Масленникова, стекающего кровью, глотала слезы и боялась, искренне. Мне так никогда не было страшно за чью-то жизнь. Он ведь… кинулся, чтобы спасти меня.       Масленников, я влюбилась… Так глубоко и нежно, как не любила никогда. И я не знаю, смогу ли выразить тебе эти чувства. Гребанные слезы.       — Паша… пожалуйста, дай мне его спасти, — произношу тихо, выражая каждый дюйм своего страха. Мое сердце будто разбивалось на мелкие пылинки. Пусть хотя бы он будет жив…       — Ты…— он зарычал, так глухо и горько, противоречивая самому себе.        В памяти навсегда останется пистолет, направленный прямо мне в череп. Может, он будет снится в кошмарных снах, или может я не смогу их видеть… Все же, в жизни я сделала много глупых поступков, последствия которых привели меня в этот самый момент. Какова земля на вкус?        И через секунду я почувствовала хватку на своей руке, слабую… Глотаю слезы и поворачиваю голову к Диме, что смотрел на меня спокойно… Даже сейчас он пытается подать вид, что все нормально. В этих чистых глазах я вижу невероятную нежность. Серое небо смешалось с морем, мне так захотелось туда окунуться. Я опускаю голову к его груди, а потом чувствую невесомое прикосновение, тепло отозвавшиеся в сердце. Еще одна слеза падает на толстовку Масленникова.       Пришел какой-то парень. Я рывком подняла голову.       — Идите отсюда! — начинает кричать он, поворачивая на него пистолет. Слишком молодой, он посмотрел на Диму, а потом на меня, округливши глаза. Да, это ты кинул его сюда…       В моей голове забилась мысль: сейчас или никогда… Даже без взвешиваний и колебаний я подрываюсь со своей больной ногой. В этот момент чувствую хруст, отозвавшийся гулом по телу. Прикусываю губу от боли, хочу кричать и выть, немного потеряв равновесие. Хрустнуло прямо в лодыжке, где я думала, что у меня перелом. Молча кричу, но направляюсь за считанные секунды к Паше, сбивая с ног. tom odell— another love       — Йобанный трус! — кричит он, падая от моего веса. Парень убежал, даже не оглядываясь. Ублюдок сдавлено рычит, скрежет зубов даже я могла слышать.        Из его рук выпадает пистолет, полетевший в коридор. Кажется, сейчас он уже не чувствовал страха и неуверенности, как слетел с катушек.        Превозмогая боль, я сжала зубы до максимума и через ублюдка полезла к пистолету. Рыча, он тоже потянулся. Из кармана куртки Масленникова выпадает что-то, с оглушающим звоном падая на пол, прямо около головы Паши. Этот звук эхом отдался по моему телу, дрожащему от боли.        Блять, это нож…        Из-за того, что он отвлекся, я все-таки забираю пистолет, переползаю на перед и направляю на ублюдка. Но Паша смотрел на меня совсем не как раньше, в его глазах не было ни грамма человечности… Животная ярость заполнила все щели. Это был взгляд голодного волка, напавшего на жертву.        Но я помнила время, когда он смотрел на меня с любовью, вечно целовал и не давал вздохнуть без его присутствия. Это меня и бесило. Любовь перешла в безумие, а расстояние сделало с него ревнующего быка. Да, я гуляла с подругами по клубам, напивалась и приходила поздно, не отвечала на сообщения… но лишь потому, что разлюбила его еще тогда, когда Паша впервые приехал с Москвы, грубо целовал и расспрашивал о каждом парне, что был в метре. Любовь переросла в ненависть, а ненависть в страх, а потом я сбежала как самый подлый трус. Да, но я набралась сил.        Совсем не важно, что пистолет у меня, в руках Паши нож, резко направляющийся ко мне, со скрежетом скользящий по левой ноге. В первые секунды я не чувствовала ничего, лишь слышала крик Димы. А потом увидела струю крови… Ублюдок глубоко порезал.       — Ты думаешь, я не видел тех видео, где вы с Масленниковым смотрели на друг друга влюбленно?! — начинает он кричать. Прижимаю руку к ране, кровь текла по ноге. Мычу от боли, а потом чувствую неожиданную хватку на шее.       — Смотри, ублюдок, я сейчас придушу ее! — кричит он, сдавливая мне горло.        Воздух перестал поступать, а я лишь видела мелькающие безумные глаза. Он тянется к пистолету, но я из последних сил, кряхча от боли, бросаю через спину оружие.        Паша злится, сильнее сжимает горло, от чего я пытаюсь вздохнуть, размахиваю руками и барахтаюсь, как кошка в воде. Но у меня не получается.       Как оно, ощущать близкую смерть? Может, она пахнет? Или разрастается по телу кустом, похожим на сгоревшие лианы? А может она чувствуется рукой на шее, что сдавливает все пути к жизни?       В легких начало печь.        Я слышу боль Димы, он стонет, что разносится в моих ушах эхом, ударяя по грудной клетке сильнее.        Что может быть больнее?        Я хотела нормальной жизни, все мечтала и маялась выдуманными иллюзиями о счастье, но упала в старую рану. Я просто хотела счастья. И жить.        В глазах проносятся тысячи картинок из жизни, мелькают, будто перематывающиеся кадры старой пленки. А особенно последние два месяца…        «— Прятки. Но нужно…— говорит Масленников и смотрит на меня. Я вопросительно поднимаю бровь. — Масштабные? — предполагаю в слух. — Правильно подбираешь выражения, — ухмыляется он и смотрит на улыбки Лиги.— Хочу где-то… На заброшке. — Давай сразу в больницу, что тянуть то, — в шутку говорю я. Мужчина смотрит на меня и прищуривается, улыбаясь. Комната моментально заполняется смехом. — Вы на одной волне походу, — говорит сквозь смех Егорик, а ребята поддерживают его».        «— Сладких снов, Диана, — низко прошептал он, дыханием касаясь ее уха. Клянусь, Невскую обдало жаром.  — И тебе, Масленников, — все еще дрожащим голосом шепчет она».        «Поцелуй меня, — выпаливаю, плюнув на все».        «Его легкое касание к лицу пустило по телу миллион мурашек, заставляя прикрыть глаза. Дима заправил мою прядку за ухо, спрашивая: — Я не перехожу границы? — звучало это очень нежно».        «Рука Масленникова движется дальше, обхватывая тонкую талию сильнее и вызывая мурашки. Движения завораживают, а наши тела соприкасаются еще больше. Чувствую его запах, ухмыляюсь. Мир застыл, остались лишь мы. Он улыбается, двигаясь в такт вместе со мной».        «— Ты очень красивая, — говорит он мне, но этого я не услышала, отключаясь от усталости и аромата его духов вперемешку с коньяком».        «— Не поднимешь, — серьезно говорю я, не понимая, что только что кинула ему вызов… Он ухмыляется, тянет свои руки к моей оголенной талии и поднимает вверх, закидывая на плечо. Чувствую его касание, слегка покрываюсь мурашками, и начинаю бунтовать. Обдало затягивающим ароматом Масленникова».        «— Диана, какая у тебя фамилия? — прозвучал неожиданный вопрос. Дима убрал руку с моего лица и ожидал ответ. — Невская, — тихо сказала я, собираясь отключиться. — Хм… Диана Невская…— будто смакуя произнес он».        Слеза звонко летит на пол, в глазах мигают яростно-довольные глаза ублюдка. Сердце рвется от воспоминаний и любви.        Масленников, я влюбилась…        А потом меня глушит выстрел, перемешанный с криком Димы. В глазах застывают огоньки, мир остановился.        Во мне тлеет надежда, что разгорается при первом дуновении ветра…        Я чувствую тело, падающее прямо на меня. А потом хватаю ртом воздух, оно опекает изнутри легкие, но я хватаю много, чтобы надышатся. Хватка на шее слабнет, а потом и вовсе исчезает. Хочу кричать, рваться, но тело Паши мешает. Я глотаю слезы, дрожу всем телом, и все еще хватаю воздух, перед этим попрощавшись с жизнью. Из меня вырывается болезненный стон, но он даже радостный, от осознания того, что не последний.        В глазах становится четче, и я вижу Масленникова, со слезой на глазах опирающегося на локте. Она катится вниз по щеке, преодолевая подбородок, а потом звонко падает на пол.        Эти глаза запечатались глубоко в памяти, что выражали одновременно все… Его взгляд я не смогу выразить словами. Это похоже на безысходность в смеси с печалью, а в конце присыпано решительностью. Я чувствовала, что живу.        Блять, я жива…        И чувствую боль. Кровь продолжала капать, стекая на пол, я видела еще и рану Димы, а потом чувствовала в лодыжке невыносимую ломку.        Но я должна выбраться.        Плачу от боли и радости одновременно. На Пашу так вообще глубоко насрать. Я реву, по-настоящему, как ревела с Цири, как ревела в ванной, по ночам, как ругала себя постоянно, но продолжала.        Сквозь невыносимую боль я ползу к Диме, перебираясь через тело ублюдка. Я вижу в его глазах ту же боль.        Кряхчу, стону, но продолжаю карабкаться. Потом подползаю к Диме, реву и помогаю ему встать, как и себе.       — Лисенок, держись за плечо, — и я держусь, он опирается за стену, стонет, но поднимается. Мы держимся друг за друга как за последнюю надежду, настолько сильно, что можно упасть.        Карабкаемся по стене, преодолеваем порог. Масленников кладет руку мне на плечо, а я держусь за его тело, поддерживая.        Стону от боли, вижу перепачканные в крови руки и свое тело. Но мы пытаемся выбраться.        В гулком шуме сердца мы делаем это, медленно, но верно, мы выбираемся на улицу. Проходим из последних сил сквозь кирпичи, он шипит от боли, а шепчу что-то о терпении, глотаю слезы.        Все смешалось в безумной боли.        А потом я вижу фары машины. Кто-то остановился, а далее, будто во сне…        Машина, боль, тихий шепот Димы, что дает мне надежду, теплые руки на моей голове, поцелуй в макушку. А потом я куда-то падаю в его объятьях.       — Лиса, я люблю тебя…— где-то во сне.        Дим, это взаимно.