***
На следующий раз всё как всегда: Томми просыпается в собственной комнате, относит Филу завтрак, выгуливает Кайла, Вилбур провожает до школы, и вы расходитесь, чтобы увидеть друг друга чуть позднее обеда. Обусловься теперь, что между вами теперь не только двусмысленные слова, напряжение, забота, взаимный стабильный обмен грязных оскорблений, но и ничего себе так — пизди больше — секс. Всё остаётся таким же непринуждённым. Проходит неделя, у вас всё стабильно — неплохой результат для первых полноценных отношений. Первые отношения, как правило, больше не живут. И у вас всё правда неплохо. До следующего воскресенья.***
Воскресенье было днём закупок, потому что это единственный день, в который не лень идти в магазин. В доме есть расписание, каждую следующую неделю уходит другой человек. Это была очередь Томми. Тогда всё пошло по пизде: во-первых, из-за неумолкающего кашля он не выспался; во-вторых, он встрял в очередь, а в их маленьком районе это было той ещё редкостью; в-третьих, на обратной дороге пакет, служивший верой и правдой последний год, всё-таки порвался. Итого: убитые нервы и уйма потерянного времени. У них не было заведено говорить, что кто-то вернулся домой; дверь скрипела с такой силой, что было понятно без всяких слов. Томми унёс то, что осталось от пакета, на кухню и оставил на столе. Может, он и был обязан тащить его, но разбирать было заботой Вилбура. Где-то тут как раз должен появиться Вилбур в своих мятых шмотках и непричёсанной шевелюрой. Но была маленькая проблема. В доме стояла мертвецкая тишина. Это как стоять в середине зимы на улице под завывания вечернего ветра. Метель ещё не началась, но ты знаешь, что это необратимый процесс. В голове звенящая тишина, Томми поднимается по лестнице вверх — туда, где спальня Филзы. Дверь так неудачно не открывается с первой попытки, хотя ты сам прекрасно знаешь, что дело не в ней, а в тебе. Тебе подсознательно хочется скрыться, сделать вид, что ты ни при чём. И всё же ручка поддаётся, и Томми ступает внутрь. Вилбур стоял подле кровати безмолвным и строгим, как смерть в своём гордом величии. А внутри Томми всё стонало, гремело и выло тысячью буйных страхов. — Уилл?.. Всё ведь... всё ведь хорошо, Уилл? Вилбур только нежно поцеловал холодную отцовскую щёку. Так нежно, так тихо, с такой мучительной тоской и любовью, что будь Филза ещё живой, то даже бы не почувствовал этого жеста. В период с тысяча девятьсот девяностого и в течение следующих двадцати лет возродившийся туберкулёз будет поражать порядка девяти миллионов человек и убивать два миллиона каждый год. Никто не найдёт ничего удивительного в ещё одной увядшей жизни. Кроме тебя, конечно. — Уилл, мы же... мы же можем ему как-то помочь, да? Должен же быть способ? — Томми, дорогой, — говорит Вилбур, и молнией своего взора освещает ту чудовищную груду насторожившихся теней, висящих над вами. — Он умер. Мы ничего не сможем сделать. Томми глотает слёзки глупые, солёные, абсолютно бесполезные, слыша гул равнодушных проезжающих на улице машин. Томми обнимает подошедшего к нему Вилбура, хватаясь пальцами за домашнюю футболку. — Нужно... нужно позвонить куда-то... — Тише, Томми, тише. Тебе нужно успокоиться. Для Томми смерть — это тошнотворный страх, даже если умирает уличный ободранный кот. Томми неловко отвратительно, он не готов к смертям, он не готов кого-то отпускать. Томми жалеет о каждом разе, когда врал, раздражал и не слушался. Томми засыпает под чужой шёпот. После получасовой истерики в принципе нет сил ни на что, кроме сна. И всё вроде бы так же, как всегда. Исключая начавший гнить труп наверху, конечно же.***
— Что мы будем делать, Уилл? Вы сидите на кухне на следующий день. Томми не чистит зубы, а Вилбур всё равно одаривает его лёгким поцелуем в губы с утра пораньше. Целовать человека с утренним дыханием — высшее проявление любви, но Томми совсем не до этих тонкостей. — Нам нужно об этом сообщить, Уилл. Вилбур смотрит на тебя без всякого выражения. В Вилбуре что-то растёт, что-то чудовищное пускает свои корни. Кайл лает на него без остановки, и тебе приходится запереть любимого щенка в комнате. — Мы не будем никуда сообщать. И прежде чем Томми — нервный, всё ещё едва ли верящий в то, что случилось, — подскакивает с места, Вилбур торопливо продолжает: — Ты несовершеннолетний, Томс. Детей в твоём возрасте забирают редко, но велика вероятность, что после совершеннолетия они отошлют тебя хер знает куда. Мы даже не являемся друг другу родственниками. Мне не дадут информацию о твоём нахождении. Тем более, Фил не успел позаботиться о завещании. Нет гарантии, что дом перейдёт даже мне. Я слышал, что у него есть какие-то родственники. Они далеко отсюда, да и с Филом они не общались, но если им сообщат, что он умер, — Томми начал нервно теребить скатерть. Ему не нравилось, как легко Вилбур говорил о случившемся, — а им обязательно сообщат, то они, я не сомневаюсь, приложат все усилия, чтобы отодрать это место по кускам. Мы можем остаться без всего. Условно, в жизни каждого человека есть несколько перепутий. И вот этот самый момент — твоё перепутье. Острая нужда принять решение, которое перевернёт всё и прольёт свет на то, как ты будешь существовать дальше. Взрослей, дружок. — И что ты собираешься делать, Уилл? У Вилбура в глазах проскакивает искра — нехорошая такая. Следовало догадаться, что у него заранее был план. — Мы его похороним. Втайне ото всех. — «Мы»? — Можешь просто смотреть.***
И Томми смотрит. Смотрит, как Вилбур тащит начавшее искажаться тело вниз — туда, где подвал. Смотрит, как Вилбур роняет старый железный шкафчик, как открывает дверцу и грузит туда тело. — Ты... ты просто оставишь его здесь? — Нет, конечно. Томми, ты когда-нибудь читал «Цементный сад»? Томми начинает чувствовать закипающее раздражение. Он смотрит, как человека, которого он любил, хоронят в подвале. Было бы справедливым назвать это сокрытием трупа, но он не хочет связывать эти два слова. Томми сейчас не до заумных отсылок. — Нет. Нахер ты вообще об этом говоришь? — Томми, ты послушай, — Вилбур тащит мешки с другого конца. — Подростки хоронят труп матери в цементе. Чем-то их ситуация, между прочим, напоминала нашу. Больная мать, не к кому идти на помощь, несовершеннолетние в доме. И они, — Вилбур вскрыл мешок, подтащил ближе вёдра с водой, — чтобы не потерять друг друга, хоронят умершую маму в подвале, заливая тело цементом. Скажем так, эта книга меня вдохновила. Не то чтобы Томми был заядлым любителем чтения. Но кое-что он точно знал: если завязка истории в том, что кто-то кого-то похоронил, то за этим обязательно следовали свои заключения. — Уилл, а чем закончилась эта история? Вилбур молчит. Долго молчит. — Они себя выдали. Но они были глупыми. Мы ведь не глупые, Томми? На сей раз долго хранит молчание Томми. Он не хочет разлучаться с Вилбуром. И не хочет обратно в детский дом. Он хочет по кускам сохранить то, что у него ещё осталось. Вилбур как-то раз сказал, что если бы все читали литературу, прежде чем что-то сделать, исправляя ошибки главных героев, то в нашем мире прибавилась бы добрая доля неразгаданных тайн. Или же разгаданных слишком поздно. Поэтому Томми говорит: — Нет. Мы не глупые. — Тогда слушай, что я сейчас скажу, Томми. Слушай и запоминай.***
Это было убийство. Такое нелепо продуманное, но всё же убийство. Стоит заметить, что Томми пытался возражать, но Вилбур из раза в раз спрашивал, а не хочет ли Томми жить за три пизды от цивилизации в выделенном государством пыльном доме? Хочет ли Томми, не приученный к самостоятельной жизни, остаться совсем один? Это быстро снимало все возражения. На статистику приходятся тысячи самоубийств среди сирот, которым выдали свою жилплощадь. Просто вас чаще обманывают, вы чаще допускаете тупейшие ошибки и вы же чаще всего понятия не имеете ничего про мир вокруг вас. Прожить много лет в закрытых стенах — немного губительный опыт. Вилбур рассказывает, что в той книжке всё пошло по пизде потому, что было третье лицо, которое в какой-то момент всё просекло. Третье лицо всех сдало, и план героев канул в лету. Томми не нравился Дрим. Это было эгоизмом — Дрим всё же больше им помогал, чем был плохим парнем. И всё же он ему не нравился. Но Томми не хотел убивать Дрима. Видит Бог, не хотел. Но Вилбур был прав, как был прав Томми однажды: Дрим быстро всё поймёт, Дрим догадливый, Дрим не будет прикрывать ваши задницы, потому что Дрим знает, что перед ним зачтётся, если он вас выдаст. — Дрим сказал мне, что хочет купить здесь дом попросторнее своего. У него полно наличных. Я приглашу его к нам, невзначай замечу, что наличные вперёд, мол, для спокойствия больного человека. Скажу, что мы хотим продать это место, переехать и взять жильё поскромнее — там, где медицина получше здешней. Он мне как-то раз уже намекал, что купил бы этот дом. Думаю, он с радостью примет моё предложение. Всего-то приехать разок, напоследок обговорить детали с владельцем. — А дальше что, Уилл? — Я проведу его на второй этаж. Всё же он считает, что хозяин тут Фил, а значит, что и ему подписывать все документы. А потом, — Вилбур подхватил лежащий на столе маузер. Иногда есть плюсы в том, чтобы жить в стране, где можно свободно хранить оружие. Пока ещё можно, по крайней мере, — я застрелю его. У старушки Пенси выходные только в четверг и понедельник. А других соседей у нас нет. Мы заберём деньги, залезем в его машину и уедем отсюда, пока за нами никто не пришёл. Уедем очень далеко, Томми. Сердце сжимается. Томми не нравится этот план, у Томми нет выбора. У Томми скоро могут обнаружить нервное заикание. — А я что буду делать, Уилл? Вилбур смотрит на Томми, как на уличного котёнка. С нежностью и толикой жалости. — Будешь сидеть в своей комнате и держать наши сумки. Ты не должен в этом участвовать. Ему должно было стать от этого легче, но легче как-то не становилось. Томми знает, что если ты знаешь об акте убийства, но хранишь молчание, то становишься соучастником. Но выбирать не приходится. Вилбур шутит, мол, по крайней мере не придётся идти в армию. А значит, что он не останется жёлтой фотографии на чьей-то полке в коридоре. Это должно было радовать, но Томми на сей раз не чувствовал никакой радости.***
Сборник Эдгара Аллана По. Запах цемента в подвале. Восемь часов вечера. Шесть дней до. Дрим не приезжал целую неделю, и у Томми даже начала развиваться паранойя. Он без конца говорил, что тот наверняка уже всё знает, что настучал, что они проебались. Вилбур уверял, что всё в порядке, у Дрима учёт на работе, всё идет как надо. Обычно это приводило мысли в порядок, но потом у Томми случался очередной взрыв. Вилбур сегодня покорно усмиряет ещё один, целует между глаз, ведёт на кухню, убеждённый, что стакан лимонада — лучшее лекарство, чтобы помочь беспокойному уму. Отчасти оно действительно помогло. По крайней мере, вы сейчас вполне себе по-домашнему сидели, жаловались на непрекращающийся гул в центре города, будто бы над вами не нависла одна маленькая проблема. — Никогда не забуду, как моя бывшая пыталась меня на эти протесты вытаскивать. Не удивлюсь, если она и сейчас где-то там. — Ты не говорил, что у тебя была девушка, Уилл. — Потому что она именно, что была. И я рад был об этом забыть. — Почему? Неуёмно любопытный Томми — Томми, у которого всё в порядке. Вообще-то, говоря откровенно, Вилбур совсем не горел желанием об этом разговаривать, но сказал «а», говори и «б». Тем более, если это оттянет мысли Томми о предстоящем хотя бы ещё немного. — Как-то раз она сказала, что я должен бросить курить. — И она была права. — Потом она сказала, что я должен уделять больше времени заботе о себе. — То есть, она о тебе заботилась, Уилл, а тебе это не нравилось? — Хуйня это, а не забота. Её беспокоило не то, что я себе лёгкие просаживаю, а запах, когда я с ней целуюсь. Её беспокоило не моё состояние, а то, что у меня прыщи начали лезть. Ей хотелось, чтобы я подкачался, чтобы я ходил на протесты, которые не понимаю и не выношу. Она пыталась менять меня не к лучшему, а под себя. Поэтому мы и расстались. Всё ещё думаю, что понравилось ей во мне в начале. Томми посмеялся. По-доброму так. — Ты сам? Твой характер, харизма. Просто ты, Уилл. — А потом она увидела всё то, что было за этим, и решила меня бросить? Паршиво. — С тобой сложно. Ты сам об этом знаешь. — Ну спасибо, Томс, поддержал, — Вилбур сделал затяжку. Они почти не открывали окна по вечерам, и табачный запах понёсся по квартире. — Но если серьёзно, то правда спасибо. Спасибо, что принимаешь меня таким, какой я есть. Я люблю тебя, Томми. Я обязательно сделаю так, чтобы всё было хорошо. Томми ответно признаётся ему в чувствах, будто они обычная парочка, каких в этом городе было полно. Они расстаются в коридоре, обмениваясь объятиями, и Томми без всяких сил падает на незаправленную постель. Томми думает, что вообще-то принимать человека со всем его дерьмом как-то неправильно. Что в Вилбуре дерьма больше, чем стоило бы, что с такими людьми взрослые учат не водиться и держаться подальше. Но и без Вилбура Томми себя уже не представляет. Он ещё пять дней ходит в школу до следующих выходных, порываясь таки зайти в участок, объяснить ситуацию, зайти и сказать: «да, я полный еблан, да, я по уши в дерьме, пожалуйста, выслушайте и помогите». Порывается, да как-то не выходит. Вилбур — это твоя вредная привычка, твоя зона комфорта, твоё начало и конец. Без него жизнь была бы чуточку лучше, но уже не та. Каким бы уёбком он ни был и куда бы тебя ни завёл, ты таким его полюбил. От своего не отказываются.***
Дрим приезжает через шесть дней, за полтора часа до. Томми гладит Кайла в своей комнате, смотрит на опустевший шкаф в углу комнаты, на походные рюкзаки рядом. Было немного так гадко осознавать, что вы так и не использовали их для нормального похода. Томми умело делает вид, что ничего не происходит. Томми дочитывает сборник Эдгара Аллана По, улавливая голоса за дверью — Дрим и Вилбур по-дружески здоровались, о чём-то шутили, словно всё как всегда. Но Томми уже осведомлён чуть лучше, Томми знает, что как всегда уже не будет. Может, «как всегда» не было никогда вовсе, но думать об этом уже поздновато. Томми слышит, как скрипит лестница, приминаемая двумя парами ног. Томми не хочет себе представлять, каким довольным этой покупкой выглядит Дрим, а всё равно представляет. Томми думает, что паранойя, наверное, была не у него, а у Вилбура, который всё это затеял. Но следом Томми слышит, как дверь на втором этаже скрипит. Может, он её и не слышал на самом деле. Вроде для этого был какой-то термин — ты привыкаешь к чему-то настолько, что можешь услышать или почувствовать это даже на расстоянии, даже если на самом деле звук до тебя не доходит. Он пытается вспомнить, что же это за термин такой и откуда он его знает, но никак не получается. Томми отсчитывает секунды. Томми считает и думает, как, должно быть, удивлён Дрим, видя пустую кровать. Думает о запахах, которые тот наверняка чувствует. Раз. Наступил ли у Дрима момент осознания? Два. Понял ли он, что попал в ловушку? Три. Бум. Резкий звук. Быстрый и громкий, без мелодии и ритма. Эта скорость была даже смешной — столько времени ожидания, постоянные сокрушения, столько последствий и всего один — один! — короткий миг. Томми хочется нервно рассмеяться. Это всё было так глупо и нелепо! Вот сейчас в комнату войдёт Вилбур, позовёт его, и они отправятся в путь, как новые Сид и Нэнси. Только вот что-то снова идёт не так, потому что с вами по другому быть и не могло. У вас всегда всё было не как у людей. И вместо голоса Вилбура Томми слышит ещё один громовой выстрел. На этот раз громче, много громче, ближе. Томми осознаёт, что не видит Кайла. А дверь? Дверь открыта.***
Два месяца тому назад Кайл научился открывать твою спальню. Ты говоришь, что он — очень смышлёный мальчик, весь в тебя. Ты думаешь, что это очень удобно, потому что теперь нет нужды подниматься посреди ночи и выпускать его, а потом впускать обратно. Ты записываешь этот день на затворках сознания, потому что тогда ты считал себя гордым хозяином умного щенка. Кайл действительно был умной псиной. Кайл умел то, что у тебя никогда не получалось — он всегда знал, кто плохой, кто хороший, к кому стоит ластиться и к кому не стоит. Кайл — твой любимый, милый Кайл — умирает от выстрела маузера на второй ступеньке, потому что вгрызается Вилбуру в ногу, дерёт штанину вместе с кожей. А Вилбур и близко не такой железный, каким хочет казаться, у Вилбура в голове бьёт набатом, Вилбуру пиздецки страшно, он нервничает, и он безропотно жмёт на курок прежде, чем осознаёт. Вилбур хочет поторопиться, Вилбур знает, что в таких ситуациях главное скорость, но Томми накрывает истерика, а Вилбур, трёхкратный эгоист, любит тебя больше собственной жизни, Вилбур никуда без тебя не поедет. Итак, теперь вы здесь: стоите на неопрятном заднем дворе, рядом валяется лопата, руки ваши вымараны, Томми рыдает без продыху. А за вашими душами три трупа в сумме, лишь в одном из которых вашей фактической вины не было. Ты не прикладываешь, в сущности, ничего к этому, кроме своего молчания. Быть жертвой обстоятельств немного хреново, но, мальчик мой, давай честно, у тебя был шанс это закончить, но ты как-то немного зависим. Ты привык, сросся и сейчас даже можешь выдать, что ненавидишь, но бежать уже некуда. Вы как два патрона с одного ружья. Вилбур сажает Томми на заднее сиденье, рядом с сумками. Вставляет ключ в замок зажигания, и вы трогаетесь с места. Это твой последний шанс на побег. Томми смотрит на проплывающие мимо знакомые дома, большая часть из которых не видела своих хозяев уже очень, очень давно. Так же Томми не увидит этой улицы, потому что шанс есть, но он снова им не воспользуется. Даже не спросит, куда они направляются и что будут делать, сколько вообще денег у них есть и что будет дальше. Становится как-то всё равно. В голове Томми проносится назойливая мысль, не сделал ли Вилбур всё это только ради того, чтобы оправдать желание мчаться к мечте, к большому городу, обязательно вместе с тобой. Действительно ли всё случившееся было лишь результатом неловкого карточного домика, который иной раз так легко обваливается? Томми думает, будет ли вообще Вилбур скучать по этому городу так же, как будет скучать Томми. Будет ли Вилбур винить себя в случившемся так же, как винит себя Томми. Потом и на это становится как-то всё равно. Если для индейцев зарыть топор в землю — знак перемирия, то для Томми тельце любимой собаки следствие нездоровой привязанности и неловкой первой любви. Первая любовь — самая въедливая, и тебе ещё предстоит узнать, насколько это выражение верно. Бог не преподносит тебе очаровательную одноклассницу с папой-экономистом и неплохими перспективами на будущее, зато преподносит тебе на голову больного ублюдка с дешёвыми сигаретами и костлявыми пястями. Ты должен быть благодарен Богу за Вилбура. А то он заберёт его у тебя прежде, чем вы закончите свою дорогу, и тебе придётся похоронить его рядом с трупами приёмного отца и собаки.