Половое воспитание

Донхэ решил поступить по-детски — отмолчаться и сделать вид, что это не он истерил вчера и умолял Хёкджэ полночи не отпускать его, иначе он упадёт. Хёкджэ понял это буквально, решив, что Донхэ напился до состояния нестояния и его штормило даже в лежачем положении, поэтому пришлось лечь рядом прямо в деловом костюме. Было неудобно. А сейчас всё было так, будто бы вчерашнего дня и вечера не существовало. Донхэ готовил завтрак отвернувшись к плите и стараясь вообще не смотреть на Хёкджэ. Ещё и у старшего был выходной, как назло. — Хочешь сегодня вместе прогуляемся? Сходим в парк или музей. Куда захочешь, в общем, — предложил Хёк, копаясь в телефоне и изредка посматривая на спину младшего. — Пошли в парк, — подал он голос, чувствуя как в голове зазвенели колокола. Опять нажрался, как скотина. И ради чего? Ради мудацкого чувства вины перед Хёкджэ. Он жутко устал извиняться за свои попойки то перед Хичолем, то перед Шивоном, теперь ещё этот список пополнил Хёкджэ. Позавтракав и собрав себя в кучу, Донхэ переоделся во что-то более презентабельное, чем короткие шорты и футболка, нашёл солнцезащитные очки, взял минералку из холодильника и уже стоял у выхода с сумкой на поясе, из которой выглядывал телефон. Хёкджэ почувствовал себя по меньшей мере папиком, когда спустился в прихожую. Донхэ не выглядел на свои двадцать семь, максимум лет на двадцать, особенно, если учесть его инфантильность в характере, которая сейчас проявлялась во всей красе. — Можем поехать в ближайший парк, арендовать там велосипеды, покататься, съездить к озеру, — предложил Хёкджэ. — Я не против. Донхэ и правда был не против, даже не смотря на своё пришибленное состояние. Он чувствовал вину перед Хёкджэ, поэтому был готов хоть с тарзанки прыгнуть, если старший захочет это сделать вместе. Уже сидя в машине, он подумал о том, что это всё похоже на чёртово свидание, но лишь посмеялся с этого. Не может такого быть. Им с Хёкджэ не по пути. Он не собирался решать за старшего, но для себя он уже решил. Своим присутствием он не собирался больше отравлять жизнь мужчины. Со вчерашнего дня в голове творился полный хаос. И как он вообще умудрился позвонить Хёкджэ в таком состоянии? Но радовало то, что старший не спрашивал, что именно так расстроило Донхэ, что случилось, когда он приехал к своему дому. Наверняка Хёку было интересно, но вряд ли Хэ смог бы спокойно отреагировать. — Как себя чувствуешь? С утра ты выглядел не очень, — подал голос Хёкджэ, когда они уже выехали и встали на первом светофоре. Донхэ включил радио, постукивая в такт песни и что-то напевая. — Уже лучше, спасибо. Голова только болит немного, я уже выпил таблетки, — ответил Хэ, смотря на дорогу. — Послушай… Я хотел бы извиниться за вчера. Я и правда сильно напился и не хотел доставлять проблем. Прости. Хёкджэ и не держал зла. Ничего, все они когда-то напивались, но из несвязного монолога Донхэ вчера он понял, что младший периодически пьёт средь бела дня. Уж слишком много он извинялся перед неким Хичолем и просил не осуждать за это. — Ничего страшного, с кем не бывает. Главное, что ты в порядке, — улыбнулся мужчина, трогаясь с места. Хотелось спросить многое, но Хёкджэ так и не решился, слушая тихий мелодичный голос Донхэ и песни Эда Ширана по радио. Парковка при парке была забита машинами, но Хёкджэ смог урвать место. Донхэ поднял наверх очки, светя своими красными уставшими глазами. — Я давно не катался на велосипеде, надеюсь, что не разучился, — хихикнул он, оставляя сумку на сидении и беря с собой лишь телефон и бутылку воды. Погода была солнечной, как и все предыдущие дни, но Донхэ мёрз. Его раздражали эти гипертонические состояния, которые появлялись на почве нервов, но приходилось кутаться в ветровку и терпеть, надеясь, что скоро это пройдёт. Хёкджэ не было минут пятнадцать, поэтому мужчина слонялся вокруг домика администрации, пинал камни и думал над своим вчерашним поведением. Неосознанно пошли сравнения того, как бы отреагировал Хичоль, Шивон или… Нет, только не он. Его нельзя вспоминать. Донхэ был безмерно благодарен Хёку за то, что приехал и помог успокоиться. Пару раз Хичоль заставал его с лезвием в руках. Это было страшно. Сам Донхэ не помнил, но старший помнил слишком хорошо. Суицидальные наклонности Донхэ очень беспокоили. В пьяном состоянии он мог сделать с собой абсолютно всё, поэтому Хичоль приучил его звонить. Звонить каждый раз в каком бы состоянии он ни был. — Помоги мне выкатить велосипеды, — попросил Хёкджэ, выглянув из домика и замечая, что Донхэ глубоко в своих мыслях. Уж слишком напряжённый. — А? Да, сейчас, — кивнул Хэ, вздрагивая и помогая. Выбрав себе красивый красный велосипед с высокой рамой, Донхэ опробовал его, с удивлением отмечая то, что он не разучился. Когда он катался в последний раз? Кажется это было в школе. Когда он жил ещё с семьёй и ходил в американскую школу. Иногда ему приходилось ездить в школу на велосипеде, пока его не сломали мальчишки из гетто. Атмосфера всё больше и больше походила на какую-то слащавую свиданку из третьесортной романтической комедии. Они ехали по узкой тропинке с небольшого склона. Из головы Донхэ выветрились все посторонние мысли и была лишь одна — только бы не навернуться. Хёкджэ же думал о вчерашнем дне. Вчера его нервы были уже в который раз проверены на прочность. В какой-то момент он почувствовал липкое отчаяние и смотрел на Донхэ так растеряно, совсем не зная как помочь. Он видел как тому плохо, а к ночи к душевным терзаниям добавилась ещё и интоксикация. Организм не справился с таким количеством алкоголя, а как потом оказалось — вино было единственным, что употреблял Донхэ за весь день. В какой-то момент хотелось вызвать скорую, но младшему стало полегче, и Хёкджэ решил, что сам постарается справиться. Он и подумать не мог, что у Донхэ могут быть проблемы с алкоголем. Он много курил, и Хёкджэ иногда замечал как трясутся его руки перед первой затяжкой, если тот не курил в течение какого-то времени. Чаще всего Донхэ затягивался на кухне, свесившись в окно, чтобы дым не оседал на поверхностях внутри. Хёкджэ не был против, но иногда начинал разговор о том, что это вредно. Донхэ тогда посмеивался и говорил: «Всё, что я сделал за эту жизнь причинило мне вред, так что от ещё одной затяжки хуже точно не будет.» Спорить не было сил, да и не хватало смелости. Хёкджэ остро чувствовал нужду быть рядом с этим человеком, и боялся, что тот хлопнет дверью, будь он построже. Проблемы самого Хёкджэ начались ещё задолго до знакомства с Донхэ. Отец — тиран, а мать из тех, кто всё видит, но молчит. Глава семейства вечно был недоволен сыном, хваля лишь за какие-то заслуги. Вечные тычки, хлёсткие удары по щекам, крики и психологическое давление делали из мальчика покладистого, удобного и тихого ребёнка. Хёкджэ боялся сказать что-то против. Была воля отца и не более того. Он ненавидел своих родителей, хотя маму всё же любил, пусть и обижался на неё. Мамины руки всегда были тёплыми и нежными, а ещё очень успокаивающими. Он до сих пор был благодарен за то, что она упросила отца отпустить Хёкджэ жить в общежитие при школе, где он и познакомился с Донхэ. Когда он впервые увидел младшего, подумал о том, что тот странный, грубый и не вписывается в нормы правильности. Тогда он не понимал, где грани этой самой правильности, да и сейчас, во взрослой жизни, ему было тяжело понять, но Донхэ по сей день умудрялся расширять его мировоззрение. Хёкджэ вцепился в парнишку, как в спасательный круг, и только тогда понял, что значит делать как велит сердце и мозг, а не отец с ремнём наперевес. Тогда с Донхэ он впервые перехотел взрослеть. Младший дарил ему покой, как объятья мамы. Вся боль сразу же притуплялась и хотелось просто улыбаться, влюбляться снова и снова в эти чудесные искорки на дне глаз цвета молочного шоколада. Последний год старшей школы был сказкой, которая закончилась с выдачей аттестатов. В тот день Хёкджэ торопился найти Донхэ в толпе выпускников, но нашёл отца. Внутри всё похолодело и он даже не смог сказать что-то против, повинуясь ему беспрекословно. Хёкджэ сел в машину, так и не успев ничего сказать Донхэ. Наверное, он долго ждал старшего на их привычном месте за сараем. — Я уже договорился со знакомым, поэтому тебе стоит подготовиться. Тебя берут в армию. Для Хёкджэ эта новость была как обух по голове. Виски заболели, а глаза защипало. Ему не хотелось идти в армию так рано, не хотелось уезжать, но ему не хватило сил пойти против. Он ещё долго проклинал себя за слабохарактерность и страхи. В армии пришлось тяжко. Он был одним из самых младших в отряде. И если с дисциплиной и режимом проблем не было, то с нагрузками и беспределом что творили старшие он не мог свыкнуться. Вечные насмешки, переработки, тычки и постоянные наказания в виде физических упражнений, от которых сводило не только мышцы, но и зубы. Порой, он не мог встать с кровати. Хуже всего в этой ситуации было то, что у него не было возможности связаться с кем-то, даже если бы и было, Хёкджэ не был уверен, что Донхэ не сменил номер. Младший частенько снился ему в эти непростые времена и каждый раз он говорил так воодушевлённо и по-детски, как они будут вместе учиться, работать и снимать квартиру, а Хёкджэ смотрел со стороны и понимал, что не по своей вине, но, наверняка, убил в Донхэ детскую наивность и непосредственность. Два года в армии прошли как один день, равный вечности. Он выглядел несчастно. Родители встречали его с улыбками на лицах, но Хёкджэ не улыбался. Его насильно изменили, сделав замкнутым, зашуганным и смертельно уставшим от этой жизни. Ему хотелось просто отдохнуть месяц другой и ни о чём другом не думать, но отец не дал ему такой роскоши, пихая в университет, на который он убил ещё пять лет своей никчёмной жизни, пытаясь слепить из себя хотя бы подобие человека. Как раз там он и познакомился с Чонсу и под конец учёбы с Кюхёном, который потом уехал в Корею, но связь осталась. В конце концов, они вместе столько пили и играли в компьютерные игры, что успели стать друг другу братьями. Университетские друзья подарили маленькую надежду на исцеление. К тому же, он пытался найти Донхэ, но это было слишком сложно, ведь после армии он переехал в Нью-Йорк, а в социальных сетях никого похожего на Ли Донхэ не наблюдалось. Хёкджэ не умел быть жестоким, не хотел им быть. Он хотел быть противоположностью отца, но излишняя мягкость иногда играла с ним злую шутку. — Хёкджэ, я устал… Мужчина вздрогнул, нажимая на рычажок тормоза и оборачиваясь. Донхэ опёрся руками на руль велосипеда, отставив задницу, и тяжело дышал. — Нам чуть-чуть осталось до озера. Поверь мне, оно того стоит, — подъехав к Хэ, произнёс старший. — Сейчас, пять минут… Хёкджэ неуверенно положил свою ладонь на спину Донхэ, поглаживая. — Тебе не жарко в куртке? Донхэ лишь покачал головой, беря в руки бутылку и отпивая немного. До озера оставался всего километр, который они преодолели минут за пятнадцать и Донхэ, счастливо улыбаясь и бросив велосипед на склоне, сбежал к пристани, еле успевая затормозить у её кромки, чтобы не свалиться в воду. Хёкджэ спустился к нему, замечая на дне глаз цвета молочного шоколада те самые искорки, и сердце забилось в разы быстрее, как тогда… Кажется, это было вечность назад. — Нравится? — Спрашиваешь тоже! Это действительно того стоило. Донхэ посмотрел на профиль Хёкджэ, неосознанно засматриваясь на ровный нос, пухлые покрасневшие губы и выраженную линию челюсти. Мужчина щурился от яркого солнца и младший находил это милым, но, поймав себя на этой мысли, перевёл взгляд на воду. Нет, нельзя.