Stars are not shining, they burn

петрикор, тревога, вечер, слад(ость/кое) Запах горящих свечей следовал за ним, куда бы он не шел. Поля застилал туман, он спотыкался о камни, о собственные ноги, но все равно продолжал идти. Запах, кажется, пропитал всю его одежду: приторно-сладкий, так иногда пахли умирающие. Мама не хотела, чтобы он видел что-то из этого. Мама... Конечно, он искал ее. Он обещал защитить ее, от всего-всего на свете. Потом на них напали. Потом.. потом он брел сквозь вечные сумерки, кашляя от запаха свеч. Откуда он вообще знал, что это свечи? Кажется, он уже ходит кругами. Скорее всего, ведь совершенно не видно, куда идти, а на мокрой от дождя земле лишь камни - ни растений, ни животных. Ему хочется лечь, да и какая разница, что земля мокрая и холодная, зато от нее пахнет сыростью, а не дымом. От дыма слезятся глаза. Нет, он вовсе не плачет, мама говорила ему быть храбрым, только дым потухающих свеч мешает смотреть вперед. Он идет уже так долго, он не знает насколько это долго, но ночь почему-то все не наступает. Если он отдохнет совсем немного не будет вреда. Ведь не будет? Он закрывает глаза. ≈ — потерялся, мальчик? Он почти кричит от неожиданности. Снился ему все тот же туман и он сам — посреди ничего. А теперь, его кто-то нашел. Кто-то... нет. — ты не оглох? Это.. демон. Явный демон, хотя он не видел ни одного раньше так близко. Он мотает головой, кивает, говорить сил нет. Демон прищуривается. — я знаю, да. Ищешь кого-то Кивок. — кто-то ищет тебя в ответ Мальчик облизывает пересохшие губы. Неужели.. мама говорила, что от демонов нужно держаться подальше. Но, здесь больше некуда идти. — ты смотришь так, словно я тебя сожрать собираюсь Вопреки ситуации мальчик слабо улыбается - этот демон вообще может есть, если у него нет рта? А, ой, а как он тогда разговаривает? — я знаю, где та, кого ты ищешь, — демон продолжает, — таким как она сюда хода нет, а вот наоборот... Он почти не дышит. Даже если это демон, он сможет отвести его к маме..? — только дай мне руку, мальчик, — демон протягивает свою, — и все закончится Он колеблется всего секунду и тянет к демону руки - обе, пока тот не передумал. Хватка внезапно болезнена, демон почти ломает ему запястье, и боль отрезвляет — он чем он думал, сделка с демоном! Но сил, чтобы вывернуться, у ребенка нет, более того - от мест, где когти впились в кожу, по телу расползается болезленно-серый, и это еще больнее. Только он не может плакать — она продала тебя, — хриплый шепот где-то совсем близко от уха, — тебя и твою волю, чтобы увидеть тебя живым Нет, нет, нет! — она обменяла жизни многих на месть за тебя Нет!!! — ты ведь помнишь, ЧТО произошло? Он помнит? Внезапно потухшие свечи, отблески молний, а дальше только боль и тьма. Помнит? Перед ним еще один демон, нет, демоница, она выглядит почти как человек, но он бы с удовольствием спрятался за того, кто привел его сюда. Его здесь почему-то уже нет. Ему страшно дышать. Демоница оборачивается, в ее лице что-то очень знакомое. Нет... — Оуэн? О нет.. — Оуэн, сынок, это правда ты? Она протягивает к нему руки, но он смотрит на ее рога и доспехи. На оружии следы чье-то крови. Это... мама? он обещал защищать ее? Ее? Оуэн набирает в легкие воздух и кричит. цвета а каменной стеной шумели демоны. Звуки приглушались, но недостаточно, чтобы нельзя было различить голоса. Детские, такие же детские как и его собственный. Оуэн забился в какую-то щель, совершенно неудобную, холодную и, кажется, состоящую из одних зазубреных камней. С другой стороны, здесь не было демонов, и было достаточно темно, чтобы не видеть цвет своей кожи — серым становилось все. Слишком много. Всего вокруг было слишком много. Демонических детей, производивших шум, кажется, одним своим существованием; обилием ядовито-фиолетового в сочетании с малиновым на фоне каменных заплесневелых стен; а главное — воспоминаний. Призванные демоны оставили ему память о собственной смерти в невероятных подробностях, но даже это меркло от понимания, что он сам теперь тоже один из них. Демон. И теперь в полном одиночестве. Нет, Оуэн не мог считать ту демоницу собственной матерью, а потому оплакивал ее.. кажется, это было полдюжины дней назад. А потом он попытался сбежать. С удивлением обнаружил, что в тени его никто не видит, выбрался на поверхность.. лучше бы и не пытался. Да, он боялся демонов, но он не мог не жалеть того, кто спас его от храмовников. Разве во время первой войны люди были такими же? ≈ Рядом что-то зашуршало и в щель просунулась горящая голова Астира. — еле нашел тебя. Как ты? Оуэн пожал плечами. Он все еще чувствовал себя виноватым, но отказаться от общения с существом, что спасло его, не мог. — зайди, пожалуйста Астир тихонько хихикнул и медленно втянулся внутрь, заполняя собой пространство. Мягкий свет превратил зловещую пещеру в нечто уютное. Оуэн уже знал, что его новому знакомому не нужен свет, чтобы видеть, а потому прятаться от него в тенях было бесполезно. Немного жутко на самом деле, но сейчас он был рад этому — спасибо — это ничего, — Астир в ответ наклонил голову на бок. — все же как ты? Ты от всех спрятался... Оуэн снова пожал плечами, что тут скажешь — слишком много фиолетового... а, то есть, — он запнулся, — прости — что, это? — Астир оглядел себя — ну, у тебя скорее сиреневый... Тот помотал головой — не, такой же демонический фиолетовый, — задумался, — вот огонь другого цвета, да — разве не у всех демонов должна быть одна расцветка? — Оуэн тщательно старался не думать о себе. Греясь теплом свете, состоящим из Астира, это было очень легко. Вообще забыть как думать. Потому, он почти пропустил ответную реплику. Не то чтобы он хотел получить ответ — а? Зрачки Астира превратились в вертикальные щелки — я только на половину демон Второй вопрос Оуэн смог не произнести вслух. Ему уже рассказали, что полукровки от людей все равно считаются демонами — по способностям, хотя и похожи больше на людей. Но Астир, ожившее теплое и тягущее пламя, меньше всего был похож на того, чьим родителем был смертный Все же вторую сторону Оуэн видел тоже "А какая расцветка у селестиалов?" тишина Оуэн бегал между тенями. Прочь, прочь. Спрятаться, и снова бежать. Дети со способностями играют по-другому. Искала их девочка чуть постарше, почти уже перешедшая в тренировочную группу. Она смеялась и по щелчку пальцев вещи взрывались. Демоняна разбегались в разные стороны с радостными визгами, кидаясь в ответ камнями или, кто мог, отвечая своими способностями. Оуэн уходил в тень. Закрывал глаза. Открывал уже на поверхности. Рядом с Астиром. Тот мог вечно рассказывать обо всем на свете: про скрытые облаками звезды, другие миры, своем дедушке и его механизмах — Оуэн всегда внимательно слушал. Самому ему не о чем было рассказывать, ведь маленький полудемон мог видеть весь мир. И Астир мог, действительно. Только он считал, что рассказать Оуэну есть о чем. Он спрашивал, если Оуэн не хотел говорить. Он спрашивал о самом Оуэне. Кто в последний раз спрашивал у него что-то о нем самом? Спрашивал ли вообще? Зачем помнить, если сейчас, впервые в жизни, у него есть настоящий друг.