***
Взять юкату и все другие нужные для горячих источников принадлежности — сплошные формальности и рутина, обязательные и вполне важные нюансы, прежде чем со спокойной душой приступить к подготовке перед купанием, а именно — для начала стоит помыться. Благо, у них было достаточно средств, чтобы арендовать номер, в котором есть свой личный источник, включая всё остальное вроде помещения, где можно переодеться и принять душ, никого при всём этом не стесняясь: кроме возлюбленных здесь всё равно никого нет. Разве что… ну, Мидория всё равно совсем немного смущен, когда Яги, уже почти полностью раздевшийся — не считая оставшегося на нём нижнего белья, неожиданно поглядывает на юношу с полуухмылкой и с игривыми огоньками в глазах, сразу же поясняя недоуменному супругу: — Ты так пристально смотрел на меня, мой мальчик. Тебе нравится то, что ты видишь? Ах, чёрт побери, Изуку не хотел этого! То есть… он сам не заметил, как уставился на Тошинори, что, скорее всего, было как минимум смущающим для него, да? Или же нет? Нельзя сказать, что Яги выглядел так, словно чем-то недоволен, чем-то разозлён, чем-то расстроен. Наоборот. Точно так же и Мидория мог со всей своей уверенностью, поборов изначальное смущение, возникшее от столь внезапного вопроса, заставшего врасплох; сказать, что ему всё-таки пришлось по вкусу увиденное, что вовсе не удивительно, если на то пошло. Хотя бывший герой не так силён и не так мускулист, как, например, ранее, как, например, много-много лет назад, однако он всё ещё оставался… гм, как бы лучше всего сказать? Изуку явно не силён в комплиментах, как и в флирте, как и в какой-либо романтике, поэтому на ум ему приходит, в основном, только одно. «Сексуальный, — думает юноша, чувствуя, как от этой мысли его щёки попросту пылают, наверняка по цвету напоминая нечто вроде спелых томатов, или же варёных раков, — очень с-сексуальный». Тяжело сглатывая, в своих мыслях он убеждается лишь ещё сильнее, неосознанно продолжая и дальше разглядывать Тошинори, с жадностью и с любопытством — словно никогда не видел ничего подобного ранее, прослеживая взглядом каждый его мускул, каждый его шрам и капельки пота, стекающие по телу. «Определённо точно», — с некоторой гордостью заключает в конечном итоге Мидория. Потому что это его возлюбленный, потому что это его муж, и несмотря на все шрамы, а особенно тот самый шрам, находившийся на большей части туловища, он всё равно чертовски горячий и красивый, кто бы что ни говорил. Даже если все остальные придерживались иного, совершенно иного мнения, называя Яги уродливым скелетом, а то и вовсе — монстром, пугалом, Изуку относился к каждому его шраму, к каждой части его тела с трепетом, почётом и с невероятной любовью. Ведь Тошинори такой молодец, он такой хороший, мужественный, отважный, смелый — самый настоящий герой, независимо от того, осталась ли у него причуда, или нет. Разве человек без причуды не мог по-прежнему быть героем? Не мог спасать других? По крайней мере, он раз за разом спасал одного человека: Мидорию. Если бы не Яги… этот человек сделал для Изуку многое, всё его бесчисленное количество заслуг и помощи попросту невозможно вот так вот сразу перечислить. Однако уже тем, что Тошинори удалось вытащить одного очень упрямого и трудолюбивого студента из-под гор учебников, не так давно он совершил ещё один подвиг. У юноши удивительный супруг, не правда ли? И Мидория не может не гордиться им, не может не гордиться каждым его шрамом, потому что все неровности на коже, последствия травм, рубцы и многое другое — доказательства того, что Яги победил своего самого главного врага — смерть — доказательство того, что Всемогущий сумел сделать практически невозможное для него в тот момент — выжить. И Боги, Изуку так любит, так сильно любит его, как и всё то, что с ним связано — если бы только сам возлюбленный это знал… и он знал. Не только по той причине, что кое-кто в очередной раз озвучивал мысли вслух, разве что на сей раз не случайно, а нарочно. Тошинори и ранее многое было известно, но не мешает лишний раз напомнить, правда ведь? Потому что не нужно обладать какими-то особенными способностями, какими-то там причудами, чтобы заметить, что плечи старшего мужчины едва заметно дрожат, пока сам же Яги по привычке пытается скрыть свои настоящие чувства, свои настоящие эмоции, не желая показаться слабым. Но не здесь. Только не здесь — рядом со своим супругом ему вовсе не нужно что-то скрывать, ему вовсе не нужно всегда быть сильным, всегда влачить всё только на себе; и ладонь Мидории, крепкая и сильная, шершавая из-за шрамов, однако неизменно нежная и ласковая, лежавшая теперь на его плече, доказывает это. — Ты больше не один, Тоши, мой милый, мой любимый Тоши, — бормочет Изуку, не обращая внимания на собственные слёзы, убирая руки с плеч возлюбленного и зарываясь лицом в его лопатки, ведь это кажется таким правильным, таким верным и нужным сейчас, — поделись со мной своим грузом, всей своей печалью, пожалуйста. И когда возлюбленные плачут безмолвно, неосознанно прижимаясь друг к другу как можно ближе; даже сама природа не издаёт ни единого звука, предоставляя им полное уединение с мыслями и с внезапно нахлынувшими чувствами, воспоминаниями…***
Спустя какое-то время, успокоившись, юный герой вместе с Яги наконец-то проходит к горячему источнику, будучи лишь в одном полотенце, повязанном вокруг бёдер — по правилам посещения источников. Тем не менее, буквально через несколько мгновений приходится сбрасывать единственное, что прикрывало от абсолютной наготы, чтобы вскоре неторопливо и осторожно, не желая поскользнуться, пройти в воду, опустившись в неё приблизительно по грудь. Практически впервые Мидория чувствовал себя настолько расслабленным, настолько бескостным, словно был желе, но никак не человеком. Кроме того, хроническая боль в суставах после всех многочисленных травм постепенно стихала, даруя самое настоящее облегчение. Идеально, просто потрясающе; горячие источники — то, чего Изуку не хватало, вероятно, всеми этими долгими месяцами. Впрочем, не только ему: по Тошинори видно, что и он тоже постепенно «растекается», от внезапной сонливости чудом не засыпая прямо на месте. — Стоит почаще устраивать подобное, — зевает старший мужчина, поправляя полотенце, лежавшее на голове, — это бесспорно идёт нам с тобой на пользу, ты так не думаешь? Если честно, то конкретно сейчас юноша и впрямь не думает, абсолютно не думает: в голове круглый ноль мыслей, однако во всём теле целая бесконечность истинного наслаждения. Жаль, что слишком долго сидеть в горячих источниках не рекомендуют, иначе Мидория уже давным-давно поселился бы здесь. — Неплохая мысль, — фыркает Яги, и на его губах играет весёлая, хоть и совсем немного уставшая, улыбка. И Боги, кое-кто в сотый раз за всю жизнь озвучивал мысли вслух, бормотал себе же под нос. Однако рядом с Тошинори можно не волноваться ни о чём, особенно о таких мелочах. Потому что горячие источники — прекрасно, но стоять в горячей и расслабляющей воде, наслаждаясь не только ей и запахами различных успокаивающих масел, но ещё и уютным молчанием в невероятно приятной компании другого человека — прекраснее втройне…***
Кажется, сегодня день Изуку, ведь в качестве одного из блюд, предоставленных гостиницей, был кацудон. На самом деле, не только он: сладости, саке, различные другие блюда и закуски. Однако юноша остановился на нескольких вариантов, отказавшись от алкоголя. Не то чтобы Мидория вообще часто пил. Однако ему не очень хотелось бы, чтобы потом на утро болела голова — то, в чём Яги, выбравший «классику» за исключением, конечно же, алкоголя, с ним солидарен. Можно прекрасно обойтись и без саке. Но в то же время… хорошо, через некоторое время раздумий возлюбленные всё-таки сошлись на мнении, что они крайне редко расслабляются, почему бы не устроить для себя самый настоящий праздник? Таким образом на их столе оказалось совсем немного алкоголя. — Для создания атмосферы, мой мальчик, — поясняет Тошинори, кутаясь в традиционный халат — юкату, когда после горячих источников любой ветерок вызывал лёгкую дрожь по телу, — и для расслабления. Несколько глотков саке точно не повредит. Быстро поужинав и отпраздновав отпуск несколькими выпитыми пиалками алкоголя, Изуку и Яги стали готовиться ко сну. Честно говоря, им хотелось бы посидеть ещё немного, походить по окрестностям и пофотографироваться где-нибудь на память, но горячие источники всё-таки делают своё дело: спать хотелось просто невероятно. Разве что бывший герой откровенно заждался своего супруга, специально нагрев ему место собственным телом — в конце концов, футоны казались обманчиво холодными, а также Тошинори откровенно не знал, чем заняться, желая поскорее обнять Мидорию, прижать его к своей груди, где тепло и надёжно, безопасно, комфортно. Когда Изуку в его объятиях, он спокоен и расслаблен; он знает, что как минимум пока юноша с ним, всё будет в порядке, всё будет прекрасно. Поэтому когда Мидория неожиданно пропадает куда-то на длительное время, Яги это, говоря мягко, напрягает. Его возлюбленный нехорошо себя чувствует? Что-то не так? Или же… Все опасения напрасны, ведь вышеназванная личность появляется рядом с Тоишнори пусть и неожиданно — уж слишком сильно он задумался, уж слишком сильно он витал в облаках; однако живым и здоровым, что самое главное. Что ж, теперь можно расслабиться. Поднявшись с футона с кряхтеньем и некоторым ворчанием — его далеко не такое молодое, как раньше, тело, явно протестовало против резких и быстрых движений; он направляется в сторону, где стоял юноша, копошившийся со своей одеждой. Или, может, нарочно ожидающий возлюбленного. Яги решает узнать это, подкрадываясь к нему со спины, со всей своей осторожностью и бережливостью обвивая его талию руками, будто бы нечто драгоценное и очень хрупкое, требующее особой внимательности и нежности — как и сам Изуку, охотно прижимающийся к мужу как можно ближе. — Ты такой… тёплый, — вздыхает он, и бывший герой только что замечает едва заметную, едва уловимую дрожь в теле Мидории, что вовсе не удивительно — в номере не так тепло, как на горячих источниках. Но такая мелочь легко поправима, не так ли? Медленно перекладывая руки с талии на плечи возлюбленного, Тошинори, наклонившись — ах, откровенно мешающая в некоторые моменты, но в предостаточной степени очаровательная разница в росте; шепчет ему на ухо: — Я мог бы подарить тебе как можно больше своего тепла, только скажи мне об этом, мой милый Изуку. Трудно разглядеть лица друг друга — из освещения в комнате остались лишь несколько свечек на ближайших тумбочках и тусклый лунный свет, пробивающийся через окно — поразительно, что стемнело настолько быстро… Однако, несмотря на это, Яги всё равно знает, что на лице у молодого героя появился румянец. Из-за прохлады? Из-за того, что тела возлюбленных распарены, согреты оставшимся после посещения источника теплом? Или же из-за выпитого во время ужина, пусть и в небольшом количестве, алкоголя? А возможно, причина того самого румянца всё-таки заключается в другом — в том, что Мидория соглашается на предложение супруга, шумно вздыхая, когда Тошинори, не тратя время впустую, ловко развязывает пояс юкаты юноши. — В таком случае, — продолжает Яги, улыбаясь, даже если Изуку не сможет этого увидеть, — я согрею тебя, мой мальчик. Я не позволю, чтобы холод доставал хоть до одной части тебя и твоего тела. Он действительно не обманывает и сдерживает своё слово, обнажив плечи Мидории и тут же припав к ним тёплыми, почти что обжигающими — по сравнению с холодной кожей Изуку, губами, прежде чем оставить по меньшей мере целую бесконечность крошечных, но пылких поцелуев. Поцелуй, близкий к задней части шеи, поцелуй в самую мочку уха, поцелуй за ухом, влажная дорожка из поцелуев от верхних шейных позвонков до той части тела, что не была прикрыта одеждой: Тошинори уж точно не жалеет на Мидорию ласки, а тем более — тепла и любви. Кажется, на нём не осталось ни одного места, которое не было бы согрето Яги и его горячим дыханием, вызывающим приятную дрожь по телу, явно далёкую от чего-то вроде холода, а тем более — от страха. Потому что молодой герой готов стоять здесь и сейчас даже с завязанными глазами. Изуку может доверять Тошинори, и он это делает без раздумий, доверяя ему всё: различные тайны и секреты, заветные мечты и планы на будущее, цели в жизни, самые сокровенные желания, свои чувства, свои эмоции, свои переживания, своё тело, но главное — свою душу и любовь. Яги никогда в жизни не разобьёт ему сердце, и тем более, учитывая то, что от каждого последующего прикосновения Мидория тает, просто-напросто плавится, он также никогда целенаправленно не захочет причинить возлюбленному боль. Наоборот: когда Тошинори продолжает и дальше одаривать мужа мягкими и невероятно лёгкими — почти как взмах крыльев бабочки, поцелуями, теперь в особенности уделяя внимание шее, Изуку хихикает, но ни на один крошечный сантиметр не желает отдалиться, бормоча: — Это… т-так щ-щекотно! Но приятно. Настолько приятно, настолько хорошо, что Мидория не может перестать дрожать, наслаждаясь каждым действием Яги и тем, что вскоре его большие и невероятно тёплые руки игриво забираются под юкату, блуждая по плоскому животу юноши и, будто невзначай, будто бы совершенно случайно, задел пальцами набухшие от прохлады и возбуждения соски. Изуку только благодаря какому-то невероятному чуду удаётся удержаться на ногах, а не свалиться на деревянный пол от подобной подлости и, в какой-то степени, наглости — бывший герой точно знал, как именно всего одно такое действие подействует на возлюбленного, в тот же самый момент выгнувшего от удовольствия спину. — Т-тоши, — он пытается внятно и чётко сказать хоть несколько слов, но совершенно бессовестно Яги и дальше трёт соски Мидории, перекатывает их между пальцами, иногда оттягивая, аккуратно сжимая, — с-слишком н-нечестно, п-подожди! Как бы Тошинори ни нравилось дразнить мужа, принося ему своими действиями попросту немереное количество удовольствия и не меньшее количество любви, заботы, нежности; услышав последнюю фразу, он тут же останавливается, недоуменно хлопая глазами. Впрочем, Изуку просто поворачивается к Яги лицом, тяжело дыша, прежде чем податься вперёд и уткнуться ему головой прямо в грудь, прижимаясь к телу как можно ближе — чтобы лучше чувствовать друг друга; и, будучи порядком смущённым, но вполне счастливым и нетерпеливым, нуждающимся в прикосновениях, шепчет: — Теперь… ты можешь продолжить. Пожалуйста, сделай это, и… я х-хочу п-побыстрее. Разве может Тошинори так просто отказать ему? Нет, конечно же нет — причина, по которой крошечное мгновение спустя Мидория дрожит сильнее прежнего, когда старший мужчина, весело фыркнув, нежно мнёт в своих руках просто потрясающие ягодицы, не спеша переходить к чему-то более откровенному. Ах, по правде говоря, старшему мужчине слишком сильно нравится доставлять супругу удовольствие, а также заниматься любовью медленно, никуда не торопясь, чувственно. Однако ради исключений он был готов пробовать что-то новое, что-то другое. Потому что стоило только Яги вовлечь Изуку в мягкий, но довольно-таки страстный поцелуй, аккуратно покусывая его то верхнюю, то нижнюю губы, сминая их, лаская губы юноши своими, одновременно оставляя несильный шлепок на ягодице; как он моментально распахивает глаза, не замечая, как изо рта невольно вырывается стон. Если бы только эти большие жилистые руки коснулись бы его через откровенно начавшую мешать преграду в виде юкаты… возможно, Тошинори и впрямь научился читать мысли Мидории, и без того растворяющегося в удовольствии. Стоит ли говорить о том, как он себя чувствует, когда те самые руки, забравшись под ткань лёгкой юкаты, внезапно проскальзывают мимо бёдер, а пальцы Яги застывают в нескольких огромных и одновременно малых миллиметров от члена Изуку. Тогда молодой герой прекрасно осознаёт истинное значение фразы «бойся своих желаний», однако конкретно в его случае это имеет положительный, а не отрицательный смысл. Максимально положительный и очень-очень приятный не только для него самого, но и для Тошинори, неожиданно осознавшего кое-что важное. — Ты, — он тяжело сглатывает, чувствуя, как внизу живота скапливается тепло, невероятное тепло, посылающее возбуждение и даже головокружение всего от одной мысль, — заранее подготовился, мой любимый Принц Чепухи? Не то чтобы Яги на полном серьёзе спрашивал это, уже зная ответ, заключающийся в том, что вместо всяких слов Мидория кивнул, планируя стыдливо отвести взгляд куда-то в сторону, если бы не его муж, смотревший на него с таким… обожанием, с откровенной любовью, восхищением и счастьем. Тошинори думает, что когда-то явно совершил что-то невероятное грандиозное в своей жизни, раз в качестве награды за старания, за боль, за падения, взлёты и многое-многое другое получил свой самый главный приз — Изуку. И естественно, что с такими подарками от судьбы нужно обращаться бережно, что Яги и делает. Бывший Символ Мира — или же нет, но у него всё ещё хватает сил на то, чтобы взять юношу на руки в свадебной манере и отнести на футон, лежащий от возлюбленных, к счастью, не так уж и далеко — совсем близко, совсем рядом — не пришлось идти долго. — Тогда, — расплывается в донельзя тёплой, доброжелательной, успокаивающей и мягкой улыбке Тошинори, нависая над Мидорией, чьи щёки из-за румянца казались ярко-красными, — могу ли я сразу приступить к делу? Если тебе нужно ещё времени на подготовку, я всегда готов подождать тебя. Но… нет, Изуку качает головой — жест, означающий с его стороны несогласие, отрицание. В конце концов, он и сам желает на сей раз получить оставшуюся часть удовольствия как можно быстрее, в чём ему, опять же, не отказывают: Яги, ловко сняв с супруга теперь уже порядком помятую юкату, ненадолго удаляется из комнаты. Впрочем, Мидории вынуждают подождать буквально несколько секунд — время, за которое Тошинори принесёт из своей аптечки всё необходимое, включая небольшую бутылочку со смазкой, влажные салфетки, презервативы, стакан воды и таблетки от головной боли на утро — не хотелось бы перед возвращением домой и длительной поездки проснуться не просто помятыми, но ещё и с откровенно трещащей головой после всех событий прошедшего дня. За это — такую заботу и предусмотрительность, юноша в особенности благодарен бывшему герою: теперь точно можно ни о чём не волноваться, отбросить все свои мысли в сторону, куда подальше, уделяя внимание более важным моментам. Например, абсолютно смущающей «картине», когда Яги, поглядывая на Изуку краем глаза и улыбаясь, вскоре предстаёт перед ним во всей красе, полностью раздевшийся. Предварительно надев презерватив и покрыв член смазкой, Тошинори поудобнее располагается на футоне и встаёт перед мужем на колени, глазами вопрошая, точно ли он готов. И… Мидория действительно готов. Почти готов, не хватает лишь одной важной детали, о которой старший мужчина прекрасно знает. Яги накрывает руки Изуку своими, переплетает с ним пальцы, не переставая улыбаться тому, насколько же этот человек очарователен, не переставая улыбаться его привычкам, крошечным особенностям. Но он и впрямь слишком сильно любит физический контакт с возлюбленным, как можно больше прикосновений, ласки, прелюдий, любви. И теперь точно можно приступать к «основной» части, о чём Тошинори решает на всякий случай предупредить, чтобы это ни в коем случае не было неожиданностью или чем-то подобным: — Дыши глубоко, я буду входить медленно и осторожно. Обязательно скажи мне, если что-то не так, хорошо? Одного кивка ему вполне достаточно, а кроме того — Мидория действительно старается расслабиться, откидываясь на футон всем телом, слегка ворочаясь, прежде чем окончательно найти самое удобное для занятий любовью положение, ожидая Яги, его дальнейших действий. Головка члена Тошинори проталкивается в молодого героя легко, без каких-либо особенных усилий или препятствий в виде напряжённых мышц — благо, Изуку сумел расслабиться, а также предварительно хорошо приготовился для возлюбленного, покрепче сжимая его руки. Несмотря на всё вышеперечисленное, поскольку член мужа Мидории явно отличается по размеру от его пальцев… всё равно придётся подождать немного времени, чтобы Изуку привык, чтобы ему не было больно или же неприятно — травмы им точно не нужны, не так ли? Именно таким образом после нескольких минут метода проб и ошибок, когда Яги с каждым разом проталкивал член в супруга немного глубже, чем до этого, а также после практически беспрерывного потока успокаивающих слов, похвалы и нежности, Мидория наконец-то полностью готов. — Мой мальчик, — шепчет Тошинори, во взгляде которого читается умиротворение, спокойствие, и одновременно — любовь, накрывающая с головой — будто бы цунами; от этой любви не уйти, да и не то чтобы хотелось, — я начинаю. Первый толчок получается не таким гладким и идеальным, как хотелось бы: бывший герой даже ненадолго опасается, не причинил ли он Изуку боль. Но, к счастью, нет, всё в порядке, всё замечательно, можно двигаться дальше, пытаясь подобрать подходящий темп, подходящий ритм. Медленные и плавные покачивания бёдрами, и Яги делает ещё одну, на сей раз более удачную попытку, не сводя взгляд с лица Мидории в поисках признака дискомфорта, каких-либо неприятных ощущений… возможно, стоит немного позже сменить позу на их самую любимую. Но не сейчас. Пока Тошинори движется с особой осторожностью, не спешит разгоняться, не спешит уменьшать интервал между толчками, Изуку, прикусывая губу, даже не пытается сдерживать свои стоны, благодаря всех Богов за то, что во всех номерах хорошая звукоизоляция, иначе другим гостям пришлось бы не так уж и сладко… На секунду потерявшись в собственных мыслях, он не сразу замечает озадаченный взгляд мужа. И, честно говоря, не стоило юноше так теряться, потому что Мидория не сразу осознаёт, почему Яги так озадачен, что длится всего несколько мгновений, а затем всё, на что способен Изуку — от неожиданности и невероятного удовольствия выгнуться навстречу возлюбленному. Простата — Тошинори специально искал это заветное местечко, чтобы теперь целенаправленно толкаться именно в него, раз за разом вызывая дрожь во всём теле и неконтролируемые стоны, смешанные со стонами самого старшего мужчины. Всё это — Мидория, близость — не только физическая, с ним — приятнее, чем можно представить на первый взгляд. По крайней мере, им двоим кажется, что они вот-вот окажутся на небесах от внезапно удвоившегося нахлынувшего ранее удовольствия, стоило только Яги начать двигаться быстрее и глубже, когда Изуку на все сто процентов расслаблен, в буквальном смысле напоминая что-то растаявшее, превращённую в лужицу от целого спектра различных ощущений. Сухая и шершавая, грубоватая кожа Тошинори на ладонях; его глаза, в которых было сплошное восхищение, сплошное боготворение Мидории; внутренне давление и тепло, распространяющееся, казалось бы, от ягодиц, и так по всему распаренному и хорошенько отдохнувшему на горячих источниках телу; солёные капельки пота, скопившиеся в ключицах супруга, звук его хрипловатых стонов… За считанные секунды Изуку оказывается всего лишь в нескольких толчках от потрясающего оргазма из-за не менее потрясающего Яги, во время одного из очередных покачивания бёдрами, вызывающего до жути смущающие влажные, хлюпающие звуки; сдувающего мокрые и невероятно растрепавшиеся теперь волосы с собственного лба. То, как он двигается, то, как от каждого толчка видна работа практически каждого его мускула, то, как он ведёт себя, то, как он относится к Мидории, то, как он выглядит, наслаждаясь узкими и горячими, приятно обволакивающими мышцами возлюбленного — всё то, что с лёгкостью способно свести с ума любого. И молодой герой — самый первый в списке тех людей, распахивая свои зелёные — словно чаща леса, глаза, когда Тошинори наклоняется к его уху, игриво посасывая самую мочку, лаская ухо юноши языком. В тот момент Изуку, сам того не ожидая, кончает со сдавленным криком и с дрожью в бёдрах, с дрожью в ногах и во всём теле тоже. Эта дрожь не стихает даже спустя минуты, во время которых Яги с извиняющимся взглядом, означающим то, что он непременно позаботится о Мидории позже и компенсирует всё хорошим полноценным отдыхом и, конечно же, целой бесконечностью тёплых слов и чувственных поцелуев; делает несколько последних толчков, в конце концов присоединяясь к возлюбленному. Тошинори кончает, с тяжёлым после столь активной деятельности дыханием посыпая юношу с ног до головы невероятным количеством ласковых фраз, различных милых глупостей и щемящей нежностью, от чего сердце бьётся как минимум в несколько раз чаще, в несколько раз громче: — Ах, мой мальчик, мой обожаемый Принц Чепухи, мой крошечный мир, мой лучик солнца, проливший свет на мою жизнь; мой маяк среди сплошной тьмы… Изуку, мой чудесный, мой самый драгоценный Изуку… И Боги, несмотря на весь наведённый беспорядок, на изрядно помявшуюся одежду и не менее помятый вид, лёжа в объятиях друг друга с нежными и донельзя счастливыми улыбками, возлюбленный не думают ни о чём таком: ни о звуках, ни о числах, ни о каких-либо иных проблемах. Но они думают друг о друге, и это, вероятно, самые лучшие мысли, посещавшие когда-либо их головы, не правда ли?***
После проведённого на горячих источниках времени Мидория и Яги со смущёнными улыбками решают, что им стоит как можно чаще выбираться куда-нибудь в подобные места, потому что источники — и впрямь сплошное удовольствие и райское наслаждение…