***
Возможно, Тошинори никогда не был лучшим поваром в мире, умея готовить лишь какое-то небольшое и очень ограниченное количество простеньких блюд, связанных, в основном, со спецификой его питания, с определёнными ограничениями в еде, в продуктах. Однако для того, чтобы приготовить запланированное Яги, и не нужно быть поваром или гением в кулинарной сфере, особенно если готовить всё строго по рецепту, приложенному к смеси для глинтвейна. Тем не менее, ему также хотелось дополнительно сделать что-то ещё к согревающему и вкусному напитку. Увы, здесь, в снятом возлюбленными домике, нет всего того, что пригодилось бы для затеи Тошинори: к примеру, мука. Какой смысл брать всё для выпечки, приезжая в другой город на неполную неделю? Только лишний вес в сумке, и без того набитой самыми разными вещами… Если на то пошло, в таком случае можно сходить в ближайшее кафе или же затариться сладким в магазине, чем готовить что-либо из сладкого самостоятельно, учитывая, что с собой у Яги есть тарелки со стаканами, вилки и ложки, небольшие кастрюльки и пару других предметов, не особо предназначенных для выпечки. Но сейчас, глядя в окно, Тошинори не думает, что дойти до магазина — хорошая идея. Его далеко не самым молодым костям и суставам катастрофически необходим полноценный отдых и тепло, а не… не то чтобы в этом городе очень холодно. И всё равно Яги умудрялся почти моментально замерзать. Впрочем, ради мужа он был готов даже покинуть обитель тепла, любви и комфорта, чтобы купить Изуку к глинтвейну что-нибудь вкусное, что-нибудь сладкое, что-нибудь, что наверняка понравилось бы ему. Может, какой-нибудь десерт? Или… ох, Тошинори совсем забыл! Как раз для подобных ситуаций возлюбленные затарились различными снэками, некоторые из которых точно должны были остаться в одном из верхних ящиков, куда Мидория, учитывая его рост, практически не лазил. И, как выяснилось, Яги действительно не ошибся. Имбирное печенье — вполне неплохой вариант, хотя бывший герой, по правде говоря, предпочёл бы приготовить для Изуку что-нибудь самостоятельно, будь у них с собой всё необходимое для этого. Но ничего страшного, правда? Такой пустяк точно не испортит настроение. К тому же, Тошинори знает, чем поднять настроение своему мальчику: потрясающе ароматный и вкусный глинтвейн с корицей, со звёздочкой бадьяна, с молотым имбирём, с мёдом, с мускатным орехом и дольками цитруса — то, что бодрит, согревает и делает счастливыми уже одним лишь своим названием, не говоря уже про вкус. Поэтому, следуя одному из достаточно простых рецептов глинтвейна — наливая красно вино в небольшую кастрюльку, в которой уже кипела вода со специями, а чуть погодя добавляя во всю эту смесь ложку мёда и пару долек апельсина, он думает о том, что несмотря на погоду, сегодняшний вечер всё равно пройдёт прекрасно…***
Выходя из кухни с подносом с двумя кружками просто-напросто невероятно ароматного напитка и с не менее ароматным имбирным печеньем, Яги осторожно и неторопливо шагает в сторону спальной комнаты, где, как он предполагал, должен был сейчас находиться Мидория. Милый и, возможно, в некоторой степени забавный факт: практически всё время, начиная с утра, Изуку частично бодрствовал, а частично дремал. И, признаться честно, второе он делал больше и дольше всего, в чём Тошинори его ни в коем случае не винил. Скорее наоборот: в кои-то веки юный герой не старается трудиться на износ, а просто отдыхает, просто расслабляется, завернувшись в кокон в виде одеяла практически по самые уши, не желая, чтобы приятный прохладный и освежающий ветер достигал хотя бы одной части тела. Всё, что делает Яги в ответ на увиденное и совершенно очаровательное зрелище — лишь весело фыркает, направляясь к кровати с желанием разбудить супруга хотя бы ближе к вечеру, иначе он навряд ли сможет уснуть этой ночью, что тоже не очень хорошо. И… как Тошинори ожидал, Мидория, стоило только поставить поднос с едой и напитками поближе к нему, поближе к его носу; просыпается почти моментально, из-за чего трудно не задаться вопросом, спал ли вообще юноша ранее, или же нет. Серьёзно, он только делал вид, что дремал? Ах, впрочем, это не так уж и важно, когда видеть Изуку таким: абсолютно расслабленным и счастливым, отдохнувшим, с игривой улыбкой на лице ожидающим свои сладости и глинтвейн; приятно, пусть и, в каком-то смысле, необычно. Однако то же самое касается и его возлюбленного. За последнее время они очень много отдыхали, во что невероятно трудно поверить, невероятно трудно осознать. Но всё вполне реально, как и ощущение руки Мидории на своей руке — молодой герой, подобно одному паучку с шаловливыми лапками, пытается утянуть в «сеть» из одеял добычу в виде Яги. Не то чтобы та самая добыча сопротивляется, заваливаясь прямо под бок к Изуку, предварительно поставив поднос на прикроватную тумбочку, чтобы случайно не расплескать глинтвейн или же не уронить печенье на пол; всё наоборот: «добыча» охотно лезет к «паучку», с комфортом располагаясь поверх одеяла. Тошинори кажется, что все кости вытащили из него, превратив всего его в нечто желеобразное, расслабленное больше, чем, вероятно, когда-либо ранее, чем когда-либо ещё за всю жизнь, что вовсе не удивительно. Кровать в домике и впрямь очень мягкая, а также тёплая, однако конкретно за этот пункт большое спасибо юноше. Он невольно нагрел место для своего вечно замерзающего, хоть и старающегося скрывать подобный факт, возлюбленного. Теперь в одеяле даже толком нет никакого смысла, однако им двоим нравится ощущение мягкости, ощущение комфорта, но главное — ощущение друг друга. Когда Яги прижимается к Мидории как можно ближе, обнимая одновременно крепко и нежно — так, словно не видел своего мужа очень давно, так, словно невероятно сильно скучал по нему; его рыжий свитер с забавными оленями вовсе не колется, но зато согревает Изуку лишь сильнее, обволакивая своеобразным коконом из тепла, ласки, из любви. Из последнего — особенно: в каждом последующем действии Тошинори, как и всегда, читается чистая и искренняя любовь к юному герою, к своему драгоценному, горячо обожаемому и горячо оберегаемому супругу, чувства к которому спустя годы совместной жизни не уменьшились, а лишь наоборот — усиливаются с каждым прожитым днём, с каждой проведённой вместе секундой, минутой. Он любит Мидорию до самой-самой луны и обратно, он любит его больше, чем чем кого-либо ещё и когда-либо ранее, он любит его всей своей душой и всем своим сердцем, он любит его всем своим существом, каждой частичкой своего тела. Ведь одного юношу невозможно так просто не любить. А ещё невозможно лежать просто так, не обнимая его и не касаясь своими губами его губ в трепетном и ласковом поцелуе, состоящим целиком из сплошной нежности, из сплошных чувств, из сплошного… ах, это слишком сложно объяснить, слова не смогут передать даже крошечной части, что испытывают возлюбленные сейчас. Но всё-таки Яги, отрываясь ненадолго от столь заманчивых и сладких губ, пытается сказать, но всё-таки он пытается всеми возможными способами объяснить то, что и так, казалось бы, очевидно всем, очевидно каждому из нас, и тем более — очевидно его мужу: — Я счастлив, что встретил тебя, мой мальчик, мой самый любимый во всём этом мире человек… ведь ты даже не представляешь, как же мне трудно представить свою жизнь без тебя, как же мне трудно не думать о тебе каждую секунду. Я дышу тобой, я живу тобой и мыслями о тебе, мой милый, мой очаровательный Изуку, и… На глазах Мидории выступают слёзы, и это так в порядке вещей, и это так обычно и привычно, что Тошинори ни капли не удивляется, гладя его по волосам, пропуская между пальцев каждую кудряшку, каждую спутанную после долгого лежания на кровати прядку, успокаивая, позволяя закончить недосказанную Яги фразу. — Я люблю тебя, — шепчет Изуку, голос которого дрожит, но улыбка на его лице настолько счастливая, настолько довольная, настолько живая и яркая, что Тошинори вмиг подавляет любое беспокойство, любое волнение, — я люблю тебя, люблю-люблю-люблю… Он цепляется за Яги как за единственную и самую крепкую, самую надёжную в мире опору, цепляется за него как за спасательный круг в целом океане неизведанности, в целом океане всех проблем и переживаний, чувствуя себя в его объятиях таким маленьким, таким спокойным, таким защищённым, а главное — любимым и любящим. Мидория любит Тошинори, Тошинори же любит Мидорию, и это точка, и это единственный возможный вариант в их совместной истории, где они, несмотря на все трудности, несмотря на все предостережения и предрассудки; вместе, где у них есть семья, где у них есть те люди, всегда с радостью готовые принять их в свой круг, в свои объятия, в свои сердца. А ещё всё это — их жизнь, которая, возможно, не самая обыкновенная, не самая привычная и спокойная для всех остальных, но сами возлюбленные никогда бы и ни за что не променяли бы свою жизнь на какую-то другую. Потому что в этой жизни они вместе, потому что в этой жизни они связаны чем-то большим, чем причудой «Один за Всех». Они связаны любовью, они связаны чувствами друг к другу, они связаны общими целями и мечтами, они связаны какими-то мелочами, они связаны общими тайнами и секретами, они связаны общими увлечениями, они связаны чем-то более серьёзным, чем-то более важным, чем-то более крепким — будто бы невидимой и очень-очень крепкой нитью судьбы. Ту нить не порвать, ту нить не потерять и не испортить — точно так же, как и невозможно разлучить Яги и Изуку. Только не в этой Вселенной, точно не в этом мире, точно не в этой жизни… не в их жизни, слишком прекрасной, чтобы быть реальной, чтобы быть настоящей. Однако аромат глинтвейна, перемешанный со сладко-горьким ароматом бадьяна, с тёплым запахом корицы и с приятными имбирными, со сладковатыми фруктовыми нотками апельсина — реален, более чем реален, чтобы оказаться просто-напросто выдумкой, всего лишь мечтой. Кажется, Тошинори попал в какую-то сказку. И впрочем, не только он оказался в сказке, в этой невероятной истории, именуемой жизнью: и впрямь странной, и впрямь неповторимой, но в то же время — слишком чудесной, когда одна минута сменяет другую, сменяет первую, вторую, третью, а на губах Мидории теперь, стоит только Яги его поцеловать, ощущается приятный вкус поистине зимнего напитка. На душе у возлюбленных сплошное, вовсе не обжигающее тепло; в глазах чёткое, ясное отражение всепоглощающей ласки и безграничной нежности, на сердце же — безудержное обожание, безудержное восхищение, нечто большее, чем просто любовь — такое простое и пустое, по сравнению с их истинными чувствами, слово. Но вместо всех возможных фраз Тошинори бережно прижимает мужа к груди, укладывая свой подбородок на его голову, наслаждаясь прекрасным видом заснеженного города из окна; терпким, слегка вяжущем послевкусием и самым драгоценным, что только существует во всём этом мире — Изуку.***
Несмотря на изменение планов, в полусонном состоянии и с донельзя влюблёнными улыбками на лицах перебрасываясь друг с другом шутками, пока по телевизору идёт какая-то совершенно пустяковая программа, возлюбленные думают, что плохая погода уж точно не способна помешать их счастью…