***
Ледяной дождь беспощадно бьёт по закрытой крышке опускаемого в сырую землю гроба. Затянутое хмурыми тучами кладбище лишено всякого просвета: как в отношении погодном, так и касаемо душ тех, кто в этот судный день вкусил горечь утраты. Лица немногочисленных скорбящих кажутся опустошёнными, залитыми слезами, никто из них не придаёт значения растёкшемуся макияжу, или непроглаженной как следует рубашке — не до этого сейчас. Развернувшаяся здесь похоронная процессия достаточно скромна, несмотря на то, что умерший был человеком уважаемым, авторитетным и крайне опасным. Что ж, не зря в народе бытует поговорка, что бояться стоит живых, а не мёртвых — вот вам и наглядный пример. Вчера ещё был среди живых, дышал, разговаривал, принимал решения, которые влияли на судьбы других, а теперь его нет и всё тут, ничего не поделаешь. Остаётся только ронять слёзы на рыхлую, безумно холодную землю, в тщетной попытке заглушить боль душевную… Селена вытирает непрекращающиеся слёзы, возвращая зрению хоть какую то мало-мальски пригодную картинку. Девушка едва не падает от изнеможения: так происходящее поистрепало, и без того вызывающую у неё самой в первую очередь вопросы, нервную систему. Коэн знала умершего не так давно, но практически сразу, испытывая некую мистическую, невероятно необъяснимую смесь, его полюбила. Вложила частичку своей души в навеки ушедшего человека не намеренно, просто так, само собой будто получилось… Знаете, бывает ведь такое. Любишь просто так, не для чего-то, а потому, что человек просто есть в твоей жизни. Падает дурацкий зонт, который Селена и без того держала криво, едва ли прикрываясь от неуёмного потока плачущих небес. Её продрогшее насквозь тело окончательно даёт сбой, ноги предательски подкашиваются. Упасть не даёт Лиам, и, хотя морально девушка уже пала, друг не позволяет сделать этого физически. Странный он, почему помогает, поддерживает, почему такой именно с ней? — Эй, Селена, не теряй сознание, слышишь? Давай я увезу тебя отсюда. — Я не могу… останусь, — сквозь слёзы, в шуме непомерно разбушевавшегося ливня, голос Селены едва слышно, но Лиам и без того всё понимает, самому ведь сейчас паршиво, всё же не камень бесчувственный! А тем временем гроб с дорогим сердцу человеком всё больше утопает в проклятой земле. Секунда, за ней ещё, и вот крышки гроба совсем не видно… Могильщики делают свою работу быстро. Таково оно, прощание навеки — многострадальное, словно раздирающее кожу заживо чувство агонии. Лечит ли время, как говорят? Скорее ведь притупляет боль. Окоченевшими ледяными пальцами отцепив руку Лиама, Селена плетётся к свежей могиле, падая у неё на колени. Женские руки гладят мокрую почву, а затем сгребают её небольшой пригоршень в трясущуюся ладошку. Голос скорбящей надломлен, едва слышен и больше походит на хриплое шипение ветра, нежели на подобие человеческого: — Я клянусь тебе, что отомщу! Здесь, на твоей могиле, клянусь в этом собственной жизнью! Землица из ладошки россыпью грязи возвращается на могильный курган, вслед за ним падает и Селена, обессиленная и окончательно раздавленная. Взяв на руки подругу, Лиам бросает последнюю фразу умершему, прежде чем покидает эту мрачную цитадель скорби: — Покойся с миром, Винсент Коэн. Злой рок судьбы распорядился так, что знакомый каждому авторитету Жнец скончался от рака лёгких спустя две недели после взрыва машины Деймона Солсбери. Болезнь свою Винсент скрывал от всех, и лишь когда пару дней назад мистер Коэн осознал близость неизбежного конца, признался в том единственной кровинушке — Селене. У них было всего две недели вместе, две ничтожные недели! Катастрофически мало и больно… Представьте, что вы полжизни искали родного человека, а найдя его, вновь потеряли, да только уже навеки. Может, было лучше не находить, предаваясь блаженному неведению? Так легче? Придя в себя после похорон, Селена на несколько дней превращается в затворницу. Если бы не участливый Лиам, частенько являющийся к ней внаглую, девушка бы пожалуй вообще не ела. А так ничего, держится, насколько это возможно в подобной ситуации. Ещё пара следующих дней уходит на осознание всех нюансов завещанного дедом бизнеса. Селена пообещала находящемуся на смертном одре Винсу взять дела на себя и заботиться о людях его банды, так что, казалось бы, вынужденный процесс сейчас становится своего рода отдушиной. Работа, сон, работа, немного еды и снова сон — бесконечный круг однообразных вещей, не дающих девушке окончательно рехнуться и забыться на время. Селена дала ФБР знать, что жива и здорова ещё две с половиной недели назад — сразу после того, как покойный Винсент вытащил её из опалы Деймона Солсбери. Но лишь сейчас агент впервые отправляется на работу лично, имея цель окончательного и бесповоротного увольнения. Эта мысль порядочное время кружила на уме, не давала покоя и заставляла метаться из угла в угол. Однако после похорон все существующие в женской голове сомнения разом отпадают, позволяя наконец железной решительности стать во главе угла. Да, подписывая заявление по собственному желанию, Селена Коэн абсолютно ни о чём не жалеет, разве что лёгкая тоска заставляет тяжело вздохнуть, когда приходится навсегда отдать табельное и жетон агента. Но всё это меркнет перед глобальной целью — стать во главе силы, способной жестоко отомстить Жозефине Солсбери. Время перемен. Вскоре Селене предстоит уехать в Токио, к истокам банды Коэн, где некто уже ждёт наследницу Жнеца, дабы ввести её в курс дел по последней воле Винсента. Прекрасно понимая, что вернуться в Тотспел получится не скоро, Селена едет в клинику. Столько раз останавливала себя при мыслях о визите, ограничиваясь вскользь проявленным к Лиаму любопытством. Раз пять разворачивалась у самого входа в клинику, в итог по телефону спрашивая у врача, есть ли хоть какие изменения в состоянии Деймона. Сегодня же решимость девушки подкрепляется скорым отъездом из города, порядком растерзавшим душу. После очередного телефонного разговора с лечащим врачом Деймона, ноги девушки стремглав ведут её к нужной палате, номер которой она знает с того злосчастного дня взрыва. Туда, к нему, Деймону, тянет будто магнитом, ведь в самом деле Селена очень переживает, пусть и не признаётся в этом до конца. Окончательно и бесповоротно признать, что Деймон дорог ей? Как же, ищите дуру! Не дорог, но вовсе не безразличен и понимайте это как хотите! — Тебе здесь не рады, убийца! Селена даже не успевает подойти вплотную к палате с парой приставленных амбалов внушительных параметров, как из-за угла выскакивает Берт, очевидно отлучившийся на минуту за кофе из автомата. Гнев англичанина обусловлен тем, что виновником взрыва и, соответственно, плачевного состояния друга, он считает покойного Жнеца. Вон, будто собачьим нюхом он чует поползновения злосчастных Коэнов на жизнь друга! — Мой дед не делал этого, — голос Селены тусклый, лишённый жизни, всяких красок. Девушке всего-то и надо — увидеть его. Теперь, когда страх потери кого бы то ни было ещё в жизни хуже собственной смерти, Селена остро нуждается в этом. — Как же, не делал! Думаешь пущу тебя в палату Дея, чтобы ты закончила то, что начал твой ублюдок дед? Да я тебя скорее убью, сука! Ситуация накаляется до предела. Где это видано, что прослывший личностью сдержанной, даже хладнокровной, Берт нападает на безоружную девушку? Где это видано, что инстинкты самосохранения этой самой девушки спят настолько, что она вовсе не двигается с места? — Пусть пройдёт, нет её вины в случившемся, Берти, — Лиам возникает в коридоре спасением Селены, но этот факт всё равно не трогает разъярённого англичанина. — Ты вообще молчи, предатель! Что Деймон скажет на то, как лихо ты прискакал хоронить урода, организовавшего покушение? — Берти, Дей в коме… — Без тебя знаю, Белый! — Берти, просто пропусти, мы же будем видеть всё происходящее через стекло. — Я в любом случае не уйду, Берт, — добавляет Селена слова Лиама пылкой фразой. — Это реанимация, соображаешь? Так просто, по прихоти, ты не войдёшь. — Я уже разговаривала с лечащим врачом Деймона. Мне разрешили на несколько минут… После проверки сказанной девушкой информации, Берт чертыхается благим изощрённым матом. Пропустить до дрожи ненавистную им особу в палату друга кажется идиотской затеей, но в конце концов приняв тот факт, что, в случае чего, Селене попросту не уйти живьём, англичанин приказывает амбалам расступиться и дать девчонке войти в реанимационную, как на ладони видимую через прозрачное стекло в стене. Запах медикаментов бьёт в нос мгновенно, стоит Селене войти в палату. Посмотреть на лежащего в кровати страшно, поэтому, оттягивая неизбежное, девушка изо всех сил впивается глазами в до блеска, до самого что ни на есть медицински стерильного скрежета вымытый пол и делает первый шаг. Звук работающих на фоне тотальной тишины аппаратов, искусственно поддерживающих жизнь в теле Деймона, отдаётся где-то в висках Селены, пока она делает следующий неуверенный шаг, а за ним ещё. Ей плевать как странно, несуразно или как-либо иначе она может сейчас выглядеть, плевать на самом деле и тем, кто наблюдает за девушкой сквозь прозрачное стекло. Важно ведь сейчас иное — каждый, кто так или иначе находится здесь, переживает за жизнь Деймона Солсбери. Игнорировать неутешительные прогнозы бессмысленно — судя по словам врачей, экспертов, специально привезённых в Тотспел, даже у такого крепкого мужчины на благоприятный исход всего один шанс из десяти. Десять ебучих процентов никак не вяжутся с образом властного, сильного брутала, поставившего на место уйму шарашек и предприятий куда более глобальных масштабов. Поэтому Селене, аккуратно присевшей на край постели, так трудно наконец взглянуть на него. Не хочется плакать, глядя на иглами пронзающие сердце последствия взрыва… Деймон выглядит ужасно: многочисленные гематомы, ожоги и раны изувечили его безупречное тело, лицо. Мужчину покалечило так, что едва ли он теперь походит на себя прежнего, а может Селена себе это придумала сама, ужасаясь количеству бинтов на его теле. Она тяжело сглатывает, не в силах и слова вымолвить, стараясь взять себя в нервно дрожащие руки, и спустя наверное с полминуты ей это удаётся. Слова, от сердца идущие из уст девушки, настолько искренни, что если бы Дей действительно мог слышать их, обязательно бы нашёл выход из пустоты, в которой сейчас находится. Стоит отдать должное, Селена не скупится на правду, открыто говоря, кто такой Деймон Солсбери и как же он бесит её, злит, волнует… Такая вот тонкая грань между ненавистью и желанием быть рядом. Что бы он ответил ей, если бы слышал? А если, всё же, слышит? Вопросов так много, но времени так мало — хватает лишь на мимолётное прощание, ставшее откровением, исповедью Селены Коэн прежде, чем она покидает Тотспел и Деймона Солсбери…***
Стоя в аэропорту, посреди толпы окружающих людей с чемоданами и прочим обременяющим их грузом, Селена с упоением вдыхает воздух родного Тотспела. Да, такой запыленный и прилично пёстрый на многообразие ароматов всех присутствующих, воздух! Он ведь родной, а главное, прощальный. Когда удастся вернуться, попросту не понятно. Через месяц? Год? Десять лет? — Селена! — откуда-то доносится мужской голос, который девушка списывает на плод воображения. — Селена!!! Повернувшись, она видит подбегающего Роба, красного, мокрого, запыхавшегося… прощания с которым, после осознания природы его чувств к ней, хотелось избежать. Нет, она, безусловно, дорожит им, но не так, как мужчине того бы хотелось. Так зачем душу ему терзать? — Смс? Разве так прощаются с напарниками? — Роб негодует, но сразу после этого высказывания обнимает опешившую Селену. — Не уезжай. Сдалось тебе это Токио! — Прости, — разомкнув объятья отвечает она, — я должна, всё решено. — Что ты решила? Ну что?! Взвалить на свои плечи бремя, оставленное Винсентом Коэном? Ненормальная! — мужской голос полон горечи, злости, в первую очередь на самого себя, не на неё… Естественно, Штицхен навёл справки о старике, ещё когда вёл дело о похищении Селены. Узнать, что сердце банды Коэн в Токио — было вопросом времени, так что не сложно догадаться, на кой чёрт Селена туда едет. — Ты же хотела отомстить? Я помогу, только останься! Тот, тёмный и грязный мир, он ведь не твой, — Робу определённо не знакомо, когда необходимо сдаться. — Мне жаль, — только и произносят женские уста, отпуская вцепившиеся в её руки мужские ладони. — Тогда позволь поехать с тобой, Селена, — эта фраза заставляет девушку нахмурить брови, — я брошу ФБР, только разреши быть рядом. — Рядом, чтобы что, Роб? Будешь работать на меня, лелея какие-то свои надежды? Пожалуйста, прости… но я ведь сказала, что не чувствую к тебе того же. Ты хороший, самый добрый, понимающий, заботливый и внимательный, но не мой, понимаешь? Не услышав от мужчины больше ни слова, Селена уходит на объявленную посадку. Он же, так и остаётся стоять среди суетящейся толпы, пока её самолёт в Токио не взмывает ввысь, исчезая за горизонтом. Робу трудно окончательно принять, что отныне их пути совершенно разные, будто параллельные, что возможно он больше никогда не увидит свою Селену…***
Так забавно, что с возрастом время ощущается по разному: когда ты маленький, тебе кажется будто впереди ещё огромная жизнь, куча свершений и дел, время тянется медленно, как назло. А ты ведь так хочешь повзрослеть! М-да, взрослые успевают лишь открыть глаза и снова их закрыть, изо дня в день сетуя на то, что ничего и никогда не успеваешь. Вот и пролетает год. Время не щадит никого и ничего, и за этот, вроде бы «короткий» промежуток времени, в Тотспеле разворачивается совсем иная картина, нежели 365 дней тому назад. Деймон Солсбери — исчез. Значит ли это, что с ним рухнула вся империя? Нет уж, спасибо дорогому трудяге Берту, что всё это время очень ловко, не так хорошо, конечно, как сам Дей, но тем не менее, старался не потопить, плывущий по волнам тёмного бизнеса, корабль Солсбери. Однако это не меняет факт того, что ослабший бизнес теперь не как прежде во главе. В новую пору городок крышует Реймунд — старик просрал всё, что ему досталось по документам от дорогой Жозефины, глупой женщины, что, потеряв голову, отдала ему не только все деньги, но и всё наследство, трепетно собираемое несколькими поколениями Солсбери. Сам Тотспел изменился кардинально: из более менее спокойного городка превратился в огромный притон, подобный популярному и звучащему у всех на устах, Лас-Вегасу. Проституция, наркоторговля и прочие незаконные вещи процветают, а всё благодаря дяденьке Реймунду, заботливо забившему огромный болт на всё это. Его волнуют лишь деньги. Впрочем, когда в твоих руках такая власть, крыша и не так шурша поедет. — Все точки официально мои, Альберт, проблем с документами нет, эта старая шлюха всё добровольно подписала, представляешь? — сигаретный дым наполняет комнату, и, кажется, будто местный заправляла Рей совсем слетел с катушек, разговаривая сам с собой, однако небольшой гул на другой стороне трубки опечаливает, ведь это значит, что мужик ещё не скоро покатится в дурдом. — Да. Я так ей и сказал. Завтра в шесть вечера, в самом лучшем ресторане города, только мы и Хиганбана, у меня будет сюрприз... Ты придурок?! Какое путешествие? Чуть что, я просто подсыплю ей яду, и всё, всё будет моим! — истерический смех заполняет тёмную обстановку кабинета, может быть, он всё-таки больной? — И этот волшебный порошочек, дорогой Альберт, достанешь мне ты... Да мне плевать! Делай, что хочешь, меня не ебёт абсолютно! Жду к вечеру. Брошенный на стол телефон с гулким треском отлетает на пол, но, кажется, нашего дорогого Рея это не волнует. Запустив руки в сальные, каштановые волосы, он шумно выдыхает. — Одни идиоты кругом. Ну ничего, скоро всё будет моё. Всё…***
Тишина, нарушаемая только размеренным писком аппаратов, белые стены, запах спирта и лекарств. Больница. А в центре этого всего лежит на белоснежной постели Деймон Солсбери. Мгновение, всего одно мгновение, и чуть ли не по воле Бога, спустя 382 дня, 8760 часов, 525600 минут, и хрен знает сколько секунд, мужчина открывает глаза. Аппараты, следящие за его жизнедеятельностью всё это время, начинают надрывно пищать, и в кабинет тут же влетает по меньшей мере пятнадцать человек, столпившись вокруг несчастного: — Боже, он очнулся! Чудо? — Что ты мелешь, Кристина… — Отойдите от пациента, всем выйти! — Аллах, он жив! — Кому сказано, покинуть палату! Высокий, седой, но от того не менее статный главврач лучшей больницы Тотспела, сам не верит своим глазам. Спустя год мало кто выходит из комы. Чудо? Вряд ли. Сила воли. — Деймон, вы можете говорить? Вы помните, кто вы такой? Мужчина в полном шоке успевает только растерянно хлопать тёмными глазами. Свет слепит прямо в глаза, и он, невольно поднеся руку к лицу, видит страшную картину. Около сорока процентов его прекрасных доселе рук, пресса и накачанной груди, сейчас покрыты огромными, страшными шрамами от ожогов. Доктор озадаченно, но понимающе смотрит на него. — Воды … — хрипы еле вырываются из горла Солсбери. — И зеркало… Послав одну из медсестёр за нужными вещами для Дея, доктор аккуратно присаживается на край кровати и проверяет состояние пациента. Испуганная медсестра влетает в кабинет буквально через минуту. Жадно выпив залпом стакан воды, ослабшими руками Деймон берёт зеркало и шумно выдыхает. Его лицо выглядит как и прежде. Хотя, он не совсем уверен в этом, ведь в его голове воспоминания будто встрясли шейкером. — Как вы себя чувствуете? — доктор не унимается. — Помните хоть что-то? — Более… Менее. Помню почти всё. Сколько я лежал здесь? Врач и медсестра успели лишь переглянуться прежде, чем шумно вздохнув, доктор озвучивает не особо приятную для Деймона информацию. — Чуть больше года, мистер Солсбери. Кажется, будто глаза его полезли на лоб, стоит Демону это услышать. Сколько? Год? Какой кошмар! И что теперь вообще делать? Кто жив, а кто мёртв уже? От зоркого взгляда Солсбери не ускользает чёрная тень, стоящая за дверью палаты. Человек всё это время за ним наблюдал и, видимо, смекнув, что его засекли, поспешил удалиться. Не успел Деймон об этом подумать хорошенько, как в палату влетает тот, кого очень хотел бы видеть сейчас: — Солсбери, сраный ты говнюк! Устроил внеплановый отпуск и оставил меня наедине со своими шавками! Как ты, брат? — Я тоже рад тебя видеть, Берти. — Я же просил… — Брось. Что вообще происходит в мире? — М-да, много ты пропустил конечно, но ничего, наверстаем. Тебе пока отдыхать надо, всё-таки не каждый может выжить после такого… Страшные картинки мелькают в сознании каждого из мужчин. Они оба это понимают. Один увидел всё наяву, другой же — ощутил всё на собственной шкуре и помнит лишь обрывки: взрыв, боль, страх, и отчаяние, до того момента, как отключился. — Лиам пропал. Ублюдок не выходит на связь уже восемь месяцев! Я и звонил, и писал, он не отвечает! Впрочем, пошёл он в жопу. — Что вы опять не поделили, мальчики? — наглая ухмылка Дея всегда бесила Берта, но сейчас он даже рад видеть её, ведь целый год наблюдал лишь бледное, безжизненное лицо лучшего друга. — Пфф, ты не представляешь. В самые первые недели, когда тебя только положили, он припёрся, надо же какой, и привёл с собой эту суку! — Чего? Какую? Мать мою, что-ли? — Нет, твоя драгоценная матушка здесь не появлялась вообще. Не суть, короче. Он пришёл с этой, рыжей, как её там… Селена Коэн! Представляешь! После всего, что она сделала! — Она… Она приходила ко мне? — лицо Солсбери вытягивается, представляя из себя гримасу не просто удивления, скорее, ошеломления? — Тебе не всё равно? Плевать вообще. Может, хотела удостовериться, что ты не выживешь. Только цветы таскала через медсестёр первые недели. Может совесть заиграла. — Она больше не приходила после этого? — Нет, по крайней мере, когда я был, её не наблюдал. — А где она сейчас? Ты знаешь? — Дей, брат, ты чего прицепился к ней будто тебе мало проблем было от этой бабы. Я ни черта не знаю кроме того, что по слухам, она усвистала в Токио. А даже если б и знал, ничего бы не сказал. Меня пугает твой нездоровый интерес к её «персоне». Помолчали чуток, после чего Берт вдруг резко подпрыгивает: — Вспомнил! Я ж про Лиама рассказывал. Мы когда поссорились, он жёстко подсел опять на своё это дерьмо. А потом в один день пришёл весь обдолбанный, и говорит: «Заебал, пошёл к черту ты и твой бизнес». И исчез, скотина. Ни слуху, ни духу! — Понятно. — Очень красноречиво. — Брось. Мне надо подумать. Приходи завтра, поговорим.***
Проходит две недели с тех пор, как Деймон Солсбери очнулся. Более менее прийдя в себя, мужчина выписывается из клиники, вопреки рекомендациям врачей, мча решать кучу назревших и прилично скопившихся проблем. Хотя нет, не кучу. Сраную гору, разгребать которую приходится вдвоём с англичанином. Но не привыкать, как говорится. — В общем, мы в дерьме. Что будем делать с мерзким мистером Реймундом? Пытать? Закопаем по шею и будем лить кипяток сверху? Или привяжем за руки и заставим висеть? Я уверен, он долго не продержится. — Оставь свои садистские замашки. Люди уже знают, что я вернулся, они уже бросают сотрудничество с ним и перебираются к нам. Это вопрос времени. — Я знаю, через пару месяцев всё будет как раньше, дело то не в этом. Ты не хочешь отомстить? — За что? — Во-первых, за то, что он подмял всё под себя и проебал твоё наследство. Во-вторых, что возможно, это не Жнец с внучкой подорвали тачку, а он. Я давненько уже пытаюсь провести расследование, нормально разузнать что к чему в этом пиздецовом деле. Му́ти навалом, но тебя разве не смущает факт того, как быстро Реймунд согласился тебе тогда помочь? Меня вот очень. Так что, теорию надо проверять. — Давай потом. Сначала восстановление, потом всё остальное. — Восстановится не получится, Дей, пока мы не разберёмся с ублюдком. — Это ещё почему? — В Тотспел приехал некто, именуемый японской мафией, глава которой Ликорис Хиганбана. — Чего? Это шутка какая-то? Что в наших богом забытых краях забыла японская, чтоб её, мафия?! — А я откуда знаю? Что ты на меня то орёшь? Суть не в этом, Дей, а в том, что эта мафия собирается заключить союз с Реймундом. Мы потонем, если дадим этому случиться! Секундное замешательство, и в глазах Деймона вспыхивает пламя, прямо как в старые добрые. — Собирайся. Мы навестим моего лучшего друга, со всеми почестями.***
Смокинг сидит идеально. Впрочем, даже несмотря на это, Деймон придирчиво разглядывает своё отражение, пытаясь уцепиться хотя бы за что-то, что не радовало бы его глаз. Искомое, по итогу, становится невидимыми пылинками, которые мужчина стряхивает с плеч — потом, как заведённый, поправляет чем-то не понравившуюся бабочку. Нет, ну что за ерунда? Он стоит так уже добрые пятнадцать минут, занимаясь поиском неизвестно чего. Но правда в том, что причина своего подвешенного состояния Деймону известна. Невозможно иначе, когда мысли постоянно возвращаются в прошлое — к тому, что он никак не должен был слышать и, тем более, помнить. — Знаешь, я тебя терпеть порой не могла. Настолько заносчивого, самоуверенного и упрямого засранца ещё нужно было поискать. А потом — изо всех сил вытерпеть. Не представляю, как твой ближайший круг выдерживал тебя, — знакомый женский голос доносился как будто бы из-под толщи воды, являясь единственным ориентиром в окружающей Деймона темноте. Хотелось закричать, попросить о помощи, но сил набрать в грудь воздуха не было. А может, не было даже рта, с помощью которого он собирался кричать. Селена — а это именно она говорила где-то по ту сторону тьмы, — тем временем продолжила: — Иногда мне казалось, что я ненавижу тебя. Иногда так оно и было, но отчего-то каждый грёбаный раз я тянулась к тебе, как мотылёк, собирающийся сжечь себя в огне свечи. Глупо, да? Ты бы точно ответил, что глупо… Я правда не хотела, чтобы это случилось с тобой. Ты не должен был оказаться на этом месте. Мне бы хотелось снова услышать твой голос. Поэтому, прошу тебя, Деймон, приходи в себя. Солсбери наконец получается вдохнуть — ещё немного, ещё чуть-чуть, и он вскрикнет, позовёт её, и она обязательно поможет выбраться из темноты, но тьма словно слышит его мысли, сжимая со всех сторон, и тянет куда-то вниз. Сознание Деймона растворяется… Отвернувшись от зеркала, Деймон давит тяжёлый вздох. Снова и снова, раз за разом он возвращается в момент, когда слышал её голос, прокручивая его в голове. Да чёрт возьми, он ведь даже не уверен в том, что это случалось на самом деле! Какие есть гарантии у того, что голос Селены — не плод воспалённого после инцидента воображения? Его голове, в конце концов, тоже тогда досталось. Самой же женщины в Тотспеле не видно уже год — он специально навёл справки практически сразу после своего возвращения, — как раз с момента смерти Жнеца. О том, что старик мог ей сказать (или сделать), думать совсем не хочется. Гораздо проще сосредоточиться на реальных делах, а о ней забыть, как о страшном сне. И всё же… Всё же, Деймону не свойственно оставлять дела незаконченными. Даже если они выглядят как сногсшибательно красивая рыжая девчонка. Он найдёт её. А пока — напоследок дотрагивается до пуговицы на манжете, Солсбери успокаивается, — стоит разобраться со своей потрясающей семейкой и расставить все точки над «i». Для чего, в конце концов, был затеян этот маскарад? Мамаша его всегда была любительницей всякого рода вычурности, а хахаль её — так и подавно. Деймон ухмыляется. Вот уж и правда, пара, созданная на небесах. Больше не выжидая ни минуты, он направляется на выход из комнаты.***
Токио. Несколько часов назад. Взмах, взмах, поворот — длинное тонкое лезвие рассекает воздух с тихим свистом, а держащие рукоять руки больше не дрожат. Взмах, взмах, выпад, возвращение в стойку. Тишина в додзё. Селена вытирает выступившие на лбу капельки пота и опускает катану. Заниматься боевыми искусствами ей не впервой, ведь годы работы в ФБР так просто никуда не пропадут, но почему-то искусство владения именно мечом вызвало внутри необычайный отклик. Возможно, связано это с тем, что для его постижения требуется воспитание не только тела, но и духа — её учитель не единожды это повторял. Сегодня, впрочем, Селена не стала беспокоить старого японца. Ей просто требовалось разложить мысли по полочкам, а лучше способа, чем тренировка, для этого просто-напросто не существует. Чужие шаги она слышит сразу же, ровно как и последовавший за ними шелест отъезжающей в сторону двери. На периферии зрения ярким пятном белеют волосы хорошо знакомого ей человека. Что же. Не она одна изменилась за прошедший год. — В парке Уэно уже расцветают сакуры, — Лиам неуловимо улыбается, не отводя взгляда от зеркально отполированного клинка. — Я бы посоветовал тебе прогуляться там и полюбоваться всей это красотой. — Очень мило. Это завуалированное приглашение на свидание? Мужчина с несколько мгновений разглядывает её, после чего заходится смехом. Звонким, как колокольчики. На него хочется смотреть — вот уж правда, отказ от наркотиков пошёл ему на пользу. Селена хорошо помнит, как это было: обнаружив Лиама в одном из токийских притонов, обколотого и обдолбанного в край, она поступила единственно верным способом — едва ли не за шиворот его оттуда вытащила, а после отдала в заботливые руки врачей. Процесс шёл сложно; никогда нельзя быстро избавиться от зависимости, однако уже сейчас Белый превратился в нормального человека и её верного помощника по совместительству. — Когда ты вооружена, это звучит, как угроза, а мне моя жизнь пока дорога, — успокоившись, он продолжает уже спокойнее, хоть весёлые огоньки из его глаз никуда не пропадают, — пора на самолёт. Понимаю, конечно, что он частный и никуда без тебя не улетит, но лично мне уже не терпится посмотреть на вытягивающиеся лица Жозефины и Реймунда, когда ты их растопчешь. — Твоя правда. Я бы тоже с радостью на это взглянула. Ступая на землю тотспелского аэропорта, Селена не меняется в лице, хотя внутри поднимается необычайное, непривычное волнение. Сколько случилось в этом городе? И вот она, начавшая новую жизнь, опять здесь, но в новом амплуа. Теперь уже не чья-то девка (ей многого стоит вынуждать себя не думать о Деймоне) и даже не агент ФБР — за её спиной силы достаточные, чтобы при желании удержать этот город в своих руках. Другой вопрос — хочется ли ей это делать? Она вернулась не для того, чтобы перехватывать власть, а для того, чтобы отомстить. Званый ужин Жозефины Солсбери в честь самого что ни на есть взаимовыгодного сотрудничества — прекрасная для того возможность.***
В озарённом свечами зале атмосфера стоит донельзя напряжённая. Встреча с таинственным партнёром сразу идёт не по плану, когда ужин, изначально рассчитанный на троих, чтят своим присутствием ещё два незваных гостя. Сидящий во главе стола Реймунд то и дело бросает недружелюбные взгляды в сторону отродья Солсбери вместе с его английским дружком. Никто их сюда не звал, но они явились, выгонять же нет ни смысла, ни толка — Жозефина, эта выжившая из ума старая сука, настояла, чтобы её дорогой сыночек остался. Неужели ощутила всю ценность семейных связей, когда поняла, что Реймунд в ней уже не настолько заинтересован? Смех да и только. Деймон ни в сторону матери, ни на её хахаля не смотрит. Выяснить отношения он успеет, а пока нужно своими глазами увидеть, как пройдёт сделка, из-за которой и был затеян весь этот маскарад; уставленный дорогой едой стол, звучащая на фоне музыка и, конечно же, неповторимое напряжение между двумя стариками. Потрясающе. Тяжесть небольшого пистолета за поясом умиротворяет ещё сильнее. Когда ожидание начинает затягиваться, Солсбери уже было собирается озвучить колкое замечание, однако массивные двери зала распахиваются и слова застревают где-то в горле. Шелестя переливающейся перламутром тканью вечернего платья в зал входит Селена. Под руку её держит ещё одно знакомое лицо — если бы Деймон мог потерять дар речи ещё сильнее, то сделал бы это, — Лиам собственной персоной. «Я знал. Чувствовал, что он просто скрылся с ней», — проносится судорожно в голове. Сидящий по правую руку от его Берт разглядывает пару так же оторопело; лица Жозефины и Реймунда выражают настолько неподкупное удивление, что не возникает сомнений — они в самом деле до последнего не знали личности своего таинственного союзника… Союзника ли? В какой-то миг взгляд Селены останавливается на лице Солсбери. Не задерживается долго, однако Деймону чудится, что глаза её заблестели непролитыми слезами — а может, так пламя свечей в них отразилось. Сердце в груди сжимается до размера горошины. — Ты? — вырывается у Реймунда неверящее. Девушка же усмехается и откидывает за спину гриву красиво уложенных рыжих волос. — И вам доброго вечера. Не беспокойтесь, видеть я вас не рада точно так же. Однако, вы же этого хотели? Сделки, верно? — Мы действуем исключительно в ваших интересах, — добавляет Лиам, джентльменским жестом отодвигая стул, на который его спутница и опускается. Сам же садится рядом, приветственно кивая всё ещё застывшим, как истуканы, друзьям. — Дей, Берти. Давно не виделись. — Не то слово, — Берт, кажется, только сейчась и вспоминает, что умеет говорить — Но это какой-то бред, — бормочет себе под нос Жозефина. — Человек, установивший с нами контакт, очень уважаем в определённых кругах. Как ты вообще… — Не имеет значения, как, — в голосе Селены звучат стальные нотки. — Этим человеком изначально являлась я. Каким образом так случилось — уже не ваше дело. Деймон понимает, что мать его абсолютно растеряна. Бокал в её руке подрагивает, когда она подносит оный к губам и судорожно вливает в себя вино. Он и сам бы выпил, вот только жажда или голод — последнее, что может сейчас волновать. — Почему ты появилась сейчас? — одними губами спрашивает он. Селена видит и наверняка понимает, но так и не даёт ответа. Да, вот теперь званый ужин идёт не по плану окончательно. Реймунд было начинает что-то говорить, Селена слушает с преувеличенным вниманием. Лиам светится, как начищенный медный таз, и всё напоминает какой-то дурацкий сюрреалистичный сон. Ровно до одного момента. Жозефина издаёт странный полузадушенный звук и хватается за горло, как будто бы что-то невидимое перекрыло ей доступ к кислороду. Скребёт по коже ногтями, пока капилляры в её глазах лопаются — женщина, побледнев, как полотно, сгибается над столом и прежде, чем подскочивший со своего места Деймон успевает подойти к ней, падает лицом на стол. И больше не движется. — Кто-нибудь, позовите врача, ну же! — восклицает Берт. — Поздно, — Лиам, быстро оказавшийся рядом, проверяет её пульс. — Она мертва. Яд. В вине был яд. Деймон понимает это запоздало. А потом задаёт вопрос не сдвинувшейся с места Селене, которую производящее, кажется, совсем не волнует. — Это ты? Ты её убила, я прав? И ты, и Жнец — у всех вас были старые счёты с моей семьёй. И вот теперь месть свершилась. Поздравляю, блестящая работа. Надеюсь, ты довольна собой. — Ты не знаешь, о чём говоришь. — Тогда, быть может, объяснишь мне, почему как только ты где-то появляешься, всё сразу погружается в хаос?! — Тебе стоит задать этот вопрос нашему общему другу. Прохладно улыбнувшись, Селена поворачивается к на редкость молчаливому Реймунду. В общей суматохе всегда проще было не обращать на него внимания, но не стало ли это фатальной ошибкой? — Я взяла на себя смелость провести собственное расследование. Исследовать ваши офшоры, например, узнать, откуда и куда текут деньги. Как забавно, что всё принадлежавшее семейству Солсбери теперь находится у вас на счетах, верно, Реймунд? Вы, наверное, долго ждали возможности единолично контролировать Тотспел. — Это всё брехня! — В самом деле? Тогда вы, должно быть, наверняка найдёте объяснения своему приобретению сильнодействующего яда. Мне что-то подсказывает, что когда будет проведено вскрытие мадам Солсбери, обнаружится ряд занимательных совпадений. — У тебя нет доказательств… — Не беспокойтесь, — она, легко рассмеявшись, поднимается из-за стола. — Если вам этого недостаточно, всё то же, но в виде документов отправлено единственному оставшемуся в живых Солсбери. Хорошего вечера. Селена разворачивается и не видит, как побелевший от ярости Деймон одним выверенным движением вытаскивает из-за пояса пистолет. Громкий, как раскат грома, выстрел — и посреди лба Реймунда красуется небольшое отверстие; завалившись назад, он мешком с костями падает под стол. Облегчения не наступает — мужчина пробует было удержать Лиама, схватив его за предплечье, но тот спокойно высвобождается. — Ты зря обвинил её, Дей. — Я… откуда мне было знать?! Черт возьми. Селена! Её тонкая и исполненная достоинством фигурка, впрочем, теперь у самых дверей — Селена уходит, а Лиам следует за ней. Никто из них так и не оборачивается…***