О змеях и кроликах

      Вэй Усянь возвращается к Цзян Чэну. Как брат, как лучший друг, как советник и верный помощник. Цзян Чэн принимает это. Но они никогда не говорят о том, что чувствуют.       Всё меняется в день падения Пристани лотоса. Вэй Усянь знает, что в этот день он обязан был быть рядом с Цзян Чэном. И не ошибается.       Цзян Чэн мрачен и полон скорби. Этот день погружает Пристань лотоса в траур. Всё стихает. Жизнь замирает. Адепты переговариваются тихо, ходят бесшумно. Даже ветер и птицы стихают, словно предчувствуя что-то.       Цзян Чэн не покидает своих покоев. Отлучается лишь провести поминальный обряд в храме предков, и вновь запирается в комнате. Прошлой ночью Вэй Ин обнаружил его стоящим под дождём поздней ночью. А вечером беспокойство берёт верх и Вэй Усянь идёт к Цзян Чэну. Он стоит на пороге покоев Цзян Чэна с подносом в руках. — Ты не покидал комнаты весь день, — говорит он, стараясь звучать беззаботно. И без приглашения вторгаясь в чужую обитель. — И совсем ничего не ел. — Уходи.       Цзян Чэн сидит в одиночестве в окружении кувшинов вина и смотрит в пространство перед собой. Вэй Ин прикрывает глаза, переводя дух. Стараясь унять щемящее сердце. А затем в два широких шага пересёкает комнату и без церемоний падает на пол возле Цзян Чэна, вырывая чарку из жёстких пальцев. — Айя, кто-то же должен позаботится о тебе, раз уж ты так запугал слуг, что они боятся приближаться к тебе, — он смешливо грозит ему пальцем и дует губы, надеясь вызвать в своём шиди хоть отблеск эмоций. И тяжело вздыхает не найдя в Цзян Чэне отклика. — Ты не должен быть один в этот день. Ты можешь… — Тринадцать лет я был один в этот день, — тяжело роняет Цзян Чэн в тишину комнаты, переводя на него угрюмый взгляд. — Как и во многие другие. Я привык.       Он снова отворачивается, делая глоток вина прямо из кувшина. Вэй Усянь задыхается от горечи. Он не знает, что говорить. Слова Цзян Чэна бьют пощёчиной.       Он сидит рядом со своим шиди, и всё чего он желает в этот момент это коснуться его. Стереть печать одиночества и страданий с прекрасного любимого лица. Он садится ещё ближе и делает то единственное, что может в этот момент — обнимает Цзян Чэна.       К его удивлению, Цзян Чэн не принимается вырываться, не осыпает оскорблениями и не раздаёт пощёчин. Он неподвижен и казалось почти не дышит. — Ты ничего не должен, — глухо говорит он. Тело его напряжено, словно готовое броситься в бой. — Никогда не был. Но даже если это было бы и так, ты сделал больше, чем можно было представить. Твой долг перед моими родителями давно выплачен. Так что уходи. Ты всё равно это сделаешь.       Вэй Усянь словно проваливается под лёд. Он никогда… Никогда не хотел чтобы его шиди чувствовал себя так. Что ему сделать, чтобы исправить это?!       А Цзян Чэн тем временем, словно поняв, что происходит, принялся отбиваться от рук Вэй Усяня, пытаясь отстраниться от его прикосновений. — Я здесь ради тебя. Трепетно шепчет Вэй Усянь, обвивая руками Цзян Чэна, прижимаясь ближе. Сильнее. Крепче. — Только для тебя. Долг не при чем. Никогда не был. Всё, что я делал и говорил, было чтобы защитить тебя.       Цзян Чэн упрямо качает головой и горько улыбается. — Ложь. Ты выбрал их. Всегда выбирал других. А теперь его… иди к нему.       Вэй Ин знает, что так его шиди защищался. Скрывает горечь под язвительностью. Вино развязывает язык, заставляя говорить то, о чём молчал прежде. И Усянь решает отвечать ему тем же. В эту игру можно играть вдвоём. — А ты? Разве ты не выбирал его? — усмехается он тогда. В одно мгновение оказывается на ногах, медленно двигаясь вокруг шиди.       Цзян Чэн не двигается, лишь наблюдает за ним больными старыми глазами. — Из всех мужчин с радостью предложивших бы себя тебе, ты выбрал его, — улыбается Вэй Усянь, закладывая руки за спину и склоняясь к Цзян Чэну. Заглядывает в глаза, кокетливо склоняет голову к плечу и почти касается кончика его носа своим.       Это грязный, ужасный приём. Вэй Усянь почти ненавидел себя за то, что говорит. Это не то, что он должен был сказать. Но сделанного не вернёшь. Лучше решить это сразу. Всё, что ему остаётся — наблюдать за Цзян Чэном. — Я… Он рассказал, — сдавлено бормочет Цзян Чэн.       Он отводит взгляд и сжимается, становясь в одно мгновение уязвимым и хрупким. Вэй Усяню хочется откусить свой язык.       Боги, что же он творит?! Он никогда не хотел причинять Цзян Чэну боли. Так зачем он говорит ему всё это?! В один миг он теряет весь свой пыл. Внезапная вина вспыхивает в нём, мешая дышать. На самом деле Вэй Ин не чувствует ни горечи, ни ревности из-за того что двое его любимых мужчин были вместе. Он и Цзян Чэн любили друг друга. А Лань Чжань… Как можно не полюбить его? Не было ничего странного, что они нашли в друг друге утешение. Они ничего не должны ему. Он был мёртв. Он понимает. Он просто… хотел их. Хотел их обоих. Себе. Для себя. На себе. Под собой. Не важно, лишь бы они были вместе. Ему невыносима мысль разлучиться с одним из них. И он искренне верил, что они могут быть все вместе.       Как невыносимо ему видеть и уязвимость в чертах его Цзян Чэна. Вэй Усянь переводит взгляд, выпрямляется и выдыхает. — Это не то, что я хотел сказать. Я… — задушенный звук прерывает его, не давая продолжить.       Вэй Усянь тревожно замирает. Растерянно смотрит на Цзян Чэна и видит, как глаза его драгоценного шиди застилают слёзы. — Ты был мёртв, — едва слышно бормочет Цзян Чэн, словно оправдываясь. — Ты был мёртв.       Его пальцы подрагивают. Слёзы катятся по щекам. — Это больно. Все должно было быть иначе. Ты должен был быть со мной. Остаться на моей стороне как ты и обещал. Я должен был убедить тебя остаться. Это я виноват в том, что произошло, — сбивчиво говорит Цзян Чэн, словно разговаривает сам с собой. Или с пустотой вокруг. Словно он уже не раз повторял эти слова. Так заученно они звучали. Могло ли быть, что все эти годы Цзян Чэн винил себя в том, что случилось с ними? — Это моя вина. Я убил тебя. Я виноват. Я не защитил тебя, не понял, не принял. Так легко отрёкся. Цзян Чэн впивается пальцами в волосы, так сильно, что Вэй Усянь пугается — не вырвет ли он себе клок волос. А затем задушенный вой вырывается из груди его шиди. Оплакивал ли он его всё это время?       Вэй Усянь ошеломлённо замирает, а в следующий миг бросается к Цзян Чэну. — Нет, нет, А-Чэн это не так. Мой господин, мой прекрасный шиди, — Вэй Усянь падает на колени возле него, и обхватывая его лицо ладонями, лихорадочно шепчет, снимая пальцами его слёзы. Паника клокочет в горле. Что же он наделал?! — Не плачь о прошлом. В том, что случилось с нами твоей вины нет. Это я… это только моя вина. Вини меня. Он шепчет ему слова утешения и любви, как до этого делал это с Лань Чжанем. Он был так слеп. — Он был прав, — не слыша его бормочет Цзян Чэн. — Если бы я не отпустил тебя. Не отказался от тебя. Если бы не отвернулся, не позволил бы встать между нами… Всё было бы иначе. Ты был бы рядом со мной. — Я всегда был с тобой, — Вэй Усянь осторожно касается его груди, где мощно и ровно бьётся сердце и где мерно горит жизнью его золотое ядро. — Чтобы защитить тебя.       Он оставил Цзян Чэну часть себя, в то время как Лань Чжаню не досталось даже этого. Поэтому он ушёл с ним. Он оправдывает себя этим. Хотя и знает, что это не искупает того, что он оставил Цзян Чэна. Снова. Вновь позволил ему почувствовать себя неважным. — Всё должно было быть иначе. Твоё ядро… ты не должен был. Не должен! — прерывисто говорит Цзян Чэн, глядя поверх плеча Вэй Усяня, словно видя что-то, чего не видит Вэй Усянь. Слёзы продолжают срываться с его ресниц. — Я так любил тебя, — мягко говорит Вэй Усянь, безгранично нежно оглаживая лицо Цзян Чэна пальцами. Он чувствовал как всеобъемлющая любовь наполняет его грудь. В нём нет ни малейшего сожаления. Никогда не было. Он отдаст Цзян Чэну всё. — Мог ли поступить я иначе?       Он хотел бы исправить многое в своём прошлом, но не это. Если бы ему вновь предстояло отдать часть себя Цзян Чэну, он не задумывался бы ни мгновения. — Этого не должно было произойти. Ведь я… Это должен был быть я. Ты должен был остаться цел, должен был позаботится о А-Цзе. Я знал на что иду. Знал, что меня убьют. Я хотел спасти тебя. Если бы они схватили тебя. Я должен был тебя защи… — Что? — выдыхает Вэй Усянь. — Что ты говоришь, А-Чэн?!       Цзян Чэн пьян, нельзя воспринимать его слова всерьёз и всё же… Его слова мгновенно ставят всё на свои места. Цзян Чэн всегда был проницательным и осторожным. Он не попался бы так безрассудно и глупо в лапы Вэней. Если только… Если только не пытался отвлечь их от чего-то. Кого-то. От самого Вэй Усяня. И он понял бы это если бы немного поразмыслил над этим. А вместо этого он предпочёл отвернуться. Сделать вид, что ничего не было.       И сказанная наконец, правда разбивает Вэй Усяню сердце. Он думал, что ничто в этом мире не могло причинить ему большей боли. Как же он ошибался.       Вэй Усянь тяжело сглатывает, поднимая глаза на Цзян Чэна. Тот бездвижен и бледен. Смотрит в одну точку, отказываясь смотреть на Вэй Усяня. — Почему? — только и может выдавить Вэй Ин, уже прекрасно зная ответ.       Цзян Чэн поднимает на него остекленевший взгляд. — Почему? — безжизненно бормочет он. — Почему?! Разве непонятно?! Кем ты был для меня?! Может то, что было между нами не имело значения для тебя, но не для меня!       Он не думал, что признание сорвётся так просто. — О, Цзян Чэн, — шепчет он и делает то, что так долго и отчаянно желал. Он обнимает Цзян Чэна, готовый к его сопротивлению.       Цзян Чэн обессилен. Он отворачивается в последний момент, когда Вэй Усянь хочет поцеловать его и поцелуй вскользь проходится по щеке.       Цзян Чэн не хочет целовать его. Вэй Усянь понимает. — Не говори ничего! Мне не нужна твоя благодарность. И жалость твоя тоже не нужна! — хрипит он зло и отчаянно.       И в голосе его столько боли, столько страха и одиночества. Столько тоски, что у Вэй Усяня разрывается сердце. Что он сделал с ним?! — Ты оставил меня, — продолжает Цзян Чэн. — Оставил меня. Я ничего не значил… — Не правда. Это не так, — терпеливо шепчет Вэй Усянь, укачивая его в своих руках как ребёнка. — Ты обещал, что останешься! Обещал, что будешь рядом! И бросил меня.       Цзян Чэн говорит и говорит, словно не сознавая, что Вэй Усянь рядом. Словно говорит с тенями, что преследовали его так долго. — Тебе всегда было мало! Всегда хотел больше! Как такой как я мог быть чем-то для тебя?! — Ты был всем для меня, Цзян Чэн. Но это был долг. Без помощи Вэнь я потерял бы тебя. Они помогли мне вернуть тебя. Я был обязан им больше, чем если бы они сохранили мою собственную жизнь. Они сохранили самое ценное в моей жизни. Как мог я не отплатить им за это добро? — Вместо этого я потерял тебя. Так это было лучше? Так было справедливо? Почему ты всегда принимаешь решения за всех? — Прости, — сокрушённо шепчет Вэй Усянь. — Я не мог позволить им умереть, — говорит он сокрушённо, не зная слышит ли Цзян Чэн его или нет. — Но мог позволить умереть мне! — жалобно и гневно одновременно сипит Цзян Чэн, замирая. Он внимательно смотрит в глаза Вэй Усяню, пытаясь прочесть в них что-то. — Ты не мог позволить им умереть, — продолжает он отрешённо и на грани слышимости. — Но оставил умирать меня. Это больно.       Вэй Усянь плотнее сжимает кольцо своих рук вокруг Цзян Чэна, когда тот начинает вырываться из его хватки. И утыкается лицом в его шею, шепча слова прощения. Он не тот кого Цзян Чэн любил когда-то. Он понимает, что не заслуживает место рядом с Цзян Чэном. То, что он имеет и так огромная милость. Он понимает. Он пытается убедить себя в этом.       У него плохо получается. Он говорит что-то сбивчивое и торопливое, пытаясь успокоить мужчину в своих руках. Крепко обнимает, до тех пор пока Цзян Чэн покорно не замирает в его руках. — Пожалуйста, — просит Вэй Усянь, прижимаясь лицом к плечу Цзян Чэна. Впиваясь пальцами в чужие плечи, боясь отпустить. — Позволь мне, — задыхается он, едва не плача, — позволь мне, пожалуйста… позволь остаться с тобой. Пожалуйста, не убегай от меня. — С тех пор как был разрушен мой дом, я никогда и ни от чего не сбегал. Это ты хотел оставить всё, что нас связывало в прошлом. — Я никогда… — запинается Вэй Усянь, — Я говорил о обидах и всех несчастьях, что разделили нас. Не о том, что связывало нас. Я хотел чтобы ты был счастлив. Думал, что так будет лучше для тебя.       Цзян Чэн замирает. В одно движение размыкает руки Вэй Усяня обвитые вокруг него, и валит его на пол, седлая бёдра. Слова желчью срываются с губ: — Как я мог быть счастлив, ублюдок?! Он встряхивает Вэй Усяня за плечи как куклу. — Как я мог быть счастлив, если ты умер?! Если ты оставил меня совсем одного! Ты всегда всё решаешь сам. Никогда не слушаешь! И уходишь! Снова! И снова, и снова! Цзян Чэн кричит на него всё громче и громче. Крепко сжимая ворот одежд. Трясёт его, пару раз ударяя головой о пол. Вэй Инь стонет от боли, смыкая пальцы на запястьях Цзян Чэна. Но не делает ничего чтобы помешать ему или остановить. Он заслуживает каждую крупицу той боли и гнева, что получает. И он сделает всё, чтобы это исправить.       Цзян Чэн продолжает рыдать, стуча кулаками по груди Вэй Инь. Вэй Инь позволяет ему. Оглушённый признаниями, ошеломлённый, он беззвучно плачет, глядя в лицо своего любимого А-Чэна, чувствуя сокрушительную вину. — Всё, что мне было нужно, — задыхаясь шепчет Цзян Чэн, — чтобы вы были рядом. Почему никто из вас не хочет просто остаться со мной?! Столько недоумённого отчаяния в его голосе. Всё что оставалось Вэй Усяню покорно принимать его ярость, глотая слёзы.       Они сделали это с ним. — Нет, Цзян Чэн, — прошептал он. — А-Чэн, пожалуйста, не говори так. Я любил тебя. Я всегда хотел быть с тобой. — Но всё равно ушёл.       Цзян Чэн обессилено роняет руки. — Мне жаль. Мне так жаль. Шепчет Вэй Усянь, чувствуя, как слёзы мешают ему чётко видеть любимое лицо.       Цзян Чэн говорит и говорит в эту ночь, и это так на него непохоже. Беспрерывная болтовня и неловкий смех — уловки Вэй Усяня. А отчаяние проскальзывающее в чертах его лица заставляет Вэй Усяня задыхаться. — Цзян Чэн, — прерывает его Вэй Усянь тогда, когда тонуть в бессилии нет больше сил, обхватывая его ладони. — Я хочу. Очень хочу остаться с тобой. Мы с Лань Чжанем хотим. Мы оба. Если ты позволишь.       Они шепчутся в полумраке комнаты, и ощущение разделённых тайн и чувств будоражат сердце. Это слишком… Слишком много признаний для одной ночи. Вэй Ин закрывает глаза, крепче обнимая Цзян Чэна. Прижимает ладони к его спине, забирая его тепло, и желает отдать всё, чтобы он не попросил. Но Цзян Чэн не просит. Никогда не просит. По крайней мере, не вслух.       А затем Вэй Усянь приближается к Цзян Чэну, пристально вглядываясь в знакомые глаза, и подаётся вперёд, делает то, чего желал так долго. Касается наконец этих прекрасных жестоких губ, которые умеют так больно ранить. Он понимает, что это неправильно. Цзян Чэн пьян и не отдаёт отчёт себе. Но ощущать чужое дыхание — сбивчивое и прерывистое, так невероятно восхитительно, что у Вэй Усяня не находится сил сопротивляться своим страстям.       Он замирает.       Дрожь пробегает по плечам, скользит по груди и оседает где-то в животе.       Это первый их поцелуй, что они делят в новой жизни Вэй Усяня. Столько лет прошло с тех пор, как он мог коснуться его. Внезапные воспоминания наполнили его: как они ещё совсем мальчишками бегали к озеру, и как подростками устраивали соревнования по плаванию. А когда язык Вэй Усяня касается языка Цзян Чэна он вновь переносится в тот день, когда они разделили первый в своей жизни поцелуй. Когда впервые коснулись друг друга нежнее чем друзья.       Этой ночью Вэй Усянь не оставляет Цзян Чэна. Они долго лежат без сна на широкой постели. Вэй Усянь цепляется за него, словно Цзян Чэн может исчезнуть. И даёт обещания, которые собирается непременно сдержать.