Чуя ненавидел каждый день. Очередной заказ и очередные нервы — кажется, от телефонных звонков вскоре начнёт мутить на месте и крутить живот нечеловечески, ибо каждый раз, слыша эту противную мелодию, Накахара знал, кто звонит ему. Никто, кроме него, ведь у Чуи не было друзей, близких и родственников, чтобы кто-то спрашивал, как его дела, или звонил просто поболтать. Накахара знал, что ему звонят лишь за одним: отправить в очередной блядюшник, где над ним будут издеваться, а у Чуи не будет права отказываться и говорить что-то против.
Конечно, какое-то время он игнорировал его: делал вид, что не слышал, спал или долго находился в ванне, когда особенно сильно уставал и физических сил не хватало элементарно подышать, — не то что ездить куда-то и кокетливо хихикать, желая сожрать на ночь очередной винт, чтобы не хотелось спать и забыть об этом. Хотя бы попытаться. Но реальность была менее приятной, за излишнюю наглость и попытки отлынивать от «работы» Чую наказывали. Сперва угрожали не злоупотреблять своей рассеянностью, а затем заставляли работать в выходной на особо противном вызове — хотя они все были отвратными, омерзительными и аморальными в своей сути, что даже сравнивать глупо, едва ли есть хоть капля чего-то приятного в таких ситуациях. Ну, разве что везти может в мелочах: когда клиент заканчивал раньше времени и позволял оставшееся время просто провести в тишине и покое — хотя с ним регулярно пытались поговорить, а это раздражало.
Чуе запрещено было общаться с клиентами, да и сам он не особо горел желанием говорить с ними — только желанием уебать им посильнее и, возможно, сделать нечто похожее на то, что сделали с ним, но Накахара за свой агрессивный характер и так получал регулярно, слишком много дерзил, порой давал сдачи — и, пускай у него была мнимая «защита», ведь как громко он орал, что за своих шлюх отвечает и в обиду не даёт, ему по факту абсолютно похуй. Синяки, ссадины и следы давно не новость и не редкость на теле шлюхи, она ведь не обладает правами, не обладает душой. С ней можно делать что угодно.
Чуя привычно мнётся, оттягивая шорты на заднице, поскольку приходилось одеваться подобающе вызывающе: чёрные обтягивающие вещи, сетка, короткий топ и мнимая попытка прикрыть это рубашкой поверх. Сегодня ему снова придётся ехать в какой-то стрёмный отель — иных и не снимают — но в этот раз клиент хотя бы не поскупился на такси, из-за чего Накахара смог побыть наедине с собой, выкуривая сигарету, пока ждал. Ехать куда-то в компании охранника или того хуже — собственными силами — просто отвратительно, кажется, Чуя с каждым днём всё больше становится мизантропом, поскольку любой контакт с людьми ему отвратителен. Тошноты не вызывает разве что родная тётя — остальным хочется добавить яду в напитки и смыть с себя все эти позорные грязные взгляды и прикосновения. Он словно экспонат, которому забыли поставить табличку «руками не трогать!», из-за чего он давно утратил свою привлекательность и неповторимость. Стал куском мяса без души и сердца.
Зато теперь можно было молча смотреть в окно ночного города, сложив руки на бёдрах, и наслаждаться тихой поездкой хотя бы эти пятнадцать минут — для Чуи любое время между вызовом и местом оказывается спасительным, единственное времяпровождение, когда он не боялся, что сейчас ему позвонят и куда-то отправят и что сейчас он вернётся и его снова запрягут. По сути Накахара не чувствовал себя безопасно никогда, приходилось вылавливать мелкие секунды в машинах или оставшихся минутах после мерзкого акта, спать нормально даже ночью не получалось, даже если ему обещали, что больше трогать не будут, Чуя мог коснуться подушки и услышать голос клиента, который неискренне извиняется и обещает, что больше не будет, хотя даже не собирается сдерживать слово. Рыжий уже практически привык к тому, что он на поводке и ни за что в своей жизни не отвечает, хотя смириться с этим невозможно.
На улице пахло дождём и было даже слегка прохладно, но Накахара быстро перепрыгнул лужу у поребрика и оказался перед отелем. Сперва казалось, что это будет типичный отель для утех, коих в их стране было пруд пруди, но этот выглядит даже прилично: без томных розовых и бордовых тонов, подсветок и вульгарного названия. Накахара не знал, с кем будет, он всегда старался сохранять спокойствие до самого момента встречи, поскольку так было лучше: если готовишься к худшему, портится настроение, если ожидаешь лучшего — разочаруешься. Потому Чуя старался заранее взять себя в руки и представить, что всё пройдёт как обычно. Чтобы не расстраиваться.
На ресепшне он говорит номер в отеле, и ему дают карту. Накахара всё меньше чувствует себя хорошо, пока идёт к лифту по светлому коридору, — наверняка девушка догадалась, что он не чей-то родственник и не к другу заехал, но Чуя вовремя подавляет все эмоции и слегка поправляет волосы, оглядывая себя в зеркале листа: локоны растрепались от прохладного ветра, у Чуи даже через тоналку заметны все круги, тощее тело по-прежнему остаётся тощим. Как бы Накахара ни одевался и как бы ни пытался есть нормально, вечный стресс и соматизация на почве ежедневных изнасилований заставляют его терять в весе — или же не иметь возможности набрать его, чтобы выглядеть хоть немного здоровее. Хотя подобные вещи, кажется, волнуют лишь его одного: больным ублюдкам, коими являлись его клиенты, подобная хуйня, наоборот, в радость, ведь они кайфуют от ощущения чужой слабости и беспомощности, кайфуют, когда видят кого-то настолько болезненно тощего, воспринимая это эстетикой и красотой, хотя Чуя уже давно перестал считать себя красивым. Как и хорошим, добрым или порядочным — теперь все положительные эпитеты про кого угодно, только не о нём. Не о грязной шлюхе.
Выходя на третьем этаже, Чуя последний раз поправляет шорты, глядя на номера дверей, и ищет сто пятнадцатую. Накахара слегка злится, ибо его никто не встретил и он который раз должен играть в прятки и сам искать место и клиента. Но, проведя картой и открыв дверь, рыжий оказывается в месте довольно-таки… приятном. При иных обстоятельствах он бы даже отдохнул здесь: белые шторы, красивая люстра на потолке с яркими лампами, двуспальная кровать с белыми хлопковыми подушками. По-прежнему некомфортно, но Накахара забивает, тяжело вздыхает и не смотрит никуда.
— О, ты уже здесь, — чертовски знакомый голос.
Чуя поднимает голову и поворачивает в сторону балкона, застыв на месте, желая сейчас провалиться под землю сильнее, чем когда-либо. Вновь он, этот самодовольный ублюдок, который изнасиловал его неделю назад и оказался его соседом, тот, чьего имени он даже не запомнил, потому что ненавидел и хотел поскорее забыть, как оказался дома. Накахара скрипит зубами, но даже не показывает этого. В любом случае всего лишь очередной клиент, очередной тяжёлый этап в его жизни, который он очень скоро постарается забыть, и будет жить несчастливо.
— Ага, — нехотя отзывается Накахара, хоть и помнит, что клиентов равнодушие раздражает и ему всегда нужно делать вид, что он несказанно рад увидеть очередной вялый корнишон и будет в восторге прыгать, если он встанет.
Хотя этот — честно, не помнит имени — не похож на жалкого закомплексованного урода, которому никто не даёт, вот и тешится проститутками. К тому же явно при деньгах, если смог оплатить такси и более-менее приличный номер, а не хостел какой-нибудь.
И всё же Накахара привычно расстёгивает верхние пуговицы рубашки, пока парень не оказывается рядом, наклоняясь к своему телефону на зарядке, бросив короткий взгляд на пришедшего: короткие шорты с колготками в сетку, рубашка, которая свисала и прикрывала их, к счастью, на лице меньше косметики, чем в первый раз, а волосы завязаны в хвост. Такой вид ему явно идёт меньше, чем повседневный, когда Дазай встретил его в подъезде.
— Не раздевайся. Я не буду заниматься этим, — брюнет едва ощутимо касается пальцами чужого плеча и присаживается на край кровати. Звучит бредово, нахуя он его вызвал, если не будет трахать?
Хотя в практике Накахары бывало несколько подобных случаев: могли вызвать на всю ночь, чтобы попросить банально уложить спать, почитав книгу и поцеловав в лоб, хуже было, когда вызывали, чтобы понять. Ведь когда произошло какое-то дерьмо и не с кем говорить — проститутка лучший вариант, чтобы выговориться и излить душу, пьяным обнимать и просить гладить себя по голове, порой хрипя «ты меня понимаешь», чтобы наутро выблевать что-то вроде «нормальный ты парень, умный очень, жаль, что проституткой работаешь». И таким сразу же хотелось в лицо плюнуть — всем, кто находил в себе смелость осуждать, но не находил смелости признать, насколько он аморален и омерзителен, что буквально покупает человека.
Чуя действительно не раздевается. Не ему жаловаться — если его не хотят трогать, он будет только рад. Хотя обычно такое заканчивается чем-то хуже секса, да и Накахара не знает, насколько этот парень адекватен.
— Садись, не бойся, — он слишком добродушно стучит по краю кровати рядом с подушками, и Чуе приходится сесть рядом. Он же не может ослушаться, — ты говорил, что твоё время деньги и, если мне что-то нужно, я должен заплатить.
— Мне запрещено разговаривать с клиентами, — тут же оповещает рыжий, повернув к нему голову и откинувшись назад на руках.
На что он надеялся, Чуя не знал, но этот парень ему уже не нравится. В его жизни уже были случаи таких добряков, которые совершенно «случайно» встречают тебя и предлагают помощь, — Накахара научился не верить никому, ни одной смазливой мордашке и речам. Их так часто ломают. Подсылают подставных людей, которые предлагают помощь и чётко обнаруживают намерение уйти, — сбежать или найти другую работу, но за это вместо помощи жестоко наказывают, и Чуя не собирался рисковать. Он не хотел проверять, обманывают его или искренне интересуются, он никому не верил и заранее старался не сближаться, чтобы не наделать ошибок.
— Вот как? Почему?
— Не положено.
— А что положено?
— В рот брать, — да, подобная грубость регулярно выходила ему боком. Либо он раздражал всех, либо у кого-то появлялся фетиш на его ужасный характер, что ещё хуже — появлялись постоянные клиенты, а их рожи видеть каждую неделю то ещё удовольствие.
Дазай выглядит просто. Он не хмурится, не скалится и не ухмыляется, кажется, действительно интересуется просто так. Но он не может приложить ума, как познакомиться с ним заново, потому слегка вздыхает и опускает голову.
— И всё? — удивлённо выдыхает парень, сцепив пальцы в замок.
— А тебе нужно что-то ещё?
— Что ж, — тут он усмехается и переводит взгляд на рыжего, слегка закатив рукав на правой руке, что рыжему не очень понравилось, — если ты не хочешь ничего говорить о себе, то, пожалуй, я начну с себя. Меня зовут Дазай Осаму, мне двадцать два года, — начинает брюнет, и Накахара тут же усмехается:
— Не выглядишь на столько.
— А насколько выгляжу?
— Едва ли на двадцать.
— Надо же, — он снова улыбается по-доброму и даже усыпляет бдительность, но Чуя по-прежнему чует подвох, — могу узнать, сколько лет тебе?
В ответ Чуя неожиданно распахивает глаза и хлопает ресницами несколько раз, глупо пялясь на собеседника и понимая, что говорить совершенно стыдно и неприятно. И он не собирался строить диалог, он и сейчас веет чем-то опасным — ему положено молчать и по большей части слушать, нежели говорить и делиться. Даже если хотелось — зачастую выходит боком, и после очень долго не хочется ни с кем разговаривать.
— Двадцать, — Накахара врёт, но всё равно чувствует себя крайне странно, а подобный допрос ему совершенно не нравится.
В ответ Дазай лишь многозначительно мычит. Он рассматривает Чую спокойно, однако вид его не нравится: острые неприкрытые коленки с ссадинами, худобу всё равно не скрыть, как и синяк на челюсти, который он пытался замазать, ему совершенно не подходили эта одежда и эта причёска — в душе происходит какой-то когнитивный диссонанс. Ведь он видел его в совершенно другом обличии и помнил, что Накахара простой и обычный парень вне своего образа и работы. Лицо Чуи меняется, поскольку он улавливает эти фальшиво-сочувствующие нотки в его взгляде, которые на самом деле обозначали «так молод, а уже блядь», и никакое сочувствие здесь не имеет места быть. Отсутствие сострадания к таким, как Чуя, заставляет его ненавидеть себя не меньше остальных.
— И давно ты?.. — что это: любопытство, глупость или искренний интерес? Накахара не знал, да и отвечать особо не собирался. Хотя он должен выполнять каждый приказ клиента, но он не будет говорить с ним.
Накахара лишь отводит взгляд, сминая ногти на руках, и даже вздыхает. С чего он взял, что Чуя будет рассказывать ему всю свою жизнь и захочет открыться? Слишком наивен — Накахара почти полностью уверен, что этот человек не настоящий и его прислал Фёдор. Чтобы убедиться, что Чуя не будет рыпаться и не станет искать способов уйти, чтобы снова уничтожить его надежду и доверие.
Однако рыжий мялся — в помещении было не так холодно, но, когда на тебе почти нет одежды, вечером в пустом номере становится прохладно.
— Ладно, не хочешь — не говори. Так вот, я работаю в одной крупной организации, — он действительно думал, что Чуе интересно? Думал, что сможет так вызвать у него доверие? Идиот, — названия сказать не могу, но она является одним из главных экспортеров в стране, работает с выходом в море и… даже немного держит город в страхе, — Осаму молчит, смотрит на рыжие яркие волосы и понимает, что Чуя его, может, и слушает, но явно думает, что это ему не нужно. И снова взгляд скользит к его коленям и тонким ногам, на которых также виднелись слабые едва заметные синяки, — слушай, ты думаешь, что я идиот, но я правда просто хотел поговорить с тобой. К слову, может, ты есть хочешь? Я могу заказать прям в номер.
— Нет, спасибо, — всё же отвечает рыжий и слегка выпрямляется на месте. Честно, он до сих пор ничего не понимает — его вызвали, чтобы пообщаться? Ладно, такое бывало, но обычно Чуя слушал и напивался, может, потом терпел несколько минут приставания и ехал домой, по сути ни с кем полноценного диалога не складывалось.
— Если ты устал, можешь прилечь. Я оплатил всю ночь, так что у тебя достаточно времени.
В глазах все ещё недоразумение — он снял его, чтобы накормить и уложить спать? Звучит тупо, может, у этого парня фетиш на заботу о проститутках или же он пытается быть добрым, но смысла в его действиях всё равно не видно.
— Ты же устал.
— Я в порядке, — как-то шипяще цедит рыжий, и это Чуя уже привык говорить каждый раз, когда кто-то спрашивал, нравится ли ему такая жизнь. Сильная паранойя с воспоминаниями о том, как наказывают тех, кто просит помощи, заставляли его врать с улыбкой — порой это может спасти жизнь. Поэтому Чуя до сих пор жив и даже в более-менее нормальном состоянии относительно других.
Но Осаму оказывается близко слишком быстро. Он прикасается обеими ладонями к плечам Накахары, сжимая, из-за чего в груди снова поднимается паника — что ж, он ожидал чего-то такого, но сейчас это было слишком неожиданно. И Чуя даже не успевает понять, когда его прижали к постели, старается взять себя в руки, чтобы не устроить истерику, — Осаму тут же отпускает его и дёргает одеяло с середины, завернув Чую почти как рулетик.
— Ты любишь красную рыбу и роллы? — он всё ещё был близко и смотрел с такими горящими глазами, что Чуя не сразу понимает смысл сказанного.
— Что?
— Я схожу за ними, можешь пока часик отдохнуть, а потом поешь. Тогда поговорим?
— Мне нель…
— Тш-ш, никто не узнает, — он снова хитро улыбается, почти невесомо коснувшись пальцем губ Накахары и всё же выпрямившись. Он откатывает обратно рукав и уходит в сторону прихожей, оставив с ним даже свой телефон.
После тихого хлопка входной двери Накахара понимает, что остался один. Он хотел, чтобы Накахара поспал хотя бы час, но едва ли парень сможет глаз сомкнуть, зная, что он скоро вернётся, — пускай с виду Дазай и пытается показаться добрым, Накахара всё ещё помнит его и даже ненавидит. Он ведь такой же, как и остальные, думает, что может заплатить и делать что угодно с тем, у кого прав не больше, чем у собаки, — но собак хотя бы любят. А тобой просто пользуются, как сливным баком для спермы.
С другой стороны, если его действительно не собираются трогать, у Чуи появится лишний час, когда он может просто побыть сам с собой. Страшно, да и Накахара не может расслабиться, он не чувствует себя в безопасности. В голову снова лезут навязчивые мысли о том, что этот Осаму вовсе маньяк, — ведь такое часто бывает, может, он действительно пытается обмануть его и усыпить бдительность, но Чуе подобная доброта не нравится. От неё веет долгом и чем-то неискренним, Накахара не может радоваться и принимать её спокойно, когда даёт её человек, который купил тебя.
Накахара приподнимается на месте, чтобы поправить одеяло. Сперва хотел скинуть его с себя, но тут же остановился и лёг обратно. Ну когда у него ещё появится такая возможность просто лежать и ни о чём не думать? Не бояться, что сейчас позвонят, а если ему повезёт и этот человек будет разговаривать с ним всю ночь, то, можно сказать, полноценный отдых. Но что-то слабо верилось в то, что всё кончится так хорошо и радостно, — может, он просто относится к тем людям, которые делают вид, что они приличные и порядочные. Ведь это большая разница! Кто ты: нищее быдло, которому некому присунуть, поэтому он снимает вонючий хостел и справляется за две минуты, или обеспеченный мужчина, которому не трудно привести тебя в дорогой полулюкс, накормить, познакомиться и только после этого постараться быть аккуратным. Хотя Чую искреннее воротило от умников, которые пытались сделать ему «приятно». Естественно, приходилось наигрывать, словно так оно и есть, но, кажется, Чуя ещё после третьего клиента понял, что его будет до конца жизни воротить от себя, своего тела и секса в целом. Может, ему повезло, но сейчас от чужих прикосновений он ничего не чувствовал, наступила сенсорная депривация — только тело кричало внутренними ощущениями о том, что это ужасно, но Чуя и сам знал. Часто тянуло блевать или плакать, а через час поднималась температура и давление, ибо всё внутри орало перестать, посылая сильнейшие признаки соматизации, избавиться от которых было невозможно.
И Накахара смотрит в потолок. Больше всего он ненавидел задумываться о будущем или о масштабном — в его жизни долгое время не было цели, был только тернистый путь, и Чуя знал, что никуда не придёт. Он не сможет вырваться из этого ада, а терпеть его всю жизнь не намерен — Накахара собирался сбежать из собственной жизни, когда закончит все незавершённые дела. Поможет тёте, закроет долг и уедет куда-то, чтобы не расстраивать.
Да, думать об этом приходилось каждый день, хоть и страшно и вовсе не хотелось, но у него не было больше никакой надежды. Не было никакого смысла.
Время тянулось долго, Чуе казалось, что прошло уже полчаса, хотя лежал он всего несколько минут, и чем дольше он втыкал в стенку из вредности, тем больше хотел послать всё и просто укрыться одеялом, чтобы действительно заснуть хотя бы на час. Так надоело, что даже не страшно, если его изнасилуют спящим или ещё чего похуже, — может же он позволить себе хоть малейшую беспечность.
Наконец, уложившись на бок, Накахара ещё несколько минут смотрел на чужой телефон на зарядке, пока не уснул. Усталость скатилась моментально, даже если он поспит всего час, этого хватит вполне, чтобы почувствовать себя лучше, и Накахара мгновенно свалился в сон.
***
Однако проснулся Чуя совершенно случайно. Он не слышал стука двери, не слышал копошения Дазая рядом, но проснулся от мелодии звонка, испугавшись, что звонят ему. Пришлось моментально распахнуть глаза и увидеть перед собой чужие руки, которые забирали телефон. Видимо, у них одинаковый звонок. Тот факт, что звонят вовсе не ему, слегка расслабил.
— Да? — низкий голос отвечает на звонок, и Чуя делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. — Я занят, — рыжий ощущает, как Дазай присаживается на кровать возле его ног, и приходится подняться на локтях, чтобы встать полностью и скинуть ноги на пол, — завтра утром приеду.
Дазай кладёт телефон и переводит взгляд на рыжего, когда тот садится.
— Я тебя разбудил? Прости, — тут же говорит брюнет, на что рыжий отмахивается. Сейчас он чувствует себя совершенно странно, даже ещё больше уставшим.
Однако на столе уже стоял сет суши, красная рыба и роллы — странный выбор у этого парня, если он действительно хотел кого-то накормить. И всё же купил, хотя Чуя отказался.
— Ничего страшного.
— Будешь есть?
— Я не голоден.
— Снова врёшь, — он усмехается и поднимается с места, чтобы взять в руки сет и сесть вновь рядом с рыжим. И что значит «снова»? До этого Осаму не замечал за ним лжи или же просто не говорил об этом, — знаешь, ты выглядишь очень… нездоровым, я думаю, тебе нужно лучше питаться.
— Спасибо за совет, — от подобной глупости молчать просто не удалось. Как будто он сам не знает.
— Открывай рот, — Дазай игнорирует грубости и молча тянется палочками к одному роллу, подхватывая его, и тут Чуя тупо хлопает глазами. Что-то ему совершенно не хотелось, чтобы его кормили, и Накахара даже понадеялся на компромисс — что таить, Осаму при всех этих странностях выглядит адекватным.
Но слов на это не нашлось. Приходится открыть рот и слегка двинуться вперёд, ощущая, как его буквально кормят с рук, Накахара подставляет ладонь возле рта, чтобы на всякий случай ничего не уронить, и Осаму слегка улыбается. Что-то в нём было необычное, Дазай не знал, что именно, — не было у него такого хобби, как подкармливать различных шлюх, но, может, его так тронула именно эта двуличность. Тот факт, что в обычной жизни он совершенно другой, цеплял, и Осаму хотел с ним познакомиться. Что-то необычно странное он увидел в этом, скорее, не верилось, что такой человек, как Чуя, мог оказаться в подобной ситуации.
— Я всё ещё очень подозрительный? — внезапно спрашивает Дазай, в ответ на что Чуя снова хлопает глазами, утирая губы и понимая, что он идиот, если взял еду с чужих рук, даже не проверив её, — его ведь могли попытаться отравить, и Чуя не удивится, если так и случится. Но унять паранойю невозможно, Накахара всё же проглатывает, пуская всё на самотёк.
— Нет, у меня уже были такие странные вызовы.
— Да? Я странный?
— Ты часто вызываешь кого-то покормить?
— Впервые, — Дазай пожимает плечами. Естественно, он понимает, что парень недоумевает с происходящего, а обсуждать отказывается, — я хотел познакомиться с тобой, но ты сказал, что придётся заплатить, — я заплатил. Никаких других мотивов здесь нет.
Верилось с трудом, Чуя даже не мог объяснить, почему он не хочет говорить с ним. Естественно, подозревает в связях с Фёдором, пускай доказательств нет никаких, но ему они и не нужны.
Дазай ещё предпринимал попытки поговорить и выйти на какую-то тему, но Чуе это было откровенно не нужно и не интересно. Он не верил ему, но не боялся использовать, поскольку ему позволяют. Тот факт, что Осаму не хотел трогать Накахару, не делал его принцем, поскольку от адекватного человека этого и ожидали.
Как спать с ним в одной комнате, Чуя не знал. Отчего-то он был уверен, что ближе к ночи его всё же склонят к чему-то таким же добрым тоном, и тогда всё встанет на свои места.
Но Дазай не прикасался к нему. Порой что-то говорил, пытался шутить и улыбался, докормил его, позволив после наконец взять всё в свои руки. И всё же он заставил Чую лечь спать. Естественно, уснуть рядом с ним в одной комнате было невозможно, Накахара лежал, глядя куда-то в сторону и думая, что выглядит всё очень странно. Даже когда его заказывали не для того, чтобы трахать, клиенты заранее обозначали, зачем его вызвали. Дазай же сказал, но едва ли это было правдой.
Дазай выходил на балкон, чтобы покурить, снова оставляя Чую одного в комнате. Накахаре также хотелось выйти покурить, но он молчал, не желая лишний раз подавать голос. Что-то в голове резко надломилось пару дней назад, когда он второй раз встретил Чую, теперь перед глазами имели вес многие вещи, которых прежде Осаму даже не замечал. Ему, как и многим, казалось, что если проститутка, то это обязательно глянцевая обложка, как в фильме «Красотка», что идут туда только по природному блядству и только в погоне за лёгкими большими деньгами. Но Накахара не похож на подобный образ из фильмов или новостей по телевизору, скорее, он выглядит как побитая собака, которая нуждается в приюте.
Дазай не знал, как помочь ему, учитывая то, что Чуя откровенно врёт, что помощь ему не нужна. Осаму просто хотел провести с ним время, хотел поговорить и хоть немного дать расслабиться, но рыжий, скорее всего, даже глаз закрыть рядом с ним не сможет, не говоря о полноценном сне. Но Дазай искренне хотел показать, что он не опасен, — это будет трудной задачей после того, что он сделал с ним, но оправдываться своим «я не знал» даже в голове как-то противно. Хоть он и действительно не знал, но мудаком меньше от этого не становится, для Дазая люди всегда были как еда. Как что-то, что можно выгодно использовать, что-то одноразовое, и, если бы не его эгоизм в данной ситуации, вряд ли бы в голове возник вопрос: как такое происходит?
Как жизнь умных и порядочных людей превращается в это — на теле Чуи множество синяков и следов непонятно чего, даже тщательно скрытые порезы в местах, которые он считал незаметными, явный недовес и недосып, и никаких гарантий, что он выкрутится. Естественно, его жизнь превратилась в ад, естественно, Чуя врёт, что ему нравится и не хочется сбежать, — только вот зачем и для кого — не ясно. Явно не доверят ему.
Дазай выкидывает очередную сигарету и наконец входит обратно. Чуя лежит, словно мёртвый, но не спит — смотреть жалко, но Осаму не хочет его бросать ещё и на ночь. Он садится на противоположный край кровати и смотрит на него пару минут, понимая, что и Чуе это не особо нравится. Точнее, ему явно легче провести один день в такой компании, не испытывая на себе мерзких прикосновений и сальных комментариев внешности, но и реагировать на добро адекватно не получается. Доверять кому-то — практически табу.
— Я же сказал, что не буду тебя трогать. Утром поедешь домой, — всё же говорит Дазай, замечая, как рыжий медленно переворачивается и поднимает на него взгляд, — а сейчас ложись спать.
— Выключи звук на телефоне, — просит Накахара и наконец натягивает одеяло. Он точно не сможет уснуть, если Дазаю позвонят посреди ночи.
— Хорошо.
Чуя моментально закрывает глаза. Сейчас у него хотя бы ничего не болит, потому он решил воспользоваться случаем и попытаться успокоиться. Даже если что-то и случится — у него будет хоть малейшая возможность банально поспать. Потому Накахара всё же кутается и молчит, хотя спать в этих вещах совершенно неудобно и неприятно, но по собственной инициативе он раздеваться точно не станет. И даже тот факт, что этот парень лежит с ним на одной кровати и смотрит на него, никак не волнует. Рыжему банально хочется спать, если расслабиться удастся всего раз — даже так лучше, чем совсем ничего.
Дазай долго рассматривал его лицо, улавливая каждую черту и тон кожи, поражаясь её бледности, у него были такие тонкие запястья, что легко можно было обхватить пальцами. Чуя действительно выглядел лет на шестнадцать, страшно подумать, сколько он уже так живёт и со скольки лет всё стало так плохо, ведь он ещё по сути ребёнок — даже, если кажется очень взрослым и прошёл так много, он всё ещё нуждается в помощи и заботе кого-то старшего рядом.
***
Чуя умывается с утра, сперва не желая смывать косметику, но всё же рискует. Почему-то кажется, что Дазай ему ничего за это не скажет и не начнёт предъявлять, что выглядит он плохо, но, честно сказать, Накахара до последнего ожидал какого-то подвоха. Ему по-прежнему казалось, что с утра его всё же возьмут или хотя бы отсосать заставят — да, бесспорно Дазай ведёт себя мирно, но потратить столько денег, чтобы ничего в итоге не получить? Это просто абсурдно, мир Накахары давно стал извращённым и ужасным, превратился в цирк, вечное пьянство и людские потери, ведь никого не интересовали личные мысли и переживания. Люди утратили в нём свою человечность и способность к доброте — в неё просто не верилось.
И, рассматривая себя с утра в зеркале, Накахара надеялся, что этот синяк на челюсти не будет бросаться в глаза, хотя тёте он и так соврал, что просто упал неудачно, вроде поверила. Боже, если она когда-то узнает об этом, Чуя не переживёт и моментально выпрыгнет в окно, потому что осознавать, что последний близкий человек тоже отвернётся от тебя, узнав, кем ты работаешь, будет самым огромным ударом. Он готов стерпеть многое, почти всё — но только не это. Тётя последний человек на Земле, который любит его и который всегда ему поможет.
С утра Дазай был менее разговорчивым. Однако он вызывает такси и даже звонит
ему, оповестив, что сейчас отправит Чую обратно. Хорошие моменты кончились, хотя Чуя совершенно не понимал.
К нему действительно не притронулись за эту ночь ни разу, даже намёка не было. Осаму не соврал, когда изначально сказал, что не будет приставать, выходит, Накахара готовился зря. Дазай с самого начала ничего не планировал, он просто собирался посидеть с ним. Никаких тошнотворных комментариев, сальных вопросов о том, сколько у него уже было или какие у него «предпочтения», на что ответить «ничего» было невозможно и приходилось врать, чтобы стало легче. Дрожь пробегает по телу от мыслей, что он даже благодарен ему. Если бы Осаму снял его на пару часов или где-то ближе к дому, Чую бы перекупили на более дорогой вызов или после сразу бы отправили к какому-то уроду — в любом случае сейчас всё выглядит странно. Осаму всё больше и больше похож на подставного человека.
— В следущий раз не одевайся так, — начинает Осаму, когда рассматривает себя в зеркале лифта. Накахара держит в руках телефон и снова молчаливо хлопает ресницами.
— Что? — это, походу, единственное слово, которое он произносил так часто возле Осаму.
— Ну или хотя бы возьми с собой что-нибудь переодеться. Краситься тоже необязательно, — только сейчас он поворачивается к нему лицом, сразу же замечая искреннее недоумение в лице спутника, — я буду забирать тебя каждые выходные в этот же номер. Кормить, успокаивать, если понадобится.
— Деньги некуда выкинуть? — Чуя складывает руки на груди, недовольно фыркая, — ему правда непонятно, зачем это. С другой стороны, всё очевиднее становится тот факт, что Дазай просто хочет втереться в доверие, — но разве стоит тратить столько денег на то, чтобы просто разбить надежды и ожидания какой-то шлюхи?
Но Дазай не реагирует на такую колкость, он слабо усмехается и вновь поправляет края рубашки, тупо глядя на него так, словно Накахара сказал самую огромную глупость. Вот эта надменность раздражает больше всего, Чуя ненавидит, когда на него смотрят сверху вниз не только в прямом смысле, но и в переносном.
— И куда мне их лучше потратить?
— Уж если настолько не знаешь, раздай нищим. Или в благотворительность.
— А откуда ты знаешь, может, я и так филантроп?
В ответ Чуя лишь отводит взгляд и больше ничего не говорит. Вот, что ещё хуже — навязчивые ухажёры, которые постепенно влюбляются в тебя и начинают вставлять палки в колёса своей любовью: угрожают сутенёру, обещают помочь, спасти, а потом получают по роже пару раз и бегут к жене прятаться за юбку.
Они выходят из гостиницы, и Чуя сразу же видит такси почти у самого входа. В дневное время ходить в таком наряде ещё хуже, но ему сейчас было так плевать. Он впервые нормально выспался и даже не чувствует себя сломанным, хотя такая встреча ему всё равно не понравилась. Слишком всё подозрительно и непонятно.
Накахара стоит на месте пару секунд. Всюду тихо, хотя изредка проезжают машины и слышен отдаленно людской гул, но солнца по-прежнему нет, и Чуя аккуратно поднимает голову на брюнета.
— Спасибо, — тихо шепчет рыжий и наконец открывает дверь машины, чтобы скрыться в ней.
