***
Пару недель точно Дазай не приходил к нему под дверь. Стабильно покупал ради того, чтобы посидеть с ним одну ночь в отеле, порой что-то рассказывал о себе, друзьях, любимых фильмах, работе — в общем, продолжал пытаться познакомиться и вызвать в Чуе чувство доверия, которое он по-прежнему отрицал, радуясь тому, что ему позволяют в перерывах между самобичеваниями и другими клиентами просто посидеть рядом. Порой Накахара был особо убитый. Мог сорваться после очередного заказа и побежать блевать сразу же, как ему кончили в рот, ещё и заставив проглотить, — в такие моменты хотелось вскрыться сильнее обычного, Чуя лишь сухо плакал даже без слёз на глазах и блевал в унитаз, чувствуя себя куском дерьма, — если с ним так обращаются, заслуживает ли он вообще жизни или любви? Чуя научился вредить себе сам так, чтобы он не видел, ибо за порезы Накахару наказывали. Портит «товарный вид» своими выкрутасами, никто не захочет трахаться с психом, который вредит себе. Чуя начал оставлять синяки, ибо они очень похожи на те, что оставляют клиенты, и сходят гораздо быстрее, так хоть незаметно, о чём он думает и чего желает. Приходилось подавлять грустное лицо рядом с Дазаем, который уже вклинился в его жизнь. Был в ней гостем, молча наблюдая за тем, как рыжий парень медленно умирает и не позволяет себе помочь. Хотя Осаму был умным — почему он внезапно решил использовать проституток и бухать, Чуя так и не понял. Осаму явно много знал, а по его поведению и манере речи можно точно сказать, что он искусный манипулятор и знает, как общаться, чтобы добиться своего. Только расположения Чуи добиться не мог — дома Накахара не пускал его даже на порог, все остальные разы заглядывая в глазок на носочках, намеренно игнорируя, а в отеле просто молча сидел рядом и иногда отвечал, когда Дазай хотел поднять ему настроение и поговорить о чём-то. Да, Чуя знал, насколько подозрительно это могло выглядеть. Фёдор всё чаще звонил и спрашивал про Осаму. Врать не было смысла, Накахара цеплял улыбку на лицо и довольно произносил, что Дазай постоянный клиент и будет брать его каждую неделю. Искренне надеясь, что он не полезет за подробностями их встреч, Чуя каждый раз старался принимать обтекаемые формулировки. Мало ли что может прийти ему в голову, и мало ли они всё-таки в сговоре. Чуя не хотел, чтобы его поймали на лжи. «Походу, он какой-то извращенец, — говорил Чуя, — порой он даже не прикасается ко мне за всю ночь». Естественно, посвящать Фёдора в подробности заказов было так же конфиденциально, как и имена многих клиентов. Некоторые из них имеют детей и жён, некоторые считают себя полностью гетеросексуальными — Накахара уже привык к подобному лицемерию, вписав его в повседневность своей жизни. Правда, один раз было, когда Дазай прикоснулся к нему после того, как без предупреждения схватил на руки. Он слишком осторожничал. — Можно погладить твои волосы? Услышав такой вопрос, Чуя несколько секунд хлопает глазами и усмехается как-то даже не весело, а скорее, иронично и тупо. Мол, это такой идиотский вопрос, если ты покупаешь человека, разве ты должен у него спрашивать? И Накахара тогда пару секунд смотрел ему в глаза, не понимая, почему он ждёт ответа, если знает, что Чуя не может сказать «нет». — Ты можешь сделать со мной почти что угодно, — напоминает рыжий, — зачем спрашиваешь? — Я хочу услышать искренний ответ, — Осаму делает короткую паузу и снова смотрит на концы его волос, сидя рядом на кровати, — мне нравятся твои волосы. Они ведь некрашеные? — Нет. Цвет был и вправду необычный от природы — со временем рыжие либо выгорают в блонд, или начинают краситься. Накахара точно не ожидал такого комплимента и наблюдения со стороны Осаму — он, к сожалению, слишком внимательный. — Ладно. Можешь. Осаму тогда еле заметно улыбнулся. Хотя по нему было видно, как он доволен этим прогрессом, — доволен не потому, что в его распоряжении было тело Чуи, и улыбался он не так, как те извращенцы, которые любили просто лапать его тело своими мерзкими руками, думая, что оно принадлежит им. Радовался, что Чуе действительно не хватало искренних прикосновений, — таких сентиментальных и глупых — и он был готов принять их именно от него. Не боялся и не противился, мог довериться человеческой ласке, даже такой маленькой. Ладонь Осаму действительно большая и тёплая, движения его пальцев крайне аккуратные, словно держат хрусталь, и он касается ею рыжих волос очень осторожно, будто гладит дикую кошку. Проводит по ним медленно к уху и заправляет за него чёлку, замечая и то, что Чуя напрягся, крепче обнимая колени, — и даже сквозь это напряжение его затылок покрылся приятной дрожью мурашек, а самому захотелось зарыдать у кого-то на коленях и вцепиться пальцами в чужую рубашку. Но Дазай посторонний человек, и скоро они расстанутся. Сперва с рассветом, когда их время кончится, а затем и навсегда, когда кончится личное время Накахары.***
— Ах, — Чуя последний раз вздрагивает, опускаясь, и падает на кровать рядом с мужиком, которого, кажется, зовут Френсис. Приходится морщиться ещё пару секунд и корчить оргазм, словно ему понравилось, хотя кончить он действительно смог как-то незаметно для себя, — всё-таки стимуляция простаты даёт ему слабые приятные ощущения для тела. Он бы с радостью отказался от этого, но этим ублюдкам с непомерным либидо жизненно необходимо знать, что они тебя удовлетворили, а иначе скандал выйдет. Хотя секс всё же выматывал, так или иначе эта «работа» трудная, а Чуя ненавидел быть на ком-то сверху, ибо у него быстро уставало тело и ноги в коленях сводило, но кто же спрашивал его мнения, когда дело доходит до чужого стояка, всем похуй, что Накахара плачет не от удовольствия, а от омерзения. Портить настроение клиенту — это нарваться на наказание. И сейчас он по-прежнему тяжело дышит, смотря в потолок, путая на нём узоры из-за помутнения. В уголках глаз скапливались слёзы снова, потому что это невыносимо. Каждый раз Накахара говорит себе, что так больше продолжаться не может и он не выдержит, но в итоге продолжается, и каким-то образом Чуя выдерживает. Всё же здесь он рыдать не намерен, потому почти сразу же поднимается с места, опираясь на руку, и садится на край кровати, стиснув зубы и прищурив глаза. Ебаная растяжка, он, кажется, так и не научится доводить дело до конца в таких вопросах. — Мы закончили? — на всякий случай интересуется рыжий, повернув голову в сторону блондина, который характерно откинулся на подушки и лишь лениво повернул к нему голову. — Да, — коротко выдыхает он и снова довольно улыбается. — Я в душ, — оповещает рыжий и наклоняется к полу, чтобы поднять вещи. Один из тех самых ненавистных ему лицемеров — заказывают проститутку, потому что хотят разнообразить свою сексуальную жизнь, а жена себя насиловать не даёт. Зато сколько презрения в глазах к человеку, который буквально пытается выжить, чтобы не сдохнуть с голоду, словно он не человек вовсе, а какая-то собака или грязь под ногами, и ни капли презрения к самому себе. С давнего времени Чуя считает самым огромным преступлением человека — его уверенность в своей безнаказанности. Никто ведь не думает о том, чем, казалось бы, обычная затея привычного капиталистического мира может обернуться впоследствии. Заказал проститутку, купил человека, словно мясо на рынке, нарушил закон и все человеческие права — зато плохая проститутка, а ты хороший, который изменяет жене с детьми и покупает человека, как товар в магазине. Чуя быстро добирается до ванной и закрывается в ней. Старая привычка, которая однажды спасла ему жизнь, — один из клиентов оказался слишком буйным и после того, как чуть не задушил его, взялся за нож. Чуе удалось скинуть его с себя, но сбежать не получилось, и дверь единственное, что помогло ему тогда, — как и привычка везде брать с собой телефон, ибо он смог позвонить Фёдору. После этого он всегда напоминал Накахаре не отходить от мобильного, делал вид, что проявлял заботу. Но Чуя знал его и видел насквозь, желая однажды лично пристрелить. Кажется, об этом Накахара мечтает каждый день перед сном. Что завтра его собьёт машина, и Накахара окажется свободным. Смотря на себя в зеркало, Чуя сильнее сжимает пальцами раковину, словно желает, чтобы под ними побежала молния трещин. Он отвратителен. Бледная кожа почти белая с этими разводами косметики — ещё и красится так ярко, как последняя блядь, кем он и является. Просил не оставлять на теле засосы, но уже непонятно, это они или гематомы, на шее точно синяки, ибо его снова пытались задушить, хотя у Чуи и так травмы горла. Накахара смотрит на свои рыжие волосы и ненавидит их. Ненавидит, что они такие длинные, — каждый раз за них кто-то хватался рукой, а состричь запрещали. Потому что в этом фишка Чуи — он удобный. Накахара ищет на полке среди щёток, тюбиков и пены для бритья хоть что-то острое. Рядом с бритвой находит у этого мужика мелкие ножницы, тут же хватает их в руки и начинает отрезать волосы. Даже сдерживаться уже не хочется, Чуя стискивает зубы, замечая на своих щеках не только чёрную потёкшую тушь, но и новые блестящие капли, которые скатывались беззвучно. Всё летит в раковину, а затем и в корзину. Чуя тщательно проводит пальцами по голове, убедившись, что все длинные волоски обрезаны. Да, ему влетит от Фёдора, да, он точно нарвётся на кучу вопросов, но так хотя бы никто не сможет наматывать его волосы на кулак. Внутри снова сжимается ком и появляется желание выблевать свой желудок, но Чуя лишь склоняется к раковине и громко кашляет несколько раз, прежде чем его отпускает. У него и так мало времени, стоит поторопиться. Чуя залезает в душ. Он бы снова посидел в ванне пару часов, но точно не тут.***
— Мы с тобой здесь были два часа, так что... — Накахара входит в комнату, уже одевшись. Ему несказанно повезло, что сегодня он смог одеться более чем по-человечески, хотя бы без пошлых нарядов и вульгарности, днём ему позволялось выглядеть просто хорошо, чтобы при передвижении не натыкаться на неприятности. На кровати Накахара видит всё то же тело и молча подходит ближе. Походу, он уснул, и Чуя снова бесится: ему вперёд заплатили лишь половину суммы. Приходится аккуратно наклониться над ним и потрясти за плечо, чтобы разбудить. — Эй, вставай, — уже более громко требует рыжий, но его то ли намеренно игнорируют, то ли действительно сон внезапно стал крепким. Очень не хочется устраивать скандал сейчас, хотя Чуя пробует снова, в этот раз несильно его ударив. В ответ последовало лишь протяжное «отвянь» и переворачивание на другую сторону. Приходится взять свой телефон и выйти в коридор, набирая его номер. Накахара обращается и звонит первый крайне редко, лишь в тех ситуациях, когда не знает, что делать, как сейчас. А такие происходят нечасто, ибо за годы «работы» здесь Чуя выучил уроки из многих ситуаций. Научился вести себя правильно. — Алло, что случилось? — голос на той стороне звучит немного грубо, видимо, Чуя позвонил не вовремя и от чего-то отвлёк сутенёра. Но сбрасывать сейчас с извинениями будет глупо, потому Чуя нагоняет важности на случившееся. — Мне клиент не доплатил и уснул, я не могу разбудить его. Он буйный, кажется, — впрочем, даже не соврал. Чуе не очень хочется проверять, что будет, если он сунется ещё раз будить его. — Так, — и, кажется, он успокаивается. Раздумывает пару секунд, а затем спокойно выдыхает: — Ты ещё у него в квартире? — Ну, да. — Видишь что-то ценное? — Что? От заданной формулировки глаза округляются. Видит ли он что-то ценное? Задавать бессмысленные вопросы он не собирался, зная, что времени не так много, однако и перспектива обворовать кого-то ему не нравилась. И всё же Чуя осматривается, обнаружив на тумбе у зеркала кошелёк, телефон и ключи. Он тут же не думая зажимает телефон меж плечом и ухом, открывая чужой бумажник. — Кошелёк, ключи от машины. — Сколько денег? — Ну, раза в три больше. — Дверь открыта? — Сейчас, — Накахара подходит к входной двери и медленно открывает её, чтобы не наделать шума, — да. — Тогда бери деньги и сваливай оттуда. — Хорошо. Честно говоря, даже рука не дрогнула, Накахара бы спёр у этого урода не только деньги, но и машину, а может, прихватил бы ещё что-нибудь ценное с собой. Поскольку наказать этого ублюдка стоило строже, Чуя бы вообще ввёл смертную казнь за измену с проститутками, как и тюремный срок за их покупку. В его голове они все были достойны только смерти и не имели права зваться честными порядочными людьми, если покупали проститутку. Накахара выходит из чужого дома, отходя от него подальше. По пути наконец закуривает сигарету и пытается взглядом выцепить хоть какое-то такси, чтобы добраться домой.