***
Дазай уже полчаса смотрел в пустой поисковой запрос и не мог ничего найти. Возможно, не умел искать информацию, а возможно, не мог сконцентрироваться — он совершенно ничего не знает о парне, с которым проводит уже шестые выходные подряд, даже его имени. Да, он мог бы установить за ним слежку, собрать данные, нанять частного детектива, но Осаму хотел, чтобы он рассказал о себе сам. И, судя по тому, что происходит, времени у них не так много, а Дазай по-прежнему ничего не может найти про проституцию. Честно, прежде его представление было совершенно иным — он был уверен, что дела проституток обстоят так по личной инициативе, что им это нравится и единственная проблема — моральный выбор. И всё же, по тому взгляду и виду Накахары сказать было сложно, что что-то из этого является правдой. Что за ним следят, что о нём кто-то заботится, что у Чуи есть выбор, — всё это огромная ложь, как и все его слова, но почему он лжёт? Дазай не мог понять, это заставляло его злиться и идти на отчаянные меры. Никто из его знакомых не сталкивался с подобным. — Дазай, у тебя что-то случилось? — Рюноске появляется вновь неожиданно, попадая в поле зрения лишь тогда, когда оказывается у стола Осаму. — М? — равнодушный ответ означал, что Дазай его даже не слушал, порой он может настолько окунуться в свои мысли, что будет на автомате со всем соглашаться, не запомнив ничего из услышанного. — Твой кофе стоит с утра, — говорит Рюноске, взяв в руки стаканчик с чужого стола, — даже не открытый. — Акутагава, что ты знаешь о проститутках? — наверное, крайне тупой вопрос человеку, который их заказывал. Однако Осаму чертовски хотелось с кем-то обсудить всю эту тему, поскольку Дазай ни с кем не говорил об этом до этого дня. Прежде эти встречи были чем-то вроде секрета, заменяющего привычные походы в клуб или бессмысленные страдания на диване. — М? — брюнет сел рядом со столом Осаму, на секунду задумавшись. Честно говоря, с Дазаем он обычно обсуждал что-то не особо сложное, они состояли в эмоциональной связи, но не такой сильной, чтобы считаться близкими друзьями. Скорее коллеги, которые часто общаются после работы, — не больше, чем ты. — Думаешь? — Ну, что я могу знать о них? Торгуют своим телом, не хотели бы — не торговали. — Может, некоторые из них нуждаются в помощи? — Дазай поднимает взгляд на Рюноске, который не выглядит особо заинтересованным в обсуждении этой темы. — Не знаю, могли бы сбежать или обратиться в полицию, там явно будет больше нарушений, нежели проституция. А вообще, — Акутагава кладёт ногу на ногу и слегка наклоняется к старшему, — спроси лучше у Одасаку, он же занимается всяким активизмом. Может, сталкивался с чем-то подобным. — Точно, — хмыкает Осаму и тут же встаёт с места, — спасибо. — Кофе забери. — Он же остыл. Выкинь или забери себе. Дазай направляется к выходу из кабинета. Вряд ли Одасаку сталкивался конкретно с такой ситуацией, но он много знает: часто помогает детям, организовывает сборы, поддерживает различные проекты. Является неким местным меценатом, который подбирает практически каждую бездомную бродячую собаку на улице. Осаму такие поступки бесконечно восхищали и поражали, он бы так никогда не смог — у Дазая слишком мало душевных сил, чтобы жалеть каждого. Однако хотя бы одну душу он ещё в состоянии спасти. Одасаку приходил всегда вовремя, носил очки и был рад помочь любому, на выходных всегда посещал мероприятия, которые нуждались в финансировании или другом содействии, часто помогал довести дела до резонанса. В общем, тихой его жизнь точно не назовёшь, однако Ода и не жаловался — что-то внутри заставляло его помогать слабым и беззащитным, а это как раз то, что нужно было Дазаю. Он надеялся, что найдёт Одасаку на месте, а потому без какого-то предупреждения постучал к нему в кабинет и следом вошёл. — Привет, не занят? — начинает Осаму, проходя в светлое помещение с витражными окнами. Рыжий мужчина сидел за своим рабочим местом, слегка щурясь и удерживая голову у виска одними кончиками пальцев. Был в его активизме огромный минус: Ода очень уставал. Почти всегда ходил с кругами под глазами, много чего не успевал и был буквально нарасхват — приходилось расписывать свой график на недели и месяцы вперёд, посещая разные мероприятия и съезды. Дазаю было жаль его, он догадывался, что у Сакуноске есть какой-то синдром спасателя или же он хочет войти в историю как человек, спасший сотни судеб, — Осаму не знал, да и вряд ли узнает. Скорее всего, Ода просто слишком добрый. — О, ты бы взял отгул, — сочувственно произносит брюнет, присаживаясь напротив Оды. Он подпирает голову ладонью, наблюдая за тем, как устало поднимаются на него глаза Сакуноске из-за очков, под которыми он начинает аккуратно тереть переносицу. — Да, знаю, не высыпаюсь просто, — отвечает рыжий и вздыхает, а затем внимательно смотрит на друга, — что ты хотел? — У меня... есть несколько вопросов, — тут же говорит Дазай, не желая выдавать всё сразу. Стоило подойти к этому вопросу с осторожностью, — ты же общаешься там с разными организациями. У вас были случаи из проституции? — В каком смысле? — Я хочу знать, какие там «подводные камни»? То есть как вытащить человека из этой профессии? Лицо Одасаку моментально меняется. Он медленно снимает очки, не отрывая взгляда от Осаму, и тут же складывает их в руке, кладя на стол. Мужчина пару раз моргает, открыв рот, но затем делает лицо наиболее серьёзное, будто ему нужно назвать Дазаю смертельный диагноз прямо сейчас и ему крайне жаль его, но в то же время брови Оды хмурятся в недовольстве. — Ты влюбился в проститутку? — наконец озвучивает Одасаку, и Дазай замирает на месте, словно виноватый школьник, не зная, почему он сделал такой вывод. Но приходится тут же распрямить плечи и вести себя более непринуждённо. — Нет. Я просто хочу помочь одному человеку, и, честно говоря, я даже имени его не знаю, он совершенно мне не доверяет, поэтому я даже не знаю, что делать, — Осаму делает короткую паузу, отвернув голову в сторону, — я не думаю, что он... она счастлива там работать. — Ну, если ты помнишь, я помогал одной девушке, которая проходила психотерапию, — внезапно начинает Ода, — и также посещала их групповые занятия, где каждый рассказывал свой случай, иногда она делилась ими со мной, естественно, не называя имён. Среди них была одна бывшая эскортница из религиозной семьи. Честно говоря, я не представляю, как ей удалось вырваться, но, судя по тому, что она описывала, — её жизнь была адом. Дазай, кажется, уже знал об этом. Правда, никогда не догадывался до встречи с Чуей, но, увидев его наконец и поняв всё по глазам, Осаму стал чаще задумываться о том, что это ненормально, — жизнь в страхе, вечном стрессе, потеря веса, аппетита и сна. Та «помощь», которую оказывал Дазай, всего лишь капля в море его страданий, она ничего не прекращала. — То есть она становилась свидетельницей убийств, потому что большинство проституток не имеет друзей или родственников, педофилии — потому что большинство попадает туда до совершеннолетия — наркотиков, похищений, насилия, — Сакуноске делает короткую паузу, замечая мелкий испуг на лице Осаму, — естественно, когда Дазай представлял, что могло случиться с его рыжим другом, его окутывал страх и желание увезти его в другой город, особенно от осознания, что с этим он сталкивается ежедневно, — ну, от эскорта очень быстро перешла и к интимному обслуживанию, хотя зачастую их там именно насиловали. Накачивали наркотиками, обманывали, денег никто и не видел. А что самое главное, уйти оттуда невозможно, будут шантажировать, угрожать, искать, если сбежишь. Честно говоря, я не знаю, как помочь в такой ситуации. Мне кажется, это невозможно. — Но та девушка? — Она просто сбежала одной ночью. Прыгнула в первый поезд из Саппоро, её родители, семья и друзья остались там. Скорее всего, они уже и не хотят знать её после того, как им открылась правда, ведь это главная угроза — рассказать семье, кем ты работаешь. — Должен быть способ, — повторяет Дазай. Ода молча вздыхает и также молчит пару секунд. — Я не знаю способа. — Хм-м... — Дазай молча опускает глаза в пол, но следом улыбается, — спасибо тебе. — Да не за что... — несколько удивлённо отвечает мужчина, замечая сосредоточение в лице Дазая: что-то в нём тревожило, но Ода не догадывался, что происходит, — ты хочешь помочь кому-то? — Да. То есть я пытаюсь понять, как это сделать. — Это очень похвально. Жизнь для таких людей закончилась, её придётся начинать практически с самого начала. Знаешь, у большинства проституток даже полного среднего образования нет. — Да, я понял, — при том Дазай всё равно выглядит так, словно не слушает.***
Поздним вечером, когда солнце уже давно село и на улице появился холодный ветер, тётя мирно и спокойно спала, а проезжих машин слышно не было, Накахара испытывал сумасшедшее спокойствие. Тишина сейчас будто зевает в ухо и напоминает о себе в эти короткие мгновения, пока он может быть наедине сам с собой, — худшая компания в мире. Общение с тупой грязной шлюхой — Накахара предпочитал бы никогда с ней не видеться, а потому красился сильнее и старался почаще придумывать себе имена, чтобы никогда не ассоциировать с собой и не узнавать в зеркале чудовище с работы. Это молчание настолько короткое и субтильное, что могло разбиться лишь об один телефонный звонок, но время уже было неподобающее для ночных вызовов — если Чую и заставляли работать в выходные, то точно звонили раньше и предупреждали об этом. Беспокоить парня в его выходной, когда он уже спит, было бы слишком бессмысленно, хотя и такое случалось, — зачастую Накахара предпочитал просто выключать телефон или ставить его на беззвучный на всю ночь. Чуя сидит в наушниках на подоконнике, прослушивая один из первых альбомов Bring Me The Horizon, ни о чём не думая. Молча глядя в окно, куря прямо на кухне, Накахара смотрит на прохожих во дворе, замечая останавливающиеся машины и людей, которым не очень хотелось попасть под дождь. Скоро совсем похолодает и солнце отключит отопление, придётся спасаться в куче пледов дома и снова привыкать к мёрзнущим конечностям в любую температуру. На календаре отмечен тысяча двести девяносто девятый день — уже можно закрашивать ещё одну цифру и любоваться на круглое число — Чуя запомнил тот день, когда он попал в рабство, и стал отчитывать от него время до собственной смерти, подсчитывая время и деньги, которые ему осталось накопить и отдать. Завтра останется примерно полгода — всего сто шестьдесят дней, и Чуя будет свободен. Свободен от своего прошлого, от того, что было и что случится с ним дальше. Он не сможет забыть. Прошло почти шесть лет, но Чуя всё ещё помнит каждого — он не сможет жить так, не сможет быть нормальным и здоровым человеком, неся этот груз за собой. Полноценная жизнь окончена на том моменте, как Накахара согласился на это, — он старается не думать. Почаще забивать голову всякими глупостями, вроде пролистывания мемов, просмотра каких-то бессмысленных видео и чего угодно, лишь бы не задумываться, — пусто смеяться без причины и чувства веселья, чтобы заменить счастье подобным плацебо, которое позволяет ещё какое-то время держаться в здравом уме, пока не кончатся силы на поддержание маски и его снова не схватит паническая атака посреди ночи, из-за которой придётся с ужасом осознавать всё происходящее: попытки умереть, вырваться, грязные руки, взгляды, деньги и всех эти людей. Настолько беспомощно он не чувствовал себя никогда в жизни. Только тихую идиллию разрывает звонок в дверь. Он даже заставляет вздрогнуть, но Чуя заранее знает, кто это может быть. К нему никто не приходит, кроме соседа сверху, общаться с которым ему не хочется, — он может принести ему кучу проблем, когда Накахара почти у финиша. Если будет громко кричать и провоцировать, Чуе всё же потребуется позвонить Фёдору и сказать о том, что этот настойчивый клиент слишком много требует внимания, следит за ним и пытается узнать его настоящую личность. Даже если Дазая убьют — Накахаре уже как-то плевать. Они всё равно слишком скоро встретятся в аду. Но истошный звонок не прекращается уже несколько секунд и начинает раздражать, а ещё хуже — может разбудить Коё. Обычно Накахара игнорировал его стуки и звонки в дверь, и через какое-то время Осаму уходил сам. Он уже и перестал почти таскаться сюда, но, видимо, нашёл повод припереться поздно вечером, и Накахара уже начинает нервничать, что Озаки действительно проснётся. Приходится слезть с подоконника и быстро пройти к двери, глянув в глазок. Действительно Дазай — Чуя уверен, что не сдержится и ударит его прямо сейчас, настолько сильно он хотел, чтобы этот человек перестал приходить сюда и усложнять его жизнь. Рыжий злится, шумно вздыхает и открывает дверь, заставив прекратить его звонить в такое позднее время. — Какого дьявола тебе надо?! — агрессивно выдыхает Накахара, по-прежнему не двигаясь с порога. Однако он совершенно не ожидал, что его впихнут в его же квартиру, следом проходя в неё столь нагло, — Дазай даже двери закрывает за собой, заставив Накахару сжать руки в кулаки и распахнуть глаза. А вот сейчас становится не смешно, когда в самом безопасном для тебя месте на земле тобой командуют. — Я знаю, что с тобой происходит, — внезапно говорит Дазай, наклоняясь к Накахаре, который мнёт кулаки и еле сдерживается, чтобы не ударить его, однако слова Осаму заставляют застыть на месте, нахмурив брови, — я знаю, что тебе нужна помощь, я знаю, что ты находишься в рабстве. Я знаю, что ты боишься меня, потому что не понимаешь, кто я, но ты знаешь обо мне намного больше, чем я о тебе. И я хочу помочь тебе, я могу это сделать. — Уйди, — Чуя поднимает одну руку, тяжело сглатывая, — пока я сам тебя не выкинул. — Ты слышишь меня? — Дазай хватает Накахару за плечи, сжимая их несильно, после чего у Чуи окончательно распускаются руки — никто не имел права прикасаться к нему, вне вызова парень мог за себя постоять полностью — я могу помочь тебе, — брюнет повторяет вновь и вновь, чеканя в этот раз каждое слово. Хмурит взгляд, выглядя как никогда серьёзным и заведённым, но только Чуя в ответ хватает его за рубашку, намеренно наклоняя к себе ещё ниже. — Мне не нужна помощь такого отброса, как ты, — рыжий на секунду усмехается, — сейчас ты не мой клиент, я могу сломать тебе нос, и если ты ещё раз придёшь сюда, то я позвоню ему и тебя вывезут в лес. Не лезь куда не просят. Чуя говорил тихо, почти шёпотом, однако менее грубыми и резкими его слова из-за тона не становились. Приходится лишь поджать губы и отпустить чужие плечи. Дазай злится и сильно бесится, он не может понять, что именно не даёт ему разговаривать нормально и почему он врёт? — Почему ты отказываешься? — Ты достал меня. Вот почему. Осаму опускает взгляд ниже, к краю футболки Накахары, замечая очередные синяки, противоречащие его словам, — даже самая идиотская теория, что рыжий на самом деле просто конченый мазохист, разбивается вдребезги. Буквально каждое его действие, рефлекс, взгляд, даже взмах ресниц и выражение лица говорили о том, что он в напряжении и лишних прикосновений ему не нужно. Как дикая кошка — лишь один раз позволил себя погладить и больше не даётся. Широкие ладони брюнета слабо прикасаются к запястьям рыжего, пытаясь аккуратно отцепить, и Чуя позволяет это сделать. Скандалить на ночь глядя не хотелось совершенно, тем более в своей квартире, потому рыжий надеялся, что Осаму проявит чудеса адекватности и молча уйдёт. Дазай оборачивается на Накахару у порога, выходя за дверь и сразу же разворачиваясь к ней, прежним образом не давая закрыть её полностью за ним. Чуе приходится поднять на него свой уставший взгляд, замечая всё ту же неподдельную серьёзность в лице Осаму. — Я всё равно вытащу тебя отсюда. Чуя никак не реагирует. Сохранять сейчас каменное лицо не так сложно, Накахара учился этому годами, чтобы не рыдать во время вызова, — а потому он молча смотрит на него пару секунд и носком выбивает чужую ногу от порога, захлопнув дверь без опаски прищемить знакомому пальцы. Дазай смотрит в закрытую дверь, снова вздыхая и думая, что он должен был быть куда более спокойным и ласковым с этим парнем. Но вышло как обычно. А Чуя стоит пару секунд на месте, развернувшись к двери спиной, прогоняя в голове этот диалог снова и снова, вспоминая его фразы, которые когда-то вселяли в Накахару надежду, — что ему могут и хотят помочь, что Чуя кому-то нужен и кто-то действительно понимает, как ему тяжело. Эти лживые фразы который раз прорывают плотину в его душе, Накахара не может спокойно жить и думать, когда ему каждый раз напоминают о том, что он мог бы получить помощь, — Чуя не хотел это слышать. И, медленно оседая на пол, рыжий снова вспоминает всё, что с ним происходило.***
Дазай действительно больше не приходил. Ни одного его пришествия за всю неделю до пятницы, Накахаре показалось, что он наконец смог отвязаться от надоедливого преследователя, который точно создаст ему проблем. Накахара отметил на календаре ещё один день, отсчитывая оставшиеся пять месяцев в уме почти по суткам. Ходить с короткими волосами было как-то легче. Даже голова стала ощущаться яснее, такая длина не требовала тщательного ухода, да и теперь проще было не ассоциировать себя с девушкой — Накахаре было противно от этого. Ему нравилось видеть свои мужские черты, он редко смотрел на себя в зеркало, но без мешающих локонов его лицо преобразилось, перестало быть таким круглым. Выглядывающий кадык, линия челюсти и нос — Накахара наконец ощущал себя нормально, ощущал себя настоящим. Ему нравилось смотреть на себя глазами тёти, которая уверена, что он работает барменом и просто часто ввязывается в драки. — О, ты сходил в парикмахерскую? — сказала она однажды, когда увидела, что Чуя подстригся. — Да, — тут же согласился тогда Накахара, облегчённо вздохнув, что не придётся придумывать очередную ложь. — Тебе идёт, — она тогда улыбнулась и первая потянулась к его голове, чтобы погладить по волосам. А затем внезапно притянула к себе, ласково обнимая и прижимая к своей груди, — Озаки всегда была мягкой и доброй лишь к нему. При желании Коё могла легко выбить зубы, но что касалось её племянника — она всегда была к нему благосклонна. Её прикосновения успокаивали. Заставляли жить, давали силы и возможность пережить всё это — Чуя больше всего на свете хотел бы выплакаться ей и рассказать всю правду, чтобы она поддержала его, но она не должна знать. Накахара не представляет, каким это станет ударом с её здоровьем и сердцем. Чуя боялся, что она не переживёт такого шока и сляжет, — а знать, что Накахара задумал, будет для неё ещё большим потрясением. Да, с его стороны крайне эгоистично оставлять Озаки одну, но, по крайней мере, на неё не будет давить груз долгов и проблем — Коё сможет прожить одна и прокормить себя, особенно когда никто не станет звонить ей и угрожать по телефону. Чуя не знал, что будет после. Но был уверен, что как-то всё уляжется. Выученный маршрут до отеля не занимал много времени — пятнадцать минут от дома. Накахара по-прежнему молча ехал в машине, рассматривая город за окном. В прошлый раз во время разговора они с Дазаем поссорились. Точнее, Чуя честно высказал своё нежелание общаться, он был полностью уверен в том, что Осаму больше не вызовет его. Либо надеялся на то, что он всё же поймёт сам, что не нужно доставать его, либо на то, что Дазай действительно был подставным и его работа кончилась. Но жизнь снова преподносит сюрпризы. Накахара выходит из машины и направляется в сторону отеля. Он всегда бронирует один и тот же номер — скорее всего, Дазай оплатил его на все выходные до определённого числа, чтобы не менялось место. Хотя Накахаре всё равно было неприятно видеться здесь, вызвал бы Осаму Чую к себе на дом, его бы это заинтересовало, поскольку адрес идентичный полностью, за исключением номера квартиры. Походу, этот гад всё продумал. Вновь оказываясь у номера, Накахара привычно входит внутрь. Кажется, скоро он будет знать весь персонал здесь по имени, как и они его, — хотя все понимают, ради чего Чуя приезжает сюда каждую неделю к Дазаю. Точно думают, что они любовники, однако ни разу никаких звуков и криков из их номера не издавалось. Чем же они тогда занимаются и почему для этого нужно снимать отдельный номер? Впрочем, сегодня Чуя решил положить этому конец. Ежели Осаму действительно один из людей Фёдора, то Накахара будет рад наконец избавиться от него, вывалив всю правду. Чтобы его снова обломали, может, трахнули бы в качестве наказания — и это прекратилось. Зато без ночных визитов и вечных нервов в напряжении с разговорами о реальной жизни. — Привет, — рыжий проходит в комнату, замечая Осаму сидящего на краю кровати. — Привет-привет… — Осаму выглядит равнодушным, что непривычно, — обычно он был крайне радостным в их встречи и интересовался делами, настроением. В общем, делал вид, что адекватный. Сейчас же в руках он держит колоду карт, тщательно перетасовывая её и даже не поднимая взгляда. Чуя постоянно переодевается, когда приезжает. Сейчас он перестал краситься и надевать тот ужас, в котором ему положено работать, но всё же приходил в узких штанах и рубашке, чтобы здесь переодеться в то, в чём было бы удобнее. И обычно делал это в ванной. Накахара действительно не выдерживал на себе чужого взгляда по собственной воле, желая сбежать от него, выдерживая дистанцию, — а сегодня почему-то садится на край кровати спиной к Осаму и тут же начинает быстро расстёгивать на себе рубашку, затем снимая её и оголяя плечи. Невольно взгляд Дазая косится на его стройную, даже тощую фигуру, очерчивая в памяти его изгибы. Жар пробегает по ладоням моментально, и пускай Осаму не поднимал головы, он всё равно следил исподлобья, наблюдая за тем, как на голое тело рыжий надевает белую кофту, поправляя рукава и натягивая её пониже. Чуя встаёт с места и стягивает джинсы, оголяя зад в чёрном белье, после чего брюнет тут же отводит взгляд и невольно поддаётся смущению, неожиданно для себя покраснев, — он уже видел его тело со всех сторон, но почему-то сейчас так смущается, словно впервые школьником увидел женскую грудь. — Зачем тебе карты? — спрашивает Чуя, подсев ближе. — Ты умеешь играть в покер? — в ответ интересуется брюнет, повернув голову к парню. — Техасский холдем? — Чуя закидывает ногу на ногу, слегка улыбнувшись. — Нет, классический, — тут же говорит Осаму, продолжая перемешивать карты, не глядя на них, — так, умеешь? — Умею, но у меня нет денег, чтобы играть с тобой. — Деньги не нужны, — тут же отвечает Дазай, — мы будем играть на обещания. Ну, или, — всё же останавливается и лезет в карман, чтобы достать бумажник, а затем и купюру из него, — с самым минимальным банком. Мои сто долларов и твоё имя. Дазай смотрит на рыжего с самыми серьёзными намерениями, предлагая эту затею. Играть не на деньги, а на обещания даже скучно, но ради чувства азарта и привкуса победы было бы неплохо развлечься. — Идёт? — парень протягивает ему руку, на что Чуя сомневается пару секунд. Говорить своё имя не очень хочется в случае проигрыша, но Накахара уверен в своей победе, а потому руку всё же жмёт. К тому же он всё равно собирался сегодня покончить с этим и перестать игнорировать его вопросы, чтобы Осаму наконец отвязался, — всё, что ему нужно, это растоптать надежду и веру Чуи, потому, узнав его планы и намерения, Дазай быстро доложит о них куда надо. И тогда Накахара избавится от этих островков спокойствия под конец недели. — Идёт. Чуя встаёт с места, чтобы найти на тумбе у телефона в номере ручку с записной книжкой. Он пару секунд смотрит на пустой листик, думая, что может написать на нём что угодно, — Дазай поверит ему. Но с этого дня он решил перестать его обманывать, чтобы тот отвязался, потому рыжий быстро черкает на листе «Чуя Накахара» и отрывает край бумажки с тихим режущим звуком. Победная улыбка озаряет лицо Осаму, когда он понимает, что рыжий наконец пошёл на контакт и перестал вести себя так закрыто. А Накахара слишком хорошо играет в покер. Научился ловко следить за соперником и его руками, Чуя отменно умел мухлевать даже в игре тет-а-тет, а потому особо не переживал по поводу этого выскочки. С каждым днём Осаму переставал его бесить всё больше и больше, что было непривычно, но это единственный человек кроме Коё, от которого Чуя знает чего ждать. Чуя садится на место, и к условному банку кладёт листок буквами вниз. Победивший забирает всё — хотя Накахара не был жаден до денег, но лишними всё же не будут. К тому же их всего двое, игра не будет долгой. — Я раскладываю, — говорит Осаму, аккуратно начиная раздавать. — Хорошо, но как ставить обещания? — Твоя информация дороже денег. Ты знаешь, что мне дать, чтобы уровнять ставку, — Дазай также улыбается, а Накахара с досадой отмечает, что его подловили на азарте, — он ведь сам согласился, потому отвертеться и отказываться уже не получится. И всё же ему придётся находить в голове то, что будет равносильно сумме, — и всё же, Осаму готов проиграть кучу денег ради одного его имени? — Тогда и торгуешься ты первый. — Как скажешь, — Дазай кладёт остальную колоду на место и берёт свои карты, — заодно проверим, насколько хорошо мы друг друга понимаем. Разгадывать, что этим имел в виду Осаму, Накахаре уже было не интересно, он лишь смотрел на свои карты и думал, что раздача ему выпала неважная, — непонятно, насколько удачливым оказался в этом плане Дазай, Накахара уже думал, стоит ли ему рисковать и что он может предложить взамен. Может, заменить одну карту и получить стрит, а может, рискнуть и получить каре. — А с моей стороны обещания будут актуальны? — внезапно спрашивает Осаму, заставляя Накахару выгнуть бровь и поднять на него взгляд. — А что ты можешь предложить? — Смотря, что тебе нужно. — Чтобы ты оставил меня в покое, — довольно грубо, но топорный характер рыжего часто становился чьей-то причиной для общения с ним. — Сильно, тогда я меняю две карты. — Как скажешь. Честно сказать, Чуя вообще никогда не догадывался о том, что можно играть так — на обещания. Но это хотя бы немного весело, лучше, чем просто сидеть и ничего не делать на кровати весь вечер. Так или иначе Накахара отдыхал здесь, а сейчас ещё и с пользой — обыграет Осаму. Дазай закупает карты и улыбается. А затем тут же снова тянется к бумажнику, повышая ставки, — либо блефует, либо намеренно заставляет Накахару поднять ставку так же. Но Чуя совершенно не переживает по этому поводу. — Я скажу, сколько мне на самом деле лет и с какого возраста начал «работать», — достаточно твёрдо произносит Чуя, не желая как-либо комментировать обещание, он лишь заменяет две карты и одну поддевает случайно, пряча под бедро, — честно говоря, он ни с кем ещё не обсуждал всё, что с ним происходило. Много раз прогонял в голове, много раз вспоминал все те ужасы и моменты, когда жить было невыносимо, ту встречу и первый раз — всё вспоминал, но ни с кем не делился. Даже в борделе, где его знают заочно, где он, слава Ками-сама, не живёт и бывает крайне редко, — ни с кем не говорил. И пусть она же даст ему сил не рассказать никому никогда. Накахара так же меняет несколько карт — он рискнул, а дополнительная карта, которую он вытащил, позволила ему взять флеш. Чуя усмехается, а затем думает, чем он мог бы уравнять ещё и денежную ставку. Честно говоря, он не знает, что предложить. — Я не знаю, что предложить тебе, — отвечает рыжий, — выбери сам. — Есть ли у тебя родственники и что они знают о тебе. Неприятная тема. Но Чуя уверен, что сумеет обойти ее. — Вскрываемся. — Флеш, — говорит Чуя, скинув карты. Он поднимает взгляд на слегка удивлённого Осаму, который всё же улыбается. — Каре. Теперь удивляется Чуя. Либо Дазай слишком везучий, либо у него ещё более ловкие руки, нежели у Накахары, и сейчас его пробивает мелкий озноб от мысли, что он вынужден всё рассказать. Рассказать столько, сколько обещал, ибо даже мухлёж не позволил ему одержать победу. Но внешне Чуя остаётся таким же равнодушным. — Ну, — Дазай улыбается и забирает все деньги вместе с бумажкой с именем Чуи, но не заглядывает в неё. — Чуя Накахара, — на одном выдохе произносит рыжий. К нему по имени не обращался никто, кроме него самого и Коё, ибо Накахара никому и не представлялся настоящим именем. Привык либо называться разными именами, либо «Касимура», так хоть запомнить проще. Совершенно перестал отождествлять себя с собой настоящим, привычно используя ненастоящий образ и поведение. И рыжий пару секунд молчит, понимая, что Дазаю нужно дать время, чтобы распробовать его имя на вкус несколько минут, он точно смотрит на него и улыбается, думая, что наконец узнал что-то настоящее, — после их прошлой ссоры решил честно дать Чуе последнюю попытку не видеть его. — Знаешь, Фёдор запретил мне играть в покер, — внезапно Накахара начинает первый, поднимая голову на брюнета, — я вечно выигрывал у него. Он никогда не следит за эмоциями игроков, — Чуя вытаскивает ещё одну карту в колоду из-под бедра и усмехается, думая, что удивит этим брюнета, — и руками. — Надо же... Дазай складывает всю колоду и достаёт из рукава тоже ещё одну карту. Выходит, они вдвоём отлично подготовились. Оба друг друга обманули, и даже упрекнуть за нечестную игру не выйдет. — Ты тоже обманул меня, — с улыбкой выдыхает рыжий, прищуриваясь взглядом на Осаму. — Первый и последний раз. — Ладно, — отвечает рыжий и слегка откидывается назад на кровать, упираясь в неё руками. Хоть Дазай его и потешил, разговор выйдет не самым приятным — это точно. А потому Накахаре стоит собрать мысли в кучу. Он изначально собирался рассказать Осаму чуть больше о себе, но совершенно не это и не подробно. Если он всё же человек Фёдора, то перестанет ходить к нему, как только Чуя сдастся и перестанет молчать. Если его проверяют и на самом деле Осаму всего лишь вынужден внушить доверие, чтобы обмануть его. Как бы обидно это ни было, такое случается, и достаточно часто, чтобы навсегда разбить его веру в то, что всё изменится, — мне двадцать два, как и тебе. Дазай не перебивает. Он складывает карты в стопку на тёмном лакированном столе и поворачивает голову к Накахаре, который залез на кровать с ногами и сейчас натягивал край рукава на ладонь. — Врать о том, что мне двадцать, меня заставляют, хотя я уверен, что, если бы я говорил, что мне шестнадцать, меня бы брали чаще, — продолжает рыжий, — потому что мужчины всегда покупают тех, кто выглядит «помладше», среди них немало педофилов и тех, кто готов совершить изнасилование или убийство проститутки, — чаще, конечно, убивают женщин, потому что к ним вообще относятся, как к скоту. К тому же они более выносливые и сильные, — на секунду рыжий прерывается, потому что вспоминает, что обещал вовсе не это, — «работать» начал с шестнадцати. Я не знаю, кто ты и зачем тебе эта информация. Если я смогу от тебя избавиться, можешь сказать Фёдору, что я хочу сбежать, но не мешай мне, — после Накахара поворачивается к нему и наклоняет голову вбок. — Я уже говорил тебе, что просто хочу помочь. — Я уже кучу раз слышал об этом, — Накахара улыбается и прикрывает глаза, чтобы мысленно успокоить себя параллельно с речью. Приходится намеренно выдавливать равнодушие и холодность, потому что любая тема о его личной жизни слишком задевает и режет ножом по живому. А Осаму точно не тот человек, с которым Чуя хотел бы этим делиться, — и обещания, что «я не такой, как остальные, все врут — а я не вру» — можешь себе оставить. Я больше не ведусь на такое. — Я понимаю, — отвечает Осаму, а Чуе хочется ещё больше засмеяться, потому что ни черта подобного — он живёт как сыр в масле, ни о чём не знает и рассуждает ещё о том, что якобы понимает, — я и не собирался обещать. Накахара смотрит на брюнета снова и тихо вздыхает. — Из родственников у меня только тётя. Она думает, что я работаю барменом, а там график всегда ебанутый. Так что пока она ни о чём не догадывается. — Пока? Ты собираешься рассказать? — Нет. Но я знаю, что она легко может узнать об этом, если я буду неосторожен. Эта тайна стоит огромных усилий. — Но почему? — да, этот вопрос относился вовсе не к тёте и не к времени. Накахара чувствует это обречённое состояние человека, который впервые за свои двадцать два года столкнулся с тем, что не соответствовало его представлениям, — такой когнитивный диссонанс перед реальной жизнью, будто Осаму всегда жил в пузыре и ничего не видел вокруг. Казалось бы, не идиот, красивый и даже умный — почему же ты так низко пал, Накахара, и превратился в подстилку? — Так сложились обстоятельства, — почти шёпотом хрипит Накахара и отводит взгляд в сторону, не выдерживая, приходится снова поджать губы и громко вздохнуть, — ты очень странный. Ты считаешь себя нормальным и рассчитываешь на хорошее отношение после того, что сделал? — Нет. Честно говоря, до встречи с тобой я даже не думал об этом. — Никто не думает. Я ненавижу таких, как ты, — и всё же его глаза заблестели, но на лице не сменилась ни одна эмоция, говорит Чуя по-прежнему грубо и твёрдо, отрезая слова, как и свои мысли, — если бы такие, как ты, не думали, что им всё можно, что купить человека — это как сходить на рынок, я бы уже давно был свободен и тебе не приходилось бы «спасать» меня. — Я понял это, — внезапно отвечает брюнет, цепляя пальцы в замок, — да, не так давно, но... — Дазай, хочешь сказать, ты настолько тупой, что, когда платишь человеку за то, чтобы он потрахался с тобой, думаешь, что в этом есть хоть что-то приятное? Предположим, ты, как и многие, не знал, что это нихера не добровольно, но ты же «арендуешь» тело на час, это аморально, — Накахара внезапно перебивает его и даже выходит на эмоции, хотя до конца по-прежнему не убеждён в том, что брюнет тот человек, которому слышать это, в принципе, интересно. Но Чуя сам решил довериться, будучи уверенным, что он доложит о его мыслях, и Накахару снова отправят в ад за его намерения, — если человек не хочет тебя, а тем более когда ты платишь даже не ему лично, я не понимаю такого удовольствия. Точнее, знаю, я знаю, что все кайфуют от беспомощности и слабости, а больше всего от ощущения власти над чужой жизнью, меня часто любят душить. Это любимый приём клиентов, они уверены, что я им безмерно благодарен за оставленную мне жизнь, — на секунду по телу пробегает дрожь, и Чуя усмехается, ощущая ком в горле, — это легальное изнасилование. Здоровый человек бы не позволил себе такого. Дазай молчал — и правильно делал. Если бы он попытался оправдаться или поспорить, Накахара бы не выдержал и врезал ему, а после расплакался — он хотел высказать ему всё в лицо ещё с первого дня, как увидел. Когда в памяти всплывало его тогдашнее самодовольное накуренное лицо, кулаки сжимались сами по себе, от воспоминаний о его наглой улыбке и нахальном тоне хотелось врезать — Дазай запомнился ему очередным богатым уебком, который использует людей как расходный материал, а сейчас пытается измениться. Если до него что-то дойдёт — здорово, но это всего лишь капля в море. Дазай тянет к нему руку и осторожно прикасается к волосам вновь. Чуя никак не реагирует. Даже если он не спросил разрешения в этот раз, сейчас ему плевать. Но его пальцы аккуратно опускаются ниже, переходя с головы на шею в одну секунду. Осаму тянет его на себя, прижимая голову рыжего к своему плечу и аккуратно обнимая в той же тишине. Какой наивный придурок — Чуя никогда не поверит, что он делает это из добрых побуждений, он просто... просто... — Прости меня, я сволочь, — тихое признание раздаётся возле уха, а тело слегка расслабляется из-за случайности. Сейчас ему внезапно так спокойно, будто Осаму его друг и он действительно поможет. Завтра Чуя это и проверит. Фёдор не заставит себя долго ждать, если захочет наказать. Буквально уже завтра вызвонит его и своим холодным режущим тоном станет угрожать. Может, придумает в этот раз что-то похуже.