***
Утром Дазай не был многословен. Скорее крайне сосредоточен, и сейчас любые лишние слова и сентиментальные действия собьют с мысли, уведут не в то русло. Однако, помогут расслабиться и привести себя в порядок. Осаму молча застегивает рубашку у зеркала, пока Чуя сидит на месте, сжав колени и глядя куда-то в пол. От него сейчас снова ничего не зависит — дико раздражает тот факт, что его жизнью распоряжаются более властные и богатые мужчины, которые «вправе» решать, что будет с судьбой другого человека. И Дазай видит это. Хоть он сам и не хотел много говорить с утра, это необходимо. — Боишься? — спрашивает брюнет, опускаясь перед рыжим на корточки — лицо Дазая так низко сейчас, что его легко взять в ладони, однако его выражение сейчас вовсе не веселит и не успокаивает. Да и Чуя не боится — сложно сказать какие конкретно чувства сейчас одолевают его. — Нет. Хуже уже точно не будет, — отмахивается рыжий. — я просто надеюсь, что это конец. — Не переживай. Всё получится, у нас всё схвачено, — после он улыбается, помогая рыжему расслабиться, и это действительно помогает. Хоть сейчас он почувствует себя легче, хотя бы какое-то время побудет в спокойствии, поэтому Накахара также слегка улыбается, добавляя в эту улыбку больше иронии и сарказма с недоверием. Не хотелось заранее надеяться на то, чего не будет — лишние ожидания всегда сопровождаются разочарованием. Через полчаса Осаму уедет — Накахара пока не получил никаких указаний на свободный день, пока Достоевский будет занят вместе с Дазаем. Никто точно не знает сколько будет длиться их встреча и как скоро Осаму сможет вернуться к нему, что он будет говорить и делать. Чуя будет всё это время на нервах представлять и гадать, наматывая и накручивая себе самые плохие сценарии. Лишь перед сном пару раз удалось представить спокойную и нормальную жизнь без всего этого ада, и сейчас Чуя старался держаться за эту мысль и перспективу сильнее всего, чтобы не думать о плохом.***
Дазай и сам точно не знал, как всё пройдёт. Это не было похоже на типичную для него деловую встречу, когда предметом обсуждения становилась чья-то жизнь — и от участия в жизни торговли людьми который раз становится стыдно, но Осаму желал помочь хотя бы одной судьбе. Он ведь не правосудие и не благотворительная организация, чтобы помочь всем попавшим в такую ситуацию. Его знания на теме активизма и помощи заканчивались тем, что у людей из этой сферы мало времени, много денег и нет ресурса на общение. Он молча стоял у выхода из гостиницы, вчера вечером узнав, что Достоевский будет проезжать мимо, чтобы встретиться с ним и поговорить по дороге. На удивление Дазай не трясся, поборов свою детскую трусость на всех предыдущих встречах — прежде решать какие-то важные вопросы и помогать Мори с его делами было чем-то непривычным, ответственным и сложным, но, к сожалению, Дазаю пришлось слишком рано повзрослеть, чтобы принимать решения самостоятельно. И теперь было не так страшно, скорее волнительно и даже малость пробирали нервы — всё же придётся скрыть своё раздражение и осуждение, постаравшись говорить уважительно и грамотно. Через сущие копейки времени подъезжает чёрная машина, и Дазай направляется к ней ровными шагами. Перед ним открывают двери, и Осаму видит эти фиолетовые глаза перед собой, учтиво поздоровавшись, прежде чем сесть. — Добрый день, — первым начинает Достоевский, складывая пальцы в замок на коленях. С переднего сидения снова рычит собачья морда, после чего Дазай обращает на неё внимание, отмечая насколько этот пёс неприятен — да, бывали собаки, которые выглядели мило или устрашающе, воспитанные и даже умные, но эта собака вызывала лишь желание пристрелить её. — о, извиняюсь, Фобос не любит посторонних. — Как удачно, я их тоже не люблю, — неожиданно строптиво начинает Дазай, повернув голову к брюнету, что даже опешил на секунду от такой прямоты. — Я так понимаю, наш постоянный клиент решил назначить встречу по важному вопросу, — он плавно переводит тему, повернувшись к Дазаю практически всем своим корпусному, — что-то по поводу Чуи? — Проницательная догадка, — начинает Дазай, слабо улыбнувшись. — Не переживайте, ругать его не буду. Скорее, меня интересует некая мелочь, — Осаму делает короткую паузу, поглядев в затылок шофёра, но после также вернувшись глазами к собеседнику. — я хочу его выкупить. На секунду Достоевский замирает на месте. Прямота Дазая его сейчас поразила в первую очередь, ведь он не ходил вокруг да около, подбирая слова и интонацию, он говорил, как человек деловой и крайне умный, понимая, как обсуждаются такие вещи — без прикрас, лжи и обтекаемых форм. Вторым осознанием пришёл факт того, что кто-то вообще хочет выкупить Накахару, ну, а после Достоевский довольно улыбается, садясь ровно на сидении. — Это его работа, если бы он хотел… — Знаю как работает этот бизнес, — с такой же улыбкой Дазай даже не стесняется перебить его, и это вызывает уже раздражение у Фёдора. Как ему теперь аргументировать то, что он банально не хочет продавать его? — Я знаю, что он не может уйти с этой «работы». — Мои рыбки не продаются. Вряд ли ты сможешь предложить мне столько, что окупишь потерю прибыли, когда его не будет, — голос мужчины меняется с льстивого и хитрого на откровенно деловой и такой же, как прежде — что ж, смысла скрываться нет, если Дазай всё знает. — Это должна быть слишком огромная сумма, чтобы я ничего не потерял по крайней мере первые полгода, пока буду искать кого-то ему на замену. А это очень сложно, говоря языком откровенным, Чуя слишком выгодно продаётся. Не знаю чем он цепляет людей, но за него готовы отдавать очень большие деньги, хотя, я догадываюсь — это же типичный порно-стандарт: рыжий, низкий, худой, ещё и с длинными волосами был… — У меня достаточно денег. Слышать подобные рассуждения о человеке, который тебе нравится, словно он чехол для нового телефона или мясо на рынке — крайне мерзко, но так этот тип и воспринимает людей. Как личный кошелёк, регулярно самопополняемый, и ведь у него таких сотни людей в этом городе, а он так вцепился в Чую, словно он один делает ему всю погоду. Скорее это природная жадность или вредность, которая заставляла его отказывать Дазаю ради того, чтобы отказать. — Я не планирую продавать Чую, у меня есть планы на него. — У меня есть возможность. — Я не заинтересован в его продаже. Ты не сможешь заплатить столько, сколько я скажу тебе, — на этом моменте он упускает всю деловую этику, глядя Дазаю прямо в глаза с таким выражением, словно Дазай просто глупый мальчишка, желающий купить за пять центов всё мороженное в магазине. И ведь Осаму себя сейчас именно так и чувствует. Над ним просто издеваются. Дазай не хочет выглядеть беспомощном, упрашивая сделать то, что ему требуется. Однако он больше не знает, что делать с ним. — То есть, вообще никакого компромисса? — Дазай делает последнюю попытку договориться, мысленно надеясь на его благосклонность. И Осаму понимает, что это возможно, но Фёдор намеренно разочарует его. — К сожалению, нет. — Что ж, я понимаю. Достоевский с улыбкой пожимает плечами, наклоняясь вперёд к шофёру, чтобы сказать ему где остановиться. И, пускай, Фёдор всё ещё находится рядом, Осаму молча крошит зубы, думая о том, что делать дальше — он рассматривал такой вариант, что у него ни черта не получится договориться, но это было слишком маловероятно. Идти тропой войны хотелось меньше всего, поэтому Дазай пребывал сейчас в амбивалентных чувствах — просто не мог прийти обратно к Накахаре с новостью, что у него ничего не получилось, и он не знает, что делать. Он не может так разочаровывать его. Они останавливаются почти в центре города у высокого офисного здания, после чего Дазай открывает двери машины, но чувствует, как на плечо опускается чужая ладонь. Это заставляет помедлить и обернуться. — Позволь сугубо личный вопрос, Дазай, — начинает Достоевский, убирая руку и наклоняя голову в бок. — зачем тебе это нужно? Осаму на секунду задумывается, но ответ находится быстрее, чем он успевает сделать выводы. — Я бы объяснил тебе, но, боюсь, ты не поймёшь. — Что ж, как пожелаешь. До встречи. — До встречи. Дазай вылезает из машины, отходя от неё подальше и даже не оборачиваясь на отъезжающую машину. Слишком захотелось курить. Он должен позвонить Чуе прямо сейчас, чтобы объясниться, сказать, как есть, но у Осаму сейчас нет подходящих слов для происходящего — более того, у него нет плана. Накахара будет расстроен ещё больше, если прочитает в его голосе печаль и растерянность — он ведь сейчас последняя надежда для Чуи, и Накахара далеко не дурак, которого легко обмануть. Он удивительно хорошо научился считывать настроение людей вплоть до мелочей, может, это и был успех его выживания в экстремальных условиях. И стоит Дазаю наконец закурить и вынуть телефон, как ему уже звонят. — Да? — несколько напряжённо начинает Дазай, однако сразу же слышит приятный и спокойный голос Огая. — Как твои дела? Осаму пару секунд молчит, не желая испортить настроение своему боссу, но и скрывать глупо. — Не очень. — Что случилось? — Долго объяснять. — Можешь приехать и рассказать, мне как раз понадобилась твоя помощь и совет, — порой Огай действительно требовался именно совет, а не физическая, материальная или управляющая помощь от Дазая. Мори считал его крайне умным и опытным парнем — Осаму мог бы заикнуться о том насколько это опрометчиво, но не мог оспорить слово босса, зная, что Мори не ошибается. Он всегда говорит правду о людях, видя их насквозь, и тот факт, что Дазай смог стать его советником его самого крайне удивляет. — Хорошо. Откладывать звонок Чуе на слишком большой срок не хотелось, но сейчас у Дазая не было правильных слов, чтобы объясниться. Он считал, что поступает правильно сейчас, когда хочет сперва быть уверенным, а после говорить о чём-то.***
Чуя поднимается по лестнице своего дома, стараясь ни о чем не думать сейчас, хотя ему гораздо было бы легче, если бы Дазай позвонил или написал о том, как всё проходит — в голову под паранойей закрадывались даже мысли о том, что он может не вернуться, ведь Достоевский, мягко говоря, ебанутый человек, которому не нужны лишние проблемы. А Осаму их точно может создать, если не отстанет сейчас. Ему не верилось, что всё получится. Они расстались уже больше часа назад, поскольку Дазай уехал с утра с гостиницы пораньше, а Чуя решил остаться один и побыть какое-то время со своими мыслями. Сложно было сказать насколько это решение радовало его — скорее Дазай убедил его в том, что есть малейший шанс вернуться к нормальной жизни, и Накахара обязан им воспользоваться. С прошлого вечера эти мысли не давали покоя, и Чуя устал настолько, что сейчас хотелось лишь добраться домой, принять душ и лечь спать или же посмотреть что-нибудь крайне тупое, чтобы перетянуть своё внимание на что-то более простое и поверхностное. Отвлечься всегда помогало в сложных ситуациях. Чуя открывает дверь своей квартиры, замечая на вешалке лишнее пальто. Кто-то зашёл в гости? Обычно у них никого не было, но, может, Озаки познакомилась с кем-то, хотя и это маловероятно. Стоит Накахаре скинуть обувь с ног и пройти на кухню, он замирает на месте. — О, Чуя, ты уже дома, — Озаки так ярко улыбается, словно стоит сейчас не рядом с монстром, словно всё отлично. За столом, закинув ногу на ногу, и развалившись привычно по-царски с наглой улыбочкой расположился Достоевский, одной рукой подпирая свою голову, второй придерживая шлейку своего тупого и вечно бешеного пса. Накахара замирает на месте, здороваясь как-то через зубы, чувствуя себя словно на минном поле сейчас. Дом — единственное место, где он чувствовал себя в безопасности, где можно было набраться сил и восстановиться, где он был собой — Чуей Накахарой, а не чьей-то шлюхой, но сейчас Фёдор так нагло врывается в его пространство и всё ломает. — Привет, — он здоровается слишком спокойно и расслабленно. — Фёдор твой знакомый? Ты никогда про него не говорил, — Кое останавливается возле Чуи. — ты чего? — Это мой начальник, — отвечает Накахара, слегка улыбаясь ей, а после переводя взгляд на Фёдора. — здравствуйте. — Да, он уже рассказал мне, что вы работаете очень давно вместе. Я рада, что у тебя такой отзывчивый начальник, тебе повезло с ним. — Да уж. Чуя садится за стол напротив Достоевского, не отрывая от него взгляда, незаметно следя исподлобья. Он не знает зачем он приехал сейчас и где находится Осаму, но тот факт, что сейчас секрет Чуи в слишком субтильном положении, заставляет его напрячься настолько, что руки сами сжимаются в кулаки, а Накахара начинает мять собственные пальцы очень усердно. И он замечает это волнение и сильное напряжение в Чуе, довольно улыбаясь тому, как талантливо натренировал Накахару становиться послушным в нужный момент. — Я на самом деле ненадолго, — наконец начинает Достоевский, лениво переводя взгляд на Озаки. — Просто хотел навестить своего лучшего сотрудника, заодно наконец познакомиться с его милой тетей, о которой он часто упоминает. Мне скоро нужно будет ехать в офис. — Да, — Чуя тут же встаёт со стула. — Можем выйти покурить на балкон? — С удовольствием. Озаки молча соглашается с этим, заметив странное поведение племянника — он при ней всегда был милым и мягким мальчиком, который ко всем относится с добротой. Она знает, что он может защищаться и как рычит, когда нужно, может сломать руку, если понадобится, но сейчас он впервые был такой растерянный и даже напуганный. Возможно, какие-то проблемы на работе — Чуя привычно молчит обо всем, что происходит, желая справляться своими силами, что никогда не шло ему. Если всё взваливать лишь на себя, так и сломаться недолго. Чуя закрывает дверь за собой, прежде чем разворачивается к Фёдору, что стоял практически вплотную, в этот раз глядя на него даже с гневом. Что-то точно пошло не так, но Чуя не знает что именно и не может даже предположить, поскольку его не предупредили и не оповестили ни о чем, но Чуя четко считал этот предупредительный выстрел в воздух — Достоевский ясно дал понять, что действительно может в любой момент оказаться возле Озаки и всё ей рассказать, стоит лишь Накахаре очень сильно проколоться перед ним. — Мне очень жаль тебя, — начинает брюнет, практически не сдвинувшись с места — и когда он выглядит расслабленным, сидя раскинувшись, лениво двигаясь и довольно улыбаясь, Накахара чувствует себя намного спокойнее. Сейчас же он напряжен не меньше, двигаясь размеренно четко. Накахара берет себя в руки, поднимая к нему голову с прежним видом невозмутимости и лицом полным уверенности. Однако его слова невольно заставляют понервничать — что случилось? — Ты слишком наивный и веришь всем подряд… — продолжает брюнет, наконец отойдя к окну, чтобы открыть его и достать из кармана сигареты. — Хотя меня очень расстраивает то, что ты продолжаешь сбегать от меня. — О чём ты? — О вашем сговоре с Дазаем Осаму, — после он снова поворачивается к Чуе, наклонившись к нему так, что их лица оказались на одном уровне. И сейчас у Накахары было буквально две секунды, чтобы выбрать — врать дальше с риском проколоться и получить прямо сейчас исполнение его самой страшной угрозы — поставить Озаки в известность. Или же признаться с тем же риском получить иное наказание — Чуя не знал, что из этого поможет ему оказаться в безопасности и избежать лишних вопросов. И он делает свой выбор. — Что за сговор? Сегодня он уехал слишком рано, если это как-то связано… — Хочешь сказать, он ничего не говорил тебе о своих намерениях? — Да каких, к черту, намерениях? У Чуи получалось играть натурально, хотя он знал, что их может спалить очень много факторов — тот же недавний случай с полицией, болтливый язык Озаки или же квартира Дазая над ними. Слишком много мелочей, которые легко сдадут их. — Ты же знаешь, кто он? — внезапно спрашивает Фёдор, и Чуя уверен в том, что это очередная проверка и манипуляция. — Не особо интересовался. Возможно, в понимании Фёдора это выглядело так — если Накахара сейчас не поверит в его бред, то он явно знает, что происходит. Или же слишком легковнушаемый. — И почему он так часто таскается к тебе тоже не понимаешь? Сожалею, он хотел купить тебя, — Фёдор слегка улыбается, после делая короткую паузу с затяжкой. — Чтобы добавить в собственную коллекцию, он тоже держит бордель. — Что? — звучало, как бред, Чуя слишком запутался в происходящем и в том, что он конкретно должен врать, что сейчас новый поворот его не так удивил своей неожиданностью, как… возможной перспективой. — Да, ты ведь не знаешь кем он работает, откуда у него столько денег, чтобы выкупить тебя — он рассказал мне, что знает, как это работает, что ты бы идеально вписался в его состав элитных шлюх, представляешь? Мне жаль тебя, если ты боишься, что я накажу тебя и поэтому не говоришь, что между вами было, можешь знать — я не буду. Естественно, я отказал ему. — Я не знал. — Не доверяй никому, Чуя. Это единственное, что тебя спасёт. Чуя молчит в ответ — сказать честно, сейчас слова Достоевского даже звучат убедительно, ведь Накахара действительно ничего не знает о Дазае по-настоящему — он скрывал своё место работы, после лишь намекнув на то, что связан с мафией. Ничего конкретного, никаких имён и названий не было, а сейчас он не звонит слишком долго. И Чуя не исключает этот вариант, ведь Дазаю было /противно/ прикасаться к нему, он поцеловал его всего один раз и больше не повторял этого. — Я помню. — Если что-то случится, я приеду, — Достоевский докуривает до конца, выкинув сигарету в окно, после открыв дверь с балкона, но тут же останавливаясь. — В скором времени мне понадобится твоя помощь. А точнее сопровождение на одном вечере. — Хорошо, я буду. Все пошло не так. Чуя многое предугадывал, но не мог предположить такое развитие событий. И сейчас Накахара первым делом хочет провести Фёдора, чтобы он не нагнетал своим присутствием — выходит за ним следом, возвращаясь на кухню. Фобос впервые был перед ним в наморднике, видимо, Достоевский не хотел напугать Кое этой дьявольской псиной. Взяв его за поводок, Фёдор выходит с кухни, направляясь в коридор, чтобы надеть своё пальто. — Я позвоню тебе, как только освобожусь, — обещает Фёдор, и Чуя хотел бы ему напомнить, что у Чуи сейчас выходной, но решил промолчать. — Хорошо. Только с этим человеком Чуя ведёт себя настолько покорно, не говоря лишнего кроме «да», «понял» и «хорошо» — а большего от него и не требовалось, большего от него и не хотели слышать. Но стоит Фёдору уйти, Накахара достаёт телефон и тут же набирает Осаму. — Чуя, у тебя что-то случилось? — внезапно подходит Кое, серьезно нахмурившись, словно сейчас будет отчитывать его за какой-то поступок. Но Чуя лишь проходит мимо, направляясь в сторону ванны под долгие гудки в телефоне. — Нет, всё в порядке, честно. Мне срочно нужно позвонить. — Чуя! Накахара уходит в ванну, закрывая за собой дверь — из трубки раздаётся приятный женский голос, оповещающий, что абонент не отвечает — словно он сам этого не видит — и Чуя в амбивалентных чувствах злится, желая разбить сейчас этот мобильник к чертям, но в то же время хочет услышать объяснения и оправдания случившемуся. Почему Достоевский приехал, чтобы напугать его? Возможно, намеренно, чтобы четко дать понять, что Дазай больше не появится здесь? Он ведь легко может запретить ему, Чуя знает. Но он растерян, а такое молчание от Осаму в следствии важного решения разбивает ещё больше. Ничего не получилось — это уже ясно. Да, и то, что Дазай пиздит — тоже ясно, он ведь постарался сделать вид, что полностью открытый и прозрачный для него, но едва ли этому можно верить.***
— Кое-что не получилось, — говорит Дазай, потирая переносицу в таком страдальческом жесте, словно его терзают муки, и это отчасти было так — теперь стоило придумать какой-то запасной план, и ничего не влетало в голову кроме мыслей вокруг ситуации с Чуей. — Я пытался откупиться, но меня послали. — А оно того стоит? — Мори медленно натирал пистолет, избавляя от отпечатков, пыли и налёта. Он переводит взгляд на преемника, замечая малую долю сомнения на чужом лице, но Осаму тянется рукой к стакану виски, решив, что раз полез — стоит идти до конца. — Определённо. — Я подумаю над этим, сперва помоги мне, — Огай тянется к бежевой папке среднего размера, небрежно кинув взгляд на её бумажную поверхность, открывая на первой странице и сразу же протягивая Осаму, что сидел за его столом прямо в кожаном кресле. — Канеки предал нас, стал работать на некого Достоевского. Услышав знакомую фамилию Осаму сразу же отставил стакан и потянулся рукой к папке, открывая ее и быстро пробегая взглядом по ровному ряду букв, проявляя искреннюю заинтересованность. Огай уже не в том возрасте, чтобы самому бегать за каждым предателем, да и не многим можно поручить такое задание. И Дазай слушает дальше крайне внимательно. — Мне не важны причины и его мотивы, я хочу, чтобы ты нашёл его и сделал всё незаметно, — на стол перед Дазаем ложится чёрный глок. Монотонный голос Огая едва заметно сквозит раздражением — так всегда было, когда кто-то предавал его, ведь Мори всегда относился к людям с добрыми намерениями и распростертой душой. — Он мне больше не нужен. — Достоевский… он становится опасен? — Дазай забирает пистолет и поднимает глаза на босса, в надежде услышать его мысли по этому поводу. И интересуется так просто, словно выражая переживание. — Вполне возможно. Я не знаю, кто он. — Я сегодня виделся с ним. Мори поднимает одну бровь, а после медленно обходит стол, намекая, чтобы Дазай встал с его места — пока ещё оно не принадлежит ему. Но Осаму уже начинает привыкать. — Рассказывай. — Собственно, от него и пытался откупиться. Точнее, — Дазай слабо усмехается, меняясь местами с Огаем, становясь напротив стола. — Выкупить одного человека. Достоевский торгует людьми. Было заметно, как лицо Мори приобретает ещё более брезгливое выражение лица — грязный бизнес всегда заставлял его испытывать отвращение. И этот факт ещё больше очерняет образ сутенера в его глазах. Осаму всё же открывает папку снова и смотрит на фотографию, адрес, место работы. Это будет несложно. — Надеюсь, он понимает цену предательства и не станет расценивать это, как личное нападение. Хотя, мне также плевать, что он там подумает, у меня нет дел с сутенерами, — ясно, что Огаю эти войны и вражда ни к чему, но Дазай лишь устало переводит на него взгляд, словно на входящую в тень легенду. — Возможно, нас ждёт война. Говорить об этом никому не хотелось, но данная мысль лежала в голове каждого очень скользким червем. Откровенное нежелание делить Йокогаму на районы и опасные местности заставляло всех отнекиваться, но судьба словно сама приводила их к обоюдной конфронтации. Сталкивала лбами и показывала неизбежное. Огай потирает переносицу, словно старец — на его век хватило войн, драк и перестрелок и подобного энтузиазма с Дазаем не разделяет. — Мафия будет бессмертна.