***
— Пей. — Я не хочу. — Пей, я тебе сказал, — он смотрит суровым, все еще рассерженным взглядом, — если, сука, сам не выпьешь, сломаю челюсть и волью силой. Он подталкивает к Клиффу кружку с горячим чаем. Ниган его даже сам вскипятил, найдя чайник на кухне, на которую уволок за собой пацана, толкнув того на пустующий стул у стены рядом со столом, на котором громоздились коробки от китайской еды и пиццы. Коробки Ниган скинул частично в ведро, чтобы хоть немного освободить место на столе. Заварка в пакетике чернит в кружке воду, от которой идет пар. Сам не садится, пристраиваясь рядом с подоконником, опираясь на него задницей. Он распахивает настежь окно, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. Наблюдает за тем, как дрожит в руке пацана кружка, как подрагивают губы, когда он дует на воду прежде, чем сделать несколько глотков. Энн осталась с девчонкой в комнате, только не на полу на грязном матрасе — Ниган все же перетащил Мари на диван, где и оставил в компании зефирки, дожидаться какого-то ее "хорошего знакомого". Дал себя убедить не вызывать скорую. — Мне звонили из больницы. — Со мной все нормально, не было смысла там лежать впустую. — Я и вижу, как ты нормально, кружку держишь с трудом. Спасибо, что хоть гипс не додумался снять с себя самостоятельно, блядь. Ниган понимает с одной стороны пацана, причины, по которым тот не захотел задерживаться (вон Мари — как минимум одна из причин). Ниган сам терпеть не может больницы и со всеми его травмами, да ранениями, с которыми он там оказывался, врачи вешаться были готовы из-за его нетерпеливых вопросов о выписке. Но, это он, он может сам о себе позаботиться, и он никогда не жил практически на улице. А Клифф же... (он ему не отец, хватит, возможно, переживать). — Сам принимал? — Нет. — Клифф… — Я клянусь, Ниган. Нет. Я пришел и нашел ее такой. Мы договаривались сегодня сходить в кино, она не ответила, я ждал у кинотеатра, а после поехал к ней. Я не знаю…, она сама не могла. Она всегда была осторожной! — Все вы всегда осторожны, — он устало ведет ладонью по лицу, прикрывая глаза. Сердце успокоилось, но злость не отступила. — Чья это квартира? — Отчима Мари. Он свинтил из города. Месяц его никто уже не видел, но квартира оплачена на год вперед, и Мари решила, что может жить здесь, — пацан жмет плечами, не смотря на Нигана, сосредотачиваясь на кружке в своих руках, из которой все же послушно продолжает пить гребаный чай. Нигану видно, что пацану все так же плохо (страшно), но как же он заебался их успокаивать. И себя заодно. — С ней все будет хорошо. Сам знаешь, как это бывает. Хуево пару дней, жрешь через трубочку, но все ж с перспективой, пока еще живой. — Да. — Да. Еще один вдох. — Если не сама, то кто? Я не видел шприца. Ты убрал? — он быстро кивает, волосы челкой падают на глаза, и Ниган замечает, как у парня вновь начинают дрожать плечи. — Клифф…, блядь…, — Ниган отталкивается от подоконника, подходя к мальчишке, забирая у того кружку и ставя на край стола, — ты спас ее. Ты молодец. — Я ничего… — Нет, парень, именно ты спас ее. Не я. Не Энн. Ты, — Ниган опускается на корточки и смотрит на парня снизу, — если бы ты не позвонил, она бы умерла. Но ты не испугался, не растерялся, не сбежал, как это могли сделать большинство из тех, кого ты сам же знаешь. Сделал то, что должен был, и ты большой молодец. Мы поможем. Она придет в себя. И я верю тебе…, — он говорит успокаивающим тоном, больше не допускает злости. Да в нем ее и не осталось — одна теперь усталость. Потянувшись, держит мальчишку за загривок, спутав в его волосах свои пальцы, трепля его по нему. — Все будет хорошо.***
— Хочу мороженое. Мятное с шоколадным печеньем от Бен и Джерри, — Энн устало плюхается на задницу, проваливаясь в старенький, обшарпанный диван (он буквально поглощает ее, увлекает в свои недра). Мари в спальне. Как только ей стало легче, туда тут же рванул Клифф. Сидит теперь рядом. Наверняка держит ее за ручку. «Влюбленные дети — это мило и тошнотворное одновременно». — Или тыквенный чизкейк. Тыквенный чизкейк — это даже лучше, — она мечтательно прикрывает глаза. Кому она тут сетует? У детей точно нет ничего подобного в морозилке (она проверяла), а Ниган вряд ли побежит играть в героя ночного зажора. Она бы не побежала. Хотя бы потому что они определенно оба вымотались и устали. Настолько устали, что за все то время, что находятся в квартире Мари, ни разу еще не подъебнули друг друга. Ниган даже не стал с ней спорить, когда она попросила оставить девочку дома. Нил — тот самый хороший знакомый парамедик — подтвердил, что ее можно оставить под домашним наблюдением, но к врачу: чтоб потом заглянула обязательно. Нил в этом году откатывает свои последние смены, а потом: пенсия, тихая, спокойная пенсия. Он знал отчима Энн. Они, можно сказать, были друзьями (когда не переругивались в пух и прах из-за того, кто слил партию на бильярде). Он был первым, кто показал ей, что делать: если друг передознулся вдруг. — Я попросила Нила взять у мелкой образец крови. Я не верю, что она сама это сделала, — наконец-то делится своими подозрениями Энн. Ее смущает эта квартира. Смущает ее противоречивый хаос. Здесь чувствуется женская рука. Да, на столе стояли коробки из-под пиццы и китайской еды, однако чистая посуда лежит не вповалку, а тарелочка к тарелочке. Диван-кровать в спальне пусть и был переворошен, но постельное белье было свежим. «И на кой хрен нужен старый матрас на полу, если есть на чем спать? Для друзей? Сдается мне, она планировала его выкинуть. И вот еще: обои». Энн водит пальцем по узору из васильков — недавно поклеила. На остальных стенах пожелтевшие от времени и табака обои совсем другого рисунка. «Она хотела навести здесь уют. Наркоманы так не делают». Ниган долго продолжал занимать позицию в проходе, между комнатой и кухней-гостиной, занимая там все маленькое пространство. Это был его наблюдательный пункт. Он следил за приехавшим доктором — он назвался Нил, — который производил первичный осмотр, ставил капельницу, хвалил за вовремя оказанную помощь (главное — правильно оказанную), убеждал, что в целом, можно обойтись и без поездки в больницу. Пока док возился с "пациенткой", Ниган внимательно поглядывал на Энн, желая узнать, откуда вдруг такие полезные знакомства. Хотя, догадывается откуда. Он держал Клиффа рядом — рука на плече пацана, чуть сжав пальцы, не пуская, с коротким "терпи", заставляя ждать, когда помощь Мари будет оказана полностью, и только после отпустил. Потом он покинул свой "пост" в проходе. Он садится на тот же диван, что и девчонка, откидывая голову на спинку, вытягивая ноги и закрывая глаза. Ебать, как же он устал. — Я тоже думаю, что не сама, — Ниган открывает глаза, поворачивая голову в сторону Энн. Он держит затылок на спинке и даже чуть дергает уголками губ на ее "хочу мороженое". Это же нормально? Что что-то внутри сделало "щелк", когда они вот такие: очень открытые в своей усталости. Ниган скребет пальцами шею, убирая после обратно руку в карман толстовки. — Клифф с Мари вместе месяцев шесть. Разбегались как раз из-за того, что Клифф сорвался, у него после и случился передоз. Я его нашел уже без пульса. Откачал. Мари первая после приехала к нему в больницу, от нее и узнал. Ох уж эта подростковая любовь. Ниган чуть морщится, но как будто от боли. Он сам когда-то влюбился, еще будучи подростком. И он неплохо может вроде как понять эту детвору с их максимализмом, пусть уже давно повзрослел. С Люсиль — он продолжал ее любить все той же подростковой любовью, где все обретает рамки настоящей трагедии стоит эту любовь потерять. — Она хотела для них нормальной жизни. Потому, да, я тоже думаю, что вряд ли она сорвалась. К тому же я не вижу пакетиков от дозы, в чем был бы героин. Шприц я нашел за диваном. Клифф на нервах отбросил, вижу ложку и жгут. Но наркота не материализуется из ниоткуда. Ее должны были в чем-то принести. — Дело не только в пакетиках, — Энн кивает. В словах Нигана есть правда. «И откуда ты такой умный взялся? Ах да, ты же коп». Однако, он знает о Клиффе и Мари гораздо больше, нежели полагается знать всего лишь доброму дяде-полицейскому, который спустил пацану малолетнюю дурость и не стал губить будущее. Он знает достаточно, чтобы Энн могла сделать простой и очевидный вывод: ему действительно не насрать. «Очко в твою пользу, офицер Лапушка». Меньше раздражать ее он не стал (впрочем, сейчас ее раздражает только возникшее острое желание сожрать что-нибудь сладкое), но уважения определенно прибавилось. Да, ей попадались хвалебные статьи на счет детектива Шилдса, и в центре о нем отзываются положительно, но слова — это полная хуйня. Кажется, жена Банди была в шоке, когда узнала, чем в свободное время занимался ее муж. — Наркоманам обычно плевать на уют. Героиновым — уж точно. Здесь же… чувствуется, что она потихоньку пыталась тут свить свое гнездышко. Когда ты в поисках дозы, ты не тратишь бабки на, — она достает из-за спины подушку и кидает ее Нигану на колени, — пушистые розовые подушечки. Мне кажется, здесь был кто-то еще. Кто-то, кто на скорую руку пытался разрушить наведенный Мари порядок. Но это работа для офицера детектива. Ты в курсе, что тебе не обязательно оставаться? — Серьезно? А ты обязана? — ведет бровью. Пока говорил, смотрел в потолок, временами держа веки прикрытым чуть дольше, а теперь вновь смотрит на Энн: — Этот мальчишка…, — он хочет сказать, что именно возня с Клиффом, который как шило в жопе, стала причиной, по которой Ниган начал заставлять себя вновь работать с детьми из центра. Он вовремя себя в этом одергивает. Сказать правду — это открыться перед девчонкой, с которой у них отношения на уровне "кто кого подъебнет изысканней". Пусть сегодня они и работали как одна команда, «нихуя это не означает». Ниган толкает себя вперед, выпрямляясь и вставая с дивана. — Выйду покурить. Обязана ли она? Энн поднимает руки вверх и потягивается, не скрывая всех этих своих попискивающих звуков (ей свойственно тянуться со звуковыми эффектами). Обязана ли она? На белых штанах следы грязи, пыли и блевотины. Обязана ли? Можно, конечно, развести полемику на тему разницы между обязательством и долгом, только все ж куда проще. — Я хочу, — она моментально занимает освободившееся пространство, вытягиваясь на диване во весь свой не слишком значительный рост, — Жопу поднял, место потерял. «Хочет она». Мужчина хмыкает. Пробегает взглядом вдоль всего вытянувшегося тела на диване, которое секунду назад издавало такие звуки, как будто у Энн был охуенный секс, а теперь тело после истомы просит отдыха. Только вот выебали их двоих, и не в том, к сожалению, смысле, чтобы издавать подобные звуки. Он продолжает держать руки в кармане толстовки — старой, давно уже выстиранной. На груди когда-то было название команды, за которую они с Люсиль болели вместе. Он не может ее выбросить. Еще раз смотрит на Энн — эту девчонку, кажется, тоже теперь не способен выбросить из своей жизни. Ему понравилось переживать вновь с кем-то. Пусть Джон всегда приходит на помощь, но брат не Люсиль, с которой чувствовали на одной волне. То, что ощутил сегодня, когда помогали Мари, в чем-то схоже с тем самым волнением. — Смотри, не подцепи блох, — он скалится в ухмылке, наблюдая, как Энн удобно улеглась, и волосы по обшивке дивана, — может она и пыталась тут "гнездышко" свить, но я не очень уверен, что в диване не водится живность. Я-то сбрею, и заебись, а тебе кто будет вшей из твоих-то кудрей вычесывать. Не Алехандро же. Он все еще скалится, через шутку пытается защитить свое уязвленное, выгнать изнутри спокойствие. Его это пугает. И он скорей уходит, даже как-то осунувшись в плечах, скрываясь быстрей в темноте коридора. Энн лишь фыркает в ответ на замечание Нигана про вшей. «Вот сам и будешь мне их вычесывать. Нормальный диван. К тому же клопы хуже вшей». Она как-то снимала дешевую квартирку, которую приходилось делить вместе с тремя соседями и вот теми самыми клопами. Ее терпения хватило на неделю. Сбежала со всеми своими немногочисленными манатками, черепахой (оставшейся у бывшего куратора — впрочем, бывают ли они бывшими?). Устроила разнос владельцу и сумела выбить залог обратно. У нее тогда были зеленые волосы, а ее одежда была всех оттенков синего и голубого. «Это мой "голубой" период». Она "оплакивала" свое прошлое и потраченное на всякую дурость время. Хочется верить, хочется сделать все возможное, чтоб у таких ребят как Клифф, как Мари, дурость прошла быстрее, чем у нее, и они не тратили жизнь на то, чтоб выжечь себя изнутри. — Что ж ты такое сделала или видела, что от тебя захотели избавиться? Она вновь садится и смотрит на пятна на штанах. От воспоминаний во рту становится кисло. Энн прекрасно помнит свой первый передоз. Сначала ей было так хорошо, мир обрел смысл, а потом было больно. Больно и стыдно. Она пообещала себе: больше никогда. Ненадолго же ее тогда хватило.***
Ниган ведь мог покурить и в квартире. Открыть еще одно окно или уйти на кухню. Навряд ли ему сейчас хоть кто-то указал бы на то, что в их квартире не курят. Но, первое: ему действительно стало хреново от этого жаждущего внутри спокойствия рядом с Энн, а второе: как минимум, ему нужно было переставить машину, которую он бросил посреди дороги. Да и сигарет у него с собой не было. Он спускается, не спеша, не перепрыгивая теперь по три ступеньки вверх. Толкает уличную дверь и сразу замечает машину с эвакуатором, который уже цепляет за крюк под бампером его автомобиль, дергает на себя, чтобы загнать на платформу. На передних колесах штрафные колодки. — Твою, сука, мать…, — он плюет мат через зубы, быстро шагая в сторону мужчины, что управляет эвакуатором. — Стой. Да стой ты, говорю тебе! — Ничем не могу помочь, мужик. Заплатишь штраф, получишь свою тачку обратно. Сможешь ее найти на штрафстоянке. — Да знаю я и без тебя, где смогу найти. Но она мне нужна сейчас. У Нигана на шее значок, который нацепил по привычке, когда выскакивал из машины. Он болтается на цепочке под толстовкой, его он и достает, показывая. — Я детектив. Здесь по оперативному заданию. Моя бригада в здании. Вызов был срочный, не было времени парковаться. Мужчина смотрит на значок в худых пальцах с подозрением. Да, Ниган мало сейчас напоминает копа, но никто не говорил, что он должен отчитываться, почему выглядит, как житель этого дома, как минимум, а уж точно не как коп. — Если ты коп, то почему тогда соседи заявили о машине? — Потому что они ебланы. Я что, по-твоему, должен был оповестить всех в письменном виде, что у нас в их доме планируется задержание убийцы? Ниган опускает руку со значком, давая тому повиснуть, но теперь уже поверх толстовки на груди: — Серьезно, мужик, мне нужна эта машина. Нам вести задержанного в участок. Мужчина продолжает с подозрением, взвешивая сказанное ему, и по итогу все же сдается. — Штраф заплатить придется все равно. Машина уже в базе. — Окей. Заплачу. Просто сними колодки, — или не заплатит. У Нигана дохрена знакомых среди дорожных инспекторов, как и немало хороших друзей среди патрульных. Между копами всегда существовала взаимовыручка. Ему завтра спишут штраф, он послезавтра поможет снизить срок за убийство, если посчитает, что это необходимо. Он достает ключи из брюк, дожидаясь, когда его машина окажется "свободной". Сигарет в бардачке, где он уверен, было пару новых пачек («сука, Джон»), он не находит. Знает, блядь, что именно брат взял и выкинул — все борется с тем, чтобы Ниган бросил курить, пить желательно тоже, но хотя бы курить. Со злости бьет ладонью по приборной доске, выбираясь обратно на улицу. Замечает мигающую вывеску неона. Хлопнув дверью, он шагает в сторону магазина.***
Энн вздыхает и встает. Не хочется, конечно, беспокоить ребят, но она намерена остаться до утра так точно (повезло, что кофейня закрыта на семейный праздник, и ей дали выходной), и совершенно не хочется торчать в пропахшей потом, лекарствами и блевотиной одежде. Когда она слезала с иглы, первое, к чему их приучали — это чистоплотность. Уборку Энн возвела в ранг чуть ли не фанатизма, но это не такая дурная привычка, как пускать героин по вене. — Эй, как вы тут? — Нормально. Она спит. Пару раз что-то бормотала, не приходя в себя. — Она проспит до утра, скорее всего. Как твоя рука? — Нормально, — Клифф так и сидит на полу, положив голову на край дивана и держа девушку за руку. Раньше Мари казалась Энн взрослее. Девчонка умело пользовалась природными данными, не хреново так красилась и даже завела свой канал с видео-уроками. Сейчас — бледная, с запавшими щеками, с тенями под глазами — она выглядит совсем ребенком. Ребенком, чей отчим съебался в неизвестном направлении, а мать…. Черт его знает, где шляется. Некоторым лучше не иметь детей вовсе. — Как думаешь, Мари будет не против, если я у нее одолжу что-нибудь из одежды? — Там. В шкафу. Клифф, не поднимая головы, вяло машет рукой в сторону шкафа, обклеенного наклейками my little pony. Энн как-то подцепила кишечный грипп и наткнулась по телеку на сериал про пони. Ее любимицей стала Пинки Пай. Когда она выздоровела, то на собрание АН (анонимные наркоманы или как называла их она: альтернативно наказанные) пришла вся в розовом и с розовыми волосами. У нее даже есть татуировка с ее любимицей (куратор ее и набил, Рэй вообще талантливый мужик). — Ее любимая порода. В руках у Энн пижама. Розовая. Она едва сдерживает улыбку. На розовом фоне французские бульдоги занимаются то ли йогой, то ли утренней гимнастикой. Она всегда хотела собаку, но у матери аллергия, так что сошлись на черепашках. За всю жизнь у Энн был весь набор черепашек-ниндзя. Донателло пришлось оставить у Рэя в Денвере. Кажется, ее куратор все равно нравился черепахе больше, чем она. — Я бы тоже такую завела. Они клевые. Глаза у Клиффа красные, и нос опух. На нервной почве он искусал себе губы и теперь выглядит жертвой неудачной операции по их увеличению. Она бы могла посидеть вместе с ним. Успокоить его, влить в уши немножко старого доброго "все будет хорошо". — Эй, Клифф… — Ниган здесь еще? — Он вышел покурить. — Ладно. Наверное, ему неловко показываться вот таким перед девчонкой (хватало и недавнего случая в больнице). Плевать, что она его старше, что она его куратор. Мальчишки и в таком возрасте храбрятся, пытаются казаться сильнее, чем они есть (должно быть с Ниганом ему проще). Не понимает еще, что сила проявляется не в засовывании своих эмоций подальше в задницу, а в признании того, что они у тебя есть. Нет ничего слабого в том, чтобы плакать. Он вряд ли воспримет эти слова, если скажет их она. «Подождем утра. Утро вечера мудренее». — Он скоро вернется. Отдыхай. Энн не уверена, что Ниган вернется. Пижамные штаны немного длинноваты (Мари высокая) и свободны в бедрах. Зато футболка тешит тщеславие тем, что чуток тесновата в груди. Теперь — вновь оказавшись в привычной гамме — Энн чувствует себя в своей тарелке. В том непрактичном белом она словно оказывается кем-то другим, кем-то, кем не является. Не той, кто почти десять лет своей жизни активно сливала оную в унитаз. Она осматривает кухню-гостиную и чувствует, как у нее начинают чесаться руки. Диван, конечно, манит своими мягкими объятиями, и она уверена, что если отрубится, то в кои-то веки будет спать без задних ног, но вдруг ребятам понадобится помощь. Лучше заняться чем-то полезным. Она достает из-под раковины упаковку мусорных пакетов и принимается за дело. Немножко Золушка, немножко сказочная принцесса Зефирка, немножко обыкновенный человек со своими тараканами. Она порой кидает взгляд на часы и невольно ловит себя на мысли, что с Ниганом рядом она чувствовала себя здесь куда уютнее. Они провели вместе несколько часов и почти не подъебывали друг друга. То ли прогресс, то ли усталость. На подоконнике напротив раковины обнаруживается консервная банка, выполняющая роль пепельницы. Внутри лежит окурок. Dunhill. Рядом — открытая пачка дешевых тонких сигарет с яблочным вкусом. Энн тоже когда-то такие курила. Окурок Dunhill определенно выбивается. «Хм. Клифф тоже курит какую-то дешевую херню. Осталось после отчима? На память?» Рука так и замирает возле мусорного пакета. Она задумчиво трет нос. Берет коробку со спичками, вытряхивает оттуда содержимое, а окурок из банки — в коробок. «Надо будет рассказать об этом Нигану. Может и ничего, а может и кое-что».***
Нигана не было дольше пяти минут, который хватает, чтобы покурить. Энн, наверное, уже решила, что он съебался, ведь ему и правда было не обязательно оставаться. Окна квартиры выходили на другую сторону, чтобы она видела его машину, которую он все же припарковал правильно, отъехав немного дальше от подъезда. Он возвращается в квартиру, шурша пакетами, роясь в одном из них и доставая оттуда коробку с горячим гамбургером. — Держи, тебе надо поесть. — Я не голоден, — Ниган стоит наполовину в коридоре, наполовину в комнате, где на диване спит Мари, а Клифф сидит на полу, держа свою девушку за руку, боясь по всей видимости опустить. Ему важно ощущать ее тепло. — Я все понимаю, но давай, возьми, и чтоб хотя бы половину. Когда он, блядь, стал родителем? С этим беспокойством, которое бывает только за ребенка. Люсиль любила всю детвору из центра, а он же…, он хотел любить не только чужих, никому не нужных детей, но и своих. Сделать в этой ебаной жизни все, чтобы его сын или дочь никогда не узнали, что такое быть не нужными. Клифф все же поднимает голову, но руку девчонки так и не отпускает. Он кладет рядом пацаном с упаковку с бургером и стакан с колой. Он не требует, чтобы Клифф отпустил руку Мари. Не убеждает, что это бесполезно, надеется, что это тепло возможно запомнить, если вдруг его не станет. — Ешь, а после отдохни с ней. Мы с Энн здесь и не уйдем, а завтра ты ей будешь нужен сильным. — Ниган… — Да? — он останавливается, не закрыв до конца дверь, оборачиваясь на голос. — Спасибо вам. — Только не реви, пацан. Ниган кривит в знакомой Клиффу улыбке губы и чуть после кивает на его "спасибо", закрывая плотно дверь и идя в гостиную, надеясь, что Энн там еще не уснула. Энн только-только успела вновь вытянуться на диване, как раздался щелчок открывшейся двери. Она в напряжении застывает на месте, но спустя пару секунд слышит знакомый голос в спальне. «Хм. Все-таки вернулся». Сложно сказать: она больше удивлена или рада. Он должно быть пошел за едой, потому что по квартире с его приходом тут же разлились усиленные искусственными ароматизаторами запахи фастфуда. — Для тебя я тоже купил и зажал для пацана картошку, чтобы досталась тебе, — он проходит по комнате и ставит пакеты на стол, ныряя в один из них рукой и доставая банку, чуть подбросив после ее в ладони, — но еще вот что есть. Мятное шоколадное печенье от Бен и Джерри. Зайдя в магазин за сигаретами, Ниган понял, что пацану нужно хоть что-нибудь поесть, как и Энн, да и ему. После, бродя среди витрин, остановился у холодильника с мороженым и пялился на ровные ряды баночек. Не сразу даже понял почему. Только когда отодвинул дверцу и потянулся за одной из них, понял, что это чертово мороженое, о котором говорила Энн. — Тыквенного чизкейка не было. Тут уж не фартануло, — для себя он достает вторую баночку с мороженым, вкус только другой. Вкус зефира со сладкой ватой. Жопа у кого-то (у него) от сладости мороженого этого точно когда-нибудь слипнется, но ему нравится. — Меняю на место на диване. — Спасибо, — Энн, как завороженная, смотрит на заветную баночку с мороженым. «Он туда стрихнину что ль насыпал?» — Ты что... умираешь? Ой нет. Я умираю? Блин. Я потратила предсмертное желание на мороженое? А могла бы загадать перепихон с Райаном Гослингом. Хотя…, — она выхватывает баночку и двигается, освобождая мужчине месте, — секс может и разочаровать, а мороженое никогда не разочаровывает. Это, по крайней мере. У Нигана в руках упаковка мороженого того же производителя. Зефир и сладкая вата. «Ха». — Ты фефь фонимаешь, — организм получается столь желанные углеводы, и живот благостно урчит, — что я не даю за мороженое. Тот поцелуй ничего не значил. Так что, надеюсь, мороженое — это просто дар без всяких там намеков. Она переоделась. Ниган понимает это не сразу. В комнате достаточно темно, чтобы в этом освещении не сразу среагировать на изменения в одежде. Но когда все же понимает, Ниган вроде даже удовлетворенно кивает (исключительно для самого себя) — «да, вот так правильно». У него за время их знакомства слишком уж сильно выработалась ассоциация цветов в одежде с самой девчонкой (хотя и знакомы почти нихуя, но, кажется, зависимость от этой девчонки вырабатывается похлеще, чем от наркоты). Ниган закатывает глаза, а после садится на островок, что для него все же соизволили освободить на диване. — Если бы я хотел развести тебя на секс, я бы расстарался и нашел бы тыквенный чизкейк. Хотя, посмотрим еще, насколько тот поцелуй "ничего" не значил. Он хмыкает, цепляя пальцами ложку. Есть мороженое пластиковой ложкой не то, совершенно не то, но вставать, идти до кухни, искать нормальную, металлическую ложку ему абсолютно не хочется. Он вытягивает ноги Энн, укладывая их поверх своих бедер. Как будто так должно быть. Они должны быть: в этой идиллии. Поедающие молча мороженое. Каждый — свое любимое. Из идиллии выбиваются только подростки в соседней спальне (хотя, может как раз дополняют картину), один из которых чуть не сдох пару часов назад. Всего лишь. — О, как! Ладно, учту на будущее. Как увижу тыквенный чизкейк, сразу побегу брить ноги, — ухмыляется Энн, жмурясь от удовольствия, когда новая порция мороженого отправляется в рот. Вообще секс за мороженое (тем более такое) — не самый плохой обмен (были в ее жизни более постыдные поступки и менее приятные последствия). Она закидывает ногу на ногу, устраиваясь поудобнее, когда Ниган закидывает их на себя. Как будто, так и должно быть. «Мы прям как старая женатая пара. Ворчим друг на друга, изредка перебрасываемся фразами за едой. А единственную спальню заняли внуки, скрывающиеся от гнева родителей, потому что перебрали на вечеринке». Ей кажется, прочти Ниган ее мысли, у него бы челюсть упала в мороженое. «Интересно, оно очень сладкое?» Энн облизывает ложку и с хищным интересом смотрит на порцию Нигана. «Никогда такое не пробовала», и ведь не попросит же. — Ты никогда не думал уйти из полиции? — Думал. Каждый коп хотя бы раз думает о том, что его все заебало и хочет уволиться к херам собачьим, — он задерживает ложку во рту, щурясь от холодного, приторно сладкого вкуса. Он давно удивляется, почему вкус сладкой ваты с зефиром вообще появился в линейке. Странное сочетание. И странно, как он прижился, и до сих пор его продолжают изготавливать. Цокает ложкой по ряду нижних зубов. Как будто даже о чем-то задумавшись, хотя в голове почти пусто. Все от усталости. А ему еще ведь через несколько часов ехать в участок. Службу никто не отменял. И Энн благополучно ему сейчас напомнила об этом своим вопросом. — Сказал бы, что остаюсь, потому что больше нихрена не умею. Я с юности при службе. Сначала армия, после полиция, — он топит ложку в мороженом, зачерпывая, но не спешит продолжать есть, — когда мы с женой занялись центром…, точней она занялась, а я так, был просто где-то рядом. Это она возилась с бумагами, со всеми разрешениями, договаривалась с подрядчиками…. Я же…, неважно, что я…, но именно после того, как мы открыли его, я начал понимать, что вот эти девчонки и мальчишки, которых я вылавливал с улиц уже не один год, заслуживают, чтобы их хоть кто-нибудь прикрывал там, где от них все только и норовят поскорей избавится. Потому может и продолжаю работать. Он об этом даже Джону не говорил (хотя Джон и сам знает больше, чем брат хоть когда-нибудь ему открыто расскажет — всё понимающий Джон). Ниган не понимает, с чего вдруг… он вываливает это почти незнакомой девчонке? Спасение жизней сближает. «ХУЙНЯ ВСЕ ЭТО». — А может мне просто охуеть, как сильно нравится, что я могу разъебать…, ну, скажем, кофейню, и сказать после, что это все случилось потому что потому, — он лыбится. Так откровенно. И по глазам уже не скажешь, что буквально секунды назад он был таким открыто уязвлённым в своей честности. Его откровения Энн слушает молча, не отвлекаясь от мороженого. Ей приятна такая откровенность, напоминает чем-то собрание в АН. Там было хорошо, спокойно. Там она чувствовала себя в своей тарелке среди людей, которые боролись с такими же демонами. Там можно было не ждать осуждения, там не нужно было защищаться и извергать потоки ядовитого сарказма, не нужно было пытаться казаться кем-то другим. Рядом с Ниганом сейчас ощущения похожие. Наверняка, дело в том, что его помощь ребятам из центра знатно добавила ему очков. Еще немного: воссияет нимб над головой, и взыграют ангельские горны. «Однако же, ага». Энн помнит ночь в баре, его заплетающийся язык, смех и привкус виски на губах после поцелуя. Помнит его квартиру и неразобранные коробки. Помнит статью, которую нашла в интернете. Она знает, что такое горечь потери. Она оплакала обоих ушедших отцов, свою невинность, ребенка, которого и не успела узнать, Лилию — единственную в их группе, чей демон оказался сильнее. Оправился ли он? И до конца оправиться просто невозможно? Она и сама не уверена. Энн хочет спросить про его жену, но она молчит. В конце концов, они едва знакомы, он купил ей мороженое, так стоит ли в этот раз ковыряться в чужой ране? — Моя очередь, — Ниган смотрит на свое мороженое, что уже чуть подтаяло. Он видел, как Энн на него поглядывает. Явно хочет попробовать вкус, но конечно же сама хер попросит. Гордость? «Вредность». — С хрена ты сегодня была вся такая в белом? В невесту играла? — он протягивает банку с мороженым в сторону Энн, но ничего не говорит об этом. Просто предлагает. Молча. — Ага. В Христову невесту. Долго выбирала между пастафарианством и католицизмом. Но мне не захотелось носить на голове дуршлаг, — она с готовностью, без тени смущения — удивление подавлено в зародыше, «нечего тут» — запускает ложку в мороженое Нигана. Оно чем-то по цвету похоже на ее волосы. — Ну нихуя себе…, — Ниган наигранно присвистывает, при этом ложку изо рта не достает, продолжая смаковать приторно сладкий вкус мороженого, — какие ты умные слова знаешь. Только не говори, что когда-то посещала воскресные проповеди и знаешь Новый Завет наизусть, а то я ложкой подавлюсь. Не очень он представляет Энн в церкви. Только если эта церковь не сдает помещение для встреч анонимных чего-то там — список с каждым годом увеличивается, с прогрессом люди только больше становятся от чего-нибудь да зависимы. Улыбка продолжает еще играть на губах, когда Энн пробует его мороженое. — Кстати, вполне сойдут и не бритые ноги. Кому эти ноги вообще нахрен сдались. У меня они тоже волосатые, — он, конечно, любит красивое женское тело и прекрасно отдает отчет себе в том, что, как и любой другой мужик, у которого встает именно на бабу, все же поведётся при первом взгляде на длинноногую (с гладковыбритыми при этом ногами) и грудастую, чем на гнома, с прыщами вместо груди. Чего уж врать. Но Люсиль не была длинноногой и грудастой (с имплантатами силикона) мисс Оклахома две тысячи второго года, но у них при этом никогда не было проблем с сексом, а у него всегда вставало дай боже, стоило жене лишь немного оказаться к нему ближе. Да и когда хочется трахаться, не похуй волосатые ли ноги у бабы? — Ух, мать его. Сладко-то как. Я православная и последний раз была в церкви на Пасху, — в ответ она протягивает свою баночку. Таков негласный обычай: если с тобой поделились мороженкой, поделись и своей, не будь жопой. — Я ездила к матери, — вдруг продолжает Энн. Это все дурацкая привычка после АН. Только она и ничего к другого. — У нее Альцгеймер, и сводный брат поместил ее в пансионат. За мной бы так ухаживали. Когда я только приехала к ней, в первый раз, мне как-то было не до переодеваний, а у нее был момент просветления. Она пока еще не впала в окончательный бред своих иллюзий, так что бывают хорошие дни, а бывают не очень. Тот день врачи называли хорошим. Так что я сразу вспомнила, почему когда-то уехала. Кажется, проколотые соски ей нравятся куда меньше, чем тебе. Иногда мне кажется, что всю ее жизнь в ней жил, ха…, ситх. И только сейчас ее светлая сторона стала пробивать себе дорогу. Врачи, правда, считают, что все как раз наоборот. Нормальная, в ее понимании, одежда — это способ не дать ситху повода. Ух, какая сладкая эта твоя зефирка. А вы с Джоном не родные братья? — надо как-то заглушить этот привкус во рту (и речь вовсе не о мороженом). У него во рту вкус мяты и шоколада. Вкус мороженого Энн (вкусно), от которого он не отказался, когда она предложила. Это как с поцелуем в баре — он не отказывается, когда ему предлагают подобное. Он, хмуря брови, слушает о матери, и в голове эти только слова, которые вытеснили все размышления о сексе, да о том, как и кто при нем должен выглядеть. Ему приятна эта честность. Он за нее благодарен. С ней он чувствует себя чуть менее уязвленным из-за сказанной им правды. Но Ниган не хочет говорить "мне жаль" — это так… нелепо? Когда ему на похоронах Люсиль говорили "мне жаль", ему хотелось в ответ спросить: а ему-то что с того, что кому-то там, блядь, жаль. Люсиль уже не воскресить. А мать Энн уже никогда не будет здорова. Лекарство, что могло бы излечить от Альцгеймера, до сих пор врачи не нашли. И что ей будет от его "мне жаль". — Думаю, большая часть тех чаевых в кофейне — это откровенное признание твоим проколотым соскам не только с моей стороны. Я в пятнадцать покрасился в фиолетовый и ходил с серьгой в носу, а подводку для глаз, догадайся, у кого спер? Моя мать билась в истерике, — улыбка мягкая, без яда. А слова, как попытки уйти от этого ебаного жаль, которое Ниган пытается произнести, но оно бьется в сжатые зубы, как бешенный опоссум. — Мой папашка был той еще сукой, а матери на удивление хватило мозгов от него уйти без: ебет башкой об стену с пьяни по утру, значит любит. Познакомилась после с другим, этот другой оказался при багаже в виде сына, как и моя мама. Так мы с Джоном и стали братьями, в наши четырнадцать. Джон святой в нашей парочке, если ты еще не поняла. Ниган скребёт мороженое со стенок и дна банки. Почти все доел. И ему теперь жутко хочется пить, но вставать, тревожить так хорошо лежащие на нем ноги Энн, ему не хочется. Да и диван под ним так хорошо промялся, как будто кто-то снял слепок его задницы и намеренно высиживал после место, чтобы ему было удобно. Энн благодарна, что не слышит слов "мне жаль". В гробу она видела эти слова. Она прекрасно знает, как сложно их сдержать: у меня умерла жена, моя мать больна Альцгеймер — мне жаль. Тем ценнее, когда у человека получается сдержать это приклеившееся к языку "мне жаль". Это ничего не дает. «Фиолетовые волосы? Подводка для глаз? О, Иисус и все его апостолы, надеюсь, что у него сохранились фотографии. Если мужик рассказывает о таком, то это точно заслуживает секса и исполнения тех эротических фантазий, от которых девочки отмахиваются: ахахаха, я не такая». Вслух Энн об этом не говорит, хотя ей бы действительно хотелось увидеть, как выглядел молодой Ниган с буйной копной фиолетовых волос, серьгой в носу и с подведенными глазками. Не удивится, если подводка шла ему больше, чем одноклассницам. Она продолжает слушать (или ей кажется, что все еще слушает). Опустевшая баночка с мороженым опускается на пол вслед за безвольно свесившейся рукой. Ей хочется выкинуть банку, ей надо сложить пустые баночки в мусорный пакет, проверить ребят, но так сложно заставить себя шевелиться, когда она так удобно устроилась. Диван обнимает ее, ноги удобно лежат на Нигане, а у пижамы с бульдогами приятная ткань. — А что с твоим братом? Общаетесь? — Ниган сделал для себя некоторые выводы хотя бы о том, что Энн вернулась только потому, что заболела мать. Но родители родителями, а братья — это другое. Хотя такие святые, как Джон, бывают на раз два, и все на одной руке счета. — Вы с ним работаете…в одном…участке. Сам … подумай, как мы…, — не договаривая, Энн засыпает. Ей ни хрена не снится, и это так приятно — провалиться во тьму.