Le déluge

Алина всегда хотела совершать подвиги: побеждать драконов, спасать принцесс. Вот и теперь, стоя на их с Руневским кухне ночью накануне дня святого Валентина, она уговаривала себя: «Ты же хотела геройствовать! Давай, сражайся с духовкой!» К готовке Алину муж никогда не подпускал: до недавнего времени для этого были слуги, а когда стало модным следить за хозяйством без посторонней помощи, Руневский сам встал к плите. Он кормил жену невероятными блюдами всех стран мира. Алине казалось, он умеет абсолютно всё. Возможно, дело было в том, что сама Алина себе даже хлопья молоком залить без проблем не могла. Но через несколько часов должен был наступить пресловутый День Валентина, и Алине настолько сильно хотелось сделать мужу приятное хоть раз за сто лет, что она, искренне и крепко матерясь про себя, героически залезла в поваренную книгу и открыла рецепт некоего «Польского пирога с черникой». «Ну, с богом, мать его» — выдохнула обреченно Алина, взглянув на показывавшие три часа ночи часы, и начала свою битву. Сражалась она отчаянно: честно замесила тесто, оставив, впрочем, половину на вываливающихся из пучка волосах, накрыла получившуюся массу пленкой и убрала в холодильник, поддав тому на всякий случай ногой в бок, чтобы перестал паскудно гудеть посреди ночи. Потом разварила кисель, в который по одной, проклиная всех и вся, закинула не успевшую до конца растаять чернику. Через десять минут Алина исчерпала запасы своей кропотливости и решила наконец попробовать, что у неё получилось, и со стоном склонилась над раковиной, выплёвывая темно-лиловую жижу. Получилось отвратительно. «Ладно, может, хоть с тестом повезло» — взмолилась про себя Алина, доставая из холодильника металлическую миску. Тесто в ней нехорошо булькало, выражая полное неудовольствие полуночными безобразиями. Сверяясь с уже тридцать три раза проклятым рецептом, Алина запустила с тесто руку и, задумавшись, не сразу поняла, что застряла. «Да чтоб тебя» — выругалась Алина, пытаясь вылезти. От неловкого движения в сторону миска с опущенной в неё пятерней сделала кульбит и снесла со стола кастрюлю, в которой всё ещё оставались остатки мерзопакостного киселя. Спустившийся на шум со второго этажа башни заспанный Руневский зябко кутался в халат, пытаясь узнать в перепачканном с головы до ног мукой и матерящемся себе под нос существе свою супругу. — Ты чего тут шумишь? — спросил он, зевая и подходя ближе. Алина с хлюпом вырвала наконец из теста руку и со злости провела испачканными пальцами по вероломной поваренной книге. — Хотела приготовить тебе пирог. — Ты хотела сделать… что? — еле сдержал смех Руневский, снимая со лба Алины крупный кусок теста. — Польский рецепт, между прочим! Порадовать думала ко дню всех влюблённых… Но я окончательно и неизлечимо безрукая, как видишь. Растроганный Руневский улыбнулся и, сняв на всякий случай любимый халат, притянул неугомонную жену в объятия. — Мне очень приятно твоё внимание, моя дорогая, — улыбнулся он, вдыхая аромат ее волос вместе с запахом явно перемоченного теста, — но давай я тебе помогу? С этими словами он аккуратно оттеснил Алину от столешницы и вытащил из ящика свой любимый фартук. — Сначала нужно посыпать стол мукой и раскатать тесто. Справишься? — Вот ещё, — фыркнула Алина, но уже потянулась за тяжёлой скалкой. Под руководством Руневского дело пошло быстрее: в остатки киселя добавили сахар и загуститель, тесто из зловеще булькающей инородной массы превратили в тонкую полоску, которую Руневский с видом знатока свернул в подобие корзиночки. Увлёкшись украшением каемки пирога лепестками миндаля, Руневский потерял бдительность и не заметил, как Алина провела по его щеке обильной горстью муки. — И зачем ты это сделала? — удивился он. — Потому что ты мой пирожок, — показала язык Алина, уворачиваясь от мучной «сдачи». В завязавшейся шутливой битве они совершенно забыли о о том, что успели поставить пирог в духовку, и вспомнили о нем лишь когда по кухне расползся явный запах горелого. — Знаешь, моя дорогая, — рассмеялся Руневский, ткнув кончиком ножа в обуглившийся и шипящий комок на противене, — с террором у тебя всегда получалось справляться лучше, чем с мучными изделиями. За окном давно начало светать, а пара на кухне в башне на Пяти углах молча стояла, обнявшись, напротив большого двустворчатого окна, открытого настежь для того, чтобы выветрить запах горелого теста. — Давай договоримся, — Руневский поцеловал жену в макушку, — в этом доме готовлю только я. — Ну смотри, — сонно проговорила Алина ему в плечо, — я тебя за язык не тянула. Завтракали они приготовленными на скорую руку Руневским блинчиками. Выловив ложкой остатки злосчастного черничного киселя, Алина старательно, насколько ей позволяли ее способности, вывела темно-лиловой струйкой на верхнем блине кривенькое «А+А=❤️» — Моя ж ты рукодельная, — хохотнул Руневский. Утро 14 февраля в доме на Пяти углах было самым добрым.