Хозяин Тайги

Сначала было темно и холодно. Не было ни чувств, ни эмоций, лишь ощущение того, что тело сковывает ледяная корка. Идти было тяжело. Лапы всё время соскальзывали и разъезжались, заплетались, он падал, но потом вставал и шёл снова. Куда? Не задавался вопросом. В голове было пусто, и казалось, что этого вопроса просто не существует и есть лишь странное понимание его. Всё казалось неправильным, но кто-то, совсем рядом, тот, кто шёл впереди и вёл его в темноте и холоде, не давал упасть и остаться лежать до наступления смерти. Потом был взгляд, прохладная вода, скользнувшая по телу, и лёгкая боль. Его чего-то лишили — кажется, пуповины, которая мешала. Мокрый нос, горячее дыхание и гулко бьющееся сердце. Всё это согрело, заставило открыть глаза. Вернее, прояснило взгляд и разорвало темноту. Это был тигр. Добрые глаза, красивый окрас, длинные усы. Хотелось потрогать усы, укусить за ухо, прижаться сильнее к мягкому и тёплому меху. Но что-то незнакомое и властное снова заставило встать на лапы. И через некоторое время упасть. Провалиться вновь в темноту. — Хозяева не должны носить своих слуг… Голос был добрым, тихим и красивым. Тепло, что от него исходило, разливалось по всему телу, и хотелось слушать его снова и снова. Это заклинание. Но он не мог встать на ноги. Устал. Сил не было. Лапы не слушались. Однако руки, что несли его, были сильные и крепкие. Такие руки обнимали бы. Так приятно и хорошо. Лежать в этих объятиях, слушать ровные удары сердца, вдыхать запах волос, что щекочут нос. Иногда выныривать из темноты и смотреть на белоснежный хвост или бороду, утыкаться в шею и хотя бы на мгновение улавливать приятный запах, что исходил от хозяина. Пробуждение было неожиданным. Во сне он пробыл долго. Когда проснулся, не до конца понял, кто он, где находится и что произошло. Мысль никак не желала формироваться, ускользала, но стоило увидеть сначала хозяина, а потом собственные лапы, как всё стало ясно и понимание острой иглой засело в голове. Он оборотень. Леопард. У него лапы, хвост, шерсть… Но когда-то же был человеком? Или нет? Он не мог полностью осознать произошедшее, и слова, что говорил хозяин, слышались, как непонятное бурчание. Из его рта вырывались звуки, а мир казался удивительным. Кот. Курица и цыплята. Шорохи. Крики уток и гусей. Где-то заорал кабан. Птицы чирикают. Листва шелестит. Летит муха. Лапы снова не слушаются, но теперь всё по-другому. Желание совершить нечто невероятное подстёгивает устремиться за котом. Он такой смешной. И они же одной породы. Может, что-то расскажет. Но кота он тоже не понимает. И квочку, что сидит в коробке. Но она такая забавная. Как и цыплята, что пищат под нею и греются в её крыльях. Поиграться бы… Хозяин смурной и пока что пребывающий в шоке. Он красивый. Высокий, сильный, широкоплечий, мощный. Перед ним лапы сами подгибаются. Кажется, что перед тобой дыхание природы, сила морей и рек, гор и лесов, неба и солнца. Он смотрит так… по-тёплому и в тот же момент сурово. Но леопард чувствует в нём великую доброту, оттого считает, что можно его не слушаться. К тому же кот увлекает его больше и больше, и курица с цыплятами манят. Даже тогда, когда курица грозно квохчет, а потом долбит своим клювом по голове… Ай, больно! Хозяин снова что-то говорит, но такое ощущение, что его слова — это белебердятина полнейшая. Он пытается понять. И осознать, почему его тарелка стоит на полу, а не на столе. И где ложка? Но что-то подсказывает ему, что ложкой есть он не сможет. Да и ел ли когда-то? Странно. Мысли об этом путают сознание. Хозяин говорит ещё, и он понимает, что надо лакать, но пока что не получается. Вместо этого лезет лапой в миску, и она переворачивается. Внимание тут же привлекает кот, и он устремляется за ним, но вскоре возвращается, потому что голос хозяина властный. Потому что он должен его слушаться. Но даже так, наслаждаясь хозяйским баритоном и неспешной речью, хочется сделать какую-нибудь пакость. Ну весело же! Своего веселья он тоже не понимает. Познаёт мир через себя. Познаёт себя через мир и инстинкты. Тут надо присесть, чтобы пописать, тут — чтобы покакать. Тут вылизать себе… брюхо, цепляясь шершавым языком за клочки шерсти и протягивая «наждачкой» по голой коже. Ох. А приятно! Тут понюхать, нос отворотить. Хозяин сказал, дела делать только в туалете. Вернее, показал. Проверить сарай один, потом сарай второй. Поиграться с ленивым кабаном. Ну и вонючий же! Потом устремиться в погоню за гусями, утками, курами. Напугать петуха. Дебильный такой. Орёт как потерпевший, глаза вылупляет и крылья раскрывает. Мол, не подходи. Да знаем мы таких, вон квочка уже по лбу очередью настучала. Баня — особая неожиданность. Даже странные звуки, что он улавливал, запахи, что казались раздражающими и смешными, не шли ни в какое сравнение с баней. Взгляд приковала большая сосиска хозяина. Что-то мелькнуло в голове, потом погасло. Он не стал за это цепляться, но инстинкты подтолкнули к исследованиям. Большая, длинная. Если нальётся кровью, то будет ого-го какой сарделькой. Вкусной будет. Но самое главное не это, а то, какой аромат исходил от хозяина. Он помнил его. Запомнил навсегда. Приятный. Обалденый. Тёплый. Пока что не мог определить, какого рода, но сильно нравился. Интересно, а сарделька тоже так же пахнет? О, да. Надо попробовать на вкус… Воду он не любил. Понял это в тот момент, когда хозяин его в тазике купал, чуть не утопил. Потом водой из вёдер ополаскивал. Надо сказать, у хозяина интересный подход к мытью. Но делать нечего, пришлось воду терпеть, потому что вылизывать грязную шерсть самому оказалось не очень приятно. Лучше помыться так, как человек… Человек! Он встрепенулся от этой мысли. Она возникла в голове неожиданно, он ждал, что она, как и многие до этого, растает, исчезнет из сознания, но отчего-то она стала укрепляться. Воспоминания ринулись с небывалой силой, и некоторое время он смотрел в пустоту, понимая, что не всегда был оборотнем. Он был человеком. Саша Бойко. Даже имя вспомнил. Весёлый, общительный, эмоциональный, молодой. Охотник. Внук Алексея Душина. Когда-то дед был сверх крутым охотником, Саша в глубине души им гордился и хотел быть похожим на него. Но не смог. Смерть его настигла раньше. Гадкая, холодная, мрачная смерть. И умирать он не хотел. Но на пороге своего ухода он осознал, что единственный шанс остаться жить — это стать нечистью. Но кто, кто сможет дать ему эту силу? Никто. Борислав ушёл. Юля слишком юна, чтобы удержать силу новорождённого. Август не может — он сам обращённый. Прохор тоже, у него нет такой возможности, на нём печать запрета. В тот момент, когда Санька умирал, он всё это чётко понимал, хотя многих вещей, будучи человеком, не знал. Григорий Иванович… Его хозяин — Григорий Иванович, Хозяин Тайги, мудрый и сильный оборотень. Вторая сущность — тигр. Великий и страшный. Когда он обращается, складывается такое ощущение, что сама Русь, вдруг заимев форму тигра, диктует тебе встать перед ней на колени. И Санька встал бы, но… Григорий Иванович такой добрый, и взгляд у него такой… блудливый, что сущность леопарда требует другого подчинения. Оттого властный голос порой и влияет на игривость. Иногда леопард падал перед хозяином набок, дёргал лапами, просил поиграться и желал лишь прикосновений. Потому отирался боком о брючину, тёрся ухом о бедро, мурлыкал, смотрел призывно, скакал вокруг Григория Ивановича, нюхал жопу. Когда нюхал, всё пытался понять, ну чем же таким приятным пахнет. Вот прям так хотел понять, что голова шла кругом. А когда получал от тигра подзатыльник и отлетал в кусты, думал, что это самый классный подзатыльник в мире. Дедовы розги не шли ни в какое сравнение с этими ударами. Оттого заигрывать с хозяином хотелось ещё больше, но власть, что использовал хозяин, добавляя в рычание больше силы оборотня, мешала пробиться разрывающей изнутри игривости. С послушанием у Саньки было плохо. Вот обучаться новому было по душе. Ему нравилось отрабатывать с Григорием Ивановичем приёмы, кувыркаться в кустах, падать в сочную траву, замирать под его горячим и тяжёлым телом, наваливаться сверху — это получалось редко, — потом валяться в траве и смотреть на величественного тигра, в котором не было ни капли суеты, лишь суровая медлительность. Обманчивая. Ибо когда Саньке казалось, что вот он сейчас цапнет тигра за ухо, хозяин ускользал в сторону или отпрыгивал мягко и непринуждённо, а потом прижимал лапой к земле. Ух! Так и хотелось повалить его и всадить в задницу… Эм. Стоп. Он же леопард. Речь Санька стал понимать позже. И то очень редко. Рычание Григория Ивановича укладывалось в голове само собой. Теперь он более отчётливо стал различать тембр рыков, сами слова, и когда наткнулись на сарай с вурдалаками, Саньке показалось, что в плане понимания преград больше нет. Он улавливал каждое движение хозяина и понимал его чуть ли не с первой буквы. И даже задумчивость, которую Санька воспринимал как тормознутость, характеризовал так, как надо: Григорий Иванович, прежде чем что-то сделать, подумает, взвесит все «за» и «против». И это его радовало. И от этого он вновь скакал, как ненормальный, и мечтал завалить Григория Ивановича и хорошенько отодрать его охренительную задницу, на которую постоянно пялился. Наверное, потому пришлось отваживать Ваську, который вёл себя в доме как хозяин и мог устроиться спать у Григория Ивановича на постели или под боком. Хуже было, когда он тёрся своей шерстяной тушкой о его ноги и сворачивался клубком у того на груди. Смерть окаянным! Кыш отсюда, помойная морда! И Рябушка-вторая надоела, хотя и было интересно, чего она там делает. Дура. Тоже катись. С остальными была проблема. Борьке вообще ни черта не надо было. Маня чуть копытом башку не снесла. Утки, гуси, куры чуть не защипали и не заклевали. Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка, живите пока. Но Василий стал врагом номер один! Обращение было неожиданным и болезненным. Во-первых, Саша резко захотел стать человеком, вернее — вернуть себе прежний вид. Он сам удивился этому желанию, но противиться не стал. Прыгая на лапах, Григория Ивановича не завалить. А завалить хотелось, к тому же что-то подсказывало Саше, что скоро будет уникальная ночь. Какая — он пока не понимал. Во-вторых, он хотел узнать, что же его леопардовой сущности не даёт покоя. А если обретёт вторую форму, то точно разберётся в странностях, что творятся с ним. В новизне. Не факт, но кто ж помешает вернуть форму леопарда, если он этого захочет? Когда он стал обращаться, подумал, что снова умирает. Кости трещали и адски болели, во рту появился привкус крови. Тело и внутренности менялись и перестраивались, сердце, казалось, разорвётся на куски или же его проткнут рёбра. В какой-то момент Санька подумал о члене: а если он порвётся или станет совсем крохотным? Не ссы, Санёк! У Григория Ивановича сарделина что надо, если не ты, так он тебя. Это факт! Кожа лопалась, кровь выступала в ранах, звуки, что исходили из горла, казались предсмертной агонией. Санька задыхался. В голову ударила кровь, и он подумал о том, что мозг расплавится и тогда Бойко Саня превратится в дурачка. Глаза вылезали из орбит, на мгновение он потерял зрение, а когда всё закончилось — единственное, что он мог вымолвить, это: — Привет, Григорий Иванович. И от этих слов стало легче, как и от того, что рядом был хозяин. Саша думал, что не сможет ходить и говорить тоже. Но всё оказалось намного лучше. Пусть тело было слабым, но восстановилось быстро. Даже в Калошу сходил и вернулся на своих двоих. От Григория Ивановича не хотелось отходить ни на шаг, уж больно он был аппетитным и исходила от него аура защитника, которую Санька хотел ощущать вновь и вновь и за которую хотелось прятаться, хотя никогда трусом не был. Желание остаться рядом было важнее всего, и он приклеился к хозяину, как банный лист, и следовал за ним, не до конца понимая свои желания. Однако, стоило сожрать тарелку борща и выпить чай с пряниками, как резко стало клонить в сон и слова Григория Ивановича о часовом отдыхе воспринялись легко и просто. Хотя в глубине души появились сомнения: Санька понимал, что Хозяин Тайги лукавил. Но пришлось простить ему это, потому что на хозяина нельзя злиться и потому что слово хозяина — закон. Он уснул и проспал всю ночь, а когда проснулся, Григорий Иванович уже жарил на сале яичницу из гусиных яиц, варил свиньям жрать, кормил хозяйство и тихо бродил по дому, что-то бурча себе под нос. Вроде как с Васькой разговаривал. Этот Васька!.. Тихо подойдя к Григорию Ивановичу со спины, Санька некоторое время стоял так, наслаждаясь видом своего хозяина. Ух! Вот это мужик! Григория Ивановича он встречал ранее, но был тогда ребёнком и юнцом, а теперь Санька взрослый. И Хозяин Тайги ему кажется аппетитным. Такой если задвинет свою дубинку, то Сашок точно небо в алмазах увидит. Широченные плечи, прямая спина, узкие бёдра, задница… Бойко сглотнул. Длинные белоснежные волосы, мощные руки. Такого только обнимать или падать в его объятия. Как же хочется прижаться и укусить. — Чего? — Григорий Иванович, как всегда, немногословен. Знал уже, что Санька проснулся и что подошёл к нему. Но упрямо стоял спиной к Саше и продолжал медленно нарезать хлеб. — Григорий Иванович, ты вчера без меня пошёл, да? — спросил Бойко, выходя из астрала вожделения. Решил оставить это на потом. Обошёл его и встал рядом, заглядывая в лицо. Хозяин Тайги промолчал, сурово насупив брови. Ах, такой Григорий Иванович ещё более притягателен. Каким-то непонятным чувством Саша ощущал исходящее от него желание. Ведь тоже хочет, но упрямо делает вид, что ничего подобного не испытывает и что, мол, он хозяин и учитель, и на большее рассчитывать не имеет смысла. Такой наивный! Ха-ха…

***

— Ну и как там, в лесу, дела? — продолжил вопрошать Санька, утащив кусок хлеба и откусывая от него половину. Жрать хотелось до усрачки. — Нормально всё, — буркнул Григорий Иванович, потом остановился, задумчиво уставился на нарезанную булку хлеба. Н-да, куда им столько. Они, конечно, много едят, но не такими порциями. — Никого не нашёл? — спросил Санька, продолжая на него смотреть. Вот тянет его к хозяину, хоть ты тресни. Санька всеядный. Ему наплевать, он кого-то или же его. Наплевать, большой или маленький человек. Оборотень, вампир или демон, толстый или худой. Он всяких любил, главное, чтобы мужского рода. Помнится, дед за это его по жопе хворостиной охаживал. Несколько раз. Потом плюнул и сказал, что Саня может делать всё, что хочет. И Санька делал, потому что мужики привлекали в сто раз больше. — Даже следов? Даже запаха? Получается, он неуловимый? — Получается, — пробубнил Григорий Иванович, отполовинивая нарезанный хлеб, одну часть отодвинул в центр стола, а другую сложил в сумку, чтобы потом положить в хлебницу. У Григория Ивановича были ещё старые сумки, хлебницы, металлически чашки, алюминиевые ложки. И, как ни странно, Саньке этот быт нравился. Потому что Григорию Ивановичу он шёл. — Надо ещё раз прогуляться. — Саша затолкал в рот второй кусок хлеба и стал усиленно прожёвывать, не отрывая взгляд от хозяина, который сосредоточенно и медленно, будто это было очень важно, заворачивал нарезку в тряпичную сумочку. — Надо. — Только со мной, Григорий Иванович, ок? — Чего? — Хозяин Тайги наконец глянул на него, сдвинув брови к переносице. Не понимал он простого слова, а может, только слово «ок». Санька, чтобы не смеяться, закусил нижнюю губу и ненароком придвинулся ближе, чтобы будто невзначай потереться бедром о Григория Ивановича. — Хорошо, говорю. Пойдём вдвоём. Ты и я. Ваську не берём. — И бросил взгляд на кота, который скрывался за мисками, огромными глазищами следя за незнакомым человеком и хозяином. — А что насчёт крови? Никто не приходил? Может, там запах остался? Словим его, запах, и пойдём искать. Давай. Вы ведь так делаете? — Делаем, — кивнул Григорий Иванович, отошёл от Саньки и положил сумочку с хлебом в хлебницу. Потом подхватил с печки сковороду и поставил её на стол, предварительно подложив под неё дощечку — обыкновенную, отрезанную от доски. — Но я уже всё проверил. В лесу никого не нашёл. — Видно, прячется упырь, — предположил Санька, присаживаясь на табурет. Нет. Хотелось на коленки Григорию Ивановичу сесть. Пошалить. Но, Саша, брось пока эти заигрывания, а то Григорий Иванович совсем в себя уйдёт, да и вопросы сейчас он поднял крайне важные. — Прячется, — подтвердил Григорий Иванович, открыв ящик стола и достав оттуда ложки. Санька вообще ел яичницу вилкой, но коль хозяин так пожелал, что ж, будет есть ложкой. Алюминиевой. — Значит, мы в жопе, так? — Санёк без стеснения отделил ложкой от основного кругляша яичницы кусок себе. Григорий Иванович задумчиво проглотил свой кусок, потом второй, на третьем сказал: — Есть вариант, что упырь придёт в гости. Сегодня должен подойти Митрич, расскажет чего, мож, нового. Про охотников расскажет. Там будем думать. Пока ничего в лесу нет. Звери спокойны, птицы не паникуют. Дыхание тайги умеренное, — будто доктор, говоривший про пациента, добавил к своему короткому рассказу Григорий Иванович. Затем замолчал, поглощая яичницу с хлебом. Ну и Санька решил тоже словить тишину, но на хозяина так и пялился, получая удовольствие от его сурового лица, сосредоточенного поедания, медленного пережёвывания, величественных движений — будто Хозяин Тайги держал в руках не ложку, а меч, посвящая кого-то в рыцари. Завтрак казался замедленным кадром, и Бойко чувствовал, что сам подчиняется этому неторопливому темпу, и ему это нравилось. Как и смущение Григория Ивановича, который скрывал его за суровостью. После завтрака Саша вызвался помыть посуду. Когда Григорий Иванович вышел из дома, Бойко быстро метнулся к коту, который до сих пор был на кухне. Реакция самого поразила, но Василий будто ждал этого. Припустил так, что коврик сбился и лапы замелькали в конце коридора. Фыркнув, Санька вернулся к посуде, потом подхватил купленные Григорием Ивановичем вещи, полотенце и направился в душ. Освежившись под прохладным душем, натянул труселя, штаны. Начал было надевать футболку, но передумал. Пошалить жуть как хотелось. Тихонько посмеиваясь, будто устраивая мировой заговор, Санька вышел из душа и направился прямиком к Григорию Ивановичу, который, загнувшись раком, собирал клубнику. Ну как тут не пошалить?! Такая поза! Такая задница! Такой аппетитный! Ну, держись, Григорий Иванович! Тебе не сбежать! И твоя суровость и власть над слугой не помогут избежать самого главного — гона. Стоп! Так вот что не давало Саньке покоя! Близится ночь гона. Совсем скоро, уже через два дня, случится то, чего Санька никогда не испытывал, но что его несомненно ждёт, как и всех нелюдей. О да! Сашка любил секс! Очень любил. Замерев, Бойко шлёпнул себя по лбу и отёр ладонью лицо, зловеще улыбаясь. Прости, Григорий Иванович, но тебе уже ничто не поможет! — Григорий Иванович, — промурлыкал Саша, точно зная, что Хозяин Тайги почувствовал его ещё до того, как он подошёл, — так мы идём, или как? — И присел возле хозяина, сорвав красненькую с белой жопкой клубничку, а потом отправил её в рот. Соблазнитель, блин. — Позже, — буркнул Григорий Иванович, сразу же меняя дислокацию и переходя в центр грядки. — Ну, после того, как Митрич придёт, да? — продолжал настаивать Саша, оставаясь пока на месте. — Угу, — ответил Григорий Иванович. — А за колом моим когда потащимся? — Саша ступил в центр грядки, стараясь не наступить на ягоду. — Потом, — после недолгой паузы ответил Григорий Иванович, сыпанув пригоршню красной клубники в ведро. — Сопрёт если кто? — Саша не отступал. Так интересно было за хозяином наблюдать, да и шалости ему нравились, так бы и завалился в клубнику, лениво перебирая лапами листья. Э-э, стоп! Саня, ты уже не леопард, у тебя теперь две ноги! — Не сопрёт. — Григорий Иванович сорвал пару ягод, дунул на них, сдувая пыль. Затем положил в ведро. Всё это размеренно, без суеты, лениво. Саша даже завис и дышать перестал. Вот Григорий Иванович у него тормоз. Ну серьёзно. Интересно, а сексом он так же занимается? — Будет лежать там, пока мы не придём. — Ну, если ты так говоришь, то ладно. Пусть будет так, — улыбнулся Санька и отправил в рот ещё две ягоды. Григорий Иванович зыркнул на него из-под кустистых бровей, вроде как строго, мол, пришёл собирать клубнику, так собирай, а не жри. Саша тут же встал в полный рост, потянулся, показывая себя во всей красе. Хозяин Тайги, конечно же, залип. Уставился во все глаза на него, смотрел чётко на соски. О да, у Санька классные сосочки, маленькие, коричневенькие. Партнёры любили их посасывать и покусывать. Особенно Борислав, змей подколодный. — Ты бы накинул чего, — пробасил Григорий Иванович и голос у него был низкий, красивый, пробирающий Саньку до кишок, — а то солнце палит. Ещё сгоришь, чего ради. — Потом вернулся к клубнике. А Саша неожиданно уловил, что запах хозяина чуть изменился. Ох и сносил же он крышу! Бойко на мгновение вывалился из реальности, а когда вернулся, жуть как захотел к Григорию Ивановичу прижаться. — Да, конечно, — пробормотал он и сошёл с грядки, быстро направившись к дому. Что это? Словно побег... Сам же хотел, соблазнял, шалил! В чём проблема? В запахе? В его изменении? Это ведь было крышесносно! Член в штанах стал твёрдым, и Санька только сейчас это заметил. За одно мгновение внутри что-то перевернулось. Саша такого раньше не чувствовал и не ощущал. Обоняние у него теперь особенное, обострённое, но разве в нём дело? Санька забежал в душ, стянул штаны с трусами и обхватил член ладонью. А кстати, перец у него что надо, Григорию Ивановичу должен понравиться. Зря волновался. Пару раз скользнув ладонью по увитому венами пенису, прикусил губу, кончая. Из глотки готов был вырваться стон. Странный оргазм. Ненормальный. Обычно Санька, когда мастурбировал, лишь пыхтел, а тут ни с того ни с сего накрыло так, что заорать захотелось. Чёрт, и с чего? Непонятно. Да и ощущения были такими острыми, будто его жёстко долбили в простату. — Ни хуя не понимаю, — просипел Санька, смыл сперму и вышел из душа, натягивая футболку. Подхватив чашку, которой Григорий Иванович набирал птице пшеницу из мешка, Саша направился на огород. Надо бы помочь Григорию Ивановичу, а то он и так тут как гость. Попутно Санька пытался понять, что случилось, но вскоре начал размышлять о другом. В голове возникла мысль, а какого ляда на него так действует Григорий Иванович? Да, Саня любит мужиков. Всяких. Это уже понятно. Да, Григорий Иванович такой весь офигительный, и грех ему не вставить или же на нём не покататься. Однако, не только желание заняться с ним сексом было у Саньки. В нём взыграли собственнические чувства: пометить, закусать, сделать своим. Вот это «сделать своим» и являлось главной темой размышлений. Григорий Иванович ему хозяин. Только ли поэтому? Это у всех так происходит? Нет. Взять Августа и Илью — у них всё по-другому. А Борислав ещё проболтался как-то, что Хофер-старший прётся от Яшки. Серьёзно? Ладно, не про них думы. Он и по работе знал пары хозяин-слуга, которые имели свои личные интересы и отдельные семьи. Были такие, которые жили в разных городах и даже странах. Однако между Санькой и Хозяином Тайги что-то другое. Химия такая жёсткая, что Саша рисковал обжечься. — Ну вот, Григорий Иванович, я надел футболку, взял чашку, пришёл тебе помочь. — Санька улыбнулся. Да, это ненормально, когда хозяин так нравится. Но, может, всё пройдёт, а это первая фаза? Или как там она называется у обращённых? И всё же, если опять вспомнить Августа, было ли у него желание заняться сексом тогда ещё с маленьким Йоханом и старым Германом Хофером? Конечно нет! Август даже о таком не думал. Или же у упырей всё по-другому? — Хорошо. Иди вон с того края начинай, — указал Григорий Иванович в сторону. Саня спрятал улыбку, прикусывая губу. Отсылает подальше. Впрочем, тут метров шесть, не больше. — Окей, — весело сказал Саша и направился к краю грядки. Нет, дело не в том, что они хозяин и слуга, просто Григорий Иванович притягивает Санькину человеческую сущность, а не животную. И кровь оборотня всё это обостряет. И, что самое важное, Саша также притягивает Хозяина Тайги. У них всё взаимно! Но тогда зачем ждать ночь гона?! «Очень просто, — весело ответил Саша самому себе, — в ночь гона желания станут нестерпимыми, а сейчас Григорий Иванович может меня послать, да ещё власть применит». Значит, осталось помучиться сегодня и завтра, а там… Санька хмыкнул, присел на корточки и принялся собирать клубнику — пока в рот, — поглядывая на Хозяина Тайги.