Хозяин Тайги

Вернувшись в усадьбу, Григорий Иванович тут же занялся делами насущными. Первым делом позаботился о живности. Растопил печь во дворе, поставил кастрюлю с овощами и крупой. Выпустил птицу, покормил её, затем проведал Рябушку и птенцов. Из яиц, что лежали под Утей, вылупилось несколько утят. Хорошо! После приготовил яичницу. Сашенька всё время рядом тёрся, пытался помогать. Григорию Ивановичу эта помощь душу грела. И внизу тоже грело, да вот потом так напекло, что он решил, что надо бы Сашеньку куда-нибудь спровадить. Поэтому, вручив ему палки и верёвку, ткнул пальцем в дальнюю часть огорода — отправил подвязывать помидоры. Сам взял лопату, веник и прочие нужные причиндалы и отправился чистить сарай. Почистил так, что Боря полчаса метался по блестящему дощечками «дому» в поисках любимых грязи и говна. Григорий Иванович сам удивился такой активности и чистоплюйству. Натаскав сена, решил извиниться, присев на низеньком порожке в сарае, чтобы покурить. — Ну, извини, увлёкся, — бурчал Григорий Иванович, глядя на то, как Боря пятаком сено роет. Маня сунулась в корыто, жадно лакая воду. — Бывает такое. Ничего, ничего, а потом раз — и пиздец. Ты думаешь, мне легко? Сашенька вон какой сладенький. Так бы за жопку и укусил. Блядский хуй падать не хочет. Как встал, так и стоит. Чем мне его опустить, а? О-хо-хо. Я уже много чего перепробовал, даже вот башкой о косяк ёбнулся. И думаешь, что-то изменилось? Ни хуя. Как стояла елда, так и стоит. И твой сарай не помог, Борис, — вздохнул Хозяин Тайги и, привстав, выглянул из-за угла. Сашенька работал на солнцепёке, скинув футболку. Вязал уже шестой рядок. Ох, как бы Григорий Иванович его сейчас завалил! Как бы зацеловал! — Ебать, — шепнул Хозяин Тайги, поражаясь своим желаниям и мыслям. Затушил окурок о деревяшку и замер, уставившись в пол и насупив брови. Боря взвизгнул, затем завалился набок, захрюкал, глядя на Григория Ивановича довольными глазами. — Зарежу я тебя, Борис, осенью. И глазом не моргну. Ты, пиздец, ленивая тварь. Маню кто ебать будет? Боря ничего не ответил, а Маня сунула пятак в пустое корыто. Григорий Иванович вздохнул, подхватил лопату, веник, ведро и вышел из сарая. Снял с огня кипящую свинячью жратву, открыл крышку, чтобы быстрее остывало, хотя на такой жаре могло только прокиснуть. Мысли про обед вылетели из головы сами по себе, когда Григорий Иванович решил полы помыть в кухне и в комнатах, где они с Сашенькой проживали. Взял ведро, кинул туда половую тряпку, сыпанул жменю порошка. Подошёл к бочке, зачерпнул воды, повернулся, чтобы в дом зайти, а тут Сашенька из-за угла выходит. Весь мокренький, распаренный от жары, красный, до жути сексапильный. Едва опавший член вновь встал, как богатырь на распутье, с места не сдвинуть, ничем не сломить. Он к бою приготовился, супостатов рубить… то есть грешными делами заниматься. — Всё, Григорий Иванович, подвязал. — Сашенька улыбался, как ангел небесный. Такой чистый был и невинный, что Григорию Ивановичу так стыдно стало за свои пошлые мыслишки, что он готов был на этом самом месте утопиться в ведре. — Какие задания будут ещё? — Сашенька стянул с плеча футболку и принялся вытирать ею лицо и грудь. Хозяин Тайги завис, глядя на то, что делал Сашенька. Затем мысленно попытался себе отрезать конец, но передумал. Вместо этого ударил себя по башке — не помогло. Попытался включить мозг, осознал, что тот отказал. Влияние полной луны уже распустило по миру свои щупальца. Григорий Иванович ощущал кожей это влияние. В тот же момент его брали сомнения, а полнолуние ли виновато в его необычайной возбудимости и агрессии в сторону невинной овечки Сашеньки? — Вот, полы помыть в доме надо бы, — Григорий Иванович поставил перед Сашенькой ведро. — Ага. Ща, только поссать сгоняю, — ещё шире улыбнулся Сашенька, стрельнул своими лукавыми глазоньками и направился в сторону гальюна. Григорий Иванович суровее всех суровых суровостей посмотрел Сашеньке вслед. И вовсе не потому смотрел, что уж больно хотелось зыркнуть на сладкие булочки, что скрывала ткань штанов, а потому что если Сашенька заблудится в огородных грядках, Григорий Иванович укажет ему верный путь. И Сашенька так бёдрами закачал, а потом неожиданно вытянул руки вверх и потянулся, показывая гибкую спинку, что в голове у Григория Ивановича мозг окончательно сломался, а внизу произошёл незапланированный запуск ракеты «земля-орбита». Хозяин Тайги нашёл-таки в своём огромном словаре нецензурной брани такое слово, которое со всей точностью описало только что произошедший конфуз. Пока Григорий Иванович быстро переодевался и прятал в бане, в ворохе грязного белья в тазике, свой «писец», всё время произносил это слово про себя, даже не пытаясь остановить эту автоматную очередь. Затем схватил первую попавшуюся в руки чашку и сбежал собирать клубнику. Присев у грядки, зарылся в клубничные лопушки, свято веря, что это действо и укрытие спасёт его от нового грехопадения. Через минуту Григорий Иванович понял: спасения нет, одна погибель. Клубники в этот раз набралось немного. Пока Григорий Иванович занимался ягодой, Сашенька решительно взялся за готовку ужина. Хозяин Тайги не останавливал, только кивал головой на слова Сашеньки и думу великую думал. Вечер уже не за горами, скоро пробьёт пять, а там и семь. Потом девять. Но раньше чем наступят сумерки, кровь взбурлит так, что крыша поедет. Впрочем, Григорий Иванович начал подозревать, что едет она уже давненько. По крайней мере, сегодня — основательно. В общем, с Сашенькой надо было что-то делать. В леопарда он точно не захочет превращаться, и насильно заставлять Сашеньку это делать Григорий Иванович считал огромным преступлением. Поэтому выход был один: чтобы уберечь Сашеньку от супостата Григория Ивановича, надо напоить сладенького травкой. Это, пожалуй, самый безобидный метод, но — вот ведь оказия! — малодейственный. Травка успокаивает ненадолго и особого облегчения не приносит. Потом остаётся только мозоли на руках натирать. Можно, конечно, и баньку истопить, что Хозяин Тайги собирался всё равно делать, однако двум оборотням быть в сознании и рядом — это безудержный трах на всю ночь. В общем, Григория Иванович пришёл-таки к ещё одному тяжёлому решению: изолировать Сашеньку. Сначала напоить травкой, а затем… усыпить! Большой грех Григорий Иванович собирался взять на душу. А что делать? Пусть риск велик — есть вероятность, что проспит Сашенька две, а то и три ночи, но это уж лучше, чем будет Григорий Иванович творить с ним всякие непристойности и своим кабачком дырочку его порвёт. Ведь у Григория Ивановича не было ни мужика, ни бабы уже давненько. Может сорваться! «А вот ежели будет дрыхнуть Сашенька, а ты к нему пристроишься — как тогда?» — спросил глумливый внутренний голос. Ничего! Григорий Иванович даже при диком гоне никогда никого против воли не трогал и не тронет! В общем, остаток дня Григорий Иванович провёл в великих думах, планируя самое страшное и темное преступление, какое мог когда-либо сотворить в своей жизни. Ощущал он себя при этом мрачным властелином, который пытается захватить весь мир и сказочную принцессу в придачу, чтобы терзать её своей гнетущей, стоящей колом темнотой. Надо сказать, вид у Григория Ивановича при этом был такой, что впору охотников звать. Хозяин Тайги себя не видел, но ощущал клокочущую вокруг ауру зла, которую источал он сам. И всё это ему так не нравилось, что в какой-то момент он уже готов был отступить от своей задумки, но когда засыпал ягоду сахаром, к нему подлетел Сашенька. Встал рядом, спиной к столу, на котором Григорий Иванович пересыпал ягоду из ведра в тазик, меряя её кружками, опёрся руками о столешницу, чуть прогнулся назад и посмотрел так… Ну, как всегда смотрел. Уже не стоило упоминать о том, что в такой момент случалось с Григорием Ивановичем. — Так, я суп сварганил. И тут я подумал, Григорий Иванович, а почему бы нам сегодня баньку не истопить, а? Хоть пиздец как жарко на улочке — я щас глянул, в тени тридцать четыре, — но банька была бы в самый раз. А? Что думаешь, Григорий Иванович? Григорий Иванович досыпал три оставшиеся кружки, проговорил про себя полученную цифру, поставил ведро на землю, поднял с земли мешок с сахаром. Только потом заговорил: — Думаю, что это хорошо. — Ага. Я же мозговитый парень? Мозговитый! — засмеялся Сашенька. Причины не было, но ему было весело. В груди Хозяина Тайги сразу же потеплело, но тут совесть вгрызлась острыми зубами в душу. «Ах ты, елда старая, мальчика против его воли в сон хочешь затянуть. Хоть бы спросил, сука ёбаная». «Не годится, Гришка, так издеваться над невинными. Злодей окаянный». «Как посмел ты на невинную овечку свои шаролупы злые положить. Изыди, демон! Нечестивец!» «Чернобог по тебе плачет. Душу твою проклятущую в тёмные царства заберёт, коли в сон склонишь Сашеньку…» «Да пошла ты в баню! Ебать же я буду, а не ты, совесть сраная», — ответил Григорий Иванович. — Вот только воды надо бы натаскать, — донеслось до Гриши. Слегка мотнув головой и чуть не просыпав из кружки сахар, Хозяин Тайги сказал: — Колодец же есть. — Хорошо, что тут два колодца, — продолжил Сашенька. Григорию Ивановичу показался этот разговор странным. — И усадьба огромная. Алик с Яхой в раю росли. Не то что у нас двор. И дом небольшой. — Клубнику вот засыплю, поедим и натаскаем воды, — снова будто не в тему сказал Хозяин Тайги. — Отличненько! Так, давай я ещё что-нибудь сделаю. Кур и утей покормлю и закрою, да? — Дак рано ещё, — буркнул Григорий Иванович, удивляясь тому, какой Сашенька у него вдруг активный стал. Он и был шустрый, но сегодня уж слишком. Такое чувство, будто спешил куда-то или планы были на вечер. — Но можно. — Окей, — крикнул иностранное слово Сашенька и упорхнул. — Свиньям жратву давал? — через минуту Сашенька уже был у стола, Григорий Иванович успел насыпать в таз только две кружки сахара. Ещё шесть надо. — Давал, — буркнул Григорий Иванович, стараясь не глядеть на Сашеньку. — Пойду Рябушку с детворой покормлю, — крикнул Сашенька и снова улетел. Голубчик. Прям глаз радуется. — Григорий Иванович, глянь. — Хозяин Тайги и не заметил, когда Сашенька оказался рядом. Сыпанул в таз только кружку, следующую зачерпывал, а сладенький тут как тут. Григорий Иванович удивлённо глянул вниз и обнаружил в ладонях Сашеньки трёх цыплят. — Какие миленькие. — Сашенька оказался совсем близко. Григорий Иванович ощутил запах распаренного тела, пота и пробивающийся аромат клубники. Странно. Может, пахнет из тазика? Хотя нет. Это Сашенька так пахнет! — Такие мягкие и пушистые. Погляди, перепуганные. А Рябушка не хотела отдавать. Орёт вон, возмущается. Ну я же верну, правда! — И нагнулся к ним, чтобы потереться щёчкой. — Верни на место, — рыкнул Григорий Иванович и тут же поморщился. И чего это он? Просто что-то противное и гадкое на душе вдруг образовалось, когда Сашенька щекой к цыплятам прикоснулся. И сдались ему эти желторотики! Сашенька, наумилявшись, отнёс наконец цыплят к квочке и сразу же отправился в душ. Григорий Иванович досыпал сахар в клубнику, занёс таз в коридор, помыл пустое ведро из-под ягоды, убрал сахар. Помыл стол. Когда Хозяин Тайги уже перекурил и навалил Василию супа, Сашенька вылетел из душа весь влажненький и охлаждённый, готовый прыгнуть к Григорию Ивановичу в постель. Стоять! Откуда такие мыслишки? Сначала поели, потом затарились вёдрами и принялись таскать в баню воду. Наносили два бидона, в предбаннике оставили два полных ведра. Пока таскали, Сашенька без остановки болтал, мурлыкал под нос песенку, поглядывал на Григория Ивановича, улыбался, соблазнял его своими взглядом, смехом, телом. Так и выпрашивал совершить с ним грехопадение, вызывал у Хозяина Тайги порочные мысли, разрешал идти на преступление. Когда Григорий Иванович растопил баньку, то на все двести процентов утвердился в том, что Сашеньку надо опоить снотворным. Немедленно! Пока Сашенька мыл посуду, Григорий Иванович заварил травку. В одной кружке себе — особенную, в другой — для Сашеньки. Когда сладенький сел за стол и взял в руки ватрушку, Григорий Иванович сунул ему настой. Сначала Сашенька носиком водил, мол, не буду, гадость. Но Хозяин Тайги, суровая суровость, настоял на своём, хотя совесть поганая так и бередила душу, стыдила и даже била по хребту. Когда Сашенька проглотил горькую «отраву», Гриша мысленно запинал совесть в дальний угол, приложил ладонь к Сашенькому лицу и применил силу власти. Через мгновение сладенький уже спал. Чтобы Сашенька не упал, Григорий Иванович удержал его и некоторое время так и стоял, думая, что делать. Хозяева своих слуг на руках не носят, однако Сашенька в таком состоянии сам до кровати не дойдёт, а оставлять его на стуле, привалившегося к столу, было настоящим кощунством. С ним согласился Васька, противно мяукнув у ноги и потребовав при этом хотя бы четыре ложки сметаны. Ага, размечтался, морда усатая! Чашку супа упорол и молока перед этим выпил. И так жирный, как Боря. В общем, подхватив Сашеньку на руки, Григорий Иванович отнёс его в комнату, бережно, будто самородок, уложил на кровать, накрыл покрывалком, чтоб не дай бог не замёрз при тридцатиградусной жаре, и только после этого, больше не глядя на сладкое личико, отправился суетиться по домашним делам. Когда птица была накормлена и напоена — Сашенька в сарай загнал, а не покормил, — Хозяин Тайги высыпал остатки жрачки свиньям, затем накормил Рябушку и птенцов, после подмёл двор. Запустил Утю с утятами в маленький сарайчик, сделав в голове пометку построить ей загон. Подумал о том, что надо бы скосить выросшую траву, решил оставить это дело на завтра или послезавтра. Чем раньше, конечно, тем лучше. После выпил полкружки отвара, скинул грязную одежду, взял чистую, направился в баньку. Парился минут тридцать, затем выполз, вдул остаток отвара. Замочил в старой детской ванне, в которой ещё Алика, Алёну и Яшку купали, одежду. Сашенькину отдельно, в большом тазу. Перед этим Григорий Иванович нагло обнюхал её. Извращенец. Пахло потом, но пробивался и другой запах, чуть сладковатый. Теперь Хозяин Тайги мог распознать его — клубничный. Значит, тогда шёл аромат не из таза, а от Сашеньки. Когда солнце зашло за горизонт, Григорий Иванович уселся на крыльцо, глядя на ночную странницу, уже несколько часов как утвердившуюся на небосклоне. Только пока окончательно не стемнело — она была едва заметна.

***

Василий тут же занял место у ног хозяина, делая вид, что он здесь как бы просто сидит и совсем не выпрашивает четыре ложки сметаны и хозяйской ласки — чтобы большая ладонь Григория Ивановича прошлась по кошачьей башке, а пальцы почесали за ухом. Сидел Василий на третьей ступеньке высокого крыльца, слегка подёргивал кончиком хвоста, жмурил хитрожопые, по мнению Хозяина Тайги, глаза. В душу Григорию Ивановичу забралось сомнение. Ваське верить было нельзя! Это Григорий Иванович, так сказать, джентльмен и Сашеньку трахать в бессознательном состоянии не будет. А Василий… Та ещё скотина, может между ног завалиться и продрыхнуть так до утра, а может и под бок залечь или, что ещё хуже, на груди устроиться. Такого позволить нельзя! — Сегодня спи на чердаке, — властным тоном сказал Хозяин Тайги, некоторое время смотревший на котяру. — Или в сарае. Или вон, под сиренью. Нечего тебе в доме быть. А то хвост откручу. И к Сашеньке не смей приставать. Он спит. Пусть спит, сладенький, ему полезно. Зато восстановится быстрее. Я имею в виду, что организм его восстановится после перевоплощения. Он ещё слабенький. Мышечная масса плотнее станет. Жирок завяжется. А то ж вроде кушает много, а до сих пор худенький. Один ты жиреешь! Не стыдно, Василий? Сашеньку объедаешь. Да не дам я тебе сметаны, можешь не просить. Вон иди мышей лови и крыс. Боря сегодня с перепугу, что я его сарай до блеска вычистил, одну придавил копытом. Померла, бедняга. — Мйя-яу-у, — послышалось настолько жалобное, что Григорий Иванович нахмурился так, что Вася тут же завалился набок, но не удержался и соскользнул со ступеньки, мягко слетел вниз, перекувырнулся профессионально через голову и шлёпнулся на бок, широко раскрытыми глазищами глядя на хозяина и не понимая, что сейчас произошло. — Я вот что тебе скажу, Василий, открою, так сказать, всемирную тайну — долбоёб ты конченный, — огласил вердикт Григорий Иванович и почувствовал прилив жара. Где-то в районе груди запекло так, что дышать стало трудно. Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, Гриша затушил окурок в банке из-под горбуши, затем поднялся на ноги и вошёл в дом. Захотел травки заварить, но стоило переступить порог, как в ноздри ударил сногсшибательный аромат клубники. Голова закружилась, дышать стало ещё тяжелее, кол в штанах затвердел так, что яйца сжались и заболели, руки сами потянулись к дубине, чтобы приласкать и хорошенько дёрнуть за конец, оттянуть яйца. Григорий Иванович утробно зарычал, опёрся о стол, сунул лапищу в штаны. Оттянул резинку, освободил кабачок из плена и принялся ожесточённо наяривать, втягивая носом сводящий с ума запах клубники. Это был не просто аромат, дурман стоял почище конопляного, мысли путались, превращались в кашу. Взор застилала алая пелена. Григорий Иванович сам не понял, когда уставился диким взором одержимого гоном зверя в сторону коридора, выдирая из пелены заветную дверь, за которой сладко и крепко спал его Сашенька. Его… Как же! Когда он стал его? Когда Григорий Иванович обратил улыбчивого охотника в зверя? Чушь. Тогда он стал всего лишь слугой. Учеником. А вот когда Гриша стал думать о нём в другом ключе? В каком ключе? Да в таком! Когда хочется, сильно хочется, воткнуть в его жопу свою дубину и трахать всю ночь, выбивая последний дух, громкие стоны и утоляя желание вновь и вновь принимать Григория Ивановича в себя. Когда Сашенька стал его?! Не важно. Важно другое. Хозяин Тайги обильно кончил прямо на коврик. Потом надо будет постирать… Потом. А сейчас травку быстро запарить да в баньке спрятаться. Дров ещё подкинуть, сделать настолько парной и горячей, чтобы аж воздуха не хватало. Иначе тигр сорвётся. Сейчас Григорий Иванович это понимал, как никогда раньше. Был сильно удивлён происходящим. Думал-то, что это выход, а оказалось — ловушка. Капкан, в который сам же угодил. Пока чайник кипел, Григорий Иванович высыпал в литровую кружку травку. Рука чуть дрожала, немного сухой травы просыпалось на стол. Ну и чёрт с ней! Вода шумела в чайнике… Оперевшись о столешницу, Григорий Иванович зажмурился, закусил губу острыми клыками. Хрен, так и не заправленный в штаны, по-прежнему стоял и класть себя хотел на то, чего хотел Григорий Иванович, и на то, что он уже один раз кончил и обильно. Хозяин Тайги глянул на часы — только половина одиннадцатого. А что будет в двенадцать? «Уходить надо, — вдруг подумал он. — Уходить. Уйти на время гона. Ночь перекантуюсь в лесу. Пещеру надо бы найти… Зачем искать? В шести километрах отсюда есть одна. Там спрятаться… Банька после полуночи хуй поможет. Запах Сашеньки такой въедливый, такой охуеный, такой… Ебать мою сраку! Были запахи, что сводили с ума, но вот так… Ебаться надо было хотя бы раз в год! Это не Вася гондон конченный, это ты, Гриша, ебантяй!» Чайник, закипев, отключился. Григорий Иванович тут же налил воду в кружку, подхватил её, в другую руку взял мешочек с травой. Слегка покачиваясь и стараясь не смотреть в сторону коридора, Хозяин Тайги вышел из дома и тут же направился в баньку. Подбросил дров, плеснул ковш воды на камни. Быстро разделся. Огладил член, зарычал, сцепил зубы, яростно надрачивая бревно. Кончил обильно, но член так и остался стоять. В ушах звенело от дикого желания войти в чью-нибудь дырку, забиться раненным зверем, вогнать по самые яйца, чтобы звёзды из глаз посыпались. Перед взором тут же предстал Сашенька. Мучительно застонав, Григорий Иванович налил в таз воды и, опустившись на колени, сунул туда голову, вновь оглаживая бревно. Кончив ещё пару раз, схватился за кружку и выпил весь настой. Опустился на прохладные доски пола, с силой прошёлся ладонью по лицу, мотнул головой. Сдёрнул резинку с волос, распустил косу. Ничего не помогало — ни трава, ни стоявший в бане туман, ни холодная вода, ни горячая. Тело горело жаром, в голове мысли так и не прояснились, член и яйца ныли. Внутри груди горел огонь, сердце выпрыгивало. Григорий Иванович даже ладонь на грудь положил, чтобы хоть как-то успокоить его бешеный скач. Просидел так ещё минуту, затем огладил ключицу, коснулся сосков. Замычал от нетерпения. Сжал правый, покрутил его. Вновь поласкал, а после сжал так, что кончил, не касаясь себя. Запрокинул голову и положил её на нижнюю лавку. Затуманенным взором уставился в потолок, затем прикрыл веки и тут же увидел Сашеньку. Голенького. Развратного. Сексапильного. Заковыристо матюкнувшись, вылил на себя таз воды, встал на четвереньки и попытался сунуть палец в жопу. Палец задрожал, соскользнул. Стянув с мыльницы мыло, намылил руку и после этого огладил анус, ворвавшись в горячее нутро толстым пальцем. Застонал. Зарычал. Толкнулся дальше, выискивая заветную точку. Подвигал бёдрами. Сунул второй палец, зашипел от боли, но упрямо протолкнул его дальше. Ерунда какая-то! Скользнул второй ладонью по члену, сжал яйца так, что дух выбило. Завалился неуклюже на доски, фыркнул, вспомнив, как Васька скатился по ступенькам. Довёл себя до очередного оргазма и сразу же подумал, что где-то у него был запрятанный деревянный хрен. Искал долго, мучаясь от ощущений, что накрыли его с головой. Нашёл — чёрт бы его побрал, этот кол! — на кухне, среди заветных мешочков с травкой. Пока искал, чуть с ума не сошёл. Даже рванул было в коридор, но, оказавшись у двери в Сашенькину комнату, остановился. Некоторое время стоял прислонившись лбом к стене, дрожащей рукой потянулся к ручке, но остановил себя. Вернулся на кухню, схватил деревянный хрен и пулей вылетел из дома. Пролетел до бани как ошалелый, аж Рябушка встрепенулась и Петро заорал. Васька дал дёру на чердак. Боря решительно направился к Мане, но Григорий Иванович этого не видел, лишь чувствовал оборотничьей силой. Впрочем, уже через секунду он об этом забыл. Оказавшись в баньке, вновь поддал жару, налил в таз горячей воды, сунул кусок мыла, деревянный кол. Намылил его, потом жопу. Встав на колени и упершись о нижнюю лавку, выпятил задницу, притиснул гладкую головку к дырке. Выдохнув, закусил губу и вогнал дрын в себя. Из глаз посыпались звёзды, потолок поменялся с полом местами, крышу рвануло так, что Григорий Иванович на мгновение отрубился, бухнувшись лбом об лавку. Очнулся от дикого жара, потянул кол обратно. Из груди вырвался выдох. Огладив второй ладонью грудь и сжав в очередной раз сосок до боли, сунул кол обратно и чуть снова не провалился в темноту. Деревяшка коснулась той самой точки. Хозяин Тайги аж взвыл, а потом зарычал и стал двигать дубинкой всё быстрее и быстрее. И когда ощутил подступивший оргазм, задёргал рукой так яростно, что чуть не затолкал кол в задницу до самого желудка. В последний момент Григорий Иванович схватился за член и приласкал так, что когда кончал, выгибало его дугой и размазывало по доскам в дикой пляске, даже таз опрокинулся и пустое ведро отлетело в предбанник. Успокоившись, Хозяин Тайги отключился вновь. Некоторое время плыл в темноте, затем его окутало алое марево и вырвало в реальность. Хозяин Тайги матюкнулся, кинул кол на лавку, налил в таз воды. Полез на верхнюю лавку, лёг на спину и некоторое время так лежал. Вот это его накрыло! Никогда такого не было! Даже когда любил Алёшку, голубоглазого паренька из села Зарубинка. Красивый был, весёлый, улыбчивый. Потом он женился, двоих детишек нарожал. Рано овдовел. Был верен своей Настёне. Григорий Иванович ушёл из деревни, чтобы сердце своё не бередить и чтобы гон не гнал его к любимому. А когда вернулся, его Алёшка уже поседел и превратился в старика. Но Хозяин Тайги его всё равно любил. И когда умер Алёшка, плакал горькими слезами, кляня судьбу за то, что один из них оборотень, а другой — человек. И Алёшка человеком пожелал остаться. И когда умирал, сказал: «Наконец я к своей Настеньке ухожу». Разве мог Григорий Иванович испачкать такую любовь и преданность своим гнилым признанием? Нет конечно! Варварушка говорила, что он дурак. Ну и пусть. Она не поняла бы всё равно, ценности у них были разные. Ведь бывает любовь взаимная, бывает безответная, а бывает жертвенная. И Григорий Иванович ни капельки не жалел себя, он был счастлив любить Алёшку. А не любить — это страшно. И вот теперь на его пути появился Сашенька. Они не похожи. Но Сашенька в душу запал. И Сашеньку Григорий Иванович обратил. Эгоист. Григорию Ивановичу казалось, что лежал он долго. Не шевелился, лишь придавался воспоминаниям, гнал от себя образ Сашеньки. Осознание того, что полюбил он вновь, выбило из его глаз слезу. Ну за что ж так?! И чего он к Сашеньке прикипел? Увидел его — и всё, потом не смог отпустить. Что в Сашеньке такого-то? Алёшку он с детства знал. Вместе на рыбалку ходили, охотились, дружили крепко. Алёшку любил за глаза и улыбку, за доброе сердце и отзывчивость, за крепкое словцо и трудолюбие, за мастерство. В Алёшке было много всего хорошего, он расцветал и становился хорошим человеком у Гриши на глазах. А Сашенька что? Глаза красивые — это да. Улыбка лучистая — это да. Голос сладкий — и это да. Фигура красивая, аж глаза разбегаются от такой сладости, — тоже да. А в душе Сашенька какой? Тоже отзывчивый. Добрый. Мягкий. Трепетный. Способный. Ну как такого не полюбить! — Ой, бля-адь, — пробасил Григорий Иванович, отёр морду ладонью, соскользнул с лавки. Встал на колени и в таз голову вновь опустил. Пузыри погонял, вынырнул. Огонь с новой силой растёкся по телу, член после дикого оргазма лишь на мгновение опал и потом снова встал, как верный своему Отечеству солдат. Мотнув головой и пригладив длинные волосы и бороду, Хозяин Тайги шаткой походкой вышел из баньки. Вдохнул свежего воздуха, глянул на луну. Красавица! Но как же Григорий Иванович её ненавидел, когда она полная была! Светит в глаз, радуется, скотина! Пройдя до туалета, Григорий Иванович помочился, скорчив лицо так, будто лимон ел. Яйца поджались, ладонь приласкала головку. Стряхнув, Хозяин Тайги вернулся в баньку и вновь передёрнул. Нет, так дело не пойдёт. Уходить надо. Решил же уже, почему не исполнил своего решения! Однако, смута на душе была. А если вдруг вампир придёт? А Сашенька тут один, да ещё и спит крепко! Вот, про вампира вспомнил, мозг вроде на место вернулся… Да хрен там, Хозяин Тайги чувствовал, что это лишь на минуту. Его вновь накрывало алой пеленой, вновь бросало в дикий жар, тело скручивалось от боли и мозг плавился. Сунув голову в таз опять, Григорий Иванович вынырнул и потянулся за деревянным колом. Оглядев его и сполоснув, сунул в рот. Лизнул головку, представил, что это член Сашеньки. Сунул деревяшку глубже, пососал, почувствовал привкус дерева и лака. Нет. Сашенькин был бы на вкус как клубника. Не зря же Сашенька пах именно этой ягодой. Вынув изо рта деревяшку, намылил её и сунул в задницу. Застонал, сел на жопу, вогнав её до конца. Огладил член и в этот момент почувствовал что-то неладное. Воздух будто задрожал, словно кто-то вспорол острыми когтями алую пелену. Разметал туман, ворвался в дикий восторг, который на данный момент испытывал Григорий Иванович. Шагнул к нему, капая слюной и желая присоединиться к дикой пляске, что вот-вот готова скрутить Хозяина Тайги и выгнуть в очередной раз дугой. Потянул к нему свои лапы, рыкнул прямо в лицо. Завладел ситуацией, запустив в баньку свой запах. Желанный и губительный запах клубники. Григорий Иванович открыл глаза и уставился на замершего в дверном проёме Сашеньку. Привалившись плечом к косяку и держась рукой за верхнюю перекладину, едва держась на ногах, но источая только лишь животную похоть и ничего более, смотрел Сашенька так, будто готов был сожрать Григория Ивановича. Глаза блестели и светились — золотистые, с лёгкой зеленцой. Призывные. Заманчивые. Алчные. Губы влажные, оттого что длинный красный язык проходился по ним постоянно, привлекал Григория Ивановича пуще ярких глаз. И как ни странно, в этот момент мыслей уже никаких не было. Хозяин Тайги хотел отдаться во власть гона, отпустить себя, сорваться с цепи и устремиться по тропинке прочь — туда, где звёзды и луна отражаются в гладком зеркале озера, где на сочной траве сплетались тела тигра и леопарда. — Григорий Иванович, — прохрипел тихо Сашенька, — я тебя нашёл.

***

Саньке снился уродливый сон. Да, уродливый. Он кого-то трахал. Смачно, с оттягом, с желанием засадить по самые помидоры. Можно сказать, насиловал. Но не от этого было тошно. А оттого, что под ним лежал какой-то слащавый паренёк с густыми бровями, длинными, как опахала, ресницами, пухлыми губками и аккуратным носиком. Красивый был парнишка. Саньке, впрочем, было всё равно кого трахать, но почему-то этот пацан сильно раздражал. Пусть и было Бойко хорошо, но бесил партнёр его знатно, поэтому Санька и был с ним груб. Стонал паренёк громко, захлёбывался слюнями, плакал. Вроде не отталкивал и вроде было ему не больно, но Саша чувствовал, что что-то не так. Хотелось чего-то другого. Или кого-то. Да, пожалуй, кого-то. А кого? Григория Ивановича, вот кого! Оттого этот процесс казался ему противным, гадким, уродливым. Оттого он бесился. Оттого хотел быстрее кончить, выбросить этого парнишку из комнаты и притащить на эту кровать Григория Ивановича. За шкирку притащить. Раздеть, разложить, вставить и двигаться в нём до самой зари. Пока луну не сменит солнце и пока не погаснут звёзды. Однако под ним странным образом был слащавый пацан, и Санька не мог понять почему. Оттого и думал, что это сон. Ведь сон же?! Сон!!! Сашу выбросило из царства Морфея в тот момент, когда он кончил. Он открыл глаза, но жар в теле так и не погас. В штанах было мокро и пенис опал, но желание соприкоснуться горячим телом с телом Григория Ивановича было настолько сильным, что Бойко застонал. Перекатился на бок, попробовал встать. Ноги были словно ватные, да и ощущение было такое, что его кто-то держит. Будто посадили на цепь и жёсткий кожаный ошейник стягивает горло, душит, требует вернуться в кровать. Постель была вся мокрая, неприятная. Футболка прилипла к телу, штаны чуть сползли. Член натягивал тонкую ткань, стоял колом. Кончить Санька кончил, да вот только кровь всё ещё приливала к нижней части, отчего нестерпимо хотелось. Хотелось хозяина. Упав на пол, Саня полежал несколько минут, затем попытался встать. Сначала опёрся руками о пол, но тут же завалился набок. Затем вцепился в кровать, вроде удалось подняться, но сразу же рухнул на мокрую постель. Зарычал от бессилия. Сунул руку в штаны, вытянул член, начал ласкать его. Перед глазами предстал голый Григорий Иванович, кончить удалось сразу же, но огонь потух лишь на мгновение. Через минуту тело обдало непривычным жаром, а член вновь налился кровью. Вдруг в сознании щёлкнуло что-то, и Бойко вспомнил: сегодняшняя ночь — ночь гона. Так вот он какой, гон! Необузданный, дикий, сумасшедший. Разум отключается и обостряются инстинкты. Желание овладеть кем-то — невыносимое. Саша несколько раз вдохнул и выдохнул, потянул носом воздух. Задохнулся. Голова закружилась. Вот это запах! Внутренний зверь зарычал. Ах, Григорий Иванович, как же ты пахнешь. Даже мешанина из других запахов не могла перебить тот, который сводил с ума. Санька тихо рассмеялся. Затем вновь попытался встать. Ага. Ни хрена подобного. Цепь держала крепко. И это не та гадость, которой напоил его хозяин. Цепь — вот настоящая власть хозяина, та самая, которая не даёт сдвинуться с места, которая заставляет делать то, чего хочет господин. Зачем ты, Григорий Иванович, набросил на Саньку поводок? Почему? Куда-то ушёл? Боялся, что слуга пойдёт за тобой? Что собьёт ритм секса, которому ты отдаёшься с кем-то другим? С кем?! Бойко зарычал. С кем ты сейчас, Григорий Иванович?! Третья попытка увенчалась небольшим успехом. Саша встал и прошёл до двери. Но соскользнул на пол, вцепившись в ручку. В голове возникла мысль, и, не дав ей толком укрепиться и даже не взвесив все «за» и «против», Санька перекинулся в леопарда. Процесс был длительный и болезный, но на всё это Саша плевать хотел с высокой колокольни. Однако леопард лишь открыл дверь и вышел в коридор, где запах хозяина оказался острее. Завалившись на пол, он некоторое время лежал, глядя на соседнюю дверь, где по его размышлениям находился Хозяин Тайги. Потом решил обернуться вновь. Следующий оборот был таким же длительным и болезненным. Но к чёрту всё! Не обращая внимания на мучительную боль, Бойко толкнул дверь, однако в комнате Григория Ивановича не оказалось. Значит, и правда ушёл! Ушёл трахаться к другому! Зарычав, Саша прошёл по коридору. Цепь натянулась, ошейник так сдавил горло, что стало тяжело дышать. Зарычав утробно и заскрипев зубами, Бойко сделал ещё два шага. Споткнувшись о небольшой порожек, рухнул на пол и уставился на кухонный стол. В нос ударил сводящий с ума аромат, и Саня нагнулся, принюхиваясь к половикам. Нашёл! Григорий Иванович оставил след! Желание овладеть хозяином вспыхнуло с невероятной силой, и Бойко схватил невидимый жгут, что сжимал горло, и начал рвать его. Затем увереннее пополз к выходу. На мгновение показалось, что удавка ослабла и если он выйдет на улицу, там будет легче. Саша выполз из дома и присел на крыльцо. Вот ведь и правда легче. Некоторое время сидел так, диким зверем оглядывая двор. До калитки целая вечность, но ошейник слегка ослаб. Значит, если выйти за пределы усадьбы, то будет ещё легче. И может, он станет свободным. Однако из усадьбы уходить ему не надо было. Санька нутром почувствовал, что Григорий Иванович где-то здесь. А потом услышал хриплые стоны, сбившееся дыхание и ощутил волну необузданного желания. Бойко рванул к баньке, как будто обезумел. Шатаясь, пробежал по дощечкам, ворвался в открытую дверь. Три шага по предбаннику, и вот он, заветный вход в парилку. Замер в проёме, не веря своим глазам. Кажется, Санька кончил от одного только вида Хозяина Тайги. Такого удара под дых он не ожидал. Даже в самых извращённых фантазиях он не мог представить такого Григория Ивановича. Тот сидел на полу раздвинув ноги, наяривал свой стояк, а из жопы торчала деревяшка. Санька захлебнулся слюной. Он никогда никого так в жизни своей не хотел. Это гон? Или потому, что это Григорий Иванович? Горячий! Дикий! С растрёпанными белоснежными волосами, красный и мокрый. От него исходил такой опьяняющий запах, что у Саньки закружилась голова. Он привалился плечом к косяку и ухватился за верхнюю перекладину. Григорий Иванович замер и посмотрел на него. — Григорий Иванович, я тебя нашёл, — прохрипел Бойко, не узнавая собственный голос. Отлип от дверного проёма, сделал шаг вперёд. В этот же миг ощутил свободу, будто кто-то снял ошейник и отбросил в сторону цепь. Саша схватился за футболку и, сдёрнув её с себя, откинул прочь. Затем скинул штаны и оказался перед Григорием Ивановичем полностью нагой. — Какой ты развратный, Григорий Иванович, — хрипел Саня. — Тебя надо срочно выебать. Так выебать, чтобы ты и думать забыл об этом мире. Саша схватился за свой член и сунул его в рот Григорию Ивановичу. Тот раскрыл губы без сопротивления. Принял сразу и на всю длину. Санька положил ладонь ему на голову, сжал мокрые волосы и принялся вбиваться в рот хозяина, хрипя и неотрывно глядя, как Хозяин Тайги сосёт его член и одновременно с этим оглаживает свою дубину. Необузданный первородный огонь закрутился вьюгой в груди, заставил задохнуться, оказаться на грани жизни и смерти, увидеть Космос. Саньку накрыл такой оргазм, что на мгновение ему показалось, будто он сходит с ума и падает в бездну. Незабываемое ощущение. Нереальное! Безумное! Опустившись перед Григорием Ивановичем на корточки, Саня скользнул ему на колени, обнял за шею крепкой рукой, прильнул к губам. Ощутил вкус клубники, смешанный с запахом Григория Ивановича. Саня до сих пор не мог понять, что это за запах, но знал, что принадлежит он Хозяину Тайги. И, как и прежде, перед ним хотелось опуститься на колени, лизнуть его ноги, остаться так надолго, не поднимая головы. Но сейчас, в вихре эмоций и чувств, Саня желал только одного: насадить Григория Ивановича на свой член и трахать ночи напролёт, пока тот не отрубится от истощения. Продолжая целовать Григория Ивановича, Бойко попробовал достать из задницы хозяина торчащее деревянное дилдо. Но не достал. Рыкнув, он слез с колен Григория Ивановича, схватил его за руку, резко развернул. И где только силы взял?! Хозяин Тайги был во много раз крупнее его и тяжелее, однако тяжести Саня не почувствовал. Григорий Иванович не сопротивлялся. Повернулся к Саше спиной, встал, опёрся о вторую полку, нагнулся вперёд, расставил ноги, выставляя на обозрение впечатляющий зад. Саню повело так, что он ткнулся лбом в спину хозяина и некоторое время так и стоял, оглаживая его бёдра, скользя ладонями по ягодицам. Будто дразнил. Осознал это некоторое время спустя, когда Григорий Иванович издал хриплый стон и, выпятив задницу, скользнул ею по паху Саньки. Бойко увидел небо в алмазах, кончил для порядка, сжимая бёдра Григория Ивановича со всей дури, а потом, не дав себе времени на раздумья, выдернул кол из сладкой жопки и вогнал в разработанную дырку свой. Григорий Иванович от такого напора чуть на третью полку не залез. Саша пресёк побег своего драгоценного хозяина. Темп Бойко взял сразу же быстрый. Мыслей в голове не было. Стоило оказаться внутри заветной задницы, стоило только ощутить, насколько внутри Григория Ивановича горячо и прекрасно, и в который раз Саньке сорвало крышу и он принялся двигаться так, будто пытался догнать жертву, будучи леопардом. Григорий Иванович подмахивал, цеплялся за лавки, чтобы не упасть, пыхтел, стонал, даже рычал. Запрокидывал назад голову, а Санька, пользуясь случаем, обнимал его за шею, скользил ладонью по лицу, проталкивал пальцы в рот, целовал голову, хватал зубами волосы, лизал чёртово ухо. На мгновение лишь приостанавливался и снова кидался в бешеный галоп. Кончили вместе, и это было феерично. На мгновение Саша ощутил дурманящий запах, исходящий от Григория Ивановича, вспомнил, что чувствовал его совсем недавно, когда соблазнял хозяина, собиравшего клубнику. Осознание того, что Григорий Иванович тогда кончил, сделало его счастливым. Ах ты проказник, хозяин! Разве так можно?! Зачем терпеть? Ведь чувствовал же, что Саня тоже хочет. Мог бы сразу завалиться на кровать, ноги раздвинуть и дать. Ну или взять. Санёк и так и эдак любит. — Григорий Иванович, — прохрипел Саша, целуя хозяина в шею, — пошли в дом. На кровать. Там ебать тебя сподручнее будет. — Матерщина звучала грубо, но Саньке казалось, что это мягко и нежно. — Там я тебя так укатаю, как никто никогда. Выжму тебя досуха, к утру в тебе и капли не останется. Ты будешь только моим, Григорий Иванович, только моим. И я только твоим. Не позволю никому тебя касаться. Только я. Хозяин мой. Григорий Иванович обернулся, положил на Санькин затылок ладонь, притянул голову к себе и всосался поцелуем в губы так, что Бойко понял, до дома они не доберутся. Впрочем, попробовать стоило. Неудобно в бане, хотя романтично. Деревенская романтика. Саша по-всякому любил. И романтику тоже любил. Но для Григория Ивановича он должен создать удобства. Своего хозяина надо лелеять только на кровати. И поэтому Бойко схватил Хозяина Тайги за руку и потянул за собой, нагло оборвав поцелуй. И всё же до комнаты они не дотянули. Григорий Иванович перехватил Сашину руку на крыльце, повернул его к себе лицом и, обняв, впился в губы вновь. Алчность хозяина поражала, но Санька сегодня уступать позиции не желал. Они рухнули на крыльцо, Григорий Иванович оказался под ним. Саша схватил его за волосы, оттянул голову назад, второй рукой схватил бороду, убрал её в сторону, скользнул языком по шее, затем опустился на грудь. Приласкал сосок, укусил, зализал, немного пососал, затем снова прикусил. Хозяин Тайги фыркнул и от удовольствия прогнулся, положив ладонь Саньке на голову. Второй сосок Саша пощипал пальцами. А когда оторвался — резко разогнулся, посмотрел на Григория Ивановича. В свете полной луны господин выглядел ещё лучше, чем в баньке. — Ах, блядь, — зашептал Бойко, давясь слюной. — Ах, блядь… Резко развернув Григория Ивановича, заставил того встать раком и вновь вошёл, понимая, что так не совсем удобно. Но это было настолько пошло и дико, что Саня не обращал внимания ни на что более. Григорий Иванович под ним дрожал и стонал, рычал и хрипел, пытался сбежать, но Саша крепко держал его за бедра, и когда Хозяин Тайги упал, цепляясь за порог, Бойко вбиваться меньше не стал. Наоборот, сорвался так, что сам начал рычать и хрипеть, ложась на него и продолжая биться раненным зверем. Когда их накрыл оргазм, Санька укусил Григория Ивановича за плечо, жмурясь от дикого восторга. Хотелось укусить за другое место, но то место оказалось недоступно. Его укрывали влажные белоснежные волосы. Конечно, их можно было убрать, но… До того места он ещё доберётся. То место особенное, и с бухты барахты кусать холку не стоило. Как только Саня прекратил изливаться, тут же вскочил и потянул Григория Ивановича за собой. Тот последовал без возражений. Оказавшись в его комнате, Саша сорвал покрывало с постели, повалил хозяина на простынь и принялся ласкать грудь. Кусаться, оставлять засосы, сосать соски, спускаться поцелуями ниже. И когда достиг важного места, вобрал в рот головку. Ох и большой же у Григория Ивановича! Такой в Санькину задницу с трудом войдёт, но чуть позже надо будет попробовать. От подобной мысли Бойко зарычал. Но это потом, а сейчас надо удовлетворить Григория Ивановича другим способом. И пока что Саша останавливаться не собирался. Он с удовольствием понял, что это только начало. Сосал Саня с огромным наслаждением. Старался брать на всю длину, но до конца не получалось. Оглаживал яйца, толкался в дырку пальцами. Ощущал влажность внутри. Сходил с ума снова. Опалял дыханием и жаждал вновь войти внутрь. Григорий Иванович готов был вот-вот кончить, когда Саня, будто садист, выпустил его член изо рта, пережал основание, заглянул хозяину в лицо. Красное, пошлое, довольное. Взгляд затуманенный. Плывущий. Соблазняющий. Ноги раздвинуты широко, приглашают продолжить начатое. Бойко облизался. Нагнулся. Поцеловал бордовую головку, затем разогнулся и уже не торопясь, будто издеваясь, вошёл, внимательно глядя в лицо любимого хозяина. Саня взял неспешный ритм. Неторопливо скользнул по горячему члену Григория Ивановича ладонью. Изящно нагнулся вперёд, остановившись лишь на мгновение, поцеловал в губы, укусил за подбородок, оттяпал пару волосин из бороды. Грёбаная борода! Сбрить её к чёрту! Она старит Григория Ивановича, да и раздражающе мешает. Но это, опять же, потом. А сейчас… Саша разогнался с нескольких толчков и взял быстрый темп, снова вырывая из Григория Ивановича хриплые стоны и крики. Всё казалось нереальным и слишком прекрасным. Саша чувствовал себя счастливее всех на свете. И счастливее, чем прежде. У него никогда такого не было — чтобы грудь обжигало и распирало от тёплых чувств. Чтобы тело сгорало, требуя лишь одного человека, оборотня. Никогда в жизни он не желал кого-то так, как сейчас желал Григория Ивановича. Всё это было в новинку, но это новое ему нравилось, и если вдруг кто-то придёт всё это у него забрать, он ни за какие миллионы не отдаст. Потому что счастье не покупается и не продаётся. И даже не крадётся. Счастье даруется. И можно только поблагодарить судьбу за то, что свела его с Григорием Ивановичем и позволила быть оборотнем, ощущать эти эмоции и отдавать их, взамен беря другие. Уснули они только утром, когда за окном забрезжил рассвет…