***
Райнер, Энни, Фалько и Габи сидели в зале ожидания полицейского участка. Лица застыли в хмуром напряжении. Они не переговаривались, в воздухе витала тревога. Дверь с надписью «Следственный отдел» открылась, выпуская Пик Фингер. Все дружно вскинули головы и вопрошающе уставились на нее. Пик подошла ближе и села между младших. — Что говорят? — Все очень странно. Курт, он сейчас следователь по нашему делу, объяснил, что тот беспорядок больше похож на следы поиска чего-то, нежели чем на следы борьбы. Кровь еще не проверили, благо доктор Хейз сразу дал им для сравнения все данные Леви. В квартиру проникли. Леви сам их не впускал — об этом говорят следы работы отмычкой на замке. Никаких орудий на месте преступления не найдено, только следы крови и отпечатки пальцев. Можно утверждать, что не применялось огнестрельное оружие — нет следов пороха и смазки, не было и звуков выстрела. Скорее всего нож. Налётчиков было двое, один значительно тяжелее другого — громила или же толстяк. Некоторые вещи действительно пропали. — Не понимаю! — Фалько встал с места, начал нервно ходить из стороны в сторону и рассуждать в слух — Если это воры, то они бы напали на капитана и, обезвредив его, просто вынесли бы все что им было нужно. — Они могли убить его… — Габи шмыгнула носом, — И забрать тело, чтобы избавиться… — по высохшим на щеках соленым дорожкам снова покатились слезы. — Глупо прятать тело и оставлять при этом простыню с кровью на месте преступления, не находите? — подала голос Энни. — Давайте не будем так просто хоронить Аккермана? Он все-таки был воином, умел драться, как никто другой, — попытался успокоить всех Райнер. — Может, он сам убил нападавших и теперь прячет улики? — предположил неожиданно Фалько. — Он вроде бы тоже не идиот, чтобы оставлять простыню с кровью. Да и в его состоянии это было бы сложновато сделать, — меланхолично вставила Энни. — Какой кошмар… А может его похитили с целью шантажа? — пробормотала Габи. — И кого по твоему шантажировать? Нас? — Фалько с недоумением обернулся к подруге. — Хистория! — Райнер встал со стула в озарении. — Королева Парадиза украла капитана? — Габи непонимающе посмотрела на него. — Нет же! Если наши сыщики ничего не найдут в Марли — мы запросим ее помощь в поисках. — Что нам делать сейчас? — Пик дернулась, словно готовая действовать незамедлительно. — Подождем несколько дней. Потом свяжемся с Армином или с Жаном. Хочется верить, что им не безразлична судьба Леви. Дверь, из которой десять минут назад вернулась Пик, открылась. Из нее вышла молодая пололицейская. В ее руках виднелись бумаги и папка с корешком, гласящим «Аккерман». Она серьезным взглядом обвела компанию, сидящую напротив, прочистила горло, поднеся кулак ко рту, и объявила: — Грайс Фалько! Проследуйте за мной для дачи показаний. Фалько решительно встал и молча пошел за девушкой по коридору. Оставшиеся почти в унисон тяжело вздохнули. Габи уткнулась в плечо Пик. Та понимающе и поддерживающе обняла ее, шепча на ухо: — Тише, Габи, все будет хорошо.***
Субботняя ярмарка открыла свои прилавки на центральной площади Шинганшины ровно в восемь утра. Солнце согревало тенты палаток и сонные лица продавцов. Фермеры, ремесленники, птицеводы, мясники — сотни людей разного рода занятости представляли здесь свои товары и услуги. Жители города и окрестных поселений подтягивались к центральной площади. Тут же готовились к выступлению бродячие артисты, фокусники и барды. Среди множества других палаток, ярким оранжевым в белую полоску пятном выделялась одна, с табличкой «Пекарня и мукомольня К. Меллера». За прилавком этой примечательной палатки сегодня порхала Мика. Витрина, которую она обставляла корзинами с разнообразной сдобой, казалось, скоро прогнется. Перед прилавком на низких подставках важно и надуто белели боками мешки с мукой высшего сорта, изготовленной на мельнице семьи Меллер. Мельница эта располагалась на реке, за границей былой стены и управлялся на ней молодой Валле Меллер — сын Клауса. Мика принялась развешивать снаружи сушки и баранки, щедро нанизанные на толстую прочную нить. Торговки из соседних палаток приветственно махали, и Мика отвечала им улыбкой и кивком. Закончив, она вернулась за свой прилавок, надела фартук и принялась подводить губы карминовым карандашом. Из отражения зеркальца на нее серьёзно смотрела молодая сероглазая красавица с пухлыми яркими губами — удачный грим для роли, которую предстоит отыгрывать без перерыва весь день. Сегодня нужно снова очень много улыбаться и общаться с покупателями, к этому она готова. А вот к чему она не была готова вовсе, так это к тому, что всего в десяти метрах от ее рабочего места в этот раз развернутся ремесленные палатки. И конечно же, ближе всех — лавка кузнеца и скобяных изделий, в которой разумеется работал Фридрих Шульц. Микаса наблюдала украдкой за тем, как молодой кузнец подготавливал в большом шатре наборы для быстрой подковки лошадей. По дороге в Шинганшину у кого-то обязательно возникала необходимость в его услугах. Шульц оделся по-рабочему: черная кофта со шнуровкой да красный фартук — под цвета их вывески. Борода и усы гладко выбриты, темные волосы, обычно взъерошенные и напоминающие ей порой одну из причесок Эрена, сегодня строго зачесаны назад. Такая укладка понравилась Микасе. С ней Фридрих казался чуточку старше и мужественней. Микаса замялась, снова подметив размах и мускулистость его плеч, рельеф спины, проступающий при движениях под облегающей кофтой. Ей нравилось, что Фридрих на добрую голову выше нее ростом. И крупнее. И, скорее всего, сильнее физически, чем она. Запел свою громкую бодрую песню бард. Ярмарка потихоньку оживала. Микаса поймала взгляд кузнеца, осознала, что он видел как она разглядывала его. Снова, черт возьми! Щеки и уши заалели. Фридрих помахал ей рукой, Мика ответила таким же приветствием. Подошли первые покупатели. За ними еще и еще. Аккерман не успела перевести дух, как возникла необходимость пополнить корзинки на прилавке. А люди все шли и шли, влекомые ароматом сдобы. В полдень началось представление цирковой труппы, поток отоваривающихся горожан и приезжих гостей меж палаток поредел — всем захотелось зрелищ. Микаса устало присела на ящик, вытянула гудящие ноги и отперлась спиной на внутренний край прилавка. Маленький горшочек со вчерашним рагу, что предназначался ей на обед, конечно же остыл. Микаса пошарила рукой в сумке и поняла — забыла положить ложку. Живот громко заурчал — рагу хоть и холодное, но пахло очень аппетитно. Пока Аккерман прикидывала, как бы решить свою проблему, к прилавку неспешно подошел высокий блондин в щегольском наряде. Он окинул взглядом лавку, остановился на Микасе, улыбаясь немного хищно. Микаса нехотя убрала горшочек, встала, тоже улыбаясь только губами в ответ и произнесла стандартное: — Добрый день! Чем вас угостить? У нас только самая свежая выпечка и лучшая мука! — Привет, красотка! Шикарно выглядишь, должен заметить, — парень бесстыже скользил по ее фигуре взглядом, от чего Микасе мерзко засвербило под ребрами. — Хотите попробовать что-нибудь? — О…много чего. Но, похоже, что ваша выпечка сегодня проигрывает в конкуренции. — Кому же? — Тебе. На этой ярмарке ты — самая сладкая булочка! Микаса еле-еле сдержалась чтобы не засмеяться от такого нелепого подката. Ее боевой настрой мигом сменился на жалостливо-смешливый: что еще ждать от такого убогого казановы? — Я бы с удовольствием попробовал самую сладкую булочку в этой лавчонке… — а вот и то, что переступает все рамки. Микаса не терпела такого к себе отношения. Никогда. — Зубы. — недобро, уже без «продающей улыбки» выдавила она. — Что зубы? — непонимающе свел домиком брови щеголь. — От сладкого зубы чернеют. И болят. — Да, Дитрих. И, поговаривают, что даже выпадают! — насмешливый голос Фридриха заставил напористого покупателя развернуться вокруг своей оси. — Ох, это ты, Фридрих! Давно не виделись. Напугал! Произошло то, чего Микаса никак не ожидала: денди и кузнец размашисто пожали руки, обнялись, хлопая друг друга по спине. Микаса постаралась сохранить лицо равнодушным, но ей стало до ужаса интересно, как в этом разнообразном мире пересекались орбиты существования этих двух молодых мужчин. — Зашибешь же, громила! — тот, кого назвали Дитрихом увернулся от последнего, явно мощного похлопывания. — Ты что-то от Мики хотел? Мука здесь отличная, могу помочь закинуть тебе на плечи вот это симпатичный двадцатикилограммовый мешок, — Фридрих подтолкнул щëголя обратно к прилавку. Тот нехотя подчинился. — Охотно верю! Но, пожалуй от муки воздержусь! Простите за беспокойство, милая госпожа, — Дитрих, виновато глядя на Мику, снял шляпу — Будьте так добры, заверните мне вот эти крендели, пожалуйста. — И пирог с кроликом. И во-он те рулетики с маком. Дюжину! — Грабеж! — наигранно-возмущенно обернулся на кузнеца Дитрих. — Ничего, от тебя не убудет. Друга угостишь. — Фридрих подмигнул Мике, и та улыбнулась. Она шустро завернула в бумагу заказ и забрала деньги. Сегодня выручка уже больше, чем в прошлую ярмарку, а ведь только середина дня. Клаус будет счастлив. — Это мне! — Фридрих забрал пакет с маковыми рулетиками из рук недовольно бурчащего Дитриха. — Спасибо старина! — Всегда пожалуйста, добрый друг. Пойду-ка я, а то ты еще надумаешь меня подковать, как ту кобылу, и втридорога, — денди поднял шляпу в адрес Микасы. — Всего доброго, госпожа! — Хорошего дня и спасибо за покупку! Приходите к нам еще! — миленьким голоском пропела Мика вслед незадачливому клиенту и прыснула со смеху. — Будь здоров, Дитрих! Заходи и ко мне в шатер, мне есть чем тебя удивить! — крикнул Фридрих другу на прощанье. Дитрих, посмеиваясь, отмахнулся и спешно зашагал вдоль торговых рядов. — Это твой друг? Вот уж не подумала бы, — Микаса вытерла согнутым пальчиком слезу в уголке глаза. — Учились детьми грамоте и счету вместе, — Фридрих оперся плечом на стойку киоска и сложил руки на груди — Он в общем-то неплохой парень. Только рядом с девушками превращается в дурачка. Рядом с красивыми девушками. Микаса не сразу осознала, что ей сделали комплимент. Щеки порозовели, и в жилете стало как-то тесно дышать. Она всё ещё отрицала часть себя, что радовалась вниманию Фридриха. «Но ведь я любила и люблю только одного! Как же так… А как же чувства к Эрену?!» Они знала и верила: чувства есть, маячат на фоне, напоминают о себе. Но эти, другие, новые, малоизвестные ей раньше — упрямо лезут на первый план, щекочут в груди и под пупком, заставляют краснеть и опускать глаза, словно Микаса и сама, из тех юных смешливых кокеток, которых так интересно подслушивать прячась за витрину с хлебом. — Ты голодна? — Фридрих решил сменить тему. Микаса, скомкав смятение, выложила свою глупую историю с забытой ложкой, и Шульц тотчас убежал к кузнечному шатру, попросив подождать минуту. Вернулся с маленькой, накрытой решеткой жаровенькой, полной углей. Так же при нём оказались ложка, две кружки, сыр с травами, кувшин с ягодным морсом и большие ломти домашнего хлеба. — Ставь свой горшочек сюда и он мигом нагреется, — Фридрих помог Микасе организовать позади ее киоска импровизированный столик из коробки и доски, налил в кружки морс и порезал сыр. Микасе стало так тепло на душе от его искренней заботы, что она отмела последние сомнения по поводу их свидания. — А сам то ты ел? — спросила она, уже во всю уплетая разогретое рагу. — Да, мама приносила нам с братьями перекус час назад. — У твоей мамы великолепный хлеб и морс! — Микаса залпом осушила кружку и попросила жестом налить еще. Терпкий твердый сыр и мягкое тесто таяли на языке. — Спасибо. Могу я тебя чем-нибудь тоже угостить? — она кивнула в сторону прилавка. — Нас угощает Дитрих, ты забыла? — Фридрих улыбнулся и достал из-за спины сверток с маковой сдобой. — Точно! — и Аккерман снова заулыбалась, дав волю своим безудержным легким чувствам. Вторая половина дня прошла в не меньших хлопотах. Микаса вертелась юлой: запасы товара и упаковочной бумаги все уменьшались, а количество монет и купюр в ящичке кассы росло. Ей даже пришлось переложить к центру витрины остатки булок и пирожков, чтобы та не выглядела бедно и пусто к концу ярмарки. Мука разошлась под ноль. По старой закалке, удивляя покупателей своей силой, Микаса, играючи, сама грузила на их маленькие ручные тележки последние тяжелые мешки. В пять часов вечера на грузовой телеге приехал Клаус. Они вместе с Микасой упаковали в короб небольшой остаток выпечки, разобрали и сложили на телегу тент и каркас киоска. Микаса передала хозяину кассовый короб и ключ от него, предварительно закрыв на два оборота. Клаус взвесил кассу в двух руках и восторженно закивал. Аккерман игриво исполнила перед ним маленький реверанс. Клаус рассмеялся, улыбнулась и Микаса. Перекидываясь шутками они продолжили собираться. Управившись с хомутами, что крепят поклажу, пекарь подошел к Мике, что поила Звездочку водой из ведерка. — У тебя же с собой ключ от дома? — Да, а что? — Тогда можешь идти, вечернее тесто я сделаю сам. Похоже, твой кавалер уже заждался, — Клаус кивнул на кузнечный шатер. — Спасибо… — Микаса замялась. — Если будет плохо себя вести — скажи, что я ему надаю по шее чёрствым багетом. — Хорошо, — она сдержанно улыбнулась, представив эту картину. — Так, это я заберу с собой, думаю тебе уже не пригодится, — пекарь осторожно снял заколку в виде сдобной булочки с ее волос. — Ох, спасибо! Если честно, я про нее совсем забыла, — усмехается Микаса. — Будь осторожна и не сильно задерживайся, — Клаус по-отечески коснулся её плеча, — А в прочем, ты умничка и сама все смекаешь. Удачи тебе! Он поднялся на козлы и легонько подхлестывая кобылу, тронулся с площади. Микаса осталась одна среди закрывающихся палаток. Чувствуя неловкость, она все же сделала несколько шагов в сторону кузнечного шатра. Братья Фридриха тоже потихоньку складывали инструменты, однако очаг кузни все еще жарко пылал, выстреливая то и дело искры. Микаса грустно подумала, что Клаус, похоже, ошибся, и это ей придется ждать парня на ее первом настоящем свидании. — Идем? — Фридрих возник словно из ниоткуда и Микаса вздрогнула от неожиданности. Они отошли от шатра на добрый десяток метров. Шульц неожиданно круто развернулся. Микаса отметила про себя, что он одет в свежую рубаху, а волосы его влажные от воды. — Прошу тебя принять мой маленький подарок, — Фридрих заметно нервничал, — Я сделал ее сам… Думая о тебе. Он протянул руку ладонью вверх и перед глазами Микасы оказалась крупная, но, на удивление, изящно выполненная серебряная брошь. Три тонких овсяных колоска и нежная пышная роза поверх них, перетянутые лентой с бантом. Аккерман тихонько произнесла: «Ох!» Ее взгляд заметался между украшением и глазами Фридриха. Он же пристально и внимательно смотрел на нее. — Спасибо, Фридрих… — она залилась маковым цветом и не знала, что ответить на такое прямолинейное проявление чувств. — Позволь, я прикреплю ее? — парень аккуратно приколол брошь к жилету Микасы невесомыми движениями. Глаза его светились радостью от того, что она приняла его дар. — Вот так. А теперь пойдем скорее смотреть на циркачей и пить сидр! Фридрих, поборов нерешимость, взял Микасу под локоть и потянул к центру площади. Та, все еще немного смущаясь, подалась на встречу захватывающему дух приключению. Спустя три бутылки сидра на двоих и самое смешное цирковое представление в ее жизни, Микаса почувствовала острую потребность подвигаться. Ее спутник нехотя согласился, когда та потянула его присоединиться к пляшущей в разнобой толпе. Музыкальный ансамбль играл бойкую и ритмичную музыку, сердце колотилось в груди, щеки пылали, а кончики косичек щекотали шею Микасы, когда та подпрыгивала с разворотом, вторя движениям Фридриха. Он тоже разрумянился танцем, его глаза не отрывались от её лица, а улыбка сияла искренним удовольствием и весельем. Микаса никак не могла собрать рой мыслей в своей голове. Ей хотелось и смеяться, и плакать, и кричать одновременно. Она вдруг почувствовала твёрдую уверенность — все именно так и должно быть в ее жизни: веселиться, танцевать, ходить на свидания, смеяться, чувствовать колотящимся сердцем, смотреть, слышать, влюблять, быть самой собой! Все то, что она сознательно запрещала себе столько лет, в память о покойном любимом — ей невероятно нужно. Как глоток свежего воздуха. «Возможно, это влияние алкоголя» — подумала она, — «Но так легко, так свободно, мне не было со дня окончания войны». Вдоволь наплясавшись до занывших икр, Микаса с разбегу плюхнулась на одну из лавок, расставленных по случаю гуляний в центре площади. Фридрих присел рядом, переводя дух. — Я так давно не танцевала от души! — она сияла скромной улыбкой. — Я тоже. Это так весело! — громко ответил он, стараясь перекричать окружающий их людской шум и музыку. — Пойдем! Я покажу тебе одно место! — Микаса вдруг вскочила, потянула Фридриха за локоть, и он послушно, с замирающим от ее прикосновений сердцем, последовал за ней. Прочь от огней площади и веселящейся толпы. — Куда мы? — он едва поспевал за Микасой, а та все петляла меж улочек. — Сейчас увидишь! — совсем скоро они оказались на небольшом холме, у пересечения улицы Горной выси и Водного проулка. Старинные жилые дома окружали небольшой сквер, в центре которого возвышалась водонапорная башня из красного камня. — Нам сюда, — Микаса приложила палец к своим губам, призывая быть тише, и поманила пальцем. Они тихо просеменили вдоль кованной ограды сквера, спотыкаясь и хихикая невпопад. Наконец, найдя арку входа в сквер, устремились прямиком к башне. — Только не говори мне, что мы полезем наверх! — недоуменно прошептал Фридрих. — Не скажу! — ххихикнула Микаса и принялась проворно взбираться по каменным ступеням, что выступали из кладки башни, до самой ее плоской зубчатой крыши. — Постой! Ты же можешь упасть! — кузнец попытался поймать ее за подол платья, но не успел. Обреченно вздохнув, полез следом. Каким-то чудом им удалось забраться на крышу башни целыми и невредимыми, несмотря на хмельное головокружение. Микаса села на каменную кладку и восторженно протянула руку вперед, указывая на открывающийся вид. Фридрих приземлился рядом, не слишком далеко, но и не слишком близко, уважая ее личное пространство, и устремил взгляд на открывающуюся перед ними картину. Вид оказался поистине прекрасен. Город, горящий ночными огнями, желтой паутинкой лежал у ног. Центральная площадь все еще ярко освещенная, гудела от шума толпы и музыки. Канал блестел, отражая водной гладью фонари и яркий, почти полный круг луны. Поля разномастными лоскутками укрывали земли справа и слева. Где-то, почти на горизонте, где находилось полотно железной дороги, двигалась светящаяся гусеница паровоза. Звезды сияли на чистом небосводе, немного мерцая и дрожа. Фридрих ощутил легкое головокружение от алкоголя, от близости к Мике, от столь красивого вида, от высоты. — Мика… — он смотрел на нее, не в силах оторваться, ловил каждую черту милого сердцу лица. — Правда красиво? — она, улыбаясь, повернула к нему голову, их взгляды встретились. — Красивее я не видел… — Фридрих ощутил, как розовеют собственные щеки, шея, уши. В груди, взрываясь горячими искрами, будто расцвел огненный цветок, пульсирующий, разгоняющий кровь по всему телу. Фридрих смотрел пристально, и в глазах Мики в этот миг он видел отражение всего мира, неба, звезд и луны. — Можно… поцеловать тебя? — Он на секунду зажмурился, не веря своей дерзости, и подался чуть вперед. Со смесью благоговения, восторга и страха — ощутил прикосновение сухих теплых губ Мики к своим. Первый поцелуй оказался неловким, наивным, и даже немного неуклюжим. Микаса смутилась своей внезапной дерзости. Её сознание поплыло от алкоголя, голова слегка закружилась. С легкой досадой она запоздало подумала, что Фридрих мог бы и обнять ее крепко. Но почему-то не торопился сокращать небольшое расстояние между ними. Она ощутила жар, исходящий от его тела, развернулась и потянулась к нему, охватила лицо ладонями. Шульц дернулся, словно обжегся и разорвал поцелуй. Тяжело дыша, они пару секунд смотрели друг на друга. Сквозь ленивую хмельную кашу мыслей: «Порядочные девушки так себя не ведут!» и «До свадьбы этого делать нельзя!», а так же «Ты сама виновата, что это никогда не будет Эрен!», Микаса подумала, что очень хочет всех тех стыдных и будоражащих вещей, которые тысячелетиями делают друг с другом мужчина и женщина. Микасе уже доводилось переживать подробное неясное томление, но отголоски тех старых забытых ощущений меркли перед тем, что она испытывала прямо сейчас — чувствуя сквозь ткань платья и замшу жилета горячие ладони Фридриха на своей талии. Его дыхание на коже шеи, его близость, стук горящего сердца юноши под собственной ладонью, прижатой к его груди… Микаса сдалась. Будь что будет! Она прижалась грудью к груди Фридриха. Тот сдавленно охнул, когда ее губы снова накрыли его рот. Ее руки обвили его шею, жадно скользнули чуть ниже. О, сколько раз она смотрела как последняя бесстыдница на эти плечи и сильные бицепсы! И вот теперь, наконец-то, касалась их сама… Микаса ощутила, как по ее губам скользнул язык Фридриха, а под тканью платья налились томлением грудь и соски. Влажное ощущение чужого языка смутило, но она поддалась, пропуская его в свой рот. Ей неожиданно понравилось то, что он сделал, и она решила повторить все то же самое. В ответ на действия, она услышала шумный вдох, ощутила как горячая мужская рука переместилась вдоль по бедру, сминая ткань подола. Сердце ее колотилось, кажется в ушах, голове, в каждом уголке тела, словно она сама стала одним огромным пульсирующим и дрожащим органом. Фридрих, подхватив за бедра, рывком посадил ее на колени, лицом к себе. Микаса ойкнула, ощутив его разгоряченное тело максимально близко, пусть и через слои одежды. В низу ее живота и прямо межу ног разлился нестерпимый жар, когда он несильно, но уверенно потянул Микасу назад за косички, запрокидывая ее голову, и провел влажными губами и языком от ее уха по шее и ниже, почти погружаясь лицом в самый вырез платья. Она развязно застонала, сама от себя такого не ожидая и удивляясь, откуда взялся в горле этот животный крик. Внезапно Фридрих замер, отстранился от ее груди, прижавшись лбом к ее лбу, тяжело задышал. Микаса почувствовала бедром его пульсирующую плоть, стыдливо понимая, что он уже максимально готов к слиянию. — Послушай, Мика… — он перехватил вздох и протяжно выдохнул. — Да, — она не узнала свой хриплый голос. — Я еще никогда…не делал этого ни с кем, — он пронзительно посмотрел ей в глаза. — Я тоже, — Микаса физически ощутила, как горят ее уши и шея. — Вот, что я думаю, — парень отстранился, на миг нахмурившись, так, что их тела разъединились, и она тут же ощутила прохладу ночного воздуха — Ты заслуживаешь другого к себе отношения. Микаса непонимающе молчала. Его руки легли ладонями на ее плечи. — Ты прекрасна, и я очень хочу этого… Хочу тебя. Но я обещал не играть с тобой, и я буду верен этому обещанию, — он бережно поправил жилет Микасы и рукава платья, сползшие с плеч. — Фридрих… — Мика не нашлась что ответить. Ее внутренний пожар медленно гас, оставляя тлеть угольки неудовлетворенности — Я что-то сделала не так? — Нет же! Нет, нет… Ты красива, трудолюбива, скромна и умна. Ты самая лучшая на всем свете… Для меня, по крайней мере. И я очень хочу дать тебе другое, большее чем…м-м-м… пьяное соитие на крыше, — он вымученно отвел глаза. Микаса зажмурилась. Ей стало оглушающе стыдно и неловко. За свой порыв, за то, что почти отдалась малознакомому парню. За то, что предала свою любовь, сорвавшись на грубую похоть. «Он, хоть и мужчина, а все же благоразумнее тебя, оказывается!» — ехидно нравоучал голос совести. В носу защипало, слезы — предатели скопились под веками, в горле возник противный комок, мешающий дышать. Сердце ухнуло вниз, и Микаса заторможенно осознала, что ее ужасно тошнит. Она еле успела вскочить на ноги и добежать до края башни, когда содержимое желудка неукротимо покинуло ее. Фридрих подошел к ней спустя пару минут. Помог подняться, подал платок. Микаса стыдливо приняла помощь, вытерла рот и, отвернувшись, спрятала испачканную ткань в рукав платья, обещая постирать и вернуть. — Забудь, — кузнец отмахнулся и неловко закинул руки за голову. Микаса упала в стыд и остро захотела домой. Прополоскать рот, и никогда больше не сближаться в таком ключе ни с кем на свете. — Мика… Пожалуйста, послушай меня сейчас, — Фридрих осторожно коснулся её плеч, поворачивая к себе, но тут же отпустил, заметив слезы, — То что произошло — естественно и прекрасно. И мне правда, очень лестно, что я не неприятен тебе, как мужчина… Я не считаю тебя какой-то…нехорошей. Ты замечательная, правда, — он рассеяно шаркнул носком ботинка по красному камню подбирая нужные слова, — Давай попробуем еще раз. Будем сближаться…ммм… с другого конца, так сказать. Будем разговаривать, ходить на свидания, общаться…ну, и все такое. Согласна? Микаса горько вздохнула, обхватив себя руками за плечи. Она не в себе. И на улице, оказывается, уже так холодно. Ее слегка колотило. — Ну-ну… Замерзла? Разрешишь обнять? — Фридрих посмотрел вопросительно. — Угу, — Микаса шмыгнула носом, наклоняя голову к своей груди, когда он осторожно и целомудренно окружил ее своими руками и теплом. Ей не хотелось, чтобы он почувствовал, чем от нее пахло. Они стояли так некоторое время, жар их тел угас, осталась только легкая неловкость. Микаса, уже протрезвев, мысленно благодарила и благословляла выдержку Фридриха. Если бы не он — завтра она бы от стыда сбежала из города куда глаза глядят. Фридрих разомкнул руки за ее спиной и предлагает спуститься. Молча они прошли сквер насквозь и оказались у небольшого старинного колодца. Парень, морщась от скрипа ржавого механизма, набрал ведерко воды, принюался к содержимому и протянул Микасе. Та с благодарностью приняла воду, отошла подальше, многократно прополоскала рот, умылась и напилась вдоволь. Вода ледяная — зубам больно, но это здорово привело ее в чувства. Второе ведерко Фридрих, наклонившись вперед, вылил себе на голову. Повертел шеей, словно мокрый пес, разбрызгивая капли, чем вызвал невольную улыбку на губах Микасы. — Ты замерзнешь и заболеешь, — тихо проговорила она. — Ерунда! Я так постоянно в кузне делаю. — Шульц зачесал пальцами влажные волосы назад. Они спустились с холма и остановились у большого валуна, обнесенного пышной клумбой. Микаса долго смотрела на мемориальную табличку из темного мрамора. На улице темно, надпись не прочесть, но она помнила наизусть:«ЗДЕСЬ, ДО 845 ГОДА, НАХОДИЛСЯ ДОМ СЕМЬИ ЙЕГЕР»
Ей вдруг нестерпимо захотелось рассказать Фридриху про себя все-все. Что она не Мика-без-роду-племени, а Микаса Аккерман. Что вместе с Эреном Йегером она жила в этом самом городке под одной крышей, спасалась от титанов, выросла, окончила 104 кадетский корпус и вступила в легион разведки. Что она была в элитном отряде капитана Леви Аккермана. Что, в том числе и из-за нее, погиб командующий Эрвин Смит. И много кто еще погиб. Что она видела море, и даже была там, за морем, в далеких землях. Она убивала столько титанов и людей, что сейчас и не сосчитает. В конце концов, это она, своими руками, убила Эрена Йегера. Которого любила больше всего на свете. Который когда то дал ей второй шанс на жизнь. — В детстве мы с друзьями частенько залезали на крышу той старой башни и смотрели за стены, — Микаса сдержала порыв откровенности, но все же решилась поговорить с Фридрихом. — Ясно. А я даже и не знал про нее. Дом нашей семьи раньше был на другом конце города. — Мы с братом и его другом вообще все деревья и крыши здесь освоили. Пока стена не пала… — Я помню. Было страшно. Мне было всего семь лет. — Нам было по десять. Они оба замолкли, погрузившись против воли в страшные воспоминания — у каждого свои собственные. — Слушай, Мика… Так если ты тут жила еще до падения стен, ты могла видеть семью Йегеров. Там же был их дом, где валун теперь, — Фридрих с интересом заглянул ей в глаза. — На самом деле, дом Йегеров был расположен на квартал ниже. Но это секрет, — она заговорщицки приложила к смеющимся губам указательный палец, и Фридрих увидел эту её улыбку в свете луны. — Мы скоро будем проходить мимо. Сейчас там построили новый дом на старом фундаменте, и теперь там расположен пост полиции и штаб йегеристов. Они подошли к зданию из крупного желтого кирпича, с аккуратным двориком, лавочкой и флагом Парадиза, реющим над входом. — Ну ничего себе! А я то думал что дом был под валуном. — Нет, дом был здесь. Справа у них была терраса. А вот тут, вниз по улице с горки очень любил бегать Йегер. Он, знаешь ли, представлял себя птицей, летящей широко раскинув крылья, — Микаса вспомнила звонкий смех маленького Эрена. — Так ты все-таки его знала?! Ого! — Фридрих восхищенно уставился на Микасу. — Ну-у… Они с моим братом…дружили. — Она решила сменить тему, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего. — Вот это да! Ты знала самого Эрена Йегера в детстве… Поверить не могу! — Только никому не говори, пожалуйста. — Хорошо, если тебе это так важно. Они продолжили идти в молчании и спустились с холма. Город окончательно заснул, гуляния на площади давно заклнчились, горожане разошлись по домам и видели десятый сон. Фридрих проводил Микасу до самого дома. Они попрощались неловким шепотом и Микаса, отперев ключом вход в дом, проскользнула внутрь. Стараясь не шуметь, на ощупь, не зажигая свет, она разулась и закрыв дверь изнутри, прошла к лестнице. Ступеньки предательски скрипнули в тишине, и Микаса взмолилась всем богам послать Клаусу крепкий сон в эти минуты. — Мика ты вернулась? — сонное бормотание раздалось со стороны хозяйской спальни. — Чëрт… –Прошипела Микаса, — Да. Все хорошо. Спокойной ночи! — ответила Клаусу уже громко. — Спокойной ночи. Тяжко вздохнув от собственной невезучести, Мика вошла в свою комнатку. Устало переодевшись в ночную сорочку, привычным ритуалом проветрила помещение и забралась под одеяло. Беленый потолок навис над головой. Тихонько тикали часы. Микаса покосилась на циферблат — полночь. Что ж, еще есть время поспать. Запоздало, сквозь дрему, она осознала, что сегодня не была у Эрена. Слезы стыда и раскаяния скатились по ее щекам и противно попали в уши. Она накрыла лицо подушкой, чтобы Клаус не услышал рыданий.***
Фридрих неспешно брел в сторону своего дома, прокручивая в голове сегодняшний вечер. Он будет вспоминать об этом еще долго. Жар губ и тела той, в которую он влюблен. Податливость и мягкость ее кожи, ее запах… Парень одернул себя. Чтобы не думать в плотском ключе о Мике необходимо усилие. Не девушка, а загадка. Ему на ум пришли воспоминания четырехлетней давности, когда стены рухнули и когда он впервые увидел… её? В тот день, через десять суток после падения стен и исхода титанов, когда все вокруг было погружено в хаос, его отец помогал с поиском людей под обломками стен и домов. Братья подковывали всем нуждающимся коней, чинили телеги. Отец послал его отнести пекарю Клаусу колесо и прикрутить, взамен почти поломанного, к телеге для развозки хлеба. Клауса не было дома, зато дома был его сын Валле. Парень предложил вместе встретить своего отца у бывших городских ворот, Фридрих согласился. Пока они пробирались через порушенный квартал, начал накрапывать дождь. Он был тогда очень благодарен, что Валле забрал у него то тяжелое колесо. — Вот он, смотри! — Валле указал пальцем на край бывшего пролеска, ныне растоптанного и ухабистого от ступней титанов. — Вижу! — мальчик вздрогнул от сверкнувшей молнии. Загремел гром. Когда до развалин стен осталось метров сто, они заметили, как из телеги на ходу вылетело серое нечто. Словно кто-то выбросил кучу тряпья. Валле, бросив колесо у ног Фридриха, сорвался с места с криком: «Отец! Что это в телеге?!» Мальчик же глядя на кучу тряпья, издалека, в грозовой тусклости дня, не мог разглядеть и понять что это, пока куча не поднялась вверх, и не начала проворно удаляться от телеги в сторону луговых холмов. Сбросив оцепенение, Фридрих схватил колесо и помчался к телеге, Валле и Клаусу. До его слуха донесся их диалог: — Женщина на сносях, говорю тебе, живот огроменный у нее был. — Отец, беременные так не бегают. — Что же теперь делать… — Она ничего не украла? — Да нет, тут и красть то нечего. Фридрих подбежал, запыханно поздоровался с пекарем, спросил о целостности колеса. Клаус поблагодарил его и заверил, что телега точно еще доедет до дома. Погрузив колесо на телегу, Фридрих принял решение, странное для самого себя, но кажущееся таким важным ему в этот момент. — Я прослежу за той женщиной! — Сказал он, поворачивая голову в сторону холмов — Стой! Вдруг то разбойница? — крикнул вслед Клаус, но мальчик уже сверкая пятками перепрыгивал комья грязи и камней. Ветер дул все сильнее, молнии разрезали небо то тут, то там. Гром то и дело грохотал прямо над головой. Фридрихне обращал внимания на бурю. Ему до мурашек жутко, и до дрожи любопытно — что за таинственная «куча» так стремительно бежала к дальним холмам. Он плохо поспевал за серой фигурой, то и дело спотыкался о камни, но не терял ее из виду. Наконец, фигура замедлилась и стала подниматься по подножью холма к большому дереву. Фридрих оглянулся по сторонам и приметил в десяти метрах от себя густой можжевеловый куст. С разбегу влез в него, устраиваясь меж колючих ветвей, и уставился на холм. Фигура уже под деревом, оглянулась по сторонам, вертя капюшоном. Молния сверкала совсем рядом, тут же грохотнул гром. Фридриху стало страшно. Он знал, что в грозу смертельно сидеть под деревом в поле, да и в кусте тоже, скорее всего, небезопасно. Фигура на холме опустилась к подножью дерева и что-то делала. Мальчик сложил руки на манер подзорной трубы и попытался разглядеть подробности. Дождь накрапывает все сильнее. Теперь ему были видны комья грязи, летящие то слева, то справа от «кучи тряпья». Нечто сгорбившись копало землю, скорее всего голыми руками. Наконец, после десяти минут возни, фигура замерла, распахнула полы балахона. Фридрих разглядел в ее руках что- то крупное, размером с кочан капусты или… Так у нее младенец… Живой или же… мертвый? А Клаус говорил что она на сносях… Можжевеловые иглы неприятно кололи со всех сторон его озябшее тело. Он снова повернулся к фигуре. Та держала на вытянутых руках нечто. Плохо видно, но Фридриху сразу стало ясно, что это точно не младенец. Абсолютно не младенец. Это что-то покрытое длинными… волосами? Холодный пот прошиб мальчика: волосы-щупальца жуткого не пойми-чего, шевелились то ли от ветра, то ли сами зловеще тянулись к голове в капюшоне. Молния рассекла небосвод, особенно ярко озаряя все вокруг. Словно в замедлении, мальчик созерцал как с головы таинственной фигуры спал капюшон. Это действительно оказалась женщина. Ее темные волосы коротко острижены. Черт лица не разобрать, но на старуху не похожа. Она поднесла то, что держала в руках, к лицу. Щупальца целиком поглотили ее голову на несколько секунд, затем она отстранилась и прижав «нечто» к груди, упала на колени под деревом. Фридрих зажмурился от новых раскатов грома и блеска молний. Дождь обрушился хлесткими струями на голову и плечи мальчика, полился за шиворот, мгновенно пропитывая одежду. Он сидел в оцепенении, не в силах совладать с собой, а пульс всё стучал в его ушах. В голове родилась ужасная догадка, хоть он уже и совсем взрослый: «Ведьма! Точно! Бабушка Элла рассказывала про ведьм, когда я был совсем маленьким. Они умеют обращаться в диких зверей, наводят болезни и смерть на людей, скот и посевы, летают на метлах и управляют громами и дождем с ветром. Они варят в котле злые зелья из непотребных ингредиентов и младенческих голов! Это же настоящая ведьма! И у нее ведьминский младенец! Видела ли она меня? Знает ли она, что я здесь? Что она сделает со мной?» Мальчик, борясь с ужасом, разлепил веки. Дождь заливал глаза, ему плохо виделось, что происходит вокруг. Фигура под деревом снова копошилась, сидя на земле. Фридрих постарался как можно незаметнее прижаться к колючим стволам куста, прикрыться лапами можжевельника, замаскироваться. Наконец, фигура встала, развернулась спиной к дереву и начала двигаться. Мальчику показалось, что прямиком к нему. Его заколотил озноб. Чем ближе фигура подходила, тем больше деталей ему удалось разглядеть: молодая женщина, черные короткие волосы, серая изодранная рубашка, на шее большое красное пятно — то-ли кровь, то-ли странный воротник; её серые штаны испачканы пятнами от земли, травы и чего-то бурого, одна брючина на колене разорвана, кожа в прорехе покрыта коркой запекшейся крови, высокая обувь вся в грязи. Сама женщина шла медленно, придерживала какое-то тряпье под мышкой. Ветер рвал и трепал ее балахон, то и дело окручивая его то вокруг ног, то задирая кверху. Голова ее была высоко поднята, испачканное лицо обхлестывало дождем и вся она промокла до нитки. Поравнявшись, она окинула куст мимолетным взглядом, и сердце Фридриха остановилось. Молния мощной вспышкой озарила округу и ударила в дерево. В свете белого разряда, мальчику казалось, что ведьма видит насквозь и куст, и его самого, и все его мысли и страхи. Он на веки-вечные запомнил пустой взгляд стальных, мертвых глаз, смотрящих сквозь его душу, и тонкий шрам на правой скуле. Дерево горело, дождь хлестал. Ведьма прошла мимо куста, и Фридрих наконец-то судорожно выдохнул. Слезы страха и беспомощности градом лились из его глаз, тут же смешиваясь с дождем. Мальчик еще полчаса прятался в ветках, дрожа от холода и страшась, разжмурив глаза встретить тот мертвый взгляд. Он никому и никогда не рассказывал о том, свидетелем чего стал. Думал о произошедшем, строил теории и просыпался в поту от кошмаров. Бродил близ тех холмов, но так и не решался подойти ближе. А потом, через три года, по воле случая, оказался в пекарне Клауса как простой посетитель. Увидел ее. Ведьму. И в тоже время, не ее. Мика — он потом вызнал ее имя — смутно походила чем-то на образ из его кошмаров, но выглядела гораздо и гораздо моложе. Волосы ее были длинными, кожа чистой. А самое главное — взгляд: живой, смешливый, блестящий. Фридрих сказал себе тогда, что это точно не могла быть Мика. А сегодня ему показалось, что на ее правой скуле есть какой-то след. Или шрам. Фридрих посмотрел на усеянное звездами небо, встряхнул головой, отгоняя прочь дурацкие детские кошмары, и распахнул калитку кузнечного двора.