***
Весенний легкий ветерок ласково треплет кроны пышно цветущих деревьев. Птицы и насекомые в неразрывной связи друг с другом, повыбирались из зимних убежищ, и теперь живо снуют, влекомые бурлящим манифестом оживающей природы. Район Ребелио, чистый и ухоженный теперь, с появлением нового управляющего, греет беленные и кирпичные бока отстроенных заново зданий под ласковыми тёплыми лучами солнца. Со стороны проспекта Возрождения к зданию полиции направляются двое. Высокий статный мужчина в светлом строгом костюме несёт в руках кожаный чемоданчик. Его спутница, миниатюрная брюнетка, ведёт неравную борьбу то с полами плаща, то и дело раздуваемыми в стороны шаловливыми ветром, то с собственными волнистыми волосами, лезущими в лицо по прихоти всё того же ветра. Наконец-то, пара достигает ступеней, мужчина учтиво пропускает даму вперёд и они входят в здание полиции. — Ох, Райнер. Знал бы ты, как тяжело заставлять работать людей, которые за три года даже вывоз мусора организовать не смогли, — Пик Фингер приглаживает непослушные растрепавшиеся локоны ладонями. — Не знаю, но верю. Ты справишься, ты же боец, — её спутник расстегивает пуговицы пиджака и галантно помогает ей снять плащ. — Прорвёмся. Деваться некуда. Пик кивком благодарит за помощь, забирает у Райнера плащ и они проходят сквозь холл в сторону разветвляющихся коридоров. Кабинет с табличкой «Оперативно-розыскной отдел» встречает их запертой дверью. Молодые люди удивлённо переглядываются и, прислонившись к стене напротив двери, остаются ждать. — Не жалеешь, что покинула Альянс? — Райнер чешет кончик носа, скосив на девушку взгляд. — Пока не понимаю ещё. Но на новом месте так много дел, что мне совсем некогда думать о сожалениях. Пик рассматривает носки своих туфель из тонкой замши. — Мне будет не хватать твоего спокойствия. — Да брось. У тебя вот новая смена подрастает. Возьмёшь Габи и Фалько на стажировку, будет тебе и спокойствие… — И головная боль, — заканчивает за неё Райнер. Они оба усмехаются. В противоположном от них конце коридора появляется высокая фигура, стремительно следующая им навстречу. Молодые люди синхронно отталкиваются от стенки. — Добрый день, господин посол, госпожа глава района, — подошедший респектабельный мужчина средних лет в полицейской форме по очереди жмёт им руки. — Добрый день, майор. — Пройдемте в мой кабинет. Троица скрывается за дверью. — Итак, чем мы располагаем на сегодняшний день… — мужчина перебирает папки на краю своего стола. — Вот она! — он вытягивает из середины стопки уже знакомую Пик и Райнеру, и заметно потолстевшую папку с фамилией «Аккерман» на корешке. — Так-с… Значит, пропажа вашего знакомого была обнаружена двадцать третьего числа, в девять утра. Это вы знаете… Вот. Кровь не принадлежит Л. Аккерману, согласно анализам нашей криминалистической лаборатории и независимой лаборатории военного госпиталя. Пик судорожно выдыхает. Райнер бросает на неё обеспокоенный взгляд. — Ориентировки, разосланные в другие районы города и в соседние населённые пункты, отклика пока не получили. Однако, вот показания одного из свидетелей, — майор вытягивает из папки листок, испещренный мелким кривоватым почерком. — Грузчик пристани номер четыре по имени Роб Хэлфорд утверждает, что видел вечером пятнадцатого числа, точное время не указывается, как двое мужчин, один высокий и лысый, другой низкорослый с тростью, переговаривались со старпомом почтового судна «Северина». По его словам, эти мужчины вручили конверт старпому Отто Фарберу, тот забрал конверт и пожал им руки. Мужчины покинули причал в направлении центра города. — То есть, если это был Леви, то он ушел добровольно? У него какой-то помощник, или сообщник? — Этого мы не знаем. Очевидец утверждал, что не заметил напряжения или споров ни между лысым и хромым мужчинами, ни между ними и старпомом. — И где же сейчас «Северина»? — Где-то в районе пролива Агмалинов, если мне не врут отчёты из почтовой службы. Райнер и Пик в который раз недоуменно переглядываются. — Возможно, вам будет интересно знать, что первая остановка для выгрузки почты и посылок на пути следования этого судна, обычно происходит на Парадизе. Майор ухмыляется, видя реакцию своих собеседников на полученную информацию. Их глаза максимально расширенны от удивления. — Из всего вышесказанного мы можем сделать предложение, что разыскиваемый Л. Аккерман теоретически покинул Ребелио в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое апреля — дата отправления «Северины» и, опять-же, теоретически, мог направляться на Парадиз. А мог и поплыть дальше. Как было на самом деле, станет известно только по возвращению «Северины» обратно. А это будет… — майор сверяется с отчётом почтовой службы — Не раньше чем через две недели. Может быть он и не уплывал вовсе, а передавал секретное послание? Как и раньше вопросов больше чем ответов. Мужчина закрывает папку и кладёт её на верх стопки. — На этом пока всё. — Спасибо, майор! Если вдруг что ещё всплывёт… — Пик передёргивает плечами от промелькнувших мрачных мыслей. — Сообщите нам! — Обязательно. Всего доброго. Посол и глава района Ребелио немного растерянно покидают кабинет начальника оперативно — розыскного отдела. — Что будем делать? — Пик кутается в тонкий плащ. Ветер усиливается, срывая нежные лепестки с цветущих деревьев. — Я напишу письмо Хистории. И буду связываться с посольствами по пути следования «Северины». Больше на ум ничего не идёт, — Райнер хмурится, хлопая себя по карманам пиджака. — Черт, забыл пропуск. — Хорошо. Если я смогу быть чем-нибудь полезна — дай знать. Ну а раз в посольство ты сегодня уже не попадёшь, я приглашаю тебя на обед! Пик просовывает ладошку под локоть Райнера и тянет в сторону центрального бульвара.***
Микасе повезло. Всевидящая Селина согласилась принять её сразу, вне очереди, сославшись на светлые вибрации сегодняшнего дня. Дом казначея оказался на удивление скромным. Микаса готовилась увидеть роскошное внутреннее убранство, не хуже, чем в королевском дворце. На деле же, холл и большая часть коридора, по которому домработница вела девушку, была отделана тёмным деревом без излишеств резьбы. Наконец-то, коридор привёл их к двери с ручкой в форме солнца. Домработница отрывистого постучала в дверь. Глубокий мелодичный женский голос велел им войти. Помещение, в которое вела дверь с ручкой-солнцем, с лихвой компенсировало весь аскетизм и строгость остального дома. Стены его были оббиты переливающейся тёмной парчой, потолок поражал высотой и роскошностью лепнины. В центре, обрамлённая позолотой, красовалась до странности реалистичная фреска, изображающая звёздное небо. Микасе на миг показалось, что звезды дрожат и мерцают как в морозную зиму ночью. Девушка озиралась по сторонам, разинув рот. Глаза цеплялись то за полки с книгами, стоявшими у каждой стены, то за столики с хрустальными сферами и пирамидами в резных подставках, то за причудливые статуи и фигурки, вразнобой расставленные то тут, то там. Пол зала устилал огромный ковёр с восточным орнаментом. К удивлению Микасы, в центре этого большого странного зала высился шатер, очень похожий на те, что ставят на ярмарке. Только этот был сделан из тонкой полупрозрачной ткани молочного цвета. Внутри шатра было светло, на ткань изнутри падали тени. — Подойди, дитя. Микаса вздрогнула. В её жизни было всего несколько эпизодов, когда голос другого человека заставлял мурашки появляться на её коже. Если подумать, то это были голоса Эрена, командора и капитана. И в последний раз — Армина. Фридриха она не стала брать в расчёт — то был другой вид реакции. Телесный, не духовный. Голос женщины обволакивал, словно кокон, тянул к себе, и Микаса отодвинула край невесомого полога шатра. Картина перед глазами заставила девушку испытать каскад противоречивых чувств. Напротив входа в шатёр располагался низкий столик — за такой не сядешь на стуле. Вокруг столика — горы разноцветных и разноразмерных подушек. По углам шатра расставлены подсвечники, в которых мягким синеватым светом горят кристаллы. За столом, вытянув ноги вбок, полусидит-полулежит женщина. Её лицо имеет вытянутую форму, в глаза бросается крупноватый нос и волевой острый подбородок. Губы ее, тонкие, чётко очерченные, изгибаются в нежной улыбке. Волосы темно-русой волнистой гривой ниспадают на плечи и грудь. Её шея необычайно тонка и длинна. По всей фигуре её можно сказать, что женщина стройная, вытянутая как струна, тонкокостная и изящная. Селина не смотрит на свою гостью, взгляд под густыми ресницами направлен вниз. Ворот её чёрного шёлкового платья широко распахнут, а руки бережно держат младенца. Провидица кормит грудью. Микасе странно на душе от этой картины. Немного неловко, что она стала свидетелем такого таинства. И в то же время, в голове внезапно ворочается: «Могла бы я так? Каким бы был мой ребёнок? Каково это- быть матерью? Что чувствуешь в этот момент?» Ребёнок громко сопит и кряхтит, в шатёр проворно входит домработница и забирает младенца у хозяйки. Та целует на прощание розовый лобик малыша и маленькую ручку. Они остаются в шатре и комнате одни. Поправив одежду, провидица жестом приглашает Микасу присесть. Та садится напротив, отзеркаливая позу хозяйки дома. — Как тебя зовут? — Мика. Селина смотрит в глаза Микасы, карие омуты ясновидящей кажется не имеют дна. Становится не по себе, словно у Микасы на лбу написано «ложь». — М-микаса Аккерман. — Занятно… Я вижу кровь Востока в тебе. — Моя мать была потомком Азумабито. Микаса скептически отмечает про себя: «Ну ещё бы! Кровь Востока она видит.» Кристаллы мягко мерцают, внутри полога тепло и уютно. — Всё, с чем ты пришла сюда, и всё, что здесь откроется — останется в стенах этого шатра, — женщина умиротворенно улыбаясь, извлекает из груды подушек керамическую шкатулку, открывает её. Внутри благовоние. Его экзотический сладкий аромат дразнит нос Микасы. Селина берёт из-под стола спички и зажигает субстанцию, та начинает тлеть и испускать тонкую струйку полупрозрачного дыма. Действо завораживает девушку. На ум снова приходит ассоциация с таинством. — Что ты хочешь узнать? Микаса задумывается. Чёткого сформулированного вопроса она так и не подготовила. — Я хочу знать, оглядываясь назад, могла бы я изменить хоть что-то в прошлом? Селина внимательно смотрит на Микасу. Красивые глаза провидицы притягивают, завораживают. — Обычно молодые девушки, вроде тебя, спрашивают про будущее и женихов, — Селина прибирает свои роскошные волосы за плечи. — Что-ж. Мой ответ — нет. То, что произошло, было единственным возможным путём в этом мире. Микаса ощущает смутную дрожь в солнечном сплетении. Похожее чувство преследует её уже давно в ночных видениях. — В этом? Почему вы так сказали? — Я знаю, что ты видела особые сны. Микаса сглатывает комок в горле. Откуда же ей знать? — Эти сны — оконца в другие реальности, в которых ты могла видеть иные сценарии развития событий. Большинству они недоступны. Некоторые люди могут смотреть в эти оконца. А есть люди, которые своей волей делают из окон двери. И даже решаются в эти двери входить. Никто не знает, к чему это сможет привести… — Как понимать «другие реальности»? — Микаса не может уловить суть. Хотя мысли о чем-то похожем давным давно преследовали её. — Наш мир совсем не то, чем кажется. Ты можешь мне не поверить, но я расскажу. Наша нынешняя реальность это крошечная песчинка в океане бытия. Каждый миг, с каждым нашим выбором и шагом песчинка дробится: события расходятся, разветвляются, и вот уже параллельно существует реальность, в которой ты ко мне не приходила. — Не очень понятно… — Более того, мы все можем быть в каждой из этих реальностей разными. И времена и обстановка тоже будет разной. В одной из них я с детства пою и мой дорогой муж кладёт свою жизнь на то, чтобы поднять меня на вершины славы. В другом месте и времени нас с ним разлучает глобальная война. Но между нами каждый раз в каждом воплощении возникает связь. Провидица водит над дымящейся курильницей ладонью, от чего струйка завихряется и рассеивается. — Ты тоже связана нитями судьбы со своими особенными людьми. В этой реальности так, в других иначе. Селина извлекает из-под подушек изящно расшитый бисером кисет. Она открывает его и достаёт оттуда колоду карт. — Сейчас мы посмотрим на твои арканы. Микаса непонимающе моргает. Веки её немного тяжелеют от благовония и тепла. Сознание расслабляется. Селина тасует карты, что-то нашептывая. — Сдвигай на себя, — женщина протягивает стопку карт Микасе, и та сдвигает половину. На стол, рубашкой кверху, ложится первая карта. Манипуляции повторяются ещё четыре раза. Теперь на столе ровным рядом лежат пять карт. Рисунок на них, витиеватый и причудливый, мерцает серебристым в свете кристаллов. — Теперь решай, справа или слева будешь раскрывать. — Слева. — Начинай. Микаса нерешительно заносит руку над столом, задерживаясь над крайней левой картой. Ей кажется, прикоснись она, и почувствует жар огня. Наконец-то девушка переворачивает карту. На ней изображён высокий рыцарь, полностью закованный в белый доспех. Одна его рука держи щит, другая — опирается на меч, острием вонзенный в землю. — Это Рыцарь, — Селина разглядывает карту, будто бы видит её тоже впервые. — Этот аркан говорит о твоем боевом несокрушимой духе. Ты связана напрямую с сражениями и войной.Ты ведь… была воином? Кончик воткнут в землю — ты и осталась воином, но больше не берешься за оружие. Щит — то, чем ты отгораживаешься от невзгод внешнего мира. Микаса удивлена. Что ж, всё верно. Весьма удачное совпадение. Следующая карта напоминает ей саму Селину с младенцем. Женщина на изображении одета в яркую тунику, волосы её заплетены в косу, её окружают птицы, бабочки, спелые колосья и плодоносящие фруктовые деревья. Младенец на её руках пухленький и розовощекий. — Это плодородная Мать. Наши арканы с тобой совпадают в этой карте, — Селина улыбается и облокачивается на стол локтями. — Ты можешь стать многодетной. Всё, что бы ты ни бросила в землю, даст богатый урожай. Тебя будет сопровождать плодородие. Но не забывай, этот символ открывает и твою женскую суть. Для твоего мужчины ты станешь откровением во многих аспектах. И в интимном тоже. Нужно только найти путь к раскрытию в себе этой черты. Микаса розовеет от смущения. Конечно, выращивать растения и домашнюю живность у неё в детстве получалось очень хорошо. И тут совпало. А вот с детьми и интимными аспектами не сложилось. Она едва-едва делает робкие шаги в эту сторону. Хотя, это наверное прекрасно — стать чьим-то откровением. На этой мечтательной ноте девушка решительно переворачивает следующую карту. — Кверху ногами… — Оставь! — Селина легонько шлёпает Микасу по тыльной стороне ладони, когда та тянется перевернуть карту. — Подобное расположение тоже есть знак. Оно показывает обратную сторону характеристик, даруемых арканом. Картонный прямоугольник изображает осеннюю пору, колосящуюся ниву под грозовым небом и крестьян, срезающих серпом снопы пшеницы. Провидица хмурит брови и переводит взгляд то на карту, то на Микасу. — Жатва хорошо бы вязалась с плодородной Матерью в прямом положении. Однако, в перевёрнутом она отсылает тебя к Рыцарю. В прошлом ты пожинала жизни людей. Ты несла смерть. По спине Микасы пробегает холодок. Селина смотрит ей в глаза спокойно. Ни осуждения, ни злости. — Если это действительно в прошлом, то тебе повезло. Ты сможешь искупить вину за отнятые жизни, подарив этому миру новые — через реализацию своей плодородной Матери. Давай следующую. Теперь Микасе страшновато переворачивать карту. Слишком уж много про неё видно через эти раскрашенные кусочки картона. Много того, что ей и самой хотелось бы забыть. Предпоследняя карта тоже перевёрнутая. На ней изображена приоткрытая дверь. Пространство за дверью скрыто во мраке, а дверная ручка очень напоминает ту, за которую Микаса взялась полчаса назад, входя в покои Селины. — Вот это уже странно… — Селина всматривается в карту, снова проводит ладонью сначала над ней, потом над дымом курительницы. — Дверь или же Врата — это особый символ. В перевёрнутом виде он говорит о тебе, как о проводнике между мирами. Твоя суть — быть коридором для огромной загадочной силы… Ты из тех, кто может… Хм-м-м… делать из окон двери. Но я чувствую, что ты сама лишь открываешь эти двери. Ходил же через них другой человек. Тот, с кем была одна из твоих особенных связей. Микаса в растерянности. Ей не по себе. Возникает желание уйти поскорее домой и забыть всё то, что она успела увидеть и услышать. Вопреки этому желанию, девушка решительно переворачивает последнюю карту. Рисунок ей знаком. В учебнике истории, изданном после революции, эта иллюстрация была самой первой. Высокая длинноволосая женщина воздевает к небу левую руку, несущую свет звезды. В правой руке зажат рог. Тело ее, едва скрыто развевающейся полосой ткани. Однако, есть и отличия от учебника — остальных титанов здесь нет, а ноги еë, не касаясь земли, парят над зелёным лугом. Это сама Имир. — Богиня… — шепчет Селина. Зрачки её расширены, губы дрожат. — Я не знаю, кто ты на самом деле, дитя, и какова твоя история. Но если бы ты знала, как редко этот аркан выпадает кому-либо. Да ещё и в таком сочетании с другими… Ты, возможно, сама точка сборки этого мира, если угодно… Мкасе сложно выдавить из себя хоть какую-то реакцию. Ну что за пространные изъяснения? Точка сборки? Как это вообще понимать? Селина поднимается с подушек и покидает шатёр. Она мерит комнату шагами, быстро ступая босыми ногами по мягкому ворсу ковра. Вправо — влево. Волосы, золотистым упругим облаком, плывут за её плечами, а подол платья обрисовывает стройные бёдра и щиколотки. Лицо её то хмурится, то выражает восторг. Микаса выходит следом, с острым желанием и убежать, и позвать домработницу одновременно. — Ты и проводник, и вершитель судеб! Так не бывает. Плохо же я помешала колоду, видимо. Я даже не могу осознать… Такое сочетание… Либо же, я ошиблась и обязана прекратить всем этим заниматься! — Селина растерянно теребит золотой кулон на свой шее. Микаса вздыхает. Закрывает на мгновение глаза. Почему-то ей сейчас совсем не страшно произнести вслух то, что она собирается сказать. Она уверена, что ни одно йегеристское ухо не услышит её здесь. — Это я остановила гул и убила Эрена Йегера. Селина останавливается и прикрывает рот ладонью. — Но это всё в прошлом. Очень далеко в прошлом. Я не принимаю арканы Богини, Врат, смерти, окон и дверей и чего там ещё… Как вы и сказали, пусть останутся здесь, в этом шатре. Я оставляю себе только рыцаря и мать, чтобы завести когда-нибудь детей и защитить их своей любовью. Микаса, словно заклинает сама себя, шатёр и комнату вместе с Селиной и её магическими картами. Прорицательница замирает, восхищённо глядя на девушку и думает про себя: " Вот она — сила менять своей волей и собственным выбором свою судьбу и мир вокруг! " — Можно теперь мне про жениха? Пожалуйста? Микаса и Селина снова в шатре, благовония выветрились, атмосфера мрачной таинственности развеялась. Домработница услужливо принесла им по маленькой кружечке ароматного кофе. — Да, дитя. Сейчас кофейная гуща нам всё покажет. А может и не все… Селина загадочно улыбается, Микаса робко улыбается ей в ответ. Кофе выпит, кружка перевёрнута на блюдце. — Подай мне своей рукой. Микаса поднимает перевёрнутую чашку, и, отряхнув пару чёрных капель, протягивает ясновидящей. Селина берёт чашку в свои тонкие пальцы, унизанные причудливыми кольцами, долго разглядывает потеки на внутренних стенках. — Могу сказать тебе только одно… Микаса задерживает дыхание и внемлет. — Тот, с кем тебя связывали нити судьбы — отправился в рай. В Шинганшине бушует весна. Прохожие подставляют лица тёплому солнцу и свежему ветру. На клумбах уже готовятся распуститься бутоны нарциссов. Птицы щебечут, соперничая друг с другом за найденные крошки и мелких жучков. Микасе хорошо на душе. Она, конечно же, не верит во все эти гадания, но опыт с картами был исключительно интересный. Ей понравилась загадочная атмосфера, царившая в шатре и удивительная, иносказательная схожесть с правдой арканов. «Значит, мой человек отправился в рай… Надеюсь, это правдивое предсказание…» — думает про себя Микаса. — «Он заслужил свободу и покой.» Девушка неспешно бредёт к холму, собирая по пути букетик крошечных синих пролесков. Её не покидает странная мысль: Селина использовала слово «рай», которое более характерно для диалекта Марли, но не для обычной речи Элдии. Через два часа, вернувшись в пекарню, Микаса приветствует дежурящего у кассы Клауса. — Как успехи? — Я — богиня. Вы знали? — Микаса посмеиваясь проходит за витрину и выбирает, каким бы пирогом ей перекусить. — Никогда не сомневался! — Клаус прикладывает руку к сердцу, драматично закатывая глаза. — Можно я возьму последний кусок с кроликом? — Конечно, подкрепись как следует. Я там успел кашу отварить. — Спасибо! Микаса берёт ещё тёплый аппетитный кусочек и направляется в небольшую домовую кухню, отделённую от цеха кирпичной перегородкой. Разогрев в маленьком железном ковше порцию каши и щедро сдобрив её сливочным маслом, девушка ютится на коротконогом стульчике в углу кухни. Горячая ароматная еда вызывает урчание в животе и выделение слюны. «Как собачка, ей богу!» — думает Микаса и принимается за свой поздний обед. После приёма пищи и мытья посуды, девушка заваривает себе чай. Подумав, выходит к хозяину пекарни, отдыхающему на стуле у кассы. — Налить вам чашку? — Не откажусь, если посидишь со мной. Микаса кивает, возвращается к чайнику и заварке. Две кружки ароматного напитка в её руках, покачивают парящей поверхностью жидкости, пока она осторожно несёт их к кассе. Она ставит их на маленькую полку и возвращается за стульчиком, сидя на котором только что обедала. — Хочу с вами кое-что обсудить. Микаса садится напротив Клауса так, что её совершенно не видно за прилавком из торгового зала. Клаус отпивает чай и кивает головой. — Когда я возвращалась домой, я стала невольным свидетелем разговора наших соседок. Они говорили о прошлом, о том как тут было до гула, когда через ворота города отправлялись и возвращались разведчики. Микаса смотрит в свою кружку осторожно подбирая нужные слова. — Я слышала, когда была ребёнком, что и в легион разведки вступали женщины. Они не растили сад и детей, не заплетали ленты в косы, не пекли пироги и не ходили на танцы в поисках жениха. Клаус смотрит в глаза девушки и гадает: о ком то конкретном сейчас думает Мика, или же это собирательный образ разведчицы из ее детства? — С военной полицией все понятно: там можно хорошо устроиться в столице, встретить амбициозного супруга. Гарнизон — тоже самое, только планка пониже. Как думаете, что двигало девушками, вступавшими в разведку? Они ведь шли на верную смерть… Микаса смотрит в панорамное окно витрины и старается унять покалывание в носу, предвещающее возможные слезы. Не дожидаясь ответа, она продолжает монолог безразличным голосом. — Госпожа Орстер, она всегда мила со мной и покупает наши крендели каждую среду. Так вот, она сказала что все они были шлюхами. Эти женщины-солдаты. Раздвигали ноги в походных палатках. Вот зачем они туда шли. И ни один уважающий себя мужчина не женился бы на бывшей разведчице. Клаус немного ошеломлён. Ещё ни разу он не слышал подобных слов из уст Мики. Он не находится что дельного ответить и только лишь бормочет: «Старая дура, эта госпожа Орстер» Ему странно и несколько неловко говорить с Микой на такие темы. Эта девушка всегда казалась ему обладательницей здравого смысла и критического взгляда. А тут вот, обратила внимание на злые слова глупой карги. Значит, задевает её что-то, цепляет острым крючком за душу… Собравшись с мыслями, мужчина отвечает выжидающей Мике. — Я верю, что все женщины и мужчины в разведке были героями, посвятившими свои сердца человечеству. Если бы не разведчики, Шинганшина не была бы восстановлена. Я и сотни других людей не смогли бы вернуться домой, туда, где прошло наше детство и юность. Микаса грустно смотрит на господина Мёллера. Герои? Для кого-то — да. Что правильнее выбрать: героическую смерть, или же простую жизнь? Она до сих пор не знает ответа. — Спасибо, Клаус. Я тоже верю, что их жизни были отданы не напрасно. Гадкие слова соседской старушки и добрые Клауса, оседают пеплом на душе Микасы, оставляя ее в задумчивости на весь оставшийся день.***
Работа есть работа. Что убивать титанов, что набирать заумные названия диагнозов на печатной машинке. Леви нравилось перебирать пальцами упругие чёрные кнопки, нравился щелкающе-позвякивающий звук механизма и тугость колеса, прокручивающего бумагу. Печатная машинка фирмы Адлер быстро стала его верным другом. После потери пальцев правой руки, Леви осознал, что вместе с ними потерял и свой аккуратный убористый почерк, который так восхищал когда-то майора Ханджи. Конечно, он научился выводить марлийский алфавит левой рукой, по старым прописям Грайса, но это не отменяло кривости и убогости начертания букв. Теперь он писал не лучше, чем в шестилетнем возрасте, когда письму его учил Кенни. И когда, при официальном приёме на работу в госпиталь, ему показали этот механизм и отправили на недельные курсы машинисток — Леви возликовал. Ему было абсолютно всё равно, что работа эта считалась женской и на курсах он был единственным мужчиной среди девятнадцати дам разного возраста. Знания он впитывал, как губка, и уже через десять дней практики набирал тексты в достаточном для работы темпе. Не изменяя своей педантичной натуре, Аккерман содержал в идеальной чистоте свой крошечный кабинет, рабочий стол и документы. А уж к состоянию машины, позволяющей заработать себе на хлеб, и подавно он относился с трепетом. Особым сортом удовольствия для него являлся ритуал чистки и смазывания аппарата. В эти моменты запах масла и металла переносил его мысли в прошлое, в котором так же чутко и внимательно, зная на ощупь каждый винтик и зазубрину, он чистил и смазывал свое УПМ. Иронично: что тот, что тот механизм давали ему, в некотором смысле, выжить, только разными способами. После рокового письма в понедельник 15 апреля 856 года Леви потерял спокойный сон. И конечно, это сказалось на его работоспособности. А он терпеть не мог когда личные дела мешали профессиональным. Две недели спустя, «боевая подруга» Адлер предала его, намертво зажевав тканевую чернильную ленту в свои недра и застопорив пять печатных плашек одновременно. Госпитальный техник по обслуживанию связных и печатных устройств, как назло, ушёл на больничный, и Леви пришлось разбираться с поломкой самостоятельно. Проштудировав трижды инструкцию к машинке, перемазавшись чернилами ленты и раскрутив всё, что смог бы потом собрать обратно, Аккерман пришёл к неутешительному выводу: сам он не справляется. Вот тут схожесть с УПМ и заканчивалась. Летательный механизм можно было особым способом простучать небольшим молотком, и все шестерёнки становились на свои места. Леви сомневался, что такое обращение применимо к нежной «мадам Адлер». Он не помнил точно, откуда взялась эта его ребяческая черта, но всю жизнь подмечал, что наделяет растения, предметы и устройства вокруг себя характером и именами. Жить ему это не мешало, но всё же, Леви старался не демонстрировать никому эту свою забавную особенность. Так однажды, во времена службы в разведке, было с цветком, который Моблит нашёл для Ханджи в дебрях леса гигантских деревьев. Растение поселилось в ее кабинете и казалось чудесным, ровно до того момента пока не зацвело. Запах стоял на всё офицерское крыло, и хуже всех тогда пришлось бедолаге Закариасу с его острым нюхом. Мужчину буквально выворачивало. Леви сразу подумал что этот цветок — как Эрен Йегер. Смазливая мордашка, но проблем не оберешься. Эреном этот цветок про себя и прозвал, и был по-злому рад, когда тот отцвёв сбросил листву и засох. Зоэ плакала, а Леви с Миком облегченно помянули павшего кружкой эля. Свой старый УПМ Леви звал просто «Сэр» И относился к нему с должным почтением. А новую модель, с которой не сразу смог поладить, называл про себя матерным словом, обозначавшим в просторечье человека небольшого возраста либо маленького роста. Новый УПМ, к слову, по первой отвечал ему взаимностью. Вот и пишущая машинка стала «дорогой мадам Адлер». И её вскрывшаяся внезапно строптивость удручала. Провозившись с устройством целый день и не добившись результата, Аккерман занялся поиском ремонтной мастерской. И каково же было его удивление, когда приехав на такси в центральное городское инженерное бюро, он встретил там Оньянкопона. Тот тоже удивился встрече, но мгновенно проникся проблемой Леви. Он провёл знакомого в мастерские по ремонту мелкой техники и представил лучшему мастеру по починке бытовых и офисных устройств. Объяснив проблему технику и оставив машинку в его умелых руках, Оньянкопон настойчиво пригласил Леви в свой кабинет на чашку кофе. По дороге, им пришлось пройти сквозь ряд небольших мастерских и цехов, в которых усердно трудились работники. В одном из таких маленьких помещений взгляд Леви наткнулся на ряд вывешенных на крюки вдоль стены протезов. Он даже ненадолго задержался, разглядывая эти устройства. Разной длины и размеров, правые и левые руки и ноги, состоящие из сочетания полированного дерева и стали приковывали взгляд. «Вот и радуйся, Аккерман, что тебе такой не нужен. Нога может и плохонькая, зато своя, живая» — пронеслось в его голове. — С вашим госпиталем мы тоже работаем, — заметил Оньянкопон, проследив за его взглядом. — Доктор Хейз всегда рекомендует нашу протезную мастерскую своим пациентам. — Прекрасно, — не в тему ответил Леви, погружённый в свои мысли. Шестерёнки в мозгу, яростно скрипя, вращались, и к моменту, когда Оньянкопон любезно пригласил его в свой кабинет, у Леви уже появились сформулированные идеи и вопросы, на которые он очень надеялся получить ответ. — Ты теперь занимаешься протезами? — Леви отпивает глоток кофе и беззвучно ставит блюдце с чашкой на стол. — Поначалу и этим тоже занимался. Хотелось бы, конечно, уйти обратно в авиамоделирование, но для этого нужно перебираться в столицу. И для этого нужны большие денежки, господин Аккерман. Пока что я нужен здесь. А вообще, я люблю разноплановость, знаете ли. От монотонной работы с чертежами порой в глазах рябит. Помогает смена деятельности. Я и сварку люблю, и на токарном станке тоже работать умею. — Похвально, — лаконично резюмирует Леви. — Я хочу сделать тебе заказ. Как мастеру, работавшему с протезами и ценящему все новое. Оньянкопон непонимающе моргает. — Меня тут мысль посетила: вот висят у вас протезы в цеху. Очевидно, они необходимы человеку когда конечность отсутствует, — Леви ерзает в кресле, устраивая поудобнее больную ногу. — А если конечность есть, но ее функциональность утрачена или ограничена… Возможно ли сделать протез, который будет надеваться под одежду и устранять дефект? Один мой знакомый должен закончить важную работу, но есть проблема как раз таки с… Инженер задумчиво окидывает фигуру Леви взглядом, пока тот говорит, и вдруг резко встает, хлопая ладонью по столу. — Это интересно, господин Аккерман! Берусь! Раздевайтесь! Леви обескуражено таращится на то, как Оньянкопон запирает кабинет изнутри. — Будем снимать мерки. Проходит почти два года упорной и интересной работы, прежде чем Леви наконец-то весьма вовремя получает от молодого инженера очередную, и видимо, последнюю записку под дверь. В записке утверждается, что его заказ готов. Леви ждёт позднего вечера, нервничает, курит. Так и окончательно пристраститься недалеко, но это вроде как какое-то занятие, скрашивающее ожидание. На улице загораются фонари, небо темнеет, проходную инженерного бюро покидают последние засидевшиеся работники. Наконец-то и Оньянкопон выглядывает из-за двери главного входа, замечает Леви и молча манит его жестом. Нутро зудит от предвкушения. Аккерман сдвигает свою шляпу вперед, прикрывая лицо и идёт к проходной. — Он со мной. На примерку протеза, — роняет инженер в сторону окошка охранника. — Что так поздно то? — ворчит тот. — Пациент Хейза, уезжал на лечение в другой город. — Ладно, только долго не задерживайся. Я запираю тут всё через час. Охранник привстает чтобы получше разглядеть Леви, но тот уже проворно перебирает костылями в сторону дверного проёма. Двое мужчин следуют по цехам и мастерским, погружённым в полумрак. Леви с закрытыми глазами мог бы ходить по этому пути — столько раз бывал тут. Минуя протезную мастерскую, он на миг задумывается: при худших раскладах наверняка придётся стать их клиентом. При самых худших — он просто напросто не выживет. В кабинете Оньянкопона неизменно пахнет хорошим кофе. Зарплата старшего инженера позволяет, как никак. Леви нравится этот запах. Марлийский чай по-прежнему то ещё дерьмо, а вот кофе — на редкость вкусный напиток. Без долгих прелюдий, Оньянкопон расчищает свой чертежный стол и достаёт из шкафа увесистый длинный сверток. Содержимое свёртка полязгивает под плотной тканью, и Леви невольно вспоминаются звуки извлечения лезвий из ножен. Молодой марлиец разворачивает полотно, и взглядам мужчин предстаёт необычное устройство. Составной металлический каркас ступни с укреплением в области щиколотки продолжают прочные трубки, имеющие поперечные ободы по всей длине. Оканчиваются трубки шарниром с большой изогнутой пластиной и широким кожаным креплением, такой же шарнир расположен и почти посередине изделия. С момента последней подгонки прошло полтора месяца ожидания. Сейчас изобретение, называемое причудливым словом «экзоскелет» ощущается на теле гораздо лучше. Аккерман опускает глаза вниз. На полу перед ним сидит сосредоточенный Оньянкопон и докручивает маленьким ключом винтики в области лодыжки. С каждым оборотом поперечные пластины туже охватывают бедро и икру, как когда-то охватывали ремни УПМ. Леви напрягает мышцы ноги, проверяет сколько места осталось между плотью и металлом. Годно. Очень годно. Во сто крат лучше чем в прошлый раз. Оньянкопон откладывает в ящичек ключи, оставшиеся ненужными винты с гайками и поднимается на ноги. — Ну, как ощущения? — Гораздо удобнее. Вещица теперь действительно по мне. — Леви улыбается одними уголками рта. — Я подогнал опорные штифты в области сустава так, чтобы ваша раздробленная кость упиралась в амортизирующую прокладку. Еще, пришлось усилить ремни и на колене и на поясе. — Спасибо. Вышло отлично! Оньянкопон впервые видит столько воодушевления на обычно спокойном лице капитана. — Что-ж, теперь пробуйте ходить. Леви, став на здоровую ногу, убирает костыли в сторону, оперев их на стол. Сосредоточенно, заранее предвкушая появление привычной боли, делает шаг. Стопа ощущает опору. Таз и колено в цепкой хватке стали и ремней. «Давай же! Уж больнее чем до операции точно не будет!» — сам себя подначивает Леви. Мышцы бедра и икры напрягаются, задержав дыхание, он опирается всем весом на экзоскелет. Металлические обручи вдавливаются в кожу. Прочные ремни издают едва уловимый скрип. Желваки на лице капитана выступают и медленно движутся под гладко выбритой кожей. Оперевшись, но сильно не задержавшись, Леви переносит вес тела снова на здоровую конечность. Выдох. Еще шаг. И еще. Он уже и забыл каково это — ходить самому. Подмышкам непривычно пусто без валиков костылей, уверенности в каждом шагу нет, но воля к движению заставляет перебирать ногами. В области сустава медленно начинает печь. Леви быстро понимает что к чему, резко взмахнув руками для удержания равновесия он останавливается, опираясь на край книжной полки. Колено ноет, но терпимо. Почти как на погоду, может чуть сильнее. Оньянкопон, все время державший руки наготове чтобы подхватить капитана, если тот начнет падать, теперь счастливо хлопает в ладоши не сдерживая радости. — У нас получилось? — Получилось, судя по всему, — Леви снова не может удержать уголки губ от улыбки. — Как ощущения? — Нужно тренироваться, что тут сказать. Оньянкопон со счастливым выражением лица протягивает Леви раскрытую ладонь. Тот на секунду смутившись, уверенно и горячо жмет ее в ответ. — Спасибо! — Я рад вам помочь!***
Королева Хистория все пытается сохранить хладнокровное выражение лица. В правом виске словно молот стучит о наковальню: пульсирует, ввинчивается болью. В затылок и правую руку отдает покалыванием и мурашками на коже. Мигрень — кажется так называл эту боль Армин. Глава йегеристов произносит очень пламенную речь. «Заткнулся бы ты, неуравновешенный кретин!» — думает про себя Хистория и отпивает большой глоток воды из стакана. Взгляд невозможно сфокусировать на листках с докладом выступающего, и королева жестом руки останавливает мужчину на полуслове. — Я ознакомлюсь более тщательно с вашим докладом сразу же после совета. Вызову, если понадобится, не уезжайте до обеда. — Да, Ваше Величество. — ей плохо видно, но она чувствует нутром, как кривится от недовольства лицо коменданта Зигверта. Этот тип порой пугает ее. — Арлерт, напомните мне, что у нас со строительством гидрозатвора и турбин? Хистория вымученно смотрит на Армина, сидящего по правую руку от нее за переговорным столом. — Отчёт обещали доставить послезавтра. В целом, прогноз хороший. До конца недели гидрозатвор будет закончен. Турбины тестируют на износостойкость. — Хорошо. Все свободны. Министры и военные поднимаются со своих мест, прощаются с королевой поклонами и покидают зал совещаний. Остаётся только Армин. Хистория откидывается на спинку кресла и сползает немного вниз. — Опять голова? — советник смотрит на неё внимательно и сочувствующе. — Да. Трещит просто. — Давай позовём врача? — Лучше поторопи доставку из Рихат-Кале. — Я бы рад, но там как всегда проблемы с морской пограничной охраной. Молодая королева тяжело вздыхает и пытается аккуратно сложить бумаги на столе. — Нам нужны свои производства, Армин. Всё, что мы можем купить, обменять или… украсть, — Хистория морщится — должно быть изучено и воспроизведено на Парадизе. — Я понимаю. И работаю в этом направлении. Не беспокойся. Она массирует виски прикрыв глаза. Свежий воздух из открытого панорамного окна приносит слабое облегчение. Дверь в зал резко распахивается. Армин подскакивает, устремляясь прикрыть свою королеву и запуская руку под полу пиджака. — Эй, полегче, это всего лишь я! Жан Кирштейн нахмурившись запирает за собой дубовые створки и подходит к столу. — Письмо с Марли. Срочное. Я еле успел перехватить под носом у Зигверта. — От кого? — Хистория всё так же морщась открывает левый глаз и смотрит на белоснежный конверт в руке Жана. — Посол Браун. Лично королеве. — Читайте парни, у меня глаза в кучу, если честно, — она устало трет ладонями лицо. — Ты уверена? Личное же все-таки, — Армин с опаской поглядывает то на Жана, то на конверт. — Райнер ведь не совсем отмороженный, чтобы писать королеве нечто, неподобающе приличностям, — Жан не церемонясь разрывает конверт и извлекает содержимое. Им оказывается небольшая открытка с туманным пейзажем нового Марли. Жан, рассмотрев картонный прямоугольник, переворачивает его и начинает читать вслух. «Приветствую и желаю долгих лет процветания Вашему Королевскому Величеству королеве Хистории Рейсс! Обнадежен мыслью, что Вы пребываете в добром здравии и проявите благосклонность прочесть это письмо. Последняя встреча нашего Альянса в полном составе принесла добрые плоды. Договор о нейтральных водах почти подготовлен к рассмотрению. Из грустного: нас покинула Пик Фингер, теперь она избрана главой района Ребелио и работает над его улучшением во всех аспектах. Из личного: Ваш покорный слуга очень увлёкся коллекционированием открыток и с радостью делится с вами одним очень редким экземпляром. Хоть эта открытка и невелика, но стоит тысячи других таких. Присмотритесь к пейзажу на ней. Пусть вас не обманывает его серость и хмурость, ведь за клубами плотного тумана пламенеют огни живого мирного города, полного замечательных добрых людей. Некоторые ответы лежат на поверхности, но чтобы увидеть суть необходимо добраться до вопросов в самом сердце. Хочу верить, что моё скромное повествование Вас не утомило и нижайше прошу ответить по первой же возможности.С почтением и самыми добрыми пожеланиями Посол дипломатического Альянса Марли Райнер Браун»
Хистория, Жан и Армин недоуменно переглядываются. — Собирает открытки, значит. Королеве без этой информации же никуда, — сварливо бормочет Жан — Хотя, вот эта фраза: «стоит тысячи других», мне смутно припоминается. — Я думаю, это всё имеет иносказательный смысл, — Армин берёт у Жана из рук открытку и ещё раз вчитывается в нее. Прочитав, принимается внимательно разглядывать пейзаж. — Уверен, корреспонденцию Райнера перечитывают перед отправкой, отсюда и витиеватости. — Очевидно, что Посол не будет с такой ерундой писать к королеве. Ещё и лично. Хистория, что думаешь? — Жан присаживается на край стола и вопросительно изгибается бровь. Королева принимает открытку от Армина, и долго вертит её в руках. Потом странноватым жестом зажимает её меж ладоней и мнёт. — Жан, дай нож. Кирштейн проворно извлекает из голенища сапога небольшой, но очень острый клинок и отдаёт Хистории. Поднеся остриё и открытку к самому своему носу, она поддевает уголок и заглубляет в картон лезвие. Распоров по периметру открытку, показывает молодым людям потайной, совершенно незаметный снаружи карман с маленькой запиской. — Райнер уже так делал раньше. Тонкая бумага убористо исписана мелким округлым почерком. Хистория читает вслух: «Королева и её соратники, приветствую вас! Двадцать третьего апреля в квартире Л. Аккермана мы обнаружили следы борьбы и крови, он пропал без вести. Прошу оказать помощь в поиске нашего общего товарища. Если он мог оказаться каким либо путём на Парадизе — дайте знать. Мы будем рады любой информации.С уважением и надеждой на лучшее Р. Б. и члены дип. Альянса»
— Вот так новости… У меня даже голова прошла. — Хистория грустно смотрит на раздербаненную открытку. Армин и Жан садятся за стол напротив друг друга. — Ко всем нашим проблемам, теперь ещё и это. — Мне послать в Порт-Марини запрос на прибывшие суда из Марли? — Жан берёт в руку перо и бумагу, ожидая отмашки. — Да. Хистория, мы ведь будем искать его? Королева сосредоточенно водит острием ножа по столу. Её взгляд мрачнеет и плавно скользит по лицам своих подданных. — Мы обязаны. Если он здесь, живым или мёртвым, мы его отыщем. — Я свяжусь с Конни. Пусть тоже поищет по своим каналам. — Армин поднимается, собираясь уйти. — Придётся всё же призвать Микасу. Армин и Жан одновременно изумлённо вскидывают головы, не веря своим ушам. — Ты же говорила, что дашь ей время. — Жан перестает писать и недовольно поджимает губы. — Времени у нас не осталось. Я и так вскоре собиралась назначить её нашим амбассадором в Хидзуру. Теперь появилась ещё одна причина. Хистория поднимается с кресла и отряхивает мантию. — За ней поедешь ты. Лично. Возьми охрану и карету на своё усмотрение. — Хотелось бы мне отказаться, но я ведь не могу? — полковник Кирштейн исподлобья смотрит в упор на свою королеву. — Не можешь, — Хистория не отводит глаз. Жан кивает, забирает нож и покидает зал. — Как думаешь, он жив? — Армин убирает со стола ошмётки открытки и записку, направляясь к камину чтобы их сжечь. — Я не сомневаюсь. Это ведь наш капитан. — А вдруг Жан напортачит с Микасой? — В нём я тоже не сомневаюсь. Как и в тебе. Армину становится немного не по себе от тона королевы и ее решительного взора.***
— Ну что там, видно что нибудь? — до носа Томаса долетает смрад перегара его напарника. — Тихо. Там никого, или все спят. — Томас бесшумно поднимается и отскакивает в тень от края окна подвала. — Идем, Дирк. Две фигуры — стройная и тучная, скользят в тени к двери, ведущей в старое двухэтажное здание с жилыми квартирами. Один из них проворно и бесшумно отпирает отмычками подъездную дверь, затем дверь намеченной квартиры, пока второй стоит на стреме. В квартире тихо. Света окон недостаточно, но взломщикам это, похоже, не мешает. Дирк проходит внутрь первым, доставая из-за пазухи нож. Жестами они распределяют обязанности — кто куда пойдет, начинают красться по помещению. Томас тоже достал оружие, толкает дверь запертой комнаты. Внутри пусто. — Вроде, никого нет. — приглушенно произносит Дирк. — Мы влезли не туда. Черт! — Чего? — Это хата того одноглазого. Плохи наши дела. Валим! — Да с хера ли? Давай уж что нибудь прихватим, раз мы здесь. — Дирк ты тупоголовый? Он числится тут за героя, нас точно будут искать, если грабанем эту дыру! — Томас в сердцах дергает за грудки напарника, потрошащего секретер. Нож вылетает из рук Дирка, со звоном падает на пол. Мужчины замирают. Поняв, что их никто не услышал, Томас наклоняется и шарит по полу в попытке найти оброненное. — Ай! — ладонь неосторожно и резко распарывается о лезвие, мужчина шипит от боли, ощущая тёплую струйку уже у локтя. — Шевели задницей! — Томас хватает нож целой рукой, пытается встать, пошатывается, и падая задевает подушку с одеялом на рядом стоящей кровати. Все вокруг, конечно же орошается кровью. Подушка летит на пол, нож снова падает, Томас изрыгает проклятия. Его руки вновь шарят по полу, забрызгивая все вокруг бурыми каплями, находят нож. От греха подальше, Томас прячет лезвие в сапог. Пятится на корточках в сторону двери, пытаясь подняться. Ему по-детски кажется, что сейчас из-под кровати высунет руки демон с одним глазом и исполосованным лицом, и утянет его прямиком в ад. — Дерьмо! — раненый хватает со столешницы секретера первую попавшуюся под руку бумажку, прижимает к ладони и выбегает из спальни. Дирк следует за ним, прихватив, все-таки, кое что ценное из гостиной. Он ожидал большего, но и на том сойдет. Дверь в квартиру прикрывает сквозняком. Хозяин покинул это место уже пять дней назад.