Чандра Сингх
Почётный Марлийский воин
Десятая носительница сил женской особи
814 — 842
Её Энни знала близко. Чересчур. Изнутри. Девушка происходила из хиндостанских эмигрантов, перебравшихся в Марли задолго до её рождения, но свято чтивших традиции своих предков. Она была жизнерадостной и бойкой, обладала физической выносливостью и пытливым умом. Её смуглая кожа и вечно смеющиеся карие глаза завораживали Энни, словно таилась в них какая-то хитрая восточная загадка, которую нестерпимо хотелось раскусить. Воительница была добра к Энни, зная об отсутствии материнской руки в семье Леонхарт, учила её вещам, которым только старшая женщина может научить младшую. А ещё, лейтенант Сингх мастерски стреляла из лука и в свободное время тренировала этому навыку Энни и остальных ребят. Внеклассные занятия были самым весёлым временем: Райнер и Марсель, тайно влюблённые милой и неуклюжей детской любовью в красавицу Чандру, соревновались перед ней в остроумии и меткости, конечно выглядя при этом крайне глупо. Энни же, с молчаливым Бертольдом на пару, наблюдали за этим шоу со стороны и выдвигали предположения: кто же первым развяжет в этот раз драку. Ставки — самые вкусные из сухпайковых конфет. Леонхарт избегала привязанностей, следуя строгим наставлениям отца и уставу, но некоторую толику теплоты к этой сильной молодой женщине, всё же испытывала. Чандра была совсем молодой, всего двадцати восьми лет от роду, когда для неё настало время передавать силу приемнику. Энни поглотила её в свои неполные десять. Ее взгляд спустился ниже, туда, где на холодном камне золотилось:Бертольд Грувер
Почетный Марлийский воин
Последний носитель силы колоссального титана
834-850
Сегодня день его смерти. Армин рассказал когда-то. Отец Бертольда умер прошлым летом, и Энни взялась почтить память его единственного сына. Леонхарт мягко улыбнулась своим воспоминаниям о молчаливом спокойном парне. С Бертольдом было так просто и уютно молчать часами напролет. Ей всегда нравилось молчать. А ему нравилось каждый раз проигрывать её любимые ириски. Пока не грянула беда. Их дружба полетела к чертям со смертью Марселя. Что-то сломалось тогда внутри, с глухим влажным щелчком, сорвалось в самый низ подреберья. Энни больше не могла доверять всецело своим соратникам. Стала сама по себе. Пока Райнер искусно притворялся, или попросту сходил с ума, она пыталась сконцентрироваться на их миссии. А Бертольд стал постоянно смотреть на нее. Молчать и смотреть. Может и всегда смотрел, кто теперь знает? Она заметила это, отстраненно приняла самое верное решение — ушла в столицу. И почти проиграла Армину. Его бесконечные бдения и монологи сначала бесили, а потом стали единственным смыслом бытия внутри твердого кристалла. Позднее, внутри него поселился призрак Грувера. Она узнала о кончине старого друга из уст того, кто его поглотил. Хотя бы честно. Без утаек. Ее уже ничто не трогало и не бесило, даже бестолковая болтовня Хитч. Лишь изредка, сквозь толщу кристалла, в голубых глазах молодого элдийца, ей мерещился тот самый взгляд, от которого она уже совершила однажды побег. И взгляд этот вызывал неясный страх напополам с безысходным томлением. Энни смела ладонью пыль с золотистых букв, окинула ещё раз взглядом дорогие сердцу имена и произнесла одними губами: — Спите. Я помню о вас. Она тихо вздохнула и присела на небольшую скамью рядом с гранитным памятником. Её взгляд устремился в чистую высь небес, такую же глубокую, как и глаза её любимого мужчины. Энни припомнила Армина в годы кадетства: невысокий, некрепкий, несильный. Одни сплошные «не». А с ними в комплекте — синь радужек, мягкий выжженный солнцем блонд и безграничная жажда знаний. Это потом, к семнадцати годам, он вымахал в длину, раздобыл невесть где свой крепкий разворот плеч и ровную офицерскую выправку. Причёску сменил на брутально-мужскую, видать капитан их всех поголовно на свой манер перестриг. Даже молчунью Микасу. Вот шутка же — не будь они тогда врагами по рождению, могли бы стать друзьями ещё в кадетке. Молчали славно бы втроём, с ней и с Бертом. Микаса хорошо умела молчать. Как и хвостиком следовать за Йегером. Это бесило. Энни усмехнулась образу рассерженной маленькой Аккерман, всплывшему в её голове. Та хотела хорошенько отомстить за брата, и конечно же, они с Энни подрались. Наставник Шадис, самолично оплеухами разнявший драку, оценил их бой в ничью. Микасе явно не понравился этот вердикт. Тогда их связало с Аккерман одно очень личное дело. Дельце, вернее сказать. Девчачье дельце, но такое для Леонхарт важное. Когда Микаса потребовала научить её новым видам рукопашного боя, Энни заключила с ней сделку: три мощных приема в обмен на урок вышивания. Энни видела, как Микаса штопая дыры и пришивая пуговицы себе и братцу, порой не удерживалась и вышивала крошечные цветочки, тут же воровато оглядываясь и распуская нить обратно. Словно пыталась не потерять навык. Микаса бровью не повела и согласилась. Энни интересовал потайной стежок. Такой, чтобы с обратной стороны ткани не было и намёка на след нитки. Микаса с лёгкостью её научила, молча, не интересуясь для чего это всё нужно Энни. Вернув долг, в виде сложных боевых приёмов, она принялась за собственную вышивку. Это кропотливое тайное «девчачье дельце» заняло целую неделю. Пальцы были исколоты, стежки казались кривоватыми, но теперь, на её единственной кофте, совершенно невидимая чужому глазу, изнутри рукава, огибая вокруг место между плечом и локтем, красовалась схематичная вышивка. Повязка почётного марлийского воина. Энни гордилась результатом. Носила кофту почти не снимая, словно чувствовала, будто без заветных затертых стежков внутри рукава, потеряет смысл движения к своей цели. Звезда Марли берегла её, когда Энни стискивала ладонью спасительный рукав в самые тяжёлые минуты: наблюдая за умирающим Марко, чудом убегая прочь из леса гигантских деревьев, отвечая смехом на призывы сдаваться от Армина. Стены пали. Звезда давно погасла. Лгать больше не было сил. Энни сама не заметила, как по щекам скатились две робкие капли. Утерла их совершенно по-детски. Как так-то? У стальной Энни Леонхарт — и сердце? Что? Бьётся? Сжимается, говорите? Ладонь рефлекторно обняла правое плечо, затянутое в твидовый жакет. Тут же, отпустила. — Ну тише, тише… Нестерпимо захотелось уткнуться носом в ключицу Арлерта. Туда, где для нее всегда пахло подсолнухами и морским прибоем. Энни искренне тосковала по нему, спасаясь его письмами и бесконечными воспоминаниями об их близости. Её утешало то, что совсем скоро обратно прибудет почтовое судно. А значит, она снова получит заветный конверт. Девушка посидела ещё немного, расправив плечи поднялась с лавочки, легонько кивнула мраморной глыбе и поспешила домой. Близилось время обеда, и ей нужно было успеть в аптеку за лекарством для отца.***
Тишину, висящую грозовым облаком в маленькой уютной пекарне, прорезал пьяный смех. Валле Меллер смеялся истерично, слегка захлебываясь, икая и стуча кулаком по столу. — Королева то сбрендила, кажись… Аха-ха-ха! А нету у нас никаких Акраманов… Алкоголь окончательно развез сознание молодого мужчины, заставляя раздухаряться и исторгать громкие возгласы. Клаус озадаченно переводил взгляд то на незнакомца, посетившего их со странной вестью, то на свою помощницу, то на делегацию сватов. «Батюшки, да что же это творится!» — растерянно подумал он, и, учуяв гарь метнулся в цех. Вечерний хлеб безнадёжно подгорел. Даже Звездочке на корм не сгодится. Мужчина огорченно вздохнул, убирая из печи дымящийся поднос, поставил его на раскаточный стол и направился открывать окна. Закончив с форточками, он распахнул дверь и принялся полотенцем выгонять едкую гарь, заполнявшую помещение. Со стороны торгового зала послышались многоголосые крики, звон дверного колокольчика и звук трещащего дерева. Клаус вскинулся было бежать обратно, но его опередила Мика. Она тащила за шиворот Валле, который был явно в полубессознательном состоянии. — Что произошло?! — мужчина кинулся к ним, подхватывая сына под плечи. — Валле начал бросаться стулом и Фридрих… — Мика отвела глаза, словно стыдясь. — Что Фридрих? — Он вырубил Валле, но не сильно, я видела! Ничего с ним не будет. — Ммм… Мика… Не ходи к королеве… — сын пекаря не успел закончить фразу, сперва громко рыгнув, а затем и опорожнив желудок прямо на рабочую обувь девушке. — Боже, Валле! Да когда же ты успел налакаться?! Прости, Мика, я уведу его и уложу, — Клаус сокрушенно мотнул головой и повёл спотыкающегося сына к лестнице, ведущей на второй этаж. Отец и сын удалились, а Микаса в стоическом немом крике задрала голову к потолку пекарского цеха и потрясая кулаками беззвучно обругала всеми известными ей гадкими словечками и королеву Рейсс и Жана Кирштейна, обоих Меллеров, и Шульца с толпой сватов. Выпустив пар и грубо потерев лицо ладонями она, с внезапно накатившим равнодушием скинула испачканную обувь и шерстяные гетры, протерла ступни первой попавшейся столовой тряпкой, и, бросив её в лужу рвоты, босиком направилась в торговый зал, к двум ожидающими её мужчинам.***
— Мика, что здесь происходит? Фридрих Шульц растерянно окинул взглядом девушку, которую полчаса назад уверенно готов был назвать своей невестой. Она только что проявила ужаснувшую его силу, одним точным движением ребра ладони к затылку, отправив в нокаут младшего Меллера. Также, для неё особого труда не составило подхватить обмякшее, наверняка тяжеленное, тело Валле и унести его прочь. Какие же ещё секреты таит в себе эта загадочная девушка? Микаса Аккерман — так её назвал этот внезапно появившийся столичный военный? Аккерман, Аккерман… Что-то очень знакомое… — Аккерман? Фридрих в упор смотрел на Мику, пытаясь прочесть её эмоции. От задумчивой скромницы с редкой тёплой улыбкой, так милой его сердцу, похоже, не осталось и следа. Сейчас её глаза тлели подавляемым гневом, губы, ещё недавно так розово-сладко улыбавшиеся только ему одному, теперь были сжаты в тонкую бескровную полоску. — Что? — тут же отозвалась она, подтверждая тем самым, что это имя принадлежит ей на самом деле. В её голосе, кажется, скользнуло раздражение, и это уязвило Фридриха. — Аккерман — как сильнейший воин человечества? — он постарался не подать виду, что огорчён и растерян. Разведка была несбыточной грезой маленького Фридриха Шульца. Он помнил, что троюродный кузен его отца по линии бабушки Эллы точно служил там. И даже ходил за стены в составе элитного отряда самого капитана Леви. Это разжигало в храбром детском сердечке невероятное чувство причастности к победам и гордости. Когда им с мамой, папой и братьями пришлось бежать из атакованной Шинганшины, дядюшка и тётушка Шульц тепло приняли их в Каранесе. Битва за Трост сделала их родственника героем. Гордилась вся их большая семья, правда недолго. Уже через месяц в отчий дом пришло письмо с оглушающей вестью: Гюнтер мёртв. Отец, тяжело опечаленный утратой, строго настрого запретил Фридриху и остальным своим сыновьям даже думать о военной службе. Мальчишками, уже снова в родных краях, вместе с Дитрихом прыгая с деревьев и заборов, они всё-равно украдкой представляли себе, будто летают на УПМ. Дитрих — как командор Смит, потому что имел светлую шевелюру, голубые глаза и самодельный плащ разведчика, сшитый кое — как из старой зелёной скатерти. А сам Фридрих — как его верный рыцарь — Леви, следуя простой логике — потому что был черноволосый, гибкий, и мог раздобыть в кузне отца длинные железяки для игры в сражения. Тогда они ещё не знали ничего, кроме имени своих героев, а фамилия Аккерман стала появляться в газетах гораздо позже, и чаще в купе с фамилией Йегер и высокопарными эпитетами вроде «Надежда всего человечества». Вот только сейчас, славить Эрена вместе с йегеристами Фридриху больше не хотелось. Вырос уже из слепого обожания и своими глазами увидел, сколько разрушений и смертей принёс этот герой его родному городу. — Прости, Фридрих, — Мика осеклась, прекрасно понимая, что парень ни в чем не виноват и понуро извиняясь, сделала пару шагов к жениху, — Я сейчас вернусь, просто подожди десять минут. Она отдернула руку, едва потянувшись к нему, переступила босыми ступнями и решительно сжала кулаки. — Жан, поговорим на улице, — Девушка недобро зыркнула на нежданного гостя и указующе качнула ладонью, пропуская мужчину вперёд. Полковник Кирштейн пожал плечами и вышел из пекарни. Микаса проследовала за ним, гулко прихлопнув за собой дверью. Колокольчик грустно звякнул, и тишина снова накрыла невидимым пологом витрину, столики, обломки табурета, белоснежный букет и единственного оставшегося в зале пекарни человека. Фридрих вздохнул, снял свой нарядный пиджак, повесил его на спинку стула, уселся за столик сам, и принялся ждать. Ему не терпелось поскорее разобраться в этой странной ситуации и получить ответ сегодня. — Часто немые глаза красноречивее уст… — Пробормотал Жан спускаясь с крыльца пекарни. — С чего это вы, полковник, цитируете древних философов? — Микаса, своим гневным голосом с ледяными интонациями, заставила его тотчас же обернуться. — Ого, а вы, госпожа Аккерман, тут, стало быть, не только дамские романы читаете? — ему захотелось уколоть дерзкую девушку. Как в старые добрые времена. — Представьте себе! — Микаса сложила руки на груди, всем своим видом демонстрируя глухую оборону. — Не убивай только, хотя-бы в память о старой дружбе! — мужчина смиренно поднял ладони в капитулирующем жесте и скорчил молящую гримаску. — Я правда рада тебя видеть! — Микаса, не в силах сдерживать эмоции подошла и приобняла старого боевого товарища за плечи. Жан не обманулся попыткой девушки быть дружелюбной. Все таки он появился очень и очень невовремя, и Аккерман очевидно злилась. Возможно, не только на него, но какая уж теперь разница? — И тебе привет. Задушишь! — молодой человек похлопал её по спине, отвечая на объятия. — Может сходишь, обуешься? — Он взглядом указал на её ноги. — Это подождёт. Что стряслось, и почему Хистория тебя прислала? — Сложно объяснить в двух словах… — Жан потер затылок, подбирая действенные слова. — Госпожа Азумабито и правительство Хидзуру чётко дали понять королеве и дипломатическому альянсу, что не хотят никого кроме тебя, в качестве представителя от Элдии. — Странно… — Микаса нахмурилась пуще прежнего, поймала пальцами и принялась нервно крутить пуговку на своей тёплой вязаной кофте. — Очень на них непохоже. Хотя, мы так давно не поддерживаем с ней связь… Даже не представляю, с чего такие ультиматумы? Жан мысленно присвистнул: да она, похоже, совсем изолировалась от всего мира — Но ведь у вас есть Армин, он умеет договариваться и знает всё про дипломатию, — продолжила Микаса свои размышления вслух. — Он уже сделал все, что мог, — Жан перебил еë с кислой усмешкой. — Трижды плавал в Хидзуру, уговаривал Киëми повлиять на правительство, но толку ноль. Микаса закусила губу. Было заметно, как и без того сложный для нее момент, стал еще напряженнее. — Только ты, Аккерман. Больше они никого не желают видеть. Решай живее. Жан тоже скрестил руки на груди, перед этим подняв ворот шинели — на улице было слишком холодно для долгих разговоров. — Я не знаю что мне сейчас делать. Ты же сам все видел… Придется все бросать и ехать? Микаса растерянно оглянулась, спиной ощутив пристальный взгляд Фридриха за стеклом витрины. — Есть маленький нюанс, но он совсем незначителен. — Говори. — Королева считает, что ты будешь полезна ей в ещё одном деле. — В каком же? — Леви. — Что Леви? — она удивлённо подняла брови. — Он, кажется, попал в беду, и все мы — Армин, Хистория, ребята с Марли, уверенны, что без твоей помощи нам не справиться. — Капитан попал в беду? Звучит как нелепица, — отмахнулась Микаса и зябко вздрогнув, поежилась. Давненько она не вспомнила о прошлом и людям, оставшимся в нём. Кроме Эрена, разумеется. — Микаса, я привык исполнять приказы, это моя работа. Забрать и доставить тебя в столицу — моя работа в данный момент. Если ты хочешь тянуть время — знай, мне не до этих игр. Дел по горло, если честно. И я замёрз. Решай уже, едешь со мной, или остаешься? Жан посчитал, что тянуть лямку и долго ждать ответа он не хочет. Катись к чертям Хистория, или едь сама уговаривать. Вряд ли приплетать к призыву королевы пропажу их бывшего капитана было хорошим решением — прозвучало всё это совершенно нелепо и несуразно. Но на войне все средства, как известно, хороши. Микаса стояла растерянным нахмурившимся изваянием. Розовая, в свете закатных лучей, немигающая. Она словно искала глазами в воздухе, прямо перед собой что-то важное, или, может быть, советовалась про себя сама с собой же. Порыв ветра рванул подол её длинной юбки, обнажил лодыжки, лизнул холодными острыми языками голые ступни. — Жди меня здесь. Она развернулась на пятках и удрученно качая опущенной головой зашагала обратно в пекарню.***
Королева Рейсс пристально смотрела на надвигающуюся далеко на горизонте грозу. Из панорамных окон зимнего сада, расположенного на крыше дворца открывался роскошный вид на столицу: молнии, на юге, за границей города и прилежащих деревень, крошечными яркими вспышками разили землю, над Митрасом же, всё ещё играло яркое закатное солнце, заливая сквозь стëкла левую половину помещения розово — желтым светом. Такой контрастный пейзаж вызывал в душе молодой женщины странные смешанные чувства. Ей вспомнилась улыбка её маленькой Иды, звонкий тоненький смех, сладкий запах топленого молока, исходящий от её волос. Королева стиснула зубы, чтобы усмирить предвестники нежеланных слез. Редкие пылинки, недвижимо парящие в воздухе, ткали плоть косых солнечных лучей. Хистории снова нездоровилось. Головная боль сегодня заявила о себе с новой силой, на этот раз давя на затылок и лоб одновременно. Словно кто-то злой и агрессивный бил и кулаками и пятками внутри черепной коробки. Ее добрая подруга и старшая фрейлина в одном лице, сейчас отчитывалась перед ней о проделанном расследовании. В распахнутую настежь дверь зимнего сада неспешно вошёл советник Арлерт. Он учтиво поклонился женщинам, находящимся прямо перед ним. — Приветствую, госпожа Шеффер. Фрейлина поклонилась советнику в ответ. — Добрый вечер, Армин. Как поживаете? — Благодарю за заботу, все хорошо. Как успехи? — Вашими молитвами, — Шеффер мягко улыбнулась молодому мужчине и возвратилась к изложению. Армин сделал ещё несколько шагов вперёд, огибая большой вазон с экзотическим растением. В его руках были зажаты небольшая картонная коробочка и стакан воды. Он выждал, пока фрейлина закончила речь и сделал ещё несколько шагов к королеве. — У меня всё. Позвольте покинуть вас, Ваше Величество? — фрейлина дождалась, пока Хистория обернулась и кивком головы ответила на её просьбу. Госпожа Шеффер поклонилась королеве и Армину, и торопливо покинула оранжерею. — Хис, лекарства привезли, — Арлерт дождался, пока шаги в коридоре стихнут и мягким окликом оторвал королеву от затенённых болезненностью раздумий. — Давно? — Полчаса назад. Рейсс потерла переносицу, жмуря глаза от последних бликов заката. — Сколько? — Три судовых контейнера. Склад уже принимает поставку. — Очень мало. И наверняка, очень дорого? — Да, очень. Я принес тебе кое-что от головы. Армин подошёл ближе и протянул королеве лекарство. Она с нетерпением вскрыла коробочку и извлекла из нее маленький пузырёк тёмного стекла. — Тридцать штук в упаковке. Хм… Хистория покрутила перед глазами коробок, внимательно вчитываясь в надписи на нём. — Вот что, Армин. Я хочу, чтобы десять процентов всех разновидностей присланных лекарств были отложены в неприкасаемый запас. — Я подготовлю распоряжение. Остальное? — В пропорциональном количеству жителей процентном соотношении, распределить по больницам крупных городов и районных центров. И прикажи дать в местных газетах оповещение о поставках. — А неприкасаемый запас? — Отправить на исследования в Утопийские лаборатории. Пусть изучают и воспроизводят формулы. Советник кивнул, терпеливо ожидая пока Хистория примет таблетки. Королева высыпала на ладонь маленькие белые кружочки, отгребла пальцем два в сторону и вернула остаток горсти в пузырёк. С глухим хлопком, размашисто прижала руку с лекарством к открытому рту, запрокинула голову глотая. Армин протянул ей стакан, и Хистория с жадностью осушила его за три больших глотка. — Благдарю. Думала, сегодня скончаюсь. — На здоровье. Береги себя, Хис. Советник и королева почти синхронно повернулись к панорамным стёклам. — Гроза идёт… — Армин устало потëр переносицу пальцами. — Метеорологическая служба уже отчиталась? — Да, юг хорошо прольёт, но у нас и в районе Орвуда возможны подтопления. Королева встревоженно оглянулась на мужчину, и тот поспешил её успокоить. — Районные службы спасения уже в готовности. Основной удар стихии если и будет, то послезавтра. — Спасибо тебе, Армин! Что бы я без всех вас делала? Королева взяла своего подданного за руку и благодарно сжала двумя своими его тёплую ладонь.***
В горле встал горький комок, как если бы она сама только что исторгнула содержимое своего желудка. «Только ты, Аккерман…» «Капитан в беде. » «Никого не желают видеть. » Ноги ужасно закоченели, настолько, что стало больно кончикам пальцев. Микаса в нерешительности сидела на краю своей кровати, прямо перед раскрытым чемоданом и сверлила глазами его алое пустое хлопковое нутро. — Можно войти? Клаус пристукнул костяшками в косяк двери, и остановился на пороге, ожидая разрешения. — М? — Микаса медленно оглянулась через плечо, заторможенная раздумьями. — Валле спит. — Хорошо. Неловкое молчание прервал Клаус, проходя в комнату и присаживаясь прямо на пол, наискось от Микасы. — Настроена поговорить? Девушка поджала губы и запустила пятерню во взлохмаченные волосы. Её конский хвост растрепался и готов был вот-вот рассыпаться. — Что мне делать? — А чего ты сама бы хотела? Микаса непонимающе посмотрела на Клауса. — Я? — Да, ты. У тебя ведь прямо сейчас есть возможность завести семью, обрести дом и мужа. И есть возможность… — он нахмурил брови и с сомнением метнул взгляд к тумбочке — вернуться на службу. — Я не… — Микаса не успела договорить. — Я всегда знал, что ты не просто бродяжка из соседнего села. Догадывался, и сегодня мои догадки подтвердились. Так что давай не будем ломать комедию. Микаса всё ещё не мигая сверлила его опустошенным взглядом. — Моя семья умерла в день битвы небес и земли. Её больше нет и не может быть. — Прости, — Клаус покачал головой и вытянул ноги. — Любишь Фридриха? — Что? — она непонимающе свела брови. — Настолько, чтобы пройти с ним весь путь до конца. Хочешь его себе, как друга, как мужчину, как отца твоих детей? — Не знаю… Ну… Он хороший. — Этого мало для любви. Однако, для брака вполне достаточно. Клаус кряхтя встал с пола и сделал то, чего никогда не делал прежде. Микаса неловко вздрогнула и даже слегка смутилась, когда его большая тёплая ладонь ласково потрепала её по макушке. Так делали многие взрослые в её детстве: родной отец и мать, Гриша и Карла Йегеры, Ханнес и дедушка Армина, майор Ханджи и даже капитан Леви. Микаса на миг ощутила себя снова маленькой и счастливо-беззаботной. Рука исчезла с волос, а Клаус коротко прошептал: — Поезжай, вернуться всегда успеешь, — Микаса резко оглянулась, не веря своим ушам. Клаус пожал плечами, покидая порог её комнаты. — Или выходи уже за Шульца. Дверь в её комнату тихо затворилась, и девушка вновь уставилась на чемодан.***
Солнце сжигало кожу на скуле. Даже через стекло кареты. Хотелось прикрыться от опаляющего света, спрятаться в тень и не поддаваться острому влечению к солнечным ярким лучам. Микаса и Жан отправились в путь в пять утра, обгоняя вчерашнюю грозу, вслед за ярким утренним солнцем. Трост остался далеко позади. Спать не хотелось, но в карете теперь было нестерпимо скучно. Беседа тоже не вязалась, хотя каждый из них предпринял по одной попытке начать непринужденный разговор. Микаса разглядывала проносящиеся за окном весенние пейзажи. Ее восхищало буйство цветочных красок и сочной зелени, густота колосящихся полей и ладность чистеньких деревушек, попадавшихся им на пути. Складывалось впечатление, что вся элдийская земля, с домами, цветами, людьми и живностью расцветает под ласковым апрельским солнцем. Она совсем позабыла о вчерашнем холодном ветре и своих простывших босых ногах. Мысли её, витавшие в небе, крылом к крылу с черными грачами, внезапно приземлились на раскидистое древо сомнения. Было ли о чем беспокоиться? Разумеется было. Микаса помнила давние наставления капитана их отряда — выбирать тщательно, взвешивая все за и против. Потому что всякий выбор должен быть сделан без последующих сожалений. Леви Аккерман вдалбливал им в головы этот свой постулат и личным примером и тактичными замечаниями, порой даже силой. Зря старался, получается? Потому что умом Микаса вопрошала у самой себя: а была ли нужда ехать? Никто не помешал бы ей обнять Фридриха, прямо при всём честном народе заявить, что она согласна выйти за него замуж; она, мол, теперь без пяти минут мужняя жена, практически госпожа Шульц, и этот статус ей не позволяет влезать в странные авантюры. Жан бы понял. Уже несколько раз ведь упомянул, что принял бы спокойно такой расклад. Вернулся бы в Митрас, доложился бы королеве о ситуации. Хистория порвала бы волосы на своей хорошенькой золотистой голове, собрала бы волю и Арлерта в кулачок и что нибудь придумала. И с Хидзуру и с пропажей капитана. Сердцем же Микаса недоумевала. Капитан Леви. Пропал. Да ну? Нелепица. Уж кто-кто, а капитан то не мог пропасть просто так, как обычный человек. Как вообще пропадают люди? Теряют память и не могут найти свой дом после травм головы, от старческого слабоумия или контузий? По причине похищения? Могли ли его похитить злоумышленники? Кому на материке он успел перейти дорогу? Разве остались у него явные враги? Микасу осенила пугающая и абсурдная мысль. Ей вспомнилось, как тяжело был ранен Леви на момент последнего сражения. Командующая Зоэ тогда сказала, что он чудом держит душу в теле. Быть может, его состояние и послужило причиной? Устал жить изувеченным и решил уйти. Самоубийство? Нет, только не Леви Аккерман. Он слишком ценил жизнь. Любую. Микаса не сразу научилась читать в нём эту черту, но когда присмотрелась — поняла, что в Леви гораздо больше человечности и сострадания, чем он давал увидеть окружающим. По крупицам, в памяти сами собой складывались стопкой кадры, на которых была запечатлена его суровая, тщательно скрываемая, добросердечность: капитан украдкой гладил лошадей по бархатным мордам, что-то приговаривая в их чуткие уши; гонял Армина и Хисторию, чтобы те доедали свои порции и не ложились спать голодным; всегда справлялся о здоровье травмированных солдат; отпускал изредка молодняк вечеровать у костра после отбоя, отдалживая пару щепотей своего замечательного чая; помогал советом, если осмелиться и нормально спросить; как-то раз белоснежный платок свой Эрену отдал, а ведь мог бы по-чистоплюйски побрезговать; тренировал немногочисленных девочек легиона строго, равно с парнями, но деликатно давая послабления в дни женских недомоганий — словно знал откуда-то личный график каждой; не просто контролировал их трудовые повинности, но и участвовал в бытовой работе сам; скупым теплом мозолистой ладони трепал их макушки в моменты грусти. Словом, капитан Аккерман не был жестоким по своей сути, но если это было необходимо для исполнения приказа — мог стать отрешённо-безжалостным. Его умение всегда держать непроницаемый щит хладнокровия и восхищало и раздражало одновременно. И много-много раз, уж точно поболее одного, она слышала из уст капитана, как его удручают бессмысленные смерти. Помнила, как что-то надломилось и потускнело в его глазах после того, как выяснилось, что всякий титан прежде был обычным человеком. Микаса удрученно вздохнула, перекатывая в голове свои сумбурные мысли. Слишком много грустных дум для одних суток. Дум о мужчинах, черт бы их всех побрал! Жила-была же себе спокойно при пекарне, хлеб и булочки продавала и горя не знала. К Эрену ходила, стеречь его покой. А что ещё ей нужно? Парням разным нравилась, ну да. Так это и не удивительно. Хороша ведь собой? Факт. Жан вон, спустя столько лет, а всё поглядывает исподтишка тем самым взглядом… Детей завести подумывала, конечно, когда будет дом свой и муж. Муж… Мог бы и муж быть, если б не тоска по свободе и страх ответственности… Ах, Микаса… Что же ты натворила? Аккерман нащупала ногтем указательного пальца крохотный заусенец на боковом валике большого, и принялась нервно поддевать и подковыривать, прокручивая при этом в мыслях их с Фридрихом прощальный диалог. Уже после того, как растерянный сват в странной куртке, гармонист и зеваки покинули пекарню, после того, как пьянючий Валле кинулся на Жанна с табуретом на перевес, после долгих минут раздумий и сборов, наконец-то, она решилась на такой трудный, но важный разговор. Малодушие шептало вылезти с чемоданом через окно, чтобы только не встретиться с молодым красивым женихом, так огорошившим её своим появлением. Разум и упрямица-ответственность сердито велели идти вниз и быть честной с этим добрым парнем. — Прости что заставила ждать, — Микаса аккуратно поставила чемодан у своих ног, остановившись в четырёх шагах от Фридриха. — Тебе правда нужно ехать? — он поднялся из-за столика с огорченным видом. Рубашка была расстегнута на горле, волосы взъерошены, а в голосе слышалась уязвимость. — Да. Микаса не знала, что ещё ответить, да и нужно ли. Огорчение и безысходность ситуации склонили её голову к груди. — Я, кажется, зол и растерян. Не могу понять. Прости… — парень пристукнул кулаком по столешнице, тут же разжал пятерню и запустил её в волосы. — Понимаю. И ты меня прости. Микаса смотрела прямо, коря себя за восприимчивость: решила рубить с плеча, так чего робеешь теперь? — Слишком спонтанно и самонадеянно было всё это, да? — Фридрих кивнул на букет и запотевшую бутылку сидра. Стаканов на столешнице так и не появилось. — Это было прекрасно… — Микаса с грустной улыбкой прикоснулась к своим губам, вспомнив, как эти же слова он ласково шептал ей на крыше водонапорной башни. — Я на миг почувствовала себя сказочной принцессой. Она извиняющеся подняла на него глаза. — Но ты всё равно уезжаешь. Парень обречённо вздохнул и скривился, покосившись на фигуру Кирштейна за витриной. — У меня есть долг. — Понимаю. Но мне сложно принять. Он оперся тазом на край столика и скрестил руки на груди. На Микасу пахнуло терпким одеколоном. — Ты очень правильно и честно повёл себя тогда, на крыше. Я тоже хочу быть с тобой правильной и честной. Она сделала шаг вперёд, в нерешительности не зная куда деть свои руки. Попытаться взять его за руку в утешающем жесте? Будет неверно истолковано им, скорее всего. — Не нужно… — Фридрих вскинул лицо, рассыпав по лбу взлохмаченные смоляные пряди. Микаса снова заметила: как же красив, но совершенно, совершенно не её. В его потемневших радужках читалось горькое неприятие. Словно он умолял не водить остриём ножа внутри своей глубокой раны, и одновременно отказывался от ее глупых отдолжений. Черты заострились, брови хмурились, а ямочки на щеках всё так же цепляли её взгляд. — Дослушай, — она постаралась передвинуть заслонку в своём сердце, словно в маленькой печи — перекрыть тягу чувствам, открыть загнетку для рациональности и холодного спокойствия. — Я сейчас уеду. Не потому что сильно хочу, а потому что должна. Не знаю надолго ли. Не знаю, когда вернусь. Поэтому, пожалуйста, оставь этот красивый букет для достойной тебя девушки. Микаса кивнула в сторону белых пышных роз и засунула неспокойные руки в карманы своего пальто. — А я оставлю себе этот. В память о том как мне было рядом с тобой, — она достала брошь, подаренную ей Фридрихом и прихваченую из комнаты в последний момент в странном порыве сентиментальности. Неловко и поспешно приколола на свою тёплую кофту, прямо у сердца. — Не уходи…— его шёпот отчаянно кольнул под ребро. — Прости, Фридрих. Ты хороший. Наверное, даже слишком. Если бы ты лучше знал всё про меня, ты бы понял, что я права. Микаса отряхнулась, пытаясь сбросить пыльные лапы сожаления с плеч. — Да плевать я хотел на твоё прошлое! Чего тебе не хватает? Денег? Я заработаю! Роскоши? Ну прости, что я не из этих твоих, столичных хлыщей! — щеки парня зарделись, в глазах вспыхнул злой запал. — Остановись пожалуйста… Поверь мне, так будет лучше. — Я люблю тебя, Мика. Уже несколько лет. Хожу вокруг, щенком на привязи, а ты и не замечаешь… Он с тоскливой нежностью окинул её всю тягучим, впитывающим взглядом с ног до головы, покачал головой и оттолкнулся от столешницы. — Фридрих… — от пылкого и больного признания Микаса стало совершенно дурно. В висках застучало и слезы готовы были вот-вот выступить в уголках глаз. Как же несправедливо… — Выполняй свой долг, Микаса Аккерман. Королева ждёт. Парень накинул пиджак, сунул руки в карманы брюк и понуро склонив голову покинул зал. Взгляды двух молодых людей, оказавшихся в одном месте и в одно время по воле судьбы и по причине существования в этом мире одной девушки, пересеклись, оценили оппонента, отдернулись. Жан не слышал, о чем был их диалог. Не имел ни малейшего желания подслушивать. Но, по виду плачущей за витриной Микасы и этого растрепанного, тоже почти-плачущего юноши, можно было совершено точно предположить: в уютной пекарне Меллеров только что разбилось о кафельный пол как минимум одно влюбленное сердце. Микаса всё стояла ссутулившись и почти по-детски утирала ладошками слезы. Солнце практически ушло за горизонт, а ветер нагонял вечернюю стужу. Жан не хотел быть свидетелем женских слез, но время чертовски поджимало. Он вошёл в пекарню и окликнул недвижимую девушку. — Аккерман, тебя ждать? — Прости… Она громко шмыгнула носом, схватилась за ручку чемодана и дёрнула. Чемодан не шелохнулся, а дерево и сломанный металл остались в её руке. По полу, подпрыгивая и позвякивая проскакал крепежный болтик. Жан нахмурился: грёбаный фарс. Аккерман тихо зарыдала и резко свернулась в калачик, присев на корточки и обхватив голову руками. — Я к Эрену сегодня не ходила… — она качнулась вперёд и подняла своё зареëванное лицо. «Привезу в Митрас и сдам в психушку», — подумал про себя Жан. Молча подобрал болтик и чемодан, отнёс в карету и вернулся обратно. — Ну всё, давай, вставай, нечего тут сидеть. Он обречённо вздохнул и поднял девушку подмышки как сонного котёнка. — Жан… — её сиплый голос не понравился Кирштейну, и он попытался поймать её взгляд. Встряхнул легонько, рассмотрел зареванное, всё в пятнах лицо и прозрачную вязкую влагу под носом. — Что, Микаса? Её глаза не выражали абсолютно ни одной эмоции. — Забери меня отсюда. Резко вздрогнувший со сна Кирштейн напугал Микасу, но тем самым, помог ей выбраться из осыпающейся ямы самоуничижения. — Всё в порядке? — она обеспокоенно осмотрела своего спутника. — Угу… Упал во сне. Прости, если напугал, — Жан не разлепляя век пробурчал извинения и повернувшись вбок продолжил дремать. Микаса вернулась к пейзажу за окном. Утро медленно стремилось к обеду, а они всё продолжали ехать по согретым солнцем просёлкам близ Гермины. Микаса договаривалась сама с собой долго. Клялась, жалела, соболезновала. Умаялась вконец. Согласилась, рассудила, смирилась. Было же всё в жизни спокойно. Так, что выть от скуки хотелось. Книжки и гадания — блажь. Подслушивание — постыдное увлечение. Скучно и пусто. Зато сыто и при деле. Главное, с Эреном рядом. И Клаус хороший. И Фридрих… Но нет же, сорвалась, черт знает зачем и почему, с уютного гнездышка, выпорхнула, и полетела. По ощущениям, пока что вниз. Камнем. Или, то было вовсе не гнездышко, а силки?***
Как известно, столицы больших стран — существа неспящие. Не была исключением и столица Элдии. Её капилляры-улочки, сливающиеся в многокилометровые вены и артерии больших улиц, все, до одной, устремлялись к вечно пульсирующему жизнью сердцу могучего древнего зверя — королевскому дворцу. Центральная площадь вокруг него, трепеща, словно гигантский перикард, кишела людьми и повозками. Фонари с мощными кристаллами, подкрашенными специальными красками, роняли мозаичные нарядные блики на брусчатку, прохожих и стены зданий, служа интересным украшением. Леви дышал полной грудью. Вслушивался в шум города, с интересом смотрел по сторонам на открывающиеся ему красоты ночного центра столицы. Он выспался, впервые полноценно за весь путь, проделанный им из Марли. Без кошмаров, болей в старых ранах и страха быть обнаруженным. Смог наконец-то сменить одежду, пропитавшуюся запахами судна, поездов и табачным дымом, побрился до привычной гладкости, уложил в приемлемое состояние волосы и даже использовал несколько крошечных капель парфюмерной воды, подаренной ему на день рождения пару лет назад Жанной. Очень давно он не был так доволен тем, что увидел в этот вечер в зеркале своего номера. И даже саркастично подмигнул сам себе: «Ну что, капитан, кабы не костыль да шитая морда — прямая дорога тебе в завидные женишки…» В своём любимом синем костюме, шляпе и начищенных туфлях, он с удовольствием посетил хороший пригородный ресторан, поел от души, не торопясь, смакуя каждую ложку лукового супа с гренками, каждый кусок ароматного рагу и каждый глоток крепкого парадизского чая. Аккерман без сожаления позволил себе сегодня потратить деньги на собственное удовольствие. Хотя бы один крошечный раз. Теперь, поздним вечером, под яркими калейдаскопами уличных фонарей, он ехал в открытом экипаже, всё так же придерживая здоровой рукой свой важный груз. Свернув с центральной площади на одну из больших широких улиц, экипаж пересёк ещё три перекрёстка, прежде чем остановиться у квартала развлечений особого рода. Леви рассчитался с возничим, поблагодарил его за комфортную поездку и сошёл на брусчатку тротуара. Оглядевшись, он понял, что придётся пересечь проезжую часть, так как заведение, в котором была конечная точка его сегодняшнего странствия, находилось по другую сторону проспекта. Дверная рама из имитации красного дерева как паучья сеть поймала в себе на пару секунд невысокую фигуру капитана, с занесённой над порогом ногой. За эти самые пару секунд он успел глубже, чем готовился, погрузиться в вязкие мрачные воспоминания. Душное одеяло и темнота платяного шкафа… Тощую блондинку тащат за волосы на второй этаж… Крик, переходящий на вой… Запах разложения от рук матери… Вкус алкогольного пойла, настаиваемого на засохшем хлебе и сопревшем зерне… Чёрная плесень на стенах, на тряпье, что служит простынями, на еде… Пыль в волосах и извечная немытость… Смрад сточной воды и душный тяжелый запах спермы смешанный с таким же, но уже женских выделений… Резь в кишках от поедания мокриц и подгнивших объедков… Кашель, провоцируемый бесконечной холодной сыростью… — Добро пожаловать в «Алый Будуар», дорогой гость! Ангельски белокурая красавица в закрытом под самое горло красном платье, томно улыбнулась бутоном красных же губ, одарив Аккермана самым сладострастным и многообещающим взглядом. Она неспеша вышла из-за стойки бара-ресепшена, покачивая отточенно-манко бедрами — Прошу, пройдите за мной. Леви отмер, едва уловимым движением плеч отряхнулся от затхлого морока, протянувшего к нему свои гнилые культи прямиком из детства, и решительно вошёл в холл заведения, имеющего репутацию самого престижного столичного борделя.