atlantis

Έτσι όπως σ' έχω αγκαλιά

κι έχεις ακουμπήσει στα σεντόνια

Θεέ μου λέω η πρώτη μας βραδιά

κάνε να κρατήσει χίλια χρόνια

-

Когда я тебя обнимаю

и ты касаешься простыней

Бог мой, говорю, первый наш вечер

сделай, чтобы продолжался тысячу лет

* * *

Мужчина стоит с закрытыми глазами посередине комнаты, изредка прикусывает нижнюю губу, пока солнечный свет из окна пробирается к телу. Перед ним змеи так и шумят в трении о собственные чешуйки, языки пламени выпуская из своих пастей, будто ими они смогут достать до самого неба, проглотить ими страх окружающих людей, впитывая в себя эти спесь, гнев и месть. Женщина ухмыляется, но перед мужчиной старается не нахальничать. Ведь его можно назвать начальником. В неком смысле. — Пусть тут же он превратится в камень, — мужчина говорит это кротко, будто не чувствует на собственной коже давление от одного лишь взгляда этой женщины. Бредятина, был ведь он таким всем серьёзным, абсолютно непобедимым. А сейчас боится открыть свои глаза, взглянуть напротив в эти чёрные облака, смотреть в которые даже становится жутко. Ощущение, что это лишь спасёт от мук. — Что мне за это будет? — хихикая, женщина облизывает губы. Змеи на её голове продолжают шипеть, а она ненавистно смотреть на человека напротив. Возможно, будь у неё такая способность даже человека с закрытыми глазами обратить в камень, ей бы не пришлось так, уже вальяжно, стоять перед мужчиной и выдавать особенности своего характера таким образом. Как оказалось, она тоже пешка. Всего лишь пешка в чьей-либо игре. И почему-то сейчас, в этом подобии комнаты, куда свет даже проникает после его разрешения, им становится не по себе. — Сделаешь это, я выполню твоё любое желание, — мужчина выдыхает, само желание разговаривать с женщиной сворачивая в комок. А как же? Он сам не понимает, на что пошёл ради этого одного человека. Что ведь он готов сделать, чтобы кому-то там насолить, испортить жизнь. Неужто смысл всего его несуществующего существа строился именно на этом? Мерзко и до жути неприятно, честно говоря. — Никто ещё не спасался от моего взгляда, — язык проводит по нижней губе, а тонкие и длинные пальцы прикасаются к подбородку мужчины, слегка приподнимая его. Дыхание опаляет чужую кожу. — Может, взглянешь? — пухлые губы трепещут в собственных словах, а змеи истерически рвутся вперёд, пользуясь своим положением. Мужчина сжимает запястье в своей мёртвой хватке, вызывая энергетическую реакцию. — Я передал тебе его образ. — Будет сделано, дорогой, — снова хихикает.

* * *

Тэхён слишком любит Сицилию, чтобы находить в ней какие-либо недостатки. Например, он не обращает внимания, что почти что каждый здесь разговаривает на итальянском, не зная английский хотя бы так, дабы разговор продвинулся куда-либо дальше с одного приветствия. Не то, что Тэхён не понимает итальянский, он просто не может на нём говорить, об изложении своих мыслей стоит вообще помолчать. Тэхён слишком любит этот остров, хоть и приезжает сюда достаточно редко. Гулять по этим местностям… одно лишь удовольствие, правда. Всё это приправлено практически круглогодичным солнцем и сразу тремя морями: Тирренским, Средиземным и Ионическим. Разве не приятно издали коснуться ликов своего прошлого? Ким это ни на что не променяет. Катания для него значит слишком многое: удивительным образом сочетается здесь темный цвет зданий, построенных из черного вулканического камня, и море солнечного света, поскольку солнце светит здесь 2528 часов в году, это больше, чем где бы то ни было в Италии. Фонтан с чёрным слоном, созданный Ваккарини, он представляет собой собственно фонтан, в центре которого на постаменте возвышается статуя слона из чёрного базальта, держащего на спине египетский обелиск, увенчанный крестом. С центра города Пьяцца дель Дуомо начинается главная улица Виа Этнеа. На ней расположены главные исторические достопримечательности. Этот город насыщен памятниками культуры, выстроенными за долгую историю его существования. Здесь лучшая сицилийская пицца и паста ала норма, что есть местный рецепт отварных макарон с мясом, овощами, чесноком и специями. Местные пляжи прекрасны: Lungomare di Ogni Na, Area, La Playa, Dog Beach Catania. Эта улица Крочифери, полная ночных веселий и громких итальянцев. Отец Тэхёна ни за что не хотел отсюда переезжать. Родной брат упрекал его в огромном расстоянии, совсем не понимая, что хорошего в месте, где когда-то ты потерял свою жену? Тэхён бы тоже хотел ответить на этот вопрос, но, по правде говоря, находиться в месте исчезновения мамы спокойнее, нежели в Сеуле, где вместо шума морских волн слышатся только нескончаемые гулы машин с недовольными водителями. Не то, чтобы он ненавидел этот звук, априори таковой ему казался безразличным. В тишине шумных волн интереснее, они сами разговаривают с тобой, и темы их болтовни намного интереснее, нежели вечно покалеченные жизнью люди. Беседовать с Джэ о будущих планах по путешествию становится для Тэхёна своего рода терапией, заглушающей внутреннюю необъяснимую боль. Как говорят многие люди, такие разговоры приносят позитивные вибрации, которых сейчас в организме Кима слишком мало. Вялая улыбка это всё показывает. У Тэхёна в голове слишком много мыслей. От этих мыслей уже болит всё. Наплыв тревожности автоматически случается с выходом на сушу. В океане Тэхён чувствовал себя лучше намного, но ещё лучше и радостнее он чувствовал себя рядом с Чонгуком. Ким не может понять, что случилось. Успел ли он так быстро привязаться? Надеется, что нет. Такого ведь не может быть. Физический контакт не всегда встречается потом с этим эмоциональным, от которого в районе груди что-то непонятно чешется. Возможно, Тэхён правда успел привязаться из-за недостатка внимания: такое у него бывает, как-то полу-влюбляешься в человека, когда он уделяет тебе своё время. Такие зависимости никогда не увенчаются у Кима успехом, так он думает. Дело ли это в том, что человеку хочется просто быть любимым? Видеть хотя бы этот взгляд другого человека. Полон ли он этой слёзной пелены счастья видеть его? Почему же найти своего человека так сложно, будто спотыкаешься о каждого, извиняешься за то, что почувствовал, и идёшь дальше? Будто спотыкаешься о каждого, вспоминая, что любить уже невозможно – не приелось. А просто уже и непонятно. Как? Жажда почувствовать это спокойствие снова охватывает его, но Тэхён в очередной раз делает лишь глоток вино, уходя в другие мысли. Рядом всё также сидит Джэ, смотрит с ним на гладкость Ионического моря, временами закрывая глаза для тёплой медитации. Он всегда говорил, что это работает, если ты хочешь забыть о всяком ненужном, но был ли Джэ когда-нибудь в суровой глубине океана и чувствовал ли он себя безумно спокойно при этом? Ведь Тэхён чувствовал, он запросто хотел остаться в этой глубине, ему было спокойно, радостно, хотелось остаться в воде, вытащить тот воздушный баллон и выбросить его. — Ты так отрешён, — парень выдыхает, также делая глоток вино. От алкоголя у него уже начал мутнеть рассудок, что не скажешь о Тэхёне: он хлестал вино как воду. — Так заметно? — прикусывает губу, стараясь часто хлопать глазами, дабы обжигающих глаза слёз не было видно. Тэхён и правда думал, что этот мысленный поток он внешне сумел скрыть. — Конечно, — кивает. — Ты очень отрешён. Тебе нужна помощь? — Нет. — Тогда что мне сделать? — цокает, с неким отчаянием ставя бокал на столик. — Такое ощущение, что в этом виноват я. Это я? — Боже, с чего ты взял, что это ты? — Тэхён закатывает глаза. Злость начинает подступать к горлу. — Ты вообще понимаешь, какая дичь творится у меня внутри? — качает головой. Все пути перед ним разрываются, хочется выплакаться в какую-либо подушку. Не выходить из-под одеяла, либо уйти подальше. Или же вообще потеряться в глубине. — Я снова теряю себя. — Мне жаль, — Джэ жалко прикусывает губу, жуёт щёку изнутри, пытаясь собрать себя, но алкоголь заставляет его снова покалечить Тэхёна своими словами. — Я не думаю, что должен мириться с этим. Пусть тебя спасает тот дебил, с которым ты за это время успел переспать. А ты успел, я уверен. Тэхён вскидывает брови. На его лице не читается ничего: ни удивление, ни злость и даже ни замешательство. Да, именно это он долгое время ожидал услышать от друга. Не будет врать, что такие слова были вполне разумны для Джэ, но абсолютно идиотскими для Тэхёна, ведь Чонгук для него не являлся дебилом. Тэхён вообще не знает, кем для него является Чонгук. Но что-то о нём заставляет подумать о хорошем. Что-то в том, как Чон прижал его к себе тогда на острове Вознесения, заставляет размышлять о радостях всей этой жизни. Почему Тэхён так помнит это всё? Был бы экзамен, будь такая дисциплина, он бы получил самую высокую оценку. Почему Чонгук не покидает мозг Тэхёна? Чувство, будто он там заселился, оплатил аренду до самого конца бесконечности. Действительно, Джэ не собирается с этим мириться. Зачем ему? У него есть своя жизнь, хорошая работа в главной кондитерской Катании, вроде бы есть парень, которого Тэхён ещё не видел. У Джэ всё хорошо. Зачем ему этот Чонгук, который Тэхёну оказался, по его мнению, ни чем не больше секса на одну ночь и пару ласковых слов? И правда, он так и думает о Тэхёне, а ведь они были лучшими друзьями. Доставлять самому себе неудобства с другом, не дающего поводов улыбнуться, неприятно и непонятно. — Хорошо, — кивая, Тэхён встаёт с места. — Встретимся, когда ты протрезвеешь. — Давай лучше не встречаться, — Джэ громко смеётся. Стук стекла по столику снова остаётся характерным. — Пока, Тэхён. Ким сглатывает какую-то непонятную боль, снова мягко кивает, будто поддакивая. Да, возможно, именно так должна была и закончиться их дружба, но Тэхёну больно, что теперь рядом никого абсолютно нет. Джэ ушёл, другие им лишь пользуются. Он одинок. У Тэхёна нет друзей (он и так мало кому доверяет). Зачем теперь Тэхёну друзья? Разве они что-то меняли в жизни? Он всегда учился, работал, значит и друзьями запросто можно было назвать эти нескончаемые расчёты по морской инженерии, эти непонятные учебники про океан и его литосферу. Абсолютно, друзья Тэхёну нужны были в последнюю очередь. Поэтому он и забыл о значении этого слова: не знает совсем, кто такой друг. Тот, который поддержит? Ведь это можно сделать и без дружбы. Иначе поводов у него размышлять нет. У Тэхёна остался лишь отец, который уже давно жалуется на боли в сердце. Душевная боль для него стала физической. Что может случиться с человеком, когда смысл его жизни куда-то исчез? Он вроде существует: дышит, ест, засыпает по ночам. Но ради чего? Отец океанолога всегда был добрым, о своём сыне отзывался хорошо, но всегда давал почувствовать, что именно это чадо испортило его жизнь. Мужчина любил его, правда. Он делал для него абсолютно всё, что никогда в нужде он не жил. Раз Тэхён был самим океаном, то даже на его изумрудно-голубую гладь он не позволял проплыть ни одной вредящей лодке. Мальчик был чистым сердцем и душой. Но что-то снова пошло не так. У Тэхёна есть нескончаемая тоска по матери. Та самая женщина, цена жизни которой стояла в миллиарды раз выше для его отца. Он был до безумия влюблён, влюблялся каждый день. Это и можно было назвать любовью или одной из её перспектив: с каждым днём человек ощущал что-то новое. Будто впервые видит эти белокурые волосы, впервые смотрит в голубые глаза, в которых можно увидеть не только океан, но и весь мир. Всего себя, полностью. Когда каждый день одолевает неизлечимой мукой, когда сердце уже не просто болит, а отказывается быть. Отказывается существовать без той женщины. И Тэхёну эта боль уже передалась воздушно-капельным путём. Вот таковой была эта любовь. Так зачем она ему? Лишь страдать и только. Единственное, что у Тэхёна есть, – это океан. Никто не отнимет у Кима этот океан. Никто не посмеет тронуть то, что заставляет его улыбаться в искренности. Каждый глоток воздуха он выплёвывает, не зная, куда деться от желания задохнуться водой. Океан является для него всем, только там, находясь глубоко, он может думать, избавляться от всего, что делает его человеком. Человек – существо чёрствое. Иногда непонятное. Быть человеком, значит быть кем-то, кто станет страдать. Тэхён идёт в сторону моря. Он делает размеренные шаги, чувствуя, как его тело ведёт его к краю берега автоматически, со всем желанием и ворчанием человеческого внутри. Это человеческое Тэхён бы похоронил, никогда бы и не вспоминал. Зачем ему быть человеком? А Джэ заснул, скорее, что даже посмотреть на уходящего друга не попытался. Он сильно опьянел, что свои нетрезвые слова вложил в понимания близкого (в прошлом уже) друга. Никто бы рядом не держался, зачем? Тэхёну априори не желается больше быть на земле. Блондину всё равно, он хочет к воде, хочет снова ею дышать. Водой задохнуться, воздухом утопиться. — Ничтожество, — кидает Ким, стягивая с себя ненужную одежду и оставляя одни чёрные боксеры. Он делает шаги к воде, чувствует, как любовь спокойного моря приносит ему тот самый серотонин, от которого подушечки пальцев горят, по телу гуляют мурашки. — Чонгук, какая же ты сволочь, — шмыгает. — Это кольцо оставило какое-то проклятье. Почему я не могу перестать о тебе думать? — одинокая слеза стекает вниз по щеке, оставляя мокрый след на шее, пока не успевает слиться с морской водой. — Хочу сдохнуть прямо сейчас. Тэхён скалит зубы, опускает голову в воду, сразу же замечая приятное морское дно своими голубыми глазами. Сейчас довольно темно для того, чтобы разглядеть богатство этого места, но Тэхён всё прекрасно видит, глубже окунаясь всем своим существом в воду. Он достаточно далеко отплывает от берега, и теперь ему становится абсолютно плевать на всё, что происходит: ни холод со стороны Джэ (о нём он хоть и думает сейчас в последнюю очередь), ни появившаяся пару дней назад болезнь отца (зато давно прогрессирующая, примерно с момента его рождения), ни мысли о потонувшей лодке (всё-таки, зачем она теперь ему?). Тэхёну наконец становится спокойно, когда он уже на несколько сотен метров отплывает за буйки. Он наконец один. Ему спокойно. Разве не в одиночестве можно почувствовать себя свободным? — Почему я отчётливо слышу то, как говорю под водой? — Тэхён смеётся, усаживаясь у коралловых рифов. Разнообразие их цветов жадно пытает его улыбку, и он прикасается подушечками пальцев к ним. И не получает ожог. — Я Вас очень люблю, безумно люблю, — прикусывает губу, стараясь сдержать последующий поток эмоций. Как же ему здесь хорошо. — Почему только это место помогает мне? Почему я чувствую, будто мама здесь? Где-то здесь. Тэхён смотрит на рыб, а они будто улыбаются ему, зовут плыть ещё глубже, где темнота моря не подпустит к себе даже самых опытных океанологов. Тэхён не слушается их: у него есть дела на суше. Но он обещает себе, что в следующий раз обязательно сделает заплыв глубже и дальше. Лаская кораллы ещё минуту, Ким выплывает вверх, встречаясь с больной реальностью воздуха. Он снова задыхается, желание утонуть ударяет в голову, но ему приходится преодолеть себя, вернуться к отцу на сушу, а через пару дней уже вылететь в Милан, дабы обеспечить себя новой качественной одеждой, к подбору которой Тэхён всегда подходит с умом. Именно поэтому среди знакомых его прозывают гуру моды. Правда, имеет ли это значение уже сейчас? Тэхён снова огорчён. Тэхён снова смотрит на перстень, снова думает о Чонгуке, снова думает о том спокойно бушующем океане, снова не понимает, почему его сердце так быстро бьётся от одной лишь мысли о том, кто заставляет эти самые волны спокойно бушевать.

* * *

Тэхён проводит ночь у камина за чтением книг по географии. Многочисленные картины рельефов Земли его никак не удивляют: на дне океана такое можно увидеть в стократной красоте. Он сам там был, прекрасно видел своими глазами. Отец всё также спит на двухспальной кровати, всё также придумывая себе истории о том, что жена лежит рядом. Да, люди бы подумали, что это маразм, но даже уже самому Тэхёну это не кажется странным, а вполне естественным: просто представлять. Разве мозг отличает воображение от реальности? Абсолютно, что нет. Тэхён не соврёт, если скажет, что этот дом пропитан тоской. Его отец ею теперь просто живёт, не осознавая то, как пагубно это на него влияет. Тэхён тоже тоскует по матери, тоже размышляет о её красивом образе, белокурых волосах, доброй улыбке любви и голубых океанных глазах. Её фотография висит над камином, а свет огня своими языками позволяет рассмотреть её во всей красе. Ким больше не плачет, он начинает мириться с тем, что матери и правда теперь нет. И опять он одинок. Джэ пытался дозвониться несколько раз, но телефон Тэхён даже и в руки не брал. Он не хотел быть той самой персоной «игнора»‎, он просто хотел понять: что стало с их дружбой? Джэ всегда был к нему мягок, абсолютно всегда помогал ему, следил за тем, чтобы его отец был в порядке. Неужели ему и правда это надоело? А как же их связь? Когда их связь стала материалистичной? Тэхён всегда был рядом, даже на суднах ловил связь, дабы Джэ высказался ему о тяготящих душу проблемах. Никогда бы Тэхён не подумал, что вся его жизнь так неожиданно пошла бы под откос: он сам огородил себя от человека, спасшего его активную жизнь не раз, расстался с Джэ, встретил далёкого друга с привилегиями в абсолютно непонятной обстановке, пережил разрывы мышц по всему телу, то ужасное течение, ту страшную аварию подводной лодки. Всё это случилось за достаточно короткий промежуток времени, о чём ещё можно думать? Тэхён потерян, и он не знает, что делать дальше. Эта травма почему-то с трудом лечится, даже тёплый ветерок Сицилии, раньше излечивавший от всех невзгод, теперь ему не помогает. Он не знает, кто разрушил его жизнь вот так. Одним щелчком. Абсолютно всё изменилось. Пока в камине горит очередное письменное исследование по Тихому океану, которое теперь Тэхёну не нужно из-за отвращения к себе, в дверь тихо стучатся, будто боятся разбудить отца. Тэхён прекрасно знает, что это Джэ, но и встречаться с ним сейчас он совсем не хочет. Ким просто сидит, слушает этот надоедливый стук, тускло смотрит в пламя и качает себя тихо из стороны в сторону. — Через десять минут у берега на нашем месте, Тэхён. Блондин бы хотел сделать вид, что ничего не услышал, сделать вид, что на самом деле во время стуков Джэ спал, но нет. Он всё слышал прекрасно. Игнорировать организованную встречу было бы слишком по-детски, поэтому Тэхён поднимается с дивана, протирает глаза после бессонной ночи и стоит ещё пару десятков секунд, пытаясь привести мысли в порядок. Ощущение, что больше он в дом отца после Милана жить не вернётся, не покидает. Кажется, вдали есть то, что будет для него лучше. Он хочет, чтобы ему стало лучше. Искренне. До безумия хочет. Семь утра. Лучи Солнца вот-вот пробираются к его укромному месту, пока рядом с камином он не накидывает на себя любимый синий кардиган. На улице уже становится холодно по утрам, и Тэхён понимает, в океане в такое время настолько холодно, что его любовь этим морозом начинает его обжигать. Даже в такие моменты он хочет обратно в воду. Неспешными шагами Тэхён идёт к берегу, преодолевая целый сад отца. Весь дом окружен этим садом, и из воздуха этот сад является единственным местом, где он не задыхается. Здесь будто есть рука матери, которая так смело украшена изяществом океана. Тэхён спотыкается о ветку, но идёт дальше, вдалеке замечает фигуру Джэ, его развевающуюся полосатую рубашку, чёрные спортивные шорты, в которых ему определённо холодно. — Тэхён… — Джэ хлопает глазами, пытаясь в движениях как-то показать эту жалость и покаяние. — Тэхён, пожалуйста… Ким громко молчит. Впервые он чувствует себя обиженным, но это та обида, которую невозможно загладить. Та самая, которая забудется, которую забудут, которую так и оставят пылиться. Так и останутся обиженными до конца жизни. Никогда он не чувствовал себя так. Возможно там, когда в глубине умерли сотни людей, когда в этом же судне был он, там он и оставил всю свою жизнь. Будто из него всё высосали, вытряхнули последние крошки души и отправили обратно, сказав жить. — Я подло поступил, мои слова были слишком резки, — брюнет сглатывает, те же самые слова даются ему с огромным трудом. — Я ревную тебя к тому человеку. Между Вами кое-что было, и это не оставляет меня в покое, понимаешь? — вспыхивает, показывая на лице все свои недовольные эмоции. Тэхён на это старается не обращать внимания, но содрогающиеся ресницы Джэ говорят о другом. — Не понимаю. — Тэхён… — закатывая глаза, пятернёй проводит по волнистым волосам, изредка кидает взгляды на бушующее море. — Ты этого не понял за столько лет? Блондин качает головой. И правда, выслушивать Джэ ему теперь отнюдь не хочется. Прошло много времени, а что, если пройдёт целая вечность? Станет ли он слушать? Станет ли прощать? Он хочет к Чонгуку. И сам уже это признаёт. Тэхён до безумия хочет к Чонгуку. — Ты мне нравишься, я в тебя влюблён, — сглатывает, смотря в океан глаз напротив. — Я вижу мой смысл только с тобой. Между ними строится очередная стена, которую, как думал Джэ, было бы легко пробить. Увы. Тэхён не согласен с этим. — Что? — он вскидывает бровями, испуганно сверкает глазами и делает шаг назад. Задержавшееся дыхание заставляет его откашлянуться, будто где-то ещё и всё, он правда перестанет дышать. — Нет. Нет, Джэ. — Да, — скалит зубы. С каким-то непонятным для блондина чувством. — Удивлён? — смеётся, качая головой для собственного утешения. — Какой я жалкий. И правда. Только, Тэхён и сам не знает, кто из них тут жалкий. Джэ, который, как оказалось, всё это время был в него влюблён, или он, который, как оказалось, всё это время был слепым? Подпускал ближе, позволяя кончиками этих же итальянских пальцев дотронуться до его горячей океанской кожи, открывал свою душу по пустякам, разговаривал о том, что может привести к более близким отношениям, чем романтическим. Скорее, это и правда его вина, что так случилось. Дружба точно окончилась. Джэ делает шаг вперёд, сокращая расстояние между ним и Тэхёном. Он много размышляет, в его голове также кипит куча мыслей, но перед ним стоит Тэхён, тот самый океанолог, по которому он тоже, оказывается, сходит с ума (если у влюблённости или любви был бы синоним). — Никто не сможет тебя полюбить так, как это сделаю я, — Джэ хватает Тэхёна за плечи, приближая лица друг к другу. Это происходит слишком быстро, второй это не сразу и понимает. Ему остаётся пары секунд, чтобы заставить ничего не осознающего Тэхёна потеряться в этом нехарактерном для брюнета движении. Джэ не медлит и впивается губами в губы Тэхёна, сладостно притягивает его к себе ближе, пробуя приятность парня на вкус. Ему это нравится. Определённо. Брюнет медленно сходит с ума, чувствуя гладкость на своих шершавых губах. Ему это нравится. Как же давно Джэ желал ощутить эти губы. Бывало, мечтал о них по ночам, требовательно скручиваясь в своей постели, когда закрытые глаза только и предвещали о появлении в его голове таких сценариев. Абсолютно ужасно и непонятно. Но вот Тэхёну нет. Тэхёну это не нравится от слова совсем. Он силой оттряхивает Джэ от себя, отчаянно пользуюсь своими сильными мышцами рук. Он не может поверить в то, что происходит сейчас. От этой оставшейся слюны ему хочется просто промыть рот мылом, а след от пальцев другого так и впивается, вечными татуировками оставаясь на теле. Не может теперь воспринимать Джэ по-прежнему, для него он теперь стал предателем. Разве такое могло произойти? Тэхён думал, что нет. Качая головой в нарастающей злости, Тэхён отходит назад. Он с отвращением стирает эту слюну со своих губ, ощущая чёрствость момента. Ему критически, непозволительно и безумно неприятно. Хочется повеситься, или просто стереть этот момент из своей памяти, чтобы потом ни разу не возвращаться к нему. Он смотрит на Джэ как на последнего идиота, разрушившего всё хорошее между ними. Это точно конец. Тэхён кидает взгляд на бушующие волны, возвышающиеся с его рост у берега. Терпеливыми шагами уходя подальше и игнорируя оставшиеся возгласы Джэ, он покидает это место. И правда, ничего его больше здесь не держит. И так он ставит точку. Самую жирную. Ким чувствует пронзительный взгляд Джэ сзади, жалея о том, что его дом находится так близко к берегу. Он не хочет знать Джэ, не хочет слушать его оправданий, ведь теперь он всё понял. — Идиот, — слёзы подступают, а в горле образуется ком. Тэхён упустил момент, когда начал столько плакать. Такого не было никогда. — Я ненавижу тебя, — громко хлопает дверью. — Чонгук бы такого никогда не сделал, — смеясь самому себе с истерикой, Тэхён быстро шагает в свою комнату, также хлопая деревянной дверью. И даже в этот момент думает о проклятом Чонгуке. Он не переживает, что отец может проснуться от этого шума. И оставаться в этом месте у него желания нет совсем. Надо собрать все вещи и уйти ко всем чертям.

* * *

Вечерний Рим полон этого тепла, бежевый цвет от зданий при прогулках по тускло освещённым улицам по пути с Пантеона всегда был любимым. Как-то хотелось укутаться в этот свет, словно это был такой плед, проникнув в объятия которого становилось легко и безмятежно. Афродита эти моменты запоминала на вечность своей жизни, ей хотелось ими с кем-нибудь поделиться, но до прихода Эроса никого не было, кто мог бы с ней просто погулять и обнять за талию так же, как делает он. За время отсутствия Греции в жизни Рим стал любимейшим местом, где рестораны становятся до безумия родными, полными этого итальянского тепла. Будто люди, которые не знают тебя, на самом деле тебя очень хорошо знают и понимают. Будто даже боги, которые по сути должны быть самыми близкими, совсем таковыми не являются. Они гуляют по Пинье, название района переводится как «сосновая шишка». Оно появилось в честь большой шишки, украшавшей в древнем Риме вход в храм Исиды. Среди всех районов для них он навсегда останется любимым, сюда хочется возвращаться, будто слушать песню, которая не надоедает. Эрос признаёт, что тут немного забывается. Прямо как люди забываются алкоголем, для неё такой зависимостью всегда являлся Рим. Конечно, тут до жути небезопасно, Юпитер найдёт везде, но кого это волнует? Не зря ведь этот город называют вечным. Да, она боится быть пойманной. Но кого это волнует? Абсолютно не её, увы. Ведь отныне надо двигаться по-другому. Угроза войны велика. — Милая, привет, — Сана улыбается во все тридцать два. — Ты тут по делам клубов? Эрос, стоявший рядом, слегка опустил голову. Нет, он не боялся быть увиденным, но контактировать так близко с Мелиноей ему ещё не приходилось. О доверии он совсем будет молчать, потому что никому кроме Афродиты он не доверяет и не будет доверять. У них такие отношения. Один тихий, мало говорит, смотрит на всех с презрением, но в тот момент, когда перед ним появляется этот луч, он расцветает, как самые душистые цветы. Глаза наливаются слезами, хочется исповедовать только эту девушку, дышать только ей. А волосы её всегда были для него упоением: стоило ему дотронуться до них кончиком своего носа, так исчезала эта людская головная боль. — Эрос! — восклицает дочь царя Ада. Своими длинными огненными ногтями она прочёсывает чёрные как смоль волосы и с улыбкой рассматривает царицу любви. — Я не знала, что Вы… — Мели, — нервно обращаясь, Сана пытается выдать что-либо похожее на улыбку. — Об этом никто не должен… — Поняла! Никто не узнает, малышка, — хихикает, подмигивая. — Не переживай. Ты же сама знаешь, что я слишком далека от Олимпа, хоть и являюсь папиной любимицей. — Я доверяю тебе, — крепко сжимая руку Эроса, Афродита снова прижимается к нему, снова находит этот дом в его объятиях. Мелиноя умиляется этой сцене, но ничего больше не говорит, лишь кивает в сторону украшенного диодными лампочками здания, у которого снова никто не стоит. Афродита предполагает, что это очередное развлечение для божественного класса, но Мелиноя это сразу же отрицает, напоминая паре о том, как Зевса беспощадно в её заведения не пускают. Везде стоят на него запреты, что даже под предлогом его царства никто туда не проникнет. — Будет безопасно, — черноволосая открывает дверь, сразу же получая реакцию от охраны: они дарят маленький поклон. — Я просто хочу сделать так, чтобы в Риме Вам было безопасно сюда ходить. Повторяюсь, Зевеса тут нет и не будет. Его пешек тоже. Афродита осматривается вокруг. Внутри всё выполнено в типичном стиле клуба, но радикализма, характерного Мелиное, здесь нет. Скорее, все силы она оставляет в других городах, где население более живое на вечеринки. В одном Лас-Вегасе Мелиноя держит несколько крупных клубов как для обычных людей, так и для божественных, в меню которых эфиры полны различных вкусов. Никто так не сможет вести дела клуба, Мелиноя и правда является профессионалом своего дела. Хоть она и не проводит никакие бизнес-консультации, ссылаясь на загруженность графика, буквально все в мире восторгаются этой организованностью её работы. Большие колонны, окрашенные в чёрный цвет, по которым вниз спускаются декоративные золотые змеи, высокий потолок с чёрными облаками в золотом небе. Снаружи это здание напоминало что-то готическое посреди Римского разговора этих тёплых цветов, но внутри был так и виден отменный вкус Мелинои в подборе всяческих деталей. Бармены были одеты в такую же чёрную форму, татуировки чёрного равностороннего треугольника руны смерти в них на шеях сразу же привлекли Афродиту. В них она узнала эту силу Аида, силу того, какой смерть может быть на самом деле. Как запросто можно стать этой прозрачной душой, каким смертным является этот человек. А этот огненный треугольник был любимой меткой Мелинои, хоть она свои татуировки и скрывала всегда под кожаной курткой. Официанты обслуживали многих пришедших, среди них был даже Кентавр, литрами заливающий в себя приятный эфир. Мелиноя позволила паре сесть вдали от всех, использовав магию своих уже давно забытых на это дело рук, где столик закрывается невидимостью её адских чар. Такому жесту Афродита была приятно удивлена, ведь теперь их и правда никто не увидит. В местах Мелинои все ненавидят Зевса. И Афродита чувствует, как адреналин овладевает её телом, как дыхание учащается, пока в сторону Эроса летит улыбка, которую он охотно принимает. Страстный поцелуй в губы это показывает. — Ой, — смеясь, Мелиноя расставляет бокалы. — Отныне никто Вас не посмеет трогать. Спасибо, что Вы тут. — Мели, чем мне тебя отблагодарить? — Сана хлопает глазами, убирает руки с бёдер Эроса и, ловя его вздох, приближается ближе в спинке стула. — Не могу поверить, что ты впервые за столько времени использовала свою магию ради меня. Черноволосая отмахивается. — Кажется, это проклятье иметь адские силы, — складывает руки на груди и выдыхает, незаметно топая ногой. Ей хотелось бы закатить глаза на свою эту магию, проклясть всех, кто придумал эту адскую смесь несущества. — Я ведь не ближусь с Олимпом, всегда избегаю любых персон, связанных с ним. Мои друзья все из нижнего мира, — Мелиноя наливает нужное в бокал, слегка потряхивает его для более магического тёмно-синего эффекта. — Я заметила всю эту несправедливость Зевса по отношению к собственным детям. Мне жаль, что Вам приходится через это проходить. — Мы привыкли, правда, — Сана тоже отмахивается, разговоры об этом Зевесе призывая закончить. — А как же царь Посейдон? — Он для меня просто дядя Чонгук, — Мелиное становится смешно. — Мы не такие серьёзные с ним, поверьте. Вам не рассказывал Гермес? Чонгук совсем другой, на Олимпе хоть и бывает грозным. — Нет, он очень хороший, — Афродита сжимает руку Эроса, пока завистливые мысли о настоящих отношениях водного царя с племянниками затуманивают голову. — Мы близки с ним, но Вы, похоже, ближе и намного. — Да, мы очень даже близки. Ей тоже хочется быть ближе. — Мели, — вырывается у Эроса впервые за всё время, — Ты знала, что на суше есть атлант-океанолог? — а эфир успокаивает тело, оказываясь в каждой клеточке тела. — Ведь ты так близка с Посейдоном, а он к нашим вопросам недоступный. Черноволосая складывает руки на груди, щурясь на вопрос парня. У неё довольно плохая память, она каждый день пользуется самолётами (хоть и может перемещаться с помощью адских порталов), знает слишком много людей не только в царстве теней, но и в примитивном людском. Её мозг стал обычным человеческим давно, а атлантами она не интересовалась достаточно долгое время. — Точно! — глаза загораются адским пламенем, а потом появляется улыбка на лице. — Знаю. Ким Тэхён! Я его видела. — Правда? — Эрос хлопает глазами, не ожидая услышать такую информацию. Видимо, Посейдон и окружение Аида действительно близки. — Коллеги по суднам сообщили об этой информации, он попал в аварию на подводной лодке. — Та подводная лодка, которая была собрана Аресом и Зевсом? — фыркая, Мелиноя начинает стучать по столу своими ногтями. — Привычно. Мне Чонгук вчера рассказал об этом, я была зла, — девушка закатывает глаза. — Впрочем, наслаждайтесь своим временем здесь. Я пойду. — Спасибо, — Афродита счастливо улыбается, пышные белокурые волосы откидывая назад. Эрос делает то же самое, но вместо пышных белокурых волос снимает кардиган поверх своей сорочки. — Если понадобится помощь у меня, просто попроси. — У меня просто появится просьба не завидовать нашим отношениям с Чонгуком. Он также старается быть добрым по отношению к Вам, но большая часть так и остаются лизать зад Зевсу, сами знаете, — подмигивает. — Приятного времяпровождения! Стук высоких каблуков Мелинои теряется в шуме клуба, а потом вовсе теряется и весь клуб, оставляя эту магическую капсулу только для Афродиты и Эроса. Теперь они точно насладятся друг другом.

* * *

Рефлексия размером в вечность порядком надоела Чонгуку. Ранее он мог расписывать свои поступки и думать над правильностью их решений, но сейчас ему это вовсе не хочется делать, а к концу земного дня он лишь падает в свою постель, полузакрытыми глазами ловит последние звёзды на небе и уходит в сон. Тогда, когда бессмертность становится действительностью твоей жизни, ты перестаёшь думать о том, что наслаждение каким-либо моментом может оказаться чем-то единственным или никогда больше не происходящим. Теряется интерес жизни, теряется всё. Чонгук поэтому считает, что смертность – это дар. Люди, получившие это, должны быть рады. Разве это не так? Каково бы было на его месте тому, кто хотел бы жить? Самому оптимистичному человеку на свете, например. Тому самому, кричащему везде о важности любить жизнь, о том, как бы он хотел жить вечно. На месте Чонгука этот самый человек изменился бы сразу же, он в этом уверен. Он хоть и полон сожаления, но в последнее время к этому сожалению успело добавиться ещё одно. Вроде сожаление, а вроде и нет, совсем. Сам Чонгук не знает, как это произошло, ведь богини судьбы-мойры даже не упоминали о таком. Да куда им об этом упоминать? Их целью являлось всегда насолить богам. Но что, если в этот период его бесконечности им не удалось что-то провернуть своё? Почему Чонгук чувствует, будто находит то, что в вечности веков эти мойры успели стереть из его памяти и преподнести так, что это было так всегда? Это множество мыслей всегда ударяет в голову перед сном. Когда Чонгук, уже раздевшись, лежит под холодным одеялом особняка в Олимпе, его начинает беспокоить всё. Прямо как человека. По сути, он и сам иногда забывает о том, что является водным царём. Порой, ему об этом хочется и не думать вообще. Бремя ответственности уже давит на его дыхательные пути. И когда напоминают об этом, он хочет просто закрыть уши. Чонгук вместо этого закрывает глаза, маленькими деталями производя прошедший день. Так у него хорошо развивается память, хоть и запоминает он всегда самые важные моменты. Использовал бы он все способности своего имени, то и существовать бы ему просто так даже не приходилось. Но в чём толк? Он и так вечен. Сегодня Чонгук, гуляя по Олимпу, обходя цветочные улочки, увидел блондина с примерно такой же походкой, в той же белой сорочке и бежевых классических штанах. Цвет волос был прямо таким же, каким он был и у Тэхёна. Эта макушка волос заставила его подбежать к парню и понять, что он обознался. Такого прежде никогда не было. И только потом Чонгук понял: нет таких, как Тэхён. Этот парень отличается от всего мира. Он такой единственный, совершенно неповторимый. Чонгук вспоминает, как это обычное дневное недоразумение заставило его сесть в машину опустошённым. Он много думал о Тэхёне, который неожиданно появился в его жизни. Он понимал, что на суше его атлант находится в опасности, учитывая последнюю встречу с Хосоком. Но это ничего не меняет, правда? Хочет ли Чонгук видеть Тэхёна только из-за того, что он атлант? Не знает. Теперь. — Ангел, поверни долбанное кольцо. Как иначе я увижу тебя? — шепчет в полусне, пока пальцы массируют переносицу, дабы эта людская головная боль исчезла намного быстрее. Океанолог правда заставил его подумать о многом. И нет, наверное, этот не тот идеальный секс, которым они когда-то связались. Этот день, наверное, был самым лучшим в его жизни этой бесконечности. Он должен был быть зол, что на суше находится атлант, но нет, о злости даже не было и мыслей. Это повторное проигрывание изящных изгибов тела Тэхёна заставляет Чонгука просто пропустить вдох или выдох. Будто тот ему и правда не нужен, когда мысли притягивают к себе океанолога. Рельеф его мышц, ключицы, по которым он проводил своим языком, незамысловатое сидение Тэхёна на его коленях. Это всё чувствовалось волшебно, когда он своими пальцами ловил эти мурашки у блондина, вдыхал его протяжный выдох и соединял тела воедино, пока плоть чувствовалась чем-то нереальным, пока запах Тэхёна просто не производил этот безумный на него фурор. Тэхён идеален. Чонгук правда и в другом ключе думает о Тэхёне: думает о его застенчивости под маской уверенности и бесстрашия, думает о его мозге, который вместил столько информации по науке, думает об этом его профессионализме, думает о его наивности, что в мире всё не так просто устроено. Чонгук как-то и сам предполагает, что факт наличия богов смешён. Но сможет ли он отрицать самого себя? Абсолютно, нет. Хоть и хотел бы. Чонгук помнит эти глаза Тэхёна на острове Вознесения. Тому было правда страшно, хоть даже и в такой момент он это старался не показывать совсем. Они блестели чем-то чистым, блестели ещё и испугом после крушения, и именно тогда Чонгук понял одно: он хочет его вылечить. Вылечить эту вечную боль, которой живёт Тэхён, которую уже перестаёт замечать, будто она заменила ему само отчётливое биение сердца. Но Тэхён силён, а Чонгук не хочет делать его слабым. Ещё, Тэхён для обширного мира за научными кулисами ещё мал. Всю свою жизнь он считал и продолжал изучать науку. Ничто не проходило мимо его глаз, над каждой волной проводился расчёт, точно показывающий причины её возникновения. В своём деле Тэхён идеален, многих современников он подвергает в настоящий шок своими способностями. Узнавать об этом всём для него будет огромным стрессом, но Чонгук очень боится, что в скором это правда произойдёт и Ким не сможет вынести это безумие. Разве потом не всё встанет на свои места? Станет ли Тэхён прежним-другим? Что происходит, когда перед человеком обрываешь эту ниточку? Куда могла деться мать Тэхёна, если не в Атлантиду? Откуда могла появиться его атлантская сила, если бы его мать сама не была из Атлантиды? Веки Чонгука дёргаются от всех мыслей. Они будто стреляют в виски, кричат о том, чтобы на них обратили внимание, лишь бы не избавлялись сразу. Он просто открывает свои глаза и также как мыслями стреляет взглядом в тёмный потолок. Что-то в груди непонятно горит, Чонгук это чувство душевной боли сразу же узнаёт. — Тебе кто-то сделал больно, ангел. Чонгук быстро встаёт с кровати, проводит по длинным волосам и громко выдыхает. Все внутренности разрывает, а вся прислуга давно спит, никто не остаётся в доме, все уходят в соседний. И Чонгук крайне жалеет, что сейчас ему никто не сможет подать какую-либо людскую таблетку от жара. У людей это просто: они излечатся обычным лекарством. Выпьют, станет легче, забудут. А для того, чтобы излечить душу бога, понадобится кое-что другое. И Чонгук не знает, что это, он никогда не пользовался таким. — Я буду чувствовать всю твою значительную боль из-за перстня, — Чонгук садится на пол, проникает пятернёй в волосы и оттягивает их. — Я не чувствовал боль от той ужасной аварии, я не чувствовал боль, которую доставлял тебе океан. Я успевал тебя сразу же исцелять, пока ты был в нём? — хмыкает. — Да, — Чонгук прижимается спиной к боку кровати, голову закидывает на неё и снова смотрит в потолок, будто в этой темноте что-то найдётся в качестве ответов на его вопросы. — Я должен быть сейчас рядом, — смеётся в пустоту с пустотой. — Ты никогда меня просто так не позовёшь. Может, никогда даже не позовёшь. Бессмертность Чонгуку не настолько страшна, как боль Тэхёна. Он чувствует какое-то предательство, чувствует горло, сжимающееся из-за потока слёз. Чонгук всё это чувствует, но совсем не понимает: кто мог нанести такую душевную боль? Разве Тэхён не был льдинкой в этом плане? Разве это хладнокровие было всего лишь маской? — Позови меня, ангел, — Чон прикусывает нижнюю губу, от жара в груди начинает ломаться голос. — Умоляю тебя, поверни кольцо, ангел. Я должен быть рядом. Увы, Чонгук понимает, что Тэхён этого не сделает. Сколько бы времени ни прошло, сколько бы сил он не вложил в укрепление их связей, – он ведь атлант, без поддержки никуда не денется. Возможно, когда-нибудь в будущем это и произойдёт. Но сейчас? Точно нет. Ему приходится страдать здесь, чувствовать всю боль блондина. Ощущать, как быстро стучится сердце, как в истерике сбивает дыхание, как немного, да теряется рассудок. И не мог бы он подумать, что причиной ночной бодрости стала бы душевная боль атланта. Чонгук любую физическую бы пережил, но не эту. Ведь Тэхёну больно, но он не рядом, чтобы даже просто обнять. Будь он рядом, убил бы всех, кто допустил такое состояние. Но увы, он не сможет этого сделать. Пока. Пока к этому Тэхён совсем не готов. В принципе, Чонгук сам тоже.

* * *

Милан никогда не был полон приключений. По крайней мере, так для Тэхёна было всегда. Этот город абсолютно для него не интересен. Зачем тратить время на то, что можно увидеть в интернете? Рим был для него одним из более полюбившихся городов в Италии, хоть пока и не заслуживал получить первое место рядом с островом Сицилия. Ему всегда не нравилось, что в Риме итальянцы так и проникались старинным обликом страны, в то время как в Милане всё было наоборот – современность. Тут центр моды, но побыть надо достаточно долго, чтобы его полюбить. Тэхён не видел в этом надобности. Те же самые типичные всему миру европейские здания, непонятные места сумасшествия ландшафтного дизайнера. Он сюда приезжал лишь для того, чтобы закупиться одеждой, не усреднять свой стиль. Иногда затеряться в бутиках было благим делом, но сейчас он покупает лишь всё, что нравится, не тратит на выбор слишком много времени. Это единственный бзик Тэхёна. В хорошей одежде он и чувствует себя превосходно, и сейчас находится здесь лишь потому, что, кажется, и это сможет ему немного помочь избавиться от боли. Обида на Джэ так и сохранилась. Она никуда и не уходила, и Тэхён боится, что она и не уйдёт. Джэ был близким другом с самого детства, они часто находились вместе, а их отцы всегда обменивались взглядами, будто эти парни так и останутся близкими на всю жизнь. Это тот самый человек, о романтических отношениях с которым размышлять даже не было смысла. Тэхён даже не думал об этом, а одна лишь идея такой близости его пугала. Он не хотел. Он очень дорожил Джэ, дорожил этой дружбой и правда желал, чтобы она продлилась долгое время. Но отныне такого не получится. Тэхён не сможет оставаться друзьями с тем, кто буквально признался в любви и понизил радость одной лишь фразой о человеке, который стал Тэхёну немного, да дорог. И это Чонгук. Спасал ли Джэ его так, как делал это Чонгук? Ведь тот спасал его жизнь, постоянно. Чонгук в любой момент этой вонючей опасности находился рядом, и, будь Тэхён суеверным, он и правда через этот перстень чувствовал связь. Будто Чонгук всегда с ним, его океан рядом, в любое время можно будет в это окунуться и радоваться. Он не один, так? Тэхён часто вспоминает этого мужчину и не может понять, как такой человек мог обратить на него (океанолога) внимание. Они же такие разные. Абсолютно разные. Да, у Чонгука чёрные волосы, нехарактерно голубые глаза, про которые он уже успел сказать: это линзы. Но Тэхён думал и об этом тоже. Удобно ли такому занятому человеку постоянно ходить в линзах, тратить на них своё драгоценное время? Дело ли в красоте, или же Чонгук всё-таки обладает таким естественным цветом глаз? Всё же, хоть Ким и блондин, так голубые глаза и выглядели с ним довольно необычно. Не зря в первую встречу Чон уделил им огромное внимание. И всё же, они разные. Будто из других миров, или же это просто один мир, пока что условно разделённый на две части? Хотел бы и это Тэхён знать, и, вообще, у него, как у среднестатистического любопытного человека, довольно много вопросов ко всему, но и задавать он их самому себе даже стыдится. Например, как Чонгук появляется везде магическим образом? Магии нет, но как? Тэхён до безумия доходил с мыслями о Чонгуке. Учитывая то, что на лодке он о нём практически не вспоминал. Да, он был занят, организация убранства экспедиции оставляла желать лучшего. Но бывало, что по вечерам он заглядывался на перстень и часто уходил в мысли, авось и тут Чонгук появится? Прямо в его лабораторной, по которой он, кстати, успел уже соскучиться. Да и до этого лишь виделся с Чонгуком, но не думал о нём. Обычный человек, не раз на пути встречаются такие. Теперь же такой трюк над мозгом провернуть сложно, практически невозможно. Тэхёну от этого чуть больно. Но не в том плане, как привычно думать. Ему больно, что Чонгука тут нет. Как же это смешно. Тем временем, Милан бушевал своей жизнью. А Тэхён делал вид, что интересовался хоть чем-то. Исторические районы Милана не такие тут и большие. Только один центр ограничен здесь внутренним кольцом, раньше по этому условному кольцу проходили средневековые стены, которые сейчас хоть и не остались сохранёнными, но всё равно имели значение: внутри кольца было абсолютно всё. А чуть дальше, где находился круг, когда-то возвышались испанские стены «бастиони»‎ шестнадцатого века. Тэхён хотел арендовать здесь машину, но потом вспомнил, что за въезд взималась плата. Очень смешно и критично. Он управится с такси. Практически всё без исключения, что необходимо путешественнику, пребывает во внутреннем кольце, в самый середине которого стоят Дуомо и музей Витторио Эммануэле II. В северной части круга присутствуют Ла Гора, участок Брера (арт-галереи да торговые центры), Монте-Наполеоне (еще некий модный квартал), где он закупался ненужными вещами, ведь денег у него довольно много, быть востребованным специалистом в такой важной сфере – редкость. И напоследок: Вокзалы Милан Центральный и Порта Гарибальди. В южной – Университет, Торре Веласка, Сан-Лоренцо, древние каналы «новильи» вместе с множественными барами. В западной – Научный музей в Сант-Амброджио, Санта-Мария-делле-Грацие вместе с «Тайной вечерей» да Винчи и еще замком Кастелло в северо-западе. А также немного за границами внутреннего кольца – местность Триеннале с парком «Семпионе» на северо-востоке, район Джиардини вместе с садами и Вилла Реале на северо-западе. Именно в парке Триеннале он встречал своего научного руководителя, мужчина был довольно старым – китаец, опустивший вниз небольшую седую бородку. Тогда он сказал, что безумно гордится Тэхёном, что в деле он станет лучшим специалистом. И Тэхён бы поспорил с этим: какой из него специалист? Никакой ведь. Раз не смог спасти целую лодку от такого ужасного бедствия. Но он заглушил эти мысли хотя бы на время. Тэхён закупился. Храмы высокого стиля – кварталы Квадрилатеро-делла-Мода, которые начинаются прямо за площадью Дуомо; улицы Спига, Витторио Эммануэле, Монтенаполе, Сант-Андреа, Порта Венеция, Манцони. Здесь находятся самые престижные бутики и шоурумы мира, и приходят сюда чаще на молитву, чем ради покупок. Большая часть покупок уехали по доставке из Монте-Наполеоне в таунхаус, который он снял у комплекса отеля в стороне Торре Веласка на несколько дней пребывания в Милане. Там же из окна открывается красивейший вид на мешающиеся перед Миланской башней улицы с множеством кафе и ресторанов. Он зашёл туда на десять минут, выслушал шум на улице и поскорее оттуда выбрался. Видимо, дни он здесь будет справлять лишь с наушниками в ушах, с ведром мороженого в руках. Хоть округа была очень шумной, полной туристов с фотоаппаратами, это вполне привычно для Сеула в Тэхёне. Правда, так и тянуло к океану. Не мог он оторваться от своей нирваны этой прелести. После продолжительных походов по магазинам и неприятным ощущениям в руках от тяжёлых пакетов с одеждой, Тэхён решил остановиться перед объявлением выставки художественных работ различных итальянских артистов. Находилось это и примерно недалеко от дома. Его всегда интересовало искусство, но не в том роде, что он бы пожелал им заняться. Он любил музыку, получал терапию, просматривая картины любимых художников, он мог разобраться и в трудах известных классиков без особых усилий. Всё-таки, душа Тэхёна всегда выбирала науку. Но сейчас в его душе такая дыра, которую залечить ему сложно. Находиться в воде всё время он тоже не сможет, так ведь? Поэтому он, совсем насчёт этого не думая, покупает билет в это подобие музея и в небылом спокойствии проходит в помещение. Приятная женщина сразу же его пропускает, она улыбается и кивает в сторону скульптур. С первого же взгляда они привлекают внимание Тэхёна, но он лишь проводит их безразличным взглядом и устало идёт дальше. С улиц Милана многие запыхавшиеся с веерами туристы решили проведать это место, таким же образом успокоиться при виде красоты художественных работ. Разве это не придавало уверенности, что дальше будет только лучше? Тэхён бы хотел в это верить. Правда хотел бы. Когда он чувствует себя как полностью потерянный человек, верить хотелось бы абсолютно во всё. Его декоративные очки выказывали его неким скептиком, а чисто классическая одежда в виде бежевой рубашки изящно завораживала вид на его тело. Он любил красиво одеваться, любил быть красивым, и это его немного успокаивало. Неудивительно, что многие обращали на него внимание. В своём стиле Тэхён сочетал строгость, но и мягкую классику, смешанную с современными порывами подростка показаться миру. От научного у него лишь плавательные костюмы, лучше бы он был в них. Глаза Тэхёна сразу же устремились на одну из картин. Она была непонятной на первый взгляд: сплошь смешанных в кучу красок разных цветов, посередине которых красовалась единственная белая точка. Выдохнув, он улыбнулся художеству, не находя в нём частицу того, что ему поможет. Хоть и в отражении этих красок и белой точки он нашёл себя в океане: все свои радости и эмоции он направлял на океан. Он до ужаса его любил, каждую капельку, каждую его злость и эмоциональность, которыми он приятными всплесками покрывает всё существо. До чего же океан прекрасен, что он иногда перестаёт дальше размышлять, находясь в нём. Океан был смыслом его жизни, но сейчас ему казалось, что из-за океана терялась его жизнь. Суша его колотила своими проблемами, а был бы дом в водах, он бы точно там остался. Следующая картина была похожа на одну из работ Пикассо, но Тэхён бы точно не стал сравнивать художников между собой. Пример диссоциативной личности в картине заставил его прищурится и в неком роде разглядеть Джэ. От чего же наш мозг подстраивает такие вещи под жизненные ситуации? Он просто страдает. Как он мог столько врать? Как он мог так нагло поцеловать его? Как он мог так предать эту дружбу? Они ведь жили друг другом, после их разговоров казалось, что жизнь удалась. Будто они покорят этот чёртов мир, изменят всё ко всем чертям. Как можно было его так ранить? Тэхён не сможет ответить на этот вопрос. Он не позволяет слезам скапливаться у глаз. Ему неприятно, когда они жгут лицо. Следующая картина была тёмно-синего цвета, наполняющая в себе живость серого цвета, темнота которого слепила глаза. Тэхён сразу же влюбился, будто в этой неожиданности увидел то, что в нём всё это время скрывалось. Ему стало спокойнее, а тревожность укатила в другую сторону, хоть и могла прикатить в любой момент. Именно это художество смогло раскрыть в нём что-то непонятное. Он не любил ассоциировать что-то такое с людьми в его жизни, но величавость именно этого цвета у него была присуща только Чонгуку. Чонгук так и оставался в его мыслях: не как какой-то хороший эксперимент, а как искренне тот самый человек, от которого в душе становится непонятно хорошо. Именно эта бесхитростная суровость, полная неподдельного тепла этого холодного цвета, привела в мысли Тэхёна что-то прямое, к чему хотелось бы вести свои намерения. Ким хотел, чтобы Чон остался неосуществимым намерением, а бегство от привязанности для первого было комфортным делом. Но почему Чонгук так остаётся в мыслях? Почему Тэхён стоит сейчас один среди множества людей, ведёт разговор с душой этой картины и думает лишь о Чонгуке? Почему в висках возникает эта боль от желания позволить Чону подарить драгоценный поцелуй, о котором он тогда просил в море у Крита? Тэхён не станет говорить, что жалеет. Он просто скажет себе, что поступает правильно. Откашливаясь, он прикусывает губу, пока в мыслях продолжает путешествовать один Чонгук. И он просто идёт дальше, перешагивает через себя снова, сглатывает эти мечты. Арка для входа в соседнюю комнату для экспонатов привлекла внимание Тэхёна сразу же, и он, решив, что это лучший момент отвлечься от Чонгука, сделал шаг туда. Покачав головой, Ким в очередной раз взглянул на картину, на эту переменчивость синей глубины с яркостью этого серого цвета. Ему хотелось забрать эту красоту домой, но он лишь насильно оттянул самого себя от этого места и пошёл дальше. Комната со скульптурами. Здесь никого не было, что показалось очень странным. Скульптуры были до безумия красивы, созданы сразу же из оригинальных персонажей. Древнегреческая мифология, бывало, восхищала Тэхёна, ему нравилось читать эти сказки перед сном, но такого более наглядного пособия по различным богам и существам того периода мышления он не видел. Аполлон стоял во всей своей красе, половины его руки не было, но это не мешало Тэхёну предположить, что в другой руке мог находиться какой-нибудь музыкальный инструмент. Картина за статуей Аполлона была похожа на кровавое побоище средних веков, но в ней он сразу же заметил некую особенность того времени. Если бы он лишь смог подойти к людям того времени и сказать, что всего этого не существует, как бы они отреагировали на его слова? Взгляд упал на бездушную героиню, статуя которой стояла посередине. Вместо обычных волос у неё были змеи, Тэхён хорошо помнил о ней из книжек. Медуза не была такой ужасной, какой её описывали: правда, бронзовые ноги имели место быть. Тэхён участился точностью её образа и кинул задумчивую ухмылку, подходя ближе. Было полное ощущение, что статуя смотрела словно в душу, а Тэхён так и не разрывал с ней этот каменный зрительный контакт. Единственное, что Тэхён ясно помнил, – это то, как Медуза Горгона превращала всех в камень, лишь взглянув на них. Этот факт немного рассмешил его (учёного-атеиста, всё же), и он, по пути читая табличку, знатно приблизился к красоте её чудовища, позволяя её мёртвым золотым крыльям рассекать воздух, которым он сейчас дышит. — Жаль, что с тобой так поступили. Тэхёну начинает казаться, что змеи слегка трогаются, а статуя будто оживает. Ему хватает несколько секунд понять, что он не в какой-то галлюцинации, а это очередное шоу любящих игры итальянцев. Он фыркает, замечая движения этой статуи, которая уже перестала быть этой самой статуей. Итальянцы ведь знают прок. — Вау, какой отменный талант, — хлопая в ладони, Тэхён вяло улыбается, пока стеклянный взгляд фиолетовых глаз врезается в душу. — Жаль, что я не превращусь в камень от взгляда. У Вашего музея есть такая возможность? Я бы был не против. Тэхён вскидывает брови, а потом усмехается, когда на лице актрисы-Медузы небывало читается негодование. Она удивляется, но продолжает молчать, пока змеи её головы выпускают из пастей свои языки, будто огнями пламени пытаются сжечь непреклонного Тэхёна. — Замри! — Медуза непривычно кричит, а вся реалистичность её образа Кима слегка удивляет, от чего он снова хлопает в ладони. Взгляд снова встречается с фиолетовыми зрачками Медузы, а он ей продолжает восхищаться, не зная, куда можно оставить чаевые за такое превосходное представление. — Я восхищён, — в удивлении качает головой, блестя глазами. — Почему ты не становишься камнем?! — женщина пищит, делает значительный шум стуком каблука своих бронзовых ног. — Замри, сволочь! — Эй, не надо меня называть такими некультурными словами, — цокает. — От чего я должен замереть? Не думаю, что в двадцать первом веке технологии дошли до такого уровня. Пока не дошли. Тэхён снова смеётся, но в следующую секунду получает до ужаса неприятный удар вместе с эффектом поцарапанной кожи. Он проходится по области шеи, рядом с ключицей, а Тэхён на этот жест сразу же отходит назад, пока к кровавой шее прижимается ладонь, а он в боли прикусывает нижнюю губу. — Боже, за что? — Тэхён шипит, прикусывая нижнюю губу. Признаётся, это было не очень приятно. — Ладно, это тебе сойдёт с рук, ненормальная, но прибереги свои ручки с игривыми змейками на своей башке при себе… — закатывая глаза, он выходит из мини-комнаты для скульптуры, пока боль отдаётся чуть ли не по всей шее, превращая его в одну скорченную рожу. — Махнуть так можно как… Тэхён прикладывает бумажный платочек к ране, совсем не понимая, от чего бы актрисам так поступать. Обращаться в полицию ему лень, поэтому он просто поедет в отель, даст себе немного отдохнуть, а потом прогуляется по ночному Милану. А на шее будет красоваться эта ужасная царапина. Ладно, хоть это Тэхёну подняло настроение. Он ведь всегда любил таковой мазохизм.

* * *

— И правда идиотка, — струя перекиси водорода льётся на открытую рану, которая оказалась более серьёзной, чем казалось на первый взгляд. Неприятность этой боли взвывала в Тэхёне желание сорвать кожу своей шеи, но он на всё это лишь устало свалился на диван в гостиной и просидел там около десяти минут с закрытыми глазами. Путешествовать по Милану ему не хотелось, но с этой болью в шее он уже переживал насчёт ночной прогулки в клуб. Правда, несколько килограммов мороженого в холодильнике говорили об обратном. Отель расщедрился на такие подарки, обрадовав Тэхёна тем, что он может смотреть сериалы на своей кровати сколько влезет. Из планов было найти фильм или сериал, который сможет помочь в этот нелёгкий период его жизни. Но ничего не приходило в голову. Тэхёну хотелось лишь напиться до отвала. Недолго думая, он наложил небольшую повязку на шею, продолжая проклинать ту актрису, и переоделся в шёлковую белую рубашку, принадлежавшую французской популярной фирме. Она была достаточно свободной, но хорошо ложилась на крепкие плечи, делая её от этого ещё более подходящей. Штаны были чёрными классическими, Тэхён решил обходить новую одежду по полной. В связи со своей грустью он накупил слишком много всего, что на доплату багажа уйдут довольно хорошие деньги. Всё же, над своей одеждой Тэхён иногда воздыхает. Эти прелестные туфли из чистой кожи тёмно-коричневого цвета? Тэхён отдал за них тысячи евро, но до чего же они были прелестны. А это изящество чисто европейских костюмов из тканей, которыми пользуется даже сам папа Римский? Тэхён всегда доверял оригинальному итальянскому качеству, и за это был благодарен итальянскому гражданству. Всё же, он во многом рад быть именно итальянцем. Понимая, что упускать пить он не собирается, Тэхён кивает себе в зеркало, прикидывая не дохлый вид. Волосы он небрежно укладывает, уже выросшим прядям позволяя золотиться на свету. Тонкие серебряные браслеты с утончённым ожерельем из красующихся на нём каратов бриллиантов настолько изменяли натуру Тэхёна, что ему хотелось поцеловать это зеркало. У него редко получалось притворяться счастливым, но именно сейчас он хотел это сделать. Именно сейчас хотел глупо улыбаться самому себе, разве это нельзя делать? Можно ведь. Можно притвориться счастливым, а потом, может быть, ты станешь счастливым. Милан всегда был полон этой активности. В отличие от Рима тут кипела пошлая и взрослая жизнь, хоть и в первую Тэхён никогда в этом городе не лез и не собирался. К таким делам он консервативен. Не то, что он против досвадебных похождений, пусть другие люди и занимаются этим ради всех богов; только он никогда не видел в этом перспектив. В жизни был один лишь Гипнос, а потом Чонгук. И снова Чонгук. Милан красив, да. Тут много всего интересного, хочется любить это место, хоть и минусом было отсутствие ближайшей красоты океана. Но ничего. Не за этим ведь Тэхён сюда приехал. Станет океаном сам. Он снова смотрит на своё существо в зеркале, старается подарить себе эту улыбку, и у него получается, хоть и не совсем хорошо. Повязка не замечается на фоне рубашки, воротник которой приятно её наличие отсвечивает. Тэхён успевает уже выйти на улицу, вдохнуть эту свежесть занятого развлечениями города. Чмокая губами в тёмно-синее небо, он натягивает негнусную улыбку и направляется вперёд, где бары повсюду процветают своими элегантными вывесками в чисто итальянском стиле. Ему хватает пары минут понять, что боль в шее постепенно сливается с телом, становясь всё более трудно различимой на фоне собственного желания напиться этим вечером. Ким проходит огромное количество клубов, понимая, что ни один из них его не привлекает. Все они однотипные. На другой стороне дороги был расположен тот самый клуб, который вдали сразу же привлекает его внимание. Он не будет отрицать, что экстерьер зданий во многом решает его возможность их посетить. И это также не стало исключением. Скорее, его привлекает местность без людей. У входа не было типичного скопления подростков и переростков. Клуб был примечательным, но тихим и до безумия притягательным на первый взгляд. Тэхён поправил одежду, слегка шипя на боль в шее, и пошёл именно туда. У входа стояли охранники с белой униформой, сразу же его пустили, оглядев одежду пришедшего. Тэхён был красив. Он был элегантно одет, сам выглядел дорогим. Как его можно не пустить? Заведение внутри было и правда таким же, как он предполагал. Кабинок не было, на танцполе развлекалось небольшое количество людей, а музыка была типичной клубной, которую ставят, кажется, все. Что только не сделаешь ради того, чтобы заглушить эти неприятные ощущения? Тэхён нашёл красный диванчик со столиком, пустующий среди всех присутствующих. Его глаза пробежались по интерьеру, успели заметить очередные мифологические мотивы, а мысли уже привычно пошли в сторону того, что итальянцы тоже предпочтениями зависят от мифологии, учитывая схожесть римской с греческой. — У Вас совсем другое меню! Вы так называете коктейли? — плотная карточка со списком предлагаемых напитков шуршит в руках Тэхёна, а глаза устремляются на непривычность всех сочетаний в меню. — Я хочу попробовать все эфиры. — Господин, Вы уверены? — девушка хлопает глазами, пока пальцы перебирают воздух. Не каждый закажет такое. — Да, пожалуйста, — кивает, одаривая особу успокаивающей улыбкой. — И побыстрее, прошу. Девушка с волосами цвета бронзы нервно оскалила зубы, но пошла к бармену сразу же, преодолевая темноту всех развлекающихся здесь особ. Людей было хоть и немного, но казалось, что этого было достаточно от них устать. Тэхён и сам планировал не встречаться сегодня ни с кем, не разговаривать о чём-либо не имеющим значения. Ему абсолютно плевать, просто хочется забыться алкоголем. Ким прикрывает глаза, пока персонал готовится к его большому заказу «эфиров»‎. Он предполагает, что названия алкогольных коктейлей, но в изменённом в виде для привлечения больших жаждущих алкоголя организмов. Такой маркетинговый ход хорошо работает. — Добрый вечер, — мужской голос прерывает транс Тэхёна, из-за чего он лениво открывает глаза и лишь кивает. — Приятно познакомиться с Вами, я хозяин этого заведения, — мужчина присаживается на просторный диван. — Теперь каждый хозяин должен со мной знакомиться? — Тэхён смеётся, качая головой. Думал же, что не станет сегодня с кем-либо контактировать. — Спасибо. — Я Чон Хосок, — протягивает руку примерно в тот же самый момент, когда официантка возвращается с подносом различных коктейлей и так называемых «эфиров»‎. — Наш алкоголь славится своим действием на разум человека. Поэтому я надеюсь, что от стольких коктейлей Вас не придётся уводить как ребёнка. — Не переживай, — Тэхён собирает губы, выставляет руки вперёд, а на неоднозначный взгляд Хосока закатывает глаза. — Мне кажется, или я тебя где-то видел? — вскидывает брови. — Неважно, меня зовут Тэхён. Хосок двигается на месте, будто принимает более насыщенную на сегодняшний вечер позу. Он складывает руки на груди, закидывая одну ногу на другую. Его бархатный пиджак с бахромой сливается с цветом кожаного дивана, от чего возникает ощущение того, что он и правда принадлежит этому месту, раз его существо так сочетается со всем. — Красивое имя, правда, — ухмыляется. — Не видел примитивного в своём клубе, — щурится, внимательно наблюдая за тем, как длинные пальцы Тэхёна исследуют все шоты и бокалы, перебирая их. Он выглядит довольно заинтересованным. — Примитивный? — Ким хмыкает. — Я не понимаю такой слэнг. Что-то новое? Светящийся фиолетовый эфир. Он привлёк Тэхёна сразу же, а первый глоток отдался непонятным энергетическим импульсом по телу, заставив в небольшом экстазе расслабиться и мутно посмотреть на сидящего рядом. — Нет, довольно старое, — Хосок тоже берёт бокал, но не пьёт из него, позволяя жидкости играться под его взглядом. — Чем занимаешься, Тэхён? Расскажешь о себе? Музыка приятно дразнит ушные перепонки, а Тэхён лишь смеётся, впервые ощущая это непонятное опьянение. Он никогда не пьянел с первого же глотка алкоголя, бару этого клуба он поставит все десять звёзд. — Ой, неинтересная история, — отмахиваясь, блондин делает глоток светящейся розовой жидкости из прозрачного бокала, на дне которого лежат кристаллы, красиво переливаясь с милым цветом алкоголя. — Я океанолог, у меня не такая уж и интересная жизнь. — Раз ты пришёл сюда, то она интересная, поверь, — Хосок подмигивает, а потом расплывается в улыбке. Так и делает это по-свойски, максимально неприятно. — Что ты забыл в Милане? Тут ведь нет океана. — Я закупаюсь в Милане вещами, — пожимает плечами. А что он ещё скажет? Занимается сборкой новых подводных лодок? — Такой красивый как ты и правда должен следить за своим стилем, — глаза пробегаются по дорогой одежде Тэхёна, возвращаясь к лицу, которое он и правда считает красивым (когда-то не сумел хорошо разглядеть), замечают повязку на шее, но Хосок пока не хочет об этом заводить разговор, об этом можно узнать позже. Ночь длинная, так ведь? Тэхён чувствует помутнение рассудка, но не в том смысле, что он готов останавливаться. Он сделал всего лишь два глотка, а удовольствие от приятной жидкости, определившей себя по всему организму, заставила его лишь прикусить в радости губу. Ему хочется смеяться, хочется радоваться и болтать обо всём подряд. Тэхён наконец чувствует свободу. Наконец, нет этого Джэ, который испортил его и так испорченное настроение. Нет той подводной лодки, она уже давно прорезала для него магму Земли, он о ней забывает с каждым глотком. Нет тех военных, нет подводных течений с теми разрывами мышц, после которых ощущения оставались не одними из приятных. Ничего этого нет, и Тэхён впервые понимает, что он до безумия хочет остаться в таком состоянии. Он нравится себе пьяным. — От чего тебе так захотелось напиться, Тэхён? — Хосок протягивает другой шот из кислой зелёной жидкости, чем-то схожей с плазмой для тех же вампиров. — Я разбит, — скорчив лицо, Ким вдохнул свежий нарезанный лимон после глотка подданного Хосоком шота. Ему не стало приятно от вкуса, но стало не по себе от того, насколько наслаждённым оказалось послевкусие. — Я готов тебя выслушать. Кому не высказаться, если не незнакомцу? — хлопает глазами почти что невинно, делая вид, что он совсем к этому не причастен. — Я никому не расскажу. И вообще, я не знаю никого из твоих друзей, кому мне рассказывать? — А у меня нет друзей, — Тэхён смеётся, выставляя указательный палец вперёд. — У меня их нет, — смех длится около тридцати секунд, пока не превращается в громкое молчание с горькой миной Тэхёна. — Я так хочу друзей… понимающих, добрых, тех, кто не будет меня предавать, — шмыгает носом. Тэхён будто готовиться залиться слезами, позволить грусти одолеть всё тело. Так станет комфортней. — Ты не против, если я расскажу о Джэ? — Хосок бросает «Не-а»‎, давая зелёный сигнал, он весь слушает. — У меня был друг… близкий… знаешь, что он сделал? Поцеловал меня! — несколько глотков эфира расслабляют ещё больше, и Тэхён принимается взять небольшой перерыв, после чего его существо прижимается к спинке дивана, а голова закидывается назад, исследуя самосозданные звёзды от опьянения в глазах. — Я ему доверял. Я его лелеял… он меня предал вот так, — качает головой. — Мне так больно. Больно из-за того, что он мог оставаться со мной лишь… чтобы встречаться со мной потом, — ладонью протирает рот, будто губы Джэ снова оказываются на нём. — Получил ли Джэ по заслугам? — Нет, я не мщу, — Тэхён снова смеётся. Такие детские интриги с ним не работают. — Я просто хочу отпустить это… хочу перестать думать о Чонгуке, и хочу, чтобы он просто пришёл и обнял меня… я очень хочу встретиться с Чонгуком. Глаза Хосока зажигаются, но он не подаёт виду, лишь сидит при себе в этом бархатном пиджаке. Как оказалось, вытянуть информацию из непреступного океанолога стало намного легче. Тэхён в очередной раз смеётся, пока по горлу стекает приятный сладостный вкус персикового эфира. Он сам не очень предпочитает персики, но сейчас ему всё равно на эти принципы, напиться и болтать с Хосоком ему правда нравится. Хосок хорошо смотрит за ним. — Я сам ограничиваю себя от Чонгука, но он… он как тот самый запретный плод, понимаешь? — глаза устремляются на кивающего Хосока. Взгляд смягчается. — Он… — Что у тебя было с Чонгуком, почему он так на тебя действует, Тэхён? — мягко улыбается, на что Тэхён приподнимается, слегка шатаясь даже в своём сидячем положении. — Он спас меня много раз, — улыбка сверкает на лице Тэхёна. Мозг снова возвращает эти воспоминания, и что бы ни сделал с ними сейчас Ким, увы, дальше он будет думать о Чонгуке ещё больше. — Он идеально трахает… — Он идеально что? — мужчина с удивлением хмыкает. На его лице читается что-то вроде: «Да нет»‎. — Трахает, да, — океанолог снова смеётся, закидывая очередной шот с малиновым эфиром. — У него есть дом на острове Крит в Греции, — икая, Тэхён продолжает: — Как-то раз я опьянел на берегу, мы увиделись… но я не был пьян… а ещё он сказал, что такие не пьянеют… я у него спросил… — И что было потом? — Хосок заинтересованно сжимает бокал в руке, продолжая качать его, дабы эфир бушевал в нём своими маленькими волнами, пока другие большие бушуют в океане. — Он растягивал мне зад, — хихикая, Тэхён в пьяном блеске падает на спинку кровати. — Это было… вау… — Ким съёживается в воспоминаниях, — Он огромный, сексуальный… он всё, что я хочу в мужчине… — и припадает щекой к кожаной поверхности спинки дивана. — Хосок, теперь я его хочу… Хосок тоже смеётся, хоть и не так искренне, протягивает Тэхёну свой бокал светло-оранжевого эфира и, замечая, как тот светится в собственных фантазиях, по-новому улыбается ему и прикусывает губу, когда тот с радостью принимает напиток. Не то, чтобы Тэхён стал ему симпатичным, просто есть в этом океанологе что-то, что странно притягивает. Неужели это и была ловушка Чонгука? — Тогда почему ты себя так ограничиваешь? — вскидывает брови. — Думаю, Чонгук сам тебя хочет. — Я не могу… я не хочу… быть обязанным… в отношениях… — Тэхён ещё раз икает от пьянства, а потом шмыгает носом. — Притом, я совсем недавно… чуть не умер… — Как же такое могло случиться? — глаза Хосока округляются. Он поджимает губы, но ничего дальше не говорит, пока Тэхён не собирается со своими мыслями. Очередной глоток эфира приятно обжигает и охлаждает горло. Это необычный алкоголь, Тэхёну он определённо по душе, чем «примитивные»‎ ликёр с ромом. От тех он никогда не пьянел, а хлестал почти как воду. — Однажды я был на экспедиции… с подводным течением… я мог умереть, так сказал… Чонгук-и… — Чонгук-и? — Ой… — Тэхён в сотый раз хихикает. — Тогда он меня спас… и потом… потом была авария на подводной лодке… Чонгук был на острове… когда я выплыл… он… он был рядом даже тогда, — Тэхён выдыхает, шмыгая носом теперь не просто так, а от подступающих слёз. — И его… друзья… Гипнос, Мелиноя… Аид! Гермес… — Гермес? Тэхён кивает, делая очередной глоток из бокала. Оранжевый вкус ему порядком надоел, но координации взять другой шот или бокал у него нет. Он сейчас вял прямо как пластилин. — Это Чимин! Ну… у него двойное имя… мы с ним виделись на Олимпе… но больше… больше меня удивил Гипнос… мы… — Красивые имена у друзей Чонгука, однако, — Хосок поджимает губы, но ничего иного не говорит. Узнает. — Будешь ещё? В ответ получая кивок, Хосок наклоняется за другим шотом пламенного красного цвета. Когда он своим существом наклоняется по угловому дивану уже к Тэхёну, чтобы передать напиток, он замечает кольцо на указательном пальце океанолога, так отчаянно красующееся в темноте всего шума клуба и светящееся перед ним. Ему хватает нескольких секунд различить трезубец и неоднозначно рассмотреть его своими молниями в глазах. — Какое кольцо, Тэхён! — Спасибо, — взгляд опускается на палец, а на лице раскрывается улыбка. — Это… это от Чонгук-и… — Почему ты его носишь? — Хосок складывает руки на груди, становясь более холодным в лице. Тэхён этого, конечно, не замечает, ведь он почти и не смотрит на него, но в глазах Хосока начинают читаться эта молния, блики дневного мрачного света, которые как будто где-то в Лондоне вызвали сейчас сильный проливной дождь. — Не знаю… он мне сказал, что… если я поверну кольцо… то… — Вау, попробуй! — охая, Хосок хватает ладонь Тэхёна, не получая никакого сорта отказа. — Оно очень красивое. — Что, если это… прослушка? Чонгук теперь… будет знать… что я хочу его… — Ким смеётся. — Поворачивай… — разрешает. Хосок развлекается этим и поворачивает кольцо, держа тонкие пальцы Тэхёна в своих руках. Он кажется ему до безумия нежным и мягким, что прикоснуться желается ещё больше. Тэхён таинственный, необычный, с этими белокурыми волосами и бездонные голубыми глазами. От них завораживает дух. И что он может насчёт этого сказать? Абсолютно ничего. Он пока что просто так и любуется океанологом, наблюдает за повадками и другими чертами характера. Но вот сразить его молнией не совсем хочется. Хосок не знает, почему все злость и желание сделать жизнь Тэхёна ещё куда больше мучительной исчезает. А после того, как кольцо поворачивается, Хосок сглатывает. — Видишь, Чонгук не появляется… — на это Тэхён поджимает губы в некой обиде, совсем не понимая, от чего у него кроется эта наивность. Всегда ведь был таким, хоть и делал вид, что совершенно другой. Правда, его это пока что не так сильно огорчает, но и обиду скрыть он не в силах. Взгляд же Хосока устремляется куда-то за Тэхёном, на то, что закрывает привычный блик софитов. На какой-то океан, вроде высоко бушующий, всеми децибелами шумящий, ветра все направляющий. А Тэхён пока что делает очередной глоток эфира, трёт свои глаза и громко выдыхает: — Так вот… о чём я говорил… Чонгук очень красивый… вот бы ты увидел его… — цокает, мыслями впадая опять в Чонгук. Забыть о нём не может, что поделаешь? — Эй… куда ты смотришь? — Тэхён поворачивает голову в другую сторону в недоумении, моргает несколько раз подряд от увиденного и не сводит глаз со стоящего у столика мужчины. Чон Чонгук собственной персоной. Шёлковая чёрная рубашка с бриллиантовыми пуговицами, которые верхние не застёгнуты, прямо как обычно, она облегает его существо, чётко очерчивая бицепсы и грудные мышцы, при одном напряжении увеличивающиеся в два раза. А он сейчас, как сказать, очень даже напряжён. Его длинные волосы уже немного сострижены, но пряди всё равно чёлкой падают на лицо, показывая весь его мужественный вид, полный твёрдого взгляда глубоких океанных глаз. В них так и хочется прогуляться пальцами, но кто сейчас Тэхён такой, чтобы это делать? На Чонгуке ещё чёрные классические штаны, плотно держащиеся на талии с помощью пуговицы с мягкой резинкой, одно изящество их лишает Тэхёна дара речи. Весь он выглядит богато, он весь блестит. Чонгук стоит со сложенными на груди руками, испепеляет требовательным взглядом ухмыляющегося Хосока, пока темнота океана пленит его глаза. Тэхёна он видит также, парень очень пьян, но Чонгук не станет из-за этого недоразумения обращаться к нему по-другому. Ведь Тэхён с восхищением вздыхает. — Это… Чонгук… — сглатывая, он расплывается в такой же пьяной улыбке. — Вот он… отменно трахает… — взгляд океана перемещается на блондина в недоумении, пока Тэхён по секрету доносит Хосоку эту информацию, указывая большим пальцем на Чона. — Знаешь… он был со мной… — усмехаясь, Тэхён принимает сидячее положение, продолжая также шататься. — Чонгук-и… — припадает к бедру Чона, не переставая громко смеяться. — Ты тут… ты всегда рядом… — Мне нужны объяснения. — Какие объяснения? — Хосок высокомерно хватает бокал несильного эфира и, припадая глазами к разгневавшемуся Чонгуку, также спесиво ухмыляется. — Тэхён, Чонгук оказался здесь! Ты мне столько о нём рассказал, дорогой. — Чонгук… я пьяный… — Ким старается встать, дабы сравнятся с Чоном, но падает сразу же обратно на красный кожаный диван. — Хосок… спасибо, что… — икает. — Почему мне… так хорошо? — Тэхён ещё раз пытается встать, но его сразу же с осторожностью подхватывает Чонгук, нежно прижимает к себе и на это лишь качает головой. Тэхён в его объятиях теряется, голова будто по привычке устраивается на его плече, а руки обвевают крепкое тело. Он никогда не думал, что именно этого он ждал. Будто бы в этот момент что-то недостающее в нём вернулось на место. Блондин вдыхает этот океан и в собственной истерике теряется от этих эмоций. Ему хочется ещё больше, хочется обнять Чонгука, поцеловать его, наконец. Да, он уже не будет себе врать. Ему Чонгук не просто человек. Прижимаясь ближе к океану, он хочет лишь потеряться в нём, забыть о своём пьяном разуме, о пьяных словах. Будто объятиями Чонгука он на самом деле обнимает то, что бесконечно любит, – его океан. Сам Чон лишь фыркает в сторону Хосока, злобно и с волнами в глазах на него смотрит, не теряя секунды это ему показать своим взглядом. — Если я увижу тебя рядом с ним хоть ещё раз, Зевс, то ты познаешь, какие мучения тебя ждут в моей закрытой Атлантиде, — Хосок незаметно дёргается. — Никогда не подходи к нему. — Вы… такие экстравагантные… — Мы это ещё увидим, — тот делает глоток другого серого эфира, молниями в глазах стараясь испугать стоящего напротив в обнимку с блондином Чонгука. Но на него это не действует от слова совсем. — Какой же ты предусмотрительный, кольцо подобрал. — Умри. Чонгук аккуратно и с заботой подхватывает Тэхёна ещё раз и уводит его, позади себя оставляя грозный взгляд Хосока и весь клуб, которым он заправляет. Он здесь никогда не был, и он сюда больше никогда не придёт. Не позволит и Тэхёну. Ким в его руках продолжает теряться, ему становится комфортно, когда его несёт Чон. Как же не может быть? Крепкие руки его также крепко держат, от всего него пахнет свежестью, в аромате которой хочется задержаться навеки, и то, это бы показалось мало. Наблюдать за устремлённым вперёд взглядом океана ему нравится сейчас больше всего, даже выпивка эфира ему так не нравилась. Чонгук уж точно стал лучшей достопримечательностью этого дня. Пальцами Тэхён почти незаметно дотрагивается до шёлковых волос, слегка теребит их кончики и этим старается не сойти с ума. Эмоции его одолевают вмиг. Чонгук рядом. И Чонгук несёт его куда-то. — Ангел, — через несколько минут они оказываются у таунхауса, а у Тэхёна не очень хорошо идут размышления по поводу того, как Чонгук узнал его жильё в Милане, поэтому он просто протягивает карту, по которой можно разблокировать дверь, пока его глаза исследуют профиль мужчины. Чон сразу же проходит в дом с Кимом на руках, будто ему он сейчас является пушинкой поднять. — Ты очень пьяный. — Я знаю… — Тэхён хохочет, чувствуя, как его спина неприятно соприкасается с холодной постелью спальной. Он не хотел покидать объятия Чонгука. — Ты такой красивый… Чонгук усмехается, но ничего не говорит, лишь хлопает глазами. Иначе он пока ничего не сможет сделать. — Чонгук-и, давай… поцелуй меня… — руки тянутся к воротнику рубашки, — Я хочу… тебя… — из-за чего Чон качает головой, нежно отводя от себя шалости парня. — Нет, ангел, — он скрещивает свои пальцы с пальцами Тэхёна и присаживается рядом на край кровати. — Поспи и отдохни, хорошо? — Нет… я в порядке… — Ким отрицательно качает головой, срываясь на очередную попытку приблизить к себе лицо Чона. — Возьми меня… здесь… — Солнце, тебе помочь переодеться в пижаму? Тэхён против этого. Чонгук же не будет его слушать, а просто посидит рядом, пока действие эфира не сойдёт хотя бы на десять процентов. Да, в этом мире он уже слишком давно, чтобы считать возраст, на пальцах складывать года, но в таких делах он навсегда останется категоричным. Пользоваться Тэхёном в пьяном состоянии он не собирается, даже если хочется сейчас. Хочется до безумия, когда он так изнывает под ним, когда его губы после эфиров выглядят такими пухлыми и мягкими, что хочется расцеловать их до крови. Чонгук до безумия хочет дотронуться, приласкать океанолога, но нет. Кто такой мужчина, если в такие моменты, становясь эгоистичным, собирается сделать такие вещи? Чонгук уважает Тэхёна. Да, возможно, если бы он был полностью человеком, то ему бы было полностью плевать на эти принципы, потому что людей как таковых он перестал считать достойными слишком много времени назад. Но если уж Тэхён наполовину атлант, и крови у него атлантские есть, в чём будет его честь? Чонгук любит атлантов больше, чем кто-либо сможет себе представить. А выпивший океанолог выглядит забавно, ему просто нужна забота. Он ещё предполагает, что для первого раза Ким хорошо продержался, ведь многих бы свело сразу же даже после запаха божественного алкоголя. — Я хочу… тебя… — Я тут, — в смехе закатывает глаза. — Давай я принесу тебе воды? — Мне не хочется, хочу просто… в воду… — Тэхён сжимает ладони Чонгука неожиданно, а потом приближает их к своему лицу, нежась о них. Запах Чона ему до безумия приятен: этот океан, глубину которого даже не надо ощущать, достаточно быть рядом с ним; эти волны в его дыхании, смешивающиеся в пену и бьющиеся друг в друга как в последний раз и эта величавость взгляда его глубинных глаз. Словно смотришь вниз, дотрагиваешься того, что хотел видеть всё это чёртово время. — Чонгук… я думал… о тебе… — Тэхён шмыгает носом, снова чувствуя подступающие слёзы. — Я хотел… хотел сегодня исчезнуть… я себе так противен… — слеза стекает вниз по щеке, встречаясь с линией челюсти. А взгляд океана становится обеспокоенным, огромные волны начинают бушевать в нём намного сильнее и величавее. — Я виноват… в той аварии… из-за меня умерло… столько… людей… — хнычет. — Я мог помочь… я во всём… виноват… Щёки Тэхёна начинают гореть от слёз, а контроль над собой уже теряется. Он не может остановиться, не может заблокировать эти неприятные воспоминания, убрать их из головы, лишиться их навсегда, наконец. Была бы таблетка амнезии, Тэхён бы её сразу же принял. Слёзы продолжают течь вниз, боль в груди становится всё более невыносимой. И эту боль чувствует Чонгук. В районе груди также начинает невыносимо гореть. — Я ужасный… я не хочу… больше жить не хочу… — Ангел, я тебя не разрешаю так думать, — Чонгук прикусывает губу, большим пальцем успевая убрать слезинки. — Ты не ужасный. Как мне забрать твою боль? Он качает головой, прямо смотря в глаза, больше сводя Тэхёна с ума этими океанами, этими заливами, этими морями. В них Тэхён видит всё, что любит. И как теперь ему относиться к Чонгуку? Ведь в его глазах находится его жизнь. — Чонгук… — блондин снова заливается слезами. — Я тебя никогда не отпущу, слышал? — мягко целуя в руки, Чон произносит: — Я докажу, что этот мир не достоин тебя. — Чонгук… у меня никого нет… — вдыхая воздух и снова же им задыхаясь, Тэхён прикусывает губу. — Отцу… плевать на меня… Джэ меня… предал… — слёзы продолжают течь, а другой продолжает их вытирать, не стесняясь этого делать. — Я не хочу… смотреть… в глаза коллегам… я ничего… не сделал… — У тебя теперь есть я, Тэ, — Чонгук успокаивающе улыбается, со всей нежностью движений проводя большим пальцем по щеке. Он знает, как убрать эту боль. Знает, как сделать так, чтобы Тэхён всё забыл, ничего не чувствовал. Но разве это что-то изменит? Чонгук совсем не уверен. Ему бы хотелось, чтобы Тэхён просто принял его протянутую руку, перестал его избегать и думать, что все их встречи абсолютно случайны. Случайностей нет. Не в этом мире. И сейчас, когда они в такой тишине сидят, когда Тэхён снизу наблюдает за Чонгуком, для них будто не существует ничего. Они ловят вдохи и выдохи друг друга, сглатывают каждый неполученный, а полученный снова передают друг другу, продолжая так играться с воздухом. И также продолжая понимать, что этот воздух не для них. Не место их здесь, в Милане. Чонгук замечает, как слёзы у глаз практически не скапливаются. И правда, видеть их – настоящий ад. Он давно не чувствовал такую боль, будто по сердцу прошлись лезвием из самых неприятных чувств, залили слезами любимого атланта и сказали, что это по-человечески, придётся подождать, ведь время лечит. Как же непонятно было у людей. Тэхён выдыхает с небольшим облегчением, и от этого самому океану становится лучше. На губах образуется небольшая улыбка. Но глаза устремляются на шею, брови из-за увиденного сводятся в переносице, и он мягко спрашивает: — Что с твоей шеей? Пальцы притрагиваются к повязке, а Тэхён на это движение сглатывает, оттягивая шею. Он совсем забыл об этой царапине, но из-за того, что он о ней вспомнил, боль возобновилась. Ким снова скривил лицо от неприятных ощущений, чему Чон совсем не обрадовался. — Это сделал Хосок? — океан в глазах снова почернел, волны в нём сильнее забушевали. — Нет… Медуза, — Тэхён хныкает, дрожащими руками встречаясь с теплотой пальцев Чонгука. Он нежно разворачивает повязку, открывая перед собой рану средней глубины. Кровь успела застыть, но воспаление окрасило капилляры в чёрный, из-за чего царапина выглядела болезненно, совсем не по-человечески. Прямо как укус какого-то зомби в ужастиках. — Какая-то актриса… смотрела на меня… думала, что я стану… камнем… она меня поцарапала… — Сволочь, — Чонгук сразу же понимает, как это случилось. — Насколько сильно у тебя болит, ангел? — Сильно… Чонгук взволнованно выдыхает, мягко гладя кожу вокруг раны. Он определённо может излечить за долю секунды, но он сможет сделать это ценой поцелуя, чем сейчас не собирается рисковать: личное пространство Тэхёна для него важно. Конечно, может пойти и долгим путём, ведь стоит лишь Сану попросить принести медикаменты из Атлантиды, он это сделает. Подводное Царство технологиями и качеством жизни ведь обгоняет сушу в десятки раз. Но что будет, если он просто поцелует? Сила Посейдона в нём сразу же эту царапину уберёт, не оставив на гладкой кожи ни единого следа. Только, станет ли он это делать? Разрешит ли вообще Тэхён? Не знает. Поцелуи в шею для Чонгука всегда казались более интимными. Правда, сейчас ему стало бы на это абсолютно плевать, раз такой Тэхён весь болезненный во всех смыслах этого слова лежит под ним, так смотрит своими глубокими глазами, собственными волнами в их голубом цвете бьётся навстречу. Как тут не помочь? Людские лекарства не окажут никакую услугу. — Хочешь, я поцелую, чтобы стало легче? — Чон проводит большим пальцем по щеке Кима, замечает его подступающий жар от боли. Каким иным может быть ещё выход? — Если правда станет… то сделай всё… Чон видит, как потихоньку трезвеет Ким. У него проясняются мысли, многое встаёт на свои места, и, возможно, он начинает понимать, что тот директор в клубе не был хорошей личностью. Хоть пьяный блондин и был действительно забавным, учёный блондин ему кажется более забавным, потому что острота его ума даёт повод дерзко поговорить. И это нравится Чонгуку. — Хорошо, — прикусывает губу. Через пару секунд Чон подступается к шее, ближе к ключице Тэхёна. Инфекция от щупалец Медузы не совсем благоприятна, она может легко привести к смерти за короткие несколько часов (и как вообще здесь выжил Тэхён?), а видеть корчащегося в боли океанолога он совсем не хочет. Не медля Чонгук приближается к коже, даёт Тэхёну почувствовать своё горячее дыхание на ней, а затем прижимается губами, сгорая внутри от этих ощущений: ведь недавно он целовал эту шею ещё больше, облизывал её кожу, пробуя гранатовый чай именно с неё. Она осталась такой же нежной, приятной, гладкой, той самой идеальной без единой волосинки. От её аромата хотелось оставить ещё миллиарды нетерпеливых поцелуев. Чонгук как можно нежнее и весомо целует ещё раз, отступаясь после. Чернота царапины проходит за считанные секунды на его глазах, и он замечает, как Тэхёну становится лучше, и это показывающее всю боль лицо ослабляется. А на губах всё ещё остаётся вкус горячей кожи блондина, хочется вновь потеряться в этом атланте. Он ведь и так вскружил ему голову уже. — Ангел, как чувствуешь себя сейчас? — Хорошо, — Тэхён прикусывает губу в неловкости. — Ты… поцеловал меня в шею. — Прости, но ты дал своё разрешение, и я подумал… — Нет! Не в том смысле… — смущённо отводя взгляд, Ким зарывается в подушку лицом. — Я… спать! Застенчивость Тэхёна его умиляет больше всего. Он готов смотреть на такого неуверенного океанолога вечно, ведь в другие моменты он совершенно холодный и неприкосновенный. Волосы распластаются по всей подушке, а на их атлантскую желтизну Чонгук улыбается, борясь с желанием не провести по ним пятернёй. — Останешься со мной? — Тэхён подкрадывается взглядом из-под подушки, видит неизменчивого Чонгука и его огромную улыбку на лице. — Я хочу проснуться… и позавтракать с тобой… но я пойму, если ты… — Ты уверен? — вскидывает брови. — Да. — Тогда я останусь.

* * *

Утро по-особому не предвещало собой никаких бед. Не было открытого океана за тусклым окном какого-то судна, хоть и блондин никогда бы не был против проснуться с таким видом. Не было и простирающейся красотами Сицилии, этого шума падающих по утрам слив и яблок, этих дальних волн, их мелодичных разговоров. Не было и головной боли по названию Сеул, где просыпаться сравнялось с какой-то невыносимой каторгой. Скорее, это такая особенность его особенного дня. Он был в центре Милана, лежал в дорогой постели арендованного таунхауса, уже успел позевать после сна, который он успел благополучно забыть. Тэхён проснулся в хорошем настроении, но с совсем незначительной мигренью и дующим в лицо мягким ветерком из полуоткрытого окна. Он всё ещё лежал практически в той же позе, в этих подобранных вчера вещах, со стягивающим ремнём на талии. Он едва помнил, что произошло вчера, а факт встречи с Чонгуком сейчас ему показался смешным, дотошно невозможным. Ну куда им встречаться в Милане? Это даже не у берега. Такого не может быть. Скорее, Тэхён очень сильно набредил после того алкоголя, что забыл: чудес не бывает. Ведь Чонгука здесь и не могло быть, он бы такое навряд ли даже забыл. Выдыхая, Тэхён спустился с кровати к мягким тапочкам и несколькими шагами сразу же скрылся в ванной. С самого детства ему было противно ходить в той же одежде два дня подряд, а спать в ней – что-то наравне с безумием. Он помассировал свои виски, сонный вид смещая на то, что он и правда вчера выпил и правда смог опьянеть. Так оказалось, ему всё-таки удалось почувствовать стягивающее виски чувство, и он на секунду успел задуматься, что такой алкоголь, выпитый вчера, был правда сильным; его он больше даже не хочет пробовать. В зеркале Ким увидел ту же самую личность, но сейчас хотелось лишь забраться под душ, а весь день провести дома: на улице шёл дождь. Маленькими капельками открытый балкон превращался в какую-то душевую, оказаться под водой Тэхёну хотелось не прямо в таких обстоятельствах. У отеля были лучшие средства для умывания. Их Тэхён часто замечал в дорогих магазинах уходовой косметики. Тем временем, приятные тёплые капельки воды уже успевали покрыть всё его тело, а сам он блаженно вздохнул. Что за непорядок происходит сейчас в его жизни? Ощущение, что всё движется мимо него, или же просто движется так, что ранит по всем областям его существа. Как бы он всеми силами не желал избавиться от воспоминаний, у него не удаётся это сделать. Они внутри, заседают, никуда не уходят. А ему уже страшно. Горькие слёзы печали больше не кажутся каким-то афоризмом. Но сейчас Тэхён разобрался с собой, хоть и не знал, насколько этот эффект продлился бы, он привёл собственный вид в порядок, чтобы посвятить весь оставшийся день любимому себе. Да, правда, он красивый. Значит чувствовать себя красиво тоже должен. Не посвятил ли он вчерашний день полностью шоппингу? Пока не хватает. Он старался вспомнить то, что произошло вчера, но в голову пока что мало чего лезло, даже переживания ушли куда-то на третий или четвёртый планы. Неужели ему стало всё равно? Даже шея не болела, не было не единой царапины на ней. Неужели ему до такой степени всё померещилось? Завернув чёрное полотенце вокруг своих бёдер, он вышел из комнаты. Подступающий голод был его приоритетом сейчас, хотелось как можно скорее слопать какой-нибудь завтрак, включить самый непонятный сериал на свете и съесть тонну мороженого. Это его терапия, так он оправится от своей боли. Тэхён даже не удосужился высушить волосы, ему было всё равно, придают ли какой-то дискомфорт эти уже холодные по телу капельки, спадающие на его голые плечи и стекающие вниз по спине. После стольких путешествий по холодным водам ему ничем абсолютно не доставить дискомфорт. Ведь он ещё так давно не находился наедине с собой, позволял себе ходить почти голым по дому, вдыхать этот миланский отельный воздух, который так неприятно кромсал лёгкие изнутри. И да, он до сих пор хотел к океану. Но тишина по дому его очень даже привлекала. Всё-таки, правда ли встречал он вчера Чонгука? Тэхён снова трогает свою шею, не замечая никаких следов царапины от Медузы. Ему уже знатно начинает думаться, что он бредит, но нет. Он ведь не мог забыть вчерашнюю прогулку по арт-выставке? Конечно же нет. Медуза ведь была, отчётливо поцарапала его, после чего он долго заливал в рану перекись водорода. Потом он решил на это забить и пойти за выпивкой. А дальше он ничего не помнит, а если и помнит, то какими-то воображаемыми додумками мозга, чего уж точно произойти не могло, так ведь? Воображение всегда играет хорошую роль во всём. Тэхён лишь проходит на кухню, сразу же останавливается чуть дальше порога, моргает несколько раз подряд настолько быстро, что всё-таки никакая картина перед ним не меняется: он видит стоящего у плиты Чонгука. От одного увиденного у него начинает дёргаться глаз. Жар сразу же отдаёт в грудную клетку, но в этот раз он приятный. Действительно, он ведь так хотел его встретить. Неужели Чонгук и правда тут? Быть же такого не может. Прямо перед ним стоит, красуется. Насчёт последнего он не посмеет поспорить, потому что Чонгук тоже нереально красив, огромен, и эти всяческие движения так и отражаются на рельефных мышцах. Как бы Тэхён этого ни отрицал, он чувствует к этому человеку симпатию. Только пока что не знает, какую именно. — Тэхён, — мужчина оборачивается, кидает тёплую улыбку, которая обжигает сразу же, и прикусывает нижнюю губу. — Да, это я. — Чонгук… — океанолог сглатывает. Действительно, он ведь так хотел его встретить. Но стоит лишь с округлёнными глазами и ничего не говорит. — Я не могу… поверить… — Всё хорошо, я здесь, — подмигивает. — Не холодно в такой одежде? — Чонгук дразнит, хмыкая на полуголого парня перед ним. — Голоден? — Чонгук, как ты тут оказался? Я всё забыл… — маленькими шагами Тэхён направился к стулу, сел на него, приняв стакан воды от второго сразу же. Пальцы впились в волосы, будто так помогли бы ему лучше вспомнить вчерашние события. — Впрочем, я не удивлён тебя увидеть. — Спокойно, — Чон смеётся, пока что не отводя взгляда от широких плеч Тэхёна, от его изящных изгибов и приятных глазу выступающих мышц, определяющих себя после стольких лет занятия океаном и плаванием в нём. — Произошёл курьёз, ты оказался выпившим, пьяненьким, и я просто помог тебе дойти домой. А перед тем, как тебя вырубило, ты меня попросил остаться до утра. Вот я и тут. — Я рад, что ты здесь, — Тэхён произносит это искренне. — Видимо, я так сильно опьянел… Чонгук пожимает плечами, невольно вспоминая спаивающего его вчера Зевса. Встреча с братом была не совсем приятной, но он думал только о Тэхёне. Благо на то, что Зевс ничего не подмешал в эфиры, иначе справиться с задачей было бы сложно. Тем более, это значилось бы открытым началом войны, ведь отравлять атланта никто не смеет. Это будет ударом по Чонгуку. И весь мир покроется потом кровью. — Я приготовил нам еды, — Чон видит, что снова забывается. С Тэхёном это происходит незаметно, и он не всегда замечает, как человеческие мысли уходят в другое русло. Улыбаясь, он протягивает тарелку с красиво украшенными различными фруктами панкейков. Канадский сироп умело растекается с его рук из баночки по блюду, заставляя Тэхёна сглотнуть и фанатично провести по мокрой шее своей ладонью. Он лишь делает глубокий вдох. Будто задыхается. Снова старается сделать глубокий вдох. И как-то понимает, что обречён. — Мне кажется, я вспомнил. Вчера я много выпил, а со мной был Хосок, — хлопает глазами. — Боже, прости, что ты всё это видел! — паникует. — Ангел, — ладонь Чонгука накрывает ладонь Тэхёна, которая в миг краснеет, как и он сам, и он дарит ему тёплую улыбку с привычными искрами в глазах. — Я не знаю, зачем говорю это, но я просто был рад тебя видеть. С пьяным видом, и без пьяного вида. Я просто был рад. — Почему? — прикусывает губу, не вовремя понимая, что сидит перед солидным мужчиной полуголым. Не то, что он его не видел в таком виде, просто Тэхён разграничивает их общение странными образами. Как теперь он объяснит эту утреннюю посиделку на кухне с Чон Чонгуком? Он столько раз говорил, что, вот, эта встреча точно последняя. Но почему это не работает? Будто мойры тут совсем не причём, потому что связываться с Чон Чонгуком и влюбляться в него – проклятие. Этого нельзя делать, потом станет очень больно. От чего об этом мойры не знают ещё ничего? Разве можно подвергать невинного атланта такой участи? Или же это просто Чонгук, который сам этого желает? Но как? Тэхён легонько откашливается, поворачивает взгляд к сидящему напротив существу. Божествен. Чонгук одет в то же, что вчера. И Тэхён примерно предполагает, что на его размер у него найдутся лишь те огромные штаны, которые он купил в одном из бутиков, и что Чонгуку было не совсем комфортно находиться в этой одежде. Поразмыслив и над верхней одеждой из гардероба, Тэхён пришёл к выводу, что верхняя одежда уж точно не подойдёт. Тэхён задумывается, спал ли сегодня ночью Чонгук, что даже по виду ничего не скажешь: всегда бодрый. Но Чон может походить и без футболки с такой бодростью на лице, так ведь? Абсолютно, Тэхён, кажется, не был бы против этого. — Тэхён, почему я не могу быть рад увидеть того, кого хотел увидеть? — подмигивая, Чонгук складывает руки на груди. — Тем более, почему бы я был против вот этого вида передо мной? — Какого вида? — Не глупи, — Чонгук прерывисто смеётся. — Ты прекрасен, Тэхён. — Не думаю, что это правда, — Ким хмыкает, направляя в рот половинку клубники, которая была так заботливо наложена Чоном. — Я похож на монстра, — сглатывая, океанолог снова возвращает болезненные воспоминания. И теперь начинает чувствовать этот жар, это желание заплакать и просто убить себя к чертям. — Ангел, — сразу же замечает. — Именно поэтому я не позволю тебе справляться с этим одному, — глаза устремляются в океан напротив. — Ты должен просить о помощи тогда, когда это тебе необходимо. — Я просил вчера? — хмурится, а рука автоматически из-за самоназванного стыда направляется к затылку. — Чонгук, я не хочу выглядеть так, будто желаю внимания… нет. Скорее, всё, что вышло из меня вчера, было очередным пьяным бредом. — Тебе ли из-за этого переживать? Всё хорошо, малыш, — Чон подмигивает и кивает в сторону еды. — Я не знаю, чем можно заняться в Милане, но я буду рядом с тобой. — Зачем? — скрывая свою внезапно появившуюся радость, Тэхён как можно более деловито это спрашивает, будто пребывание Чонгука его совсем не волнует. На это океан лишь загадочно улыбается, словно в тайне держит свои намерения, завораживает, проклятье наводит одним своим взглядом. И от этого взгляда Тэхён уже точно сходит с ума. Его взгляд – одно проклятие. Но если бы Тэхёну сказали выбрать благословение, то он бы его просто проигнорировал. Быть проклятым лучше, чем быть осквернённым какой-то непонятной светлостью этой бренной жизни. Скучно. Прямо сейчас чувствует, как внутри всё ломается, стоит глубине встретится с ним. Тэхён любит то, что таится в его глазах. И ему плевать, что у него такие же, даже чуть светлее, хоть и глаза Чонгука темнятся под влиянием настроения. Но как можно не остаться в них? Не остаться в этих глазах? Они сразу же пожирают. Тэхён самовольно и невольно это подхватывает. — Я не против, — честно говорит, не утаивая за этим ничего другого. — Но я не хочу использовать тебя. — Я не думаю о таких вещах. Как иначе мне донести то, что ты мне важен? — Важен? Чонгук кивает, а потом пьёт воду из стакана, немного даже скучая по воздушным коктейлям Атлантиды. И именно в эту же бы Атлантиду он его отвёл. Ведь Тэхён ему определённо важен. И Чонгук бы хотел объяснить, почему, но не сможет. — Тэхён, не подумай, что я питаю к тебе романтические чувства, — слабо улыбаясь, произносит. — Хотя, я и сам не знаю. И не буду этого отрицать, отнюдь. Возможно, ты мне нравишься. Возможно, нет. — Романтические чувства? Чонгук кивает. Он загадочно осматривает Тэхёна, с некой нахальной ухмылкой наблюдая за прилипшим к губам океанолога сиропом. Ему это тоже нравится. — И я бы хотел сразу же уяснить то, что ты мне важен. Пока не знаю как. — Я кому-то важен… — Тэхён опускает взгляд, вилка с грохотом ускользает из его пальцев. — Я… — Тшшш, — мужчина сплетает пальцы с пальцами блондина, — Дай мне побыть рядом с тобой, Тэхён. Я хочу быть рядом с тобой, — и наблюдает за тем, как выражение лица второго меняется, как он сглатывает предательскую слюну и хлопает глазами, дабы привести себя обратно в чувства. — Зачем нам играться в маленьких детей? Если уж тянет друг к другу, то пусть тянет. Не конец света. — Тогда мне не пришлось просить, чтобы ты был рядом со мной? — хмыкает, скаля зубами после. Он немного потерян, но показывать этого не будет. — Будь. И Чонгуку это служит зелёным светом. И он не будет врать, что этого ответа он хотел услышать примерно с того момента, когда Тэхён решил разъединить их пути в море, где они вместе плавали. Ведь именно тогда Чонгук понял, что этого атланта он ни за что просто так не отпустит. Никаким образом.

* * *

Могущество царства Аида расправляет все людские желания о большем, о том, что их на Земле не может ожидать. Дыша таким дымом, позволяя дымящемуся праху стать частью лёгких, пока горящая жидкость из реки Стикс огнём отдаёт в горло, Хадес стремится к справедливости. Разве после стольких громких и необузданных речей людей им не стоит насладиться такими муками? Мучиться до тех пор, пока не поймут, как были не правы. В одном его царстве Гитлер до сих пор мучается, молит о том, чтобы его душу наконец отпустили. Но таких пешек Гефеста и Зевса Аид не сразу же отпускает. Не заслуживают. Будут мучиться до победного конца в этой бесконечности, и, возможно, они потом поймут, что именно так и ощущается эта бесконечная жизнь. Длинные пальцы проводят по огненным волосам, пытаясь их лучше уложить на голове. Свои глаза Аид устремляет в небо, куда-то вдаль, где пока ещё нет дорогого брата, наблюдающего за ним. Обычные людские дни оснастить чем-то необычным становится сложнее. Бессмертие убивает его. Ненавидеть Зевса – не убивает. Эти две особенности в нём уже устали не сочетаться. Будучи царём смерти, ему хочется понять, каково это – умереть? Аид не умирал, но чувствовал, как его убивают. Или же как он убивает себя сам. Это нелинейно, противоположно тому, чтобы быть грустным после смерти. Это странно. Но он лишь продолжит быть кем-то дальше. Прикладывая карточку к пропуску, он устремляет огненные зрачки вперёд. Там находятся все внутренности университета, в котором сегодня он хочет провести немного времени. Да, хоть сейчас он и не выглядит как один сплошной дым, ему интересно понаблюдать за такими же обычными людскими вещами. Собственно говоря, дебаты по научным и религиозным вопросам его интересуют больше всего. Пролезая в дверь и обдавая в аудитории своей атмосферой преисподней сразу же, Аид принимает сидячее положение на первом ряду. Не зря ведь он заказывал место именно здесь, нигде больше. От него пахнет чем-то приятным. На самом деле, некоторым людям его смертельный запах кажется до ужаса изысканным, будто этот парфюм делают на заказ только самые выдающиеся парфюмеры всего света. Но вот другим людям, севших рядом с ним, хочется поскорее завернуться в тысячи масок. Не хочется им находиться рядом с царём смерти. Что сделаешь? Аид не обижается на такое. С чего бы ему, бессмертному царю смерти, обижаться? Неужели людям может и правда понравиться искуренный прах других таких же людей? Возможно, среди этого дыма были и их родственники, учитывая то, что добрых людей Аид в последнее время просто отпускает, даёт умереть или делать что угодно со своей душой. Энергичность его тоже уходит на ноль, руки опускаются. Как остаться таким же рабочим на вечность? — Все собрались, — полный мужчина пятидесяти лет с редкой бородой откашливается, кивая присутствующим в зале. Университет Оксфорда часто проводит такие мероприятия, часто ставит убеждения людей под сомнения, но вот правду Аида поставить под сомнения никто и ничто никогда не сможет. Ведь эту правду создаёт он сам. — Мне очень приятно Вас всех видеть. Спасибо, что пришли, спасибо, что уделили время сегодняшним дискуссиям на тему религиозности Бога. Как иначе можно это вобрать в единое сочинение на выступление? Сможет ли кто-то наиболее доходчиво разъяснить нам всё, что ещё никто в точности сказать не может? Аид ухмыляется, откидываясь на спинку стула. Ему интересно, и он не будет отрицать того, что заочно является здесь жюри. Эта сессия ему нравится, хочется вслушиваться в каждое слово людей здесь. Разве кто-то из них скажет что-то разумное? Отклоняясь от разумного – правдивое? Имеющее значение? — Люди пришли от язычества к единобожию, но в последнее время наблюдается тенденция к переходу уже к атеизму. Если же атеизм казался крайней точкой, то что будет дальше, когда он перестанет казаться актуальным? — мужчина ставит вопрос, делая глоток минеральной воды в стакане. Он осматривает других, кратко пересекаясь взглядом с Аидом. И какой-то ужас окатывает его. Но он внимания старается не обращать, а глаза из-под очков направляет на сидящего у мини-микрофона. — Думаю, мы снова придём к многобожию, — откашливается профессор. Ему тоже приходится переглянуться с Аидом. Но ужасно ему не становится, а наоборот, на губах сверкает улыбка. — Мистер Харрингтон, это правда звучит абсурдно, — тот качает головой. — Как мы, отвергая научными путями всё это, можем в итоге всех этих, так назвать, страданий, прийти к тому, от чего мы бегали? Это и правда звучит абсурдно. — Люди слабы, — мужчина пожимает плечами. — Я считаю, что отвергать что-либо нет никакого смысла. — Если это взять как абстрагирование, то почему бы и нет? — Тогда как мы объясним всё это? — кивает на всех, указательный палец направляя вверх. — Я считаю, что воля Бога всё равно есть. Будь она точной или многозначимой, она всё равно существует. Просто разнится от того, как мы её для себя представляем. В зале глушится тишина. — Но всё же, как говорил Марк Аврелий, который был прямым противником христианства: «Если боги существуют, то выбыть из числа людей вовсе не страшно: ведь боги не ввергнут тебя во зло. Если же богов не существует или им нет дела до людей, то что за смысл мне жить в мире, где нет богов или нет Промысла? Но боги существуют и проявляют заботливость по отношению к людям»‎. — Вы полностью верите этим словам? Словам человека, который жил до того прогресса человечества, сделанным сейчас? — мужчина громко хлопает глазами. — Господа, я думаю, наши дискуссии ввелись в совсем другое русло. Мы должны были обсуждать монотеизм и атеизм как противоположные тракты. — Глупо. Аид смеётся про себя. Смеётся над этой наивностью людей, смеётся, видя их потерянные лица. Не каждый ведь был в такому разговору? Не каждый хотел бы выслушивать речи поехавшего профессора, который внезапно начал говорить о многобожестве. Что за бред, так ведь? Действительно, раз сам бог сидит среди них, слушает. Но слушает уже менее энергично. Стали они ему совершенно неинтересными.

* * *

— Это наше первое адекватное времяпровождение вместе? — Тэхён прикусывает нижнюю губу, удобнее усаживаясь на диване в куче подушек. — Не буду врать, что я этого хотел. — Правда? — Чон хихикает, искрами в глазах светя при наблюдении за Кимом. — Сказать тебе, как сильно я этого хотел? — прибавляя интонацию ко слову «я», океан лишь теряется в своей глубине, рассматривая эту улыбку блондина рядом. После мини-завтрака Тэхён предположил, что Чонгуку будет не совсем комфортно находиться в такой одежде. Именно поэтому он предоставил ему найденную внизу чемодана чёрную оверсайз футболку, которая Чону оказалась не совсем оверсайз. Тэхён также нашёл те самые шорты, которые оказались большими из-за внезапного снижения веса. Всё это он сваливает на стресс. И поэтому сейчас Чонгук сидит на диване миланского таунхауса в чужой одежде, пока Тэхён выбирает фильмы на огромной плазме. Момент этот ему кажется наиболее уютным, ведь блондин как прежде не отвергает его, не говорит о том, что они больше не должны видеться. Ощущение, будто сама судьба их сводит. Но в неё Тэхён не верит. Да, он стал немного другим. Мягким, что ли? Разве он теперь относится к Чонгуку мягко? Не знает. И навряд ли. Чонгук просто близкий знакомый. Никто больше. Как обычно об этом писали в книгах? Чонгук не совсем чётко помнит. «Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. В любви нет больше и меньше».‎ Глупо называть эту временную, по мнению Тэхёна, привязанность, но как отрицать то, что к Тэхёну так тянет? Тянет, будто каждый выдох этого океанолога соприкасается его сердца; так горячо обжигает, попадает прямо в самое нутро. Этими глазами он сходит с ума, они такие яркие и тёплые, что Чонгук не понимает теперь, как быть дальше. Он ведь сам океан, неужели он влюбляется в того, кто уже в этот океан бесповоротно влюблён? — Я подумал, раз мы в Милане, то должны обязательно посмотреть на Дуомо, — Тэхён чуть ли не хлопает в ладоши. Энергия прибавилась от одного лишь добротного взгляда Чонгука. — При свете дня он хорош, но по вечерам нравится мне намного больше. А ещё нужно подняться на обзорную площадку – если не на крышу Дуомо, то хотя бы на башню Бранка в парке Семпионе. В детстве меня водил туда отец, и я помню каждые досочки перил там. — Я не против! — улыбается. — Только сейчас я бы немного полежал. Вот так, — Тэхён смеётся. Горизонтальное положение Чонгука выглядит для него весьма смешным. Оба планировали сначала посмотреть какой-либо фильм. У обоих не было предложений. А потом, как оказалось, и желания. — Так… — смущённо отводит взгляд, моргает несколько раз подряд. — Я не силён в фильмах, — но снова попадает в чары Чонгука. — Как насчёт… — Насчёт? — Вопросов? Дабы узнать друг друга получше, — Тэхён хихикает, вытягивая телефон из кармана джинсов, пока приподнятая футболка открывает полоску его чуть загорелой кожи живота. Чонгук же не совсем удовлетворён тем, что на блондине теперь эта футболка. — У нас не было таковой возможности это сделать. Чонгук кивает. Конечно, никогда не было. Он не будет винить в этом вечно ускользающего от всего Тэхёна, но значит ли это то, что теперь они правда начнут делать взаимные шаги друг к другу? Например, какая приправа к супу Тэхёну нравится больше? И вообще, любит ли он суп? Как Тэхён оказался в Сицилии? Дружит ли хорошо со своим отцом? Чем вообще Тэхён живёт помимо нескончаемого океана? У Чонгука много вопросов. И мало ответов, как всегда. Прежде ему не приходилось встречаться с такими людьми, прошлые собеседники были просто собеседниками, просто людьми, которые после разговора ушли бы дальше заниматься своими делами. Но тут другое: Тэхён хоть и ближе, чем сам он может представить, он всё равно для него немного далёк, будто вытянутой руки дотронуться до звёзд не хватит. И это Чонгуку очень хочется исправить. — Это приложение, каждому выходит разный вопрос, — Ким кладёт телефон между ним и Чоном, нажимает на кнопку старта и хлопает глазами, когда очередь на вопрос выходит у него самого. — В чём ты видишь смысл своей жизни? — Это мне? — кивает тот. — Защищать тех, кого люблю. — А кого ты любишь? — вырывается у Тэхёна, на что Чонгук мягко смеётся, поворачиваясь боком к нему и устраивая голову на своей руке, находящейся на плотной спинке дивана. Глаза океана устремляются в лицо блондина, исследуют его черты, эти длинные ресницы, ровный нос с родинкой и пухлые губы розового цвета. Красив, что скажешь? — Это уже следующий вопрос, ангел, — подмигивает, подлавливая Кима. Через несколько секунд он нажимает на экран, где выводится другой вопрос. — Какие три моих качества тебя восхищают? Тэхён начинает кашлять, давая себе немного времени на раздумья. Те ему даются с трудом. — Твоя сила… — прикусывает губу, проводя глазами по выделяющимся мышцам Чона. — То, что ты такой… понимающий? И то, что ты всегда оказываешься рядом. Чонгук соглашается, понимает. И обещает самому себе, что будет рядом всегда, потому что Тэхён важный для него атлант, жизнь которого он всегда сохранит. Будет беречь так, как полный эгоизма человек это бы делал. Ему всегда хватало уверенности в своих словах, и эту самую уверенность он впитывает в необычную нить между ним и Тэхёном. В Тэхёне он уверен. Уверен ли в нём Тэхён? — Спасибо. — Не за что, — смущаясь, Тэхён нажимает на экран поскорее. Ладони горят, щёки тоже. — Какое событие в жизни тебе бы хотелось забыть навсегда? Взгляд Чонгука чернеет, глубоко утопает в океан, притрагиваясь к твёрдому илу дна, он сглатывает и делает такой же глубокий вдох. — Я бы просто забыл о существовании своей семьи, если это можно назвать событием, — натягивая улыбку, Чон без слов нажимает на экран. Тэхён же жуёт губу, не зная, что сказать. Поэтому и решает: ничего говорить не будет. — Какие у тебя есть эрогенные зоны, о которых я могу не знать? — Эй! Я забыл отключить фильтр 18+, — Тэхён хлопает глазами, пока Чонгук громко смеётся, не позволяя притронуться к телефону. — Если мне попадутся такие вопросы, то и я отвечу. Тэхён, мы можем говорить о таких вещах, — Чонгук достаёт пальцами руки до шеи Тэхёна, мягко щекоча её. Тот лишь откашливается, но не отводит руку Чона от себя, будто ничего страшного в этом не видит. Делает вид, что сам не замечает, как по собственному торсу уже стекает капелька пота, как футболка уже прижимается к телу. У Тэхёна тоже сбивается дыхание, Тэхён тоже с глазами восхищения смотрит на Чонгука, он тоже прикусывает губу каждый раз, когда мягкая кожа Чонгука касается его. Будто воды любимого океана его ласкают. И думая об этом, он каждый раз мысленно бьёт себе по голове. Какой океан, Тэхён? Ты совсем сошёл с ума. Он возвращается к вопросу. Недолго размышляет над ним, ответ так и хочет вырваться из уст, но собственная стена или преграда, которую он построил, не позволяет этого сделать. Была бы у Тэхёна смелость, он бы говорил о таких откровенных вещах, совершенно не боясь их. Но нет, он пока что мал в самом себе для таких разговоров. — Зона лопаток, — запинается. — Когда… целуют там. — Интересненько, — Чонгук загадочно вскидывает брови, а потом кивает, дабы Тэхён нажал на экран и задал следующий вопрос. Чонгук же будто понимает, что Тэхёну ещё непривычно. — Какую часть моего тела ты считаешь особенно сексуальной? — глаза становятся теннисными шариками. — Чонгук, это какая-то не та игра. — Всё хорошо, — тот заводится, прикусывая нижнюю губу. Чуть ли не произносит: «Сам выбрал»,‎ — В целом, ты очень сексуальный. Но самой сексуальной была твоя шея; когда мы занимались сексом, она выглядела очень горячо. Тэхён вжимается пальцами в поверхность дивана, ощущая ими его приятный крой, кидает на себя пуховую подушку, закрывая ею низ живота, будто это его так спасёт. Ведь всё выводится в лице: в этих трепещущих ресницах, в кадыке, двигающемся каждый раз, когда он делает глоток то ли воздуха, то ли несуществующей уходящей подальше скромности. Он ничего не говорит, ведь знает, что такое делать сейчас нельзя. Ему немного странно, да и объяснять, почему ему так странно, ему не желается. И так понятно. Чонгук же неслышно смеётся, а потом нажимает на экран. — Есть ли что-то, что ты хочешь купить, но у тебя недостаточно денег? — произносит Чон, незамысловато смотря на Кима после. — Да, но это бесценно, — грустно улыбается в сторону. — Вернуть маму? — Ты, как и твоя мама, бесценный, — ласково поглаживая по плечу, Чонгук помогает Тэхёну определить свой следующий вопрос. — Как бы ты себя повёл, если бы почувствовал влечение к другому человеку? Чон недолго думает. — Дело возраста. Я стал прямолинейным, начал говорить в лицо то, что хочу, — Чонгук пожимает плечами, превращая такой нескромный для Тэхёна вопрос во что-то до ужаса обыденное. Нажимает на экран. — Сколько раз в день ты думаешь о сексе? Отвечай честно. Тэхён ударяет себя по лбу, а потом качает головой и громко выдыхает, пока прижавшаяся к нему подушка греет его пах. Он не знает, отвечать ли на такой каверзный вопрос. Но раз Чонгук сказал, что и сам на такое ответит, то стоит ли ему расширить границы своей зоны комфорта? И как же ему хочется потом удалить эту беспредельную игру с телефона и никогда её больше не закачивать. И Чонгук тоже совсем не будет упоминать, какими словами Тэхён хотел его заманить в постель в клубе и после клуба. — Много, — честно выпаливает, делая это наиболее очевидным. — Это плохо? Я трудоголик, очень одинокий человек. Мне нечего делать. Чонгук качает головой со скрывающейся усмешкой, он умилённо рассматривает потерянное лицо Тэхёна. Только ничего не говорит, лишь держит контакт глубины между ними и, кивая в сторону телефона, даёт пас на следующий вопрос. — Так, ты чувствуешь, что я тебя принимаю полностью? Если нет, то где я тебя не принимаю и как это можно исправить? — считывает Тэхён, а потом смотрит на Чонгука, который ответом на этот вопрос правда задумывается. — Мне бы хотелось, чтобы ты доверял мне. Я правда не причиню вреда, — улыбается, сверкая глазами в сторону блондина. — Но это дело времени. И я не стану винить тебя из-за этого. Всё хорошо, ангел, — неровно кивая, Чонгук аккуратно нажимает на экран. — Какие у тебя есть сексуальные фантазии? — Угадай, — закатывая глаза, Тэхён тоже поворачивается боком. — Со мной? — смеётся. — Думаю, что нет. Какие? — С тобой, — пожимает плечами, заставляя Чонгука самого откашляться. — В любых позах. — Тэхён… — Чон хлопает глазами, почёсывая затылок. — Не могу не ответить взаимностью. — Ой, — сжимая губы в полоску, Тэхён переходит к вопросу. — Есть ли на твоём теле зоны, которые чрезмерно чувствительны к стимуляции? — Да, любая зона, которую потрогаешь ты, — подмигивает. — Какие тебе нравятся поцелуи? — Любые, которые подарены тобой, — тоже с нахальной ухмылкой подмигивает, явно издеваясь в ответ. Чонгук спотыкается в своих мыслях, но лишь щурится, пытаясь не выпустить из себя возбуждённый вдох. Блондин напротив него такой желанный, эта медовая кожа, покрытая блестящим даже в темноте золотом, эти голубые глаза, в которых он тонет в воздухе. Ему хочется стать ближе, хочется притронуться к этим ключицам, провести по венам пальцами, из каждой создавая рисунки. И ведь даже в этом существо Тэхёна прекрасно, он само художество, с этим крепким телом, лохматыми, но до ужаса мягкими белокурыми волосами. Им хочется дышать, им хочется дышать под водой. Пальцы снова прикасаются к шее Тэхёна, исследуют его чистую, до безумия нежную кожу без единой царапины, а голова вертится в собственных конвульсиях. Тэхён смотрит на него, позволяя своих глазам перейти на обзор его губ, которые стали приоткрытыми, как только он облизнул свои. Его почему-то тянет туда, тянет почувствовать этот сочный вкус, обжечься розовыми губами, притронуться к желанному телу. И понимает, что их двоих сейчас абсолютно ничего не остановит: они взрослые люди, делать трагедию из-за одного поцелуя они не станут. И Тэхён рад, что рядом с ними никогда никого не было. Только они вдвоём. Океан. Чонгук немедленно приподнимается, будто у самого себя просит это раздирающее разрешение, будто притронуться к Тэхёну станет чем-то запредельно невыносимым, от чего в пламя уйдёт всё: и сердце, и тело. Дрожащими руками он прикасается к тонкой шее, указательным пальцем очерчивая выпирающую вену и, приблизившись на ближайшее расстояние к Тэхёну, припадает к его губам настолько насыщенно и желанно, что тот выдыхает со стоном в поцелуй, обвевая руки вокруг его плеч. Язык Чона проник внутрь с немного пошлым звуком, издавая чмок, пока он возвышался над Кимом, а руки держались уже на подушке. Он не решался притронуться к желанному телу под собой, не разрешал себе пока что этот запретный плод, хоть и каждый изгиб наготы этого парня для него оставался чем-то, на чём строится этот бренный мир. То, чем хотелось наслаждаться, искушаться, каждой секундой понимать, что красное яблоко – это не единственное, из-за чего он бы грешил. Чонгук целовал страстно с нелюдским желанием, периодически выдыхая и прикусывая губу Тэхёна, а потом сладостно излечивая её своим языком. Тэхён был для него до безумия сладким. Каждый миллиметр его существа обдавал жаром по человеческому телу, с каждой секундой хотелось дотронуться до небес, с каждым вдохом хотелось надышаться дном Марианской впадины, его хотелось пробовать каждую волну. Чонгук чувствовал это убивающее желание подступиться ближе, провести руками по телу, проникнуть под предательскую футболку и оставить поцелуи на ключицах, позволить себе оставить засосы на шее. Но он не мог. Мог только желанно целовать, получая такой же желанный ответ от Тэхёна. Ведь пока пальцы Тэхёна оттягивали его длинные волосы, он с истеричным желанием припадал к его губам снова и снова, оттягивал этот момент, пока язык сплетался с языком блондина, разворачивая на всю эту публику танцы. Или же волны, те самые, которые бились друг в друга, разбивались на части, но, раз им этого не хватало, снова бились, не прекращая. Чонгук также возвращался после глотка воздуха, оттягивая губы Тэхёна своими зубами, с жаром выдыхая в поцелуй, а затем отстраняясь и с хлопающими глазами смотря в сущность под ним. — Чонгук… — Тэхён сглатывает, громко дыша и прижимаясь ладонями к груди мужчины. Сердце под ними бешено билось, а температура увеличивалась не только на улице, не только в его волнах. — Я говорил, что нам надо остановиться, но… я не думаю, что это получится. — Не получится, ангел, — Чон снова прижимается губами, оттягивает нижнюю, снова зализывает мягко языком, снова излечивая то, что поранил. — Ты никуда от меня не уйдёшь. — Что творится со мной? — Тэхён притягивает его к себе снова, позволяя всей душой стать ближе к Чонгуку в этом поцелуе, пока океан сражает его своими волнами.

* * *

Под вечер Чонгук уже был одет в свои вещи, привезённые кем-то из окраины. Он вернул большую для Тэхёна одежду с огромной улыбкой на лице и, чмокнув за щёку, прижал его к стене. Так они процеловались несколько минут, пока Тэхён со смешком не удалился пить воду. Они договаривались выйти на улицу, прогуляться по округе Дуомо. Может быть, зайти куда-нибудь и поесть вкусного, что в других городах не сыщешь. Чонгук тайком намекнул Тэхёну, что в глубине океана самые вкусные рестораны, но второй лишь посмеялся и ударил в плечо. Кокетничал. Но ещё хотел бы верить. Правда, ему бы было в удовольствие лишь испробовать блюда в глубине. Только, кто ему там их приготовит? Мистер Краб? Не уверен. — Ради тебя я бы нашёл мистера Краба, — Чонгук пожимает плечами, когда они уже выходят в прохладный вечер. Кардиган Тэхёна был достаточно прохладным в такую погоду, но тому это вообще не меняло никакое положение дел. Ведь он весь океан преодолел. Почём ему эта атмосфера? — Правда? — подыгрывая, Тэхён идёт на другой шаг. Хватает Чонгука за руку. Ладонь у того тёплая, безумно приятная на ощупь. Чонгук не был удивлён, что Тэхён ему подыгрывал. Чонгук был удивлён тому, что они с ним вот так просто держались за руки. Его ладонь была чуть больше, пальцы могли полностью обхватить кулачок Тэхёна. От этого Чонгуку хотелось прыгать в небеса, даже если бы на них парил Зевс. Он видел смущения на лице Тэхёна, которые тот пытался с огромной улыбкой на лице скрыть. Не получалось. Хотелось тоже прыгать в небеса. Взгляды людей вокруг были неоднозначными, но, подловив парочку завистливых от проходящих мимо девушек, Тэхён и правда почувствовал себя не в своей тарелке. Но не так, что бы ему хотелось разомкнуть свои пальцы на ладони Чонгука, нет. Впервые ему приходилось ходить по улице с человеком, который, вроде как, был взаимен к его чувствам. Да куда бы Тэхёну так было жить раньше? Он был занят работой, исследовал глубины всех океанов, пока ровесники успели познать все сущности обычной жизни. С одной стороны, Тэхёну было обидно, что свои лучшие годы он оставил на дне, но нет. Как он может грустить из-за того, что лучшие годы посвятил исследованию океана? Это смысл его жизни. Только там он живёт. Поэтому Чонгука, который сейчас с такой же улыбкой на лице держал его за руку, он не отпускал. Да, было непривычно. Но он ведь тоже заслуживает проходить через такие моменты, так ведь? Он ведь тоже человек, хоть и манерный временами. Быть нежным тоже хочется. — Этот кафедральный собор красив, — глаза у блондина светятся, когда он смотрит на храм. Чонгук смотрит на него, на его профиль, освещаемый тусклыми лампами по периметру площади. — Взглянуть бы на гвоздь над алтарем. Говорят, что его привезли с распятия Христа, — Чонгук от голоса Тэхёна пьянеет, глаза в приятных ощущениях закатываются, устремляясь на здание после. Для него это просто объект культуры, никакой не храм или церковь, как там люди это называют. Конечно, это имеет значение для многих, но уж точно не для Чонгука. Раз это имеет некоторое значение для его атланта, то он уделит такому своё драгоценное внимание. — Чонгук, сколько тебе лет? — Тэхён поворачивается к нему, снова ощущая мягкое поглаживание по ладони. — Мне? — сглатывая, Чон прикусывает нижнюю губу. Ответить точно не сможет, раз так. — Почти тридцать. — Почти? Ты не считал? Чонгук качает головой, избавляя себя от смешка. Недоумение Тэхёна сразу же отражается на его красивом лице, и Чон, не сдерживая себя, тыкает пальцем в его щёку. Ему бы хотелось поцеловать его прямо здесь, и он бы не был против это сделать, но сомнения, что Тэхёну бы это понравилось, одолевают его сейчас. — А тебе? — Что? — возвращается из прострации. — Сколько лет тебе, Тэхён? — хихикая, Чонгук крепче сжимает его руку, чуть ближе прижимая парня к себе. Так и хочется вдохнуть этот аромат атланта. Его атланта. — Где-то почти двадцать пять, наверное. Я тоже не считал, — закатывает глаза в издёвках. — Я голоден. — Идём в ресторан. Чонгук снова не сдерживается. В этот раз ему хочется лишь оставить нежный поцелуй на виске Тэхёна, заставить того слегка задохнуться от переполняемых эмоций. Чонгук это делает, не стесняясь. Они оба не знают, что творится с ними. Любовь? Навряд ли. Влюблённость? Не знают. Хочется просто быть рядом. Бывает, оказывается, легко и радостно на душе, если рядом, почти касаясь локтем, стоит человек, о котором ты раньше ничего не знал, а теперь хочется почему-то только о нём и думать. Странно, но им обоим казалось, что они друг без друга не могут жить. Это какая-то итальянская мечта: стоять в центре Милана, быть окружёнными многими людьми, которым чхать на них хотелось. Рядом никого нет. Они сами одиноки, сами блуждают по миру. Куда бы не пошли, то с ними никто не шёл. И тут, Тэхён чувствовал, что Чонгук тот. Тот самый, которого бы он взял с собой. За которого бы он боролся, чтобы он был рядом. Возможно, это наивно, и он бы сам хотел в это верить, но сердцу уж точно не обманешь. Не обманешь и тем, как оно, это сердце, так бешено бьётся сейчас.