* * *
На следующий день Тэхён принялся собирать свои вещи обратно в чемоданы. Ему нужно было увеличить вес для багажа в самолёте из-за количества купленных им вещей. Пока что он не знал, куда отправится, ведь торопиться ему не надо было, да и желания посещать новые места тоже не было. Милан и так приелся, ничего интересного тут увидеть не оставалось. Его абсолютно не будоражила новость о предстоящей неделе мод, о новом кинопоказе. Когда Чонгук был рядом, он всё забывал, будто уходил в то место, где мягкие волны грубого океана ласкали его мысли. С того разговора с Чонгуком прошёл всего день и, не называя это враньём, Тэхён начал наконец-то отпускать тот случай с экипажем. Да, это будет сложно, хоть и до этого он уже был практически уверен, что уже всё забывает, но теперь Тэхён отпускал это плавно, в здоровом смысле этого слова. Печальные воспоминания иногда нахлынывают похлеще тёмных волн океана, и Тэхён это уже прекрасно понимает. Тэхён также понимал, что ему стоило бы повидать отца в Сицилии. Кажется, мужчина уже держится из последних сил. Тэхён не помнит, когда в последний раз он не страдал от болей по телу. Тяжёлая судьба прямо также сказалась на нём, душевная боль стала его физическим недугом. Не каждый бы смог прийти в себя после того, что произошло с его любимой женщиной. Конечно, медицинская страховка его обеспечивает абсолютно всем, не зря ведь её он оформлял. Но что делать, если и своего сына отец видеть не желает? Перед уходом лишь сказал не возвращаться. Уйти, как это сделала его мать. Но ведь мать уж точно не просто так ушла. Тэхён хоть и понятия не имеет, по какой причине ей пришлось бросить всё и уйти, но она бы точно не поступила так. Тэхён бы понял, да, маразму уже почти старика доверять не стоит, ведь он может всякого наговорить, совсем не подумав об этом. Но ему уже надоело делать вид, что отношения с отцом у него стабильные и хорошие. Зачем этот весь цирк? Он любил эти нескончаемые коллекции камней отца, часто перебирал их и слушал истории о том, что каждый из них символизирует. С одной стороны, от таких разговоров хотелось спать, но отца он слушал всегда, даже давил улыбку, когда это нужно было. Отец также любил коллекционировать и зеркала. Но сам ими он никогда не пользовался. Он ненавидел себя, своё отражение уж точно. Тэхён не знает, почему он так любил заниматься такими ненужными вещами, но всё это показывало его боль. Отец ведь не смотрел в зеркало только потому, что боялся не увидеть себя таким же, каким полюбила его жена. Таким красивым, как двадцать с лишним лет назад. Полюбила бы она его сейчас? Тэхён был уверен, что да. Но возможно ли было это донести отцу? Нет, конечно же. Люди, как и все остальные, тонут. Кто-то тонет в воде, как обычно, как банально, а кто-то совсем тонет в своих мыслях. А кто-то тонет, спокойно зная, что умеет плавать. Казалось, что в Сицилии его больше ничего не держало. Любовь к острову он уже оставлял там. Тэхён терялся и не понимал, где ему лучше быть. Но пока что лучше всего ему было в объятиях Чонгука. Они так по-детски радовались, будучи в руках друг друга. Вчера они заснули на диване, а на утро смеялись, пытаясь вырваться из рук друг друга. Были поглощены, были как две играющиеся рыбки. Тэхён был восхищён Чонгуком, тем, как он его терпит, терпит все его порывы сорвать себе жизнь. Он всегда считал, что такой заботы не заслуживал. Правда вот, появился Чонгук, что ему теперь делать? Никогда он не чувствовал себя таким особенным. Пока он сидел на его коленях и теребил его волосы, они успели говорить о многом. Чонгук рассказал про свои любимые места на этой планете, упомянув, что он обязательно их ему покажет. Только Тэхён не совсем догадывался, каким образом Чонгук добирался до этих мест. Среди них был Великая Океанская Дорога в Австралии. Оказалось, Чонгук любил там проезжать на кабриолете, потому что вид на воду открывался изумительный. После таких восхваляющих это место слов Тэхён пообещал там побывать, а ещё попробовать сёрфинг, как зарекомендовал ему Чонгук. Он даже пошутил, что им можно было бы потом и не возвращаться на берег, ведь они могли бы сразу уйти под воду, в ту самую глубину, где душе становятся неимоверно хорошо. Ещё одним важнейшим местом посетить была Исландия, Чонгук с огоньком из океана в глазах рассказывал об этой прекрасной стране. Он пообещал, что отведёт Тэхёна искупаться в геотермальных бассейнах в прелестном Хусавике и что оказаться под Гюдльфоссом не будет проблемой вообще. Блондин смеялся, говоря о том, как легко там будет умереть, но Чон уверенно прошептал, что ни один из них не умрёт под водой. Пока их разговоры питались мечтами, Тэхён отрывками рассказывал про истории с экспедиций, а Чонгук его внимательно, ни разу не отрываясь, слушал. Будто впитывал каждое слово. Никогда прежде Тэхёна не слушали с таким интересом. Оказалось, что Тэхён доктор не только географических наук, связанных в большей степени с океанами, а ещё доктор геологических и инженерных наук. Чонгук же в очередной раз восхитился его умом, что в таком возрасте он сумел получить такие учёные степени, которые для Тэхёна, к сожалению, ничего не меняли. Он защищал все диссертации, даже не готовясь к ним. Всё давалось настолько легко, настолько непринуждённо, что его можно было назвать истинным гением. Больше всего они старались обходить тему семьи. Тэхён не хотел уже говорить про свою мать, потому что в отчаянии от её ухода он практически лишился любви отца. Тэхён не хотел уже говорить и про своё одиночество, это что-то нескончаемое, непонятное в его голове, что поглощало каждый раз, когда он оставался наедине с собой. Тэхён бы был не против, если бы Чонгук даже оказался какой-то иллюзией, галлюцинацией. Раз его мозг так хорошо справлялся с одиночеством, то он только себя поблагодарит. — Чонгук, ты ведь реален? — расположив ладони на лице Чонгука, Тэхён пристально всмотрелся в его глаза. Да, вроде бы реален, существует, крепко держит его бёдра своими такими же крепкими руками сейчас. Эти касания он ощущает с такой теплотой, что эйфория поступает уже к горлу, лишая способности дышать и думать. Перед ним Чонгук, мягко сжимает бедро перед тем, как сказать что-нибудь, коротко целует в уголок губ перед тем, как уткнуться носом в сладкую шею, которую он уже успел зацеловать. И как же Чонгук хотел в нём утонуть. Это было очень иронично. — Я реален, я тут, я рядом с тобой, — тот нежно улыбнулся, приблизился к губам и также нежно поцеловал. — Я никогда не оставлю тебя. Я всегда буду рядом, ты же меня слышишь? — Ты обещаешь? — спросив, Тэхён нервно прикусил губу. — Обещаешь, что никогда не оставишь меня? Я боюсь быть одним, Чонгук. Ты не представляешь, как я боюсь остаться один. Чонгук сделал глубокий вдох. Его глаза наполнились обожанием, пока он смотрел на лицо Тэхёна. Да, он и сам не совсем понимал, что происходит с ним. Будь это сила кольца, будь это факт того, что Тэхён атлант. К Тэхёну до безумия тянуло, Тэхёна до безумия хотелось. Он думал только о нём и только о том, как его защитить от мира, который совсем недавно начал оказывать ему угрозу. — Я обещаю. Я всегда сдерживаю свои обещания, — кивает. — Если что-то случится, если ты меня возненавидишь, я обещаю, что сделаю всё, что ты захочешь. Если ты захочешь, чтобы я ушёл, я уйду. Но пока ты этого не захочешь, я никогда тебя не оставлю, запомни, — мягко касается губами его губ. — Ты мой. Ты мой, Тэхён. Ты только мой, — дышит им, вдыхает его вдох. — Что происходит со мной… — выдыхая в губы напротив вновь, Тэхён поддаётся вперёд. Желанный поцелуй происходит с ним, и он понимает, насколько сильно Чонгук успел отозваться в его сердце. — Я не понимаю, Чонгук. — Я как-то пообещал себе, когда ты ушёл, что я буду бороться за тебя, — притягивает к себе, пальцы заводя в мягкие белокурые волосы. — Я тебя защищу. — От Хосока? — тот смеётся. — Почему ты так хочешь меня защитить? — Потому что ты мой. Надо защищать то, что принадлежит тебе. В буквальном и переносном. — О мой бог, — Тэхён впивается губами снова, в проблесках этих неоднозначных эмоций устраиваясь поудобнее на коленях мужчины. — Ты свёл меня с ума. — А ты как думаешь? Что ты сделал со мной? — пальцы уже впиваются в бёдра парня, другая рука исследует тело под футболкой, мягко проводя подушечками по рельефам пресса. Чонгук пока что не позволяет себе многого. Чонгук почти настойчив. Настойчив, когда с безумным желанием прижимает тело Тэхёна к себе, когда будто питается его поцелуями, позволяя его этим пальцам блуждать по собственному телу. Они хотят друг друга, хотят очень сильно. — Я остановлюсь, Тэхён, — оттягивая в последней секунде поцелуя, Чонгук жадно смотрит на него. — Ты правда этого хочешь? — Чонгук… — блондин утыкается носом в шею мужчины, оставляет на ней горячей поцелуй. — Я не хочу использовать тебя. — Не думай об этом, слышишь? — поглаживая голову, произносит он со всей нежностью и зависимостью в голосе. — Я думаю, что нам нужно… — Я понял, — Чон мягко улыбается и чмокает Кима в щёку. На его лице остаётся эта нежная искренняя улыбка. — Мы не должны торопиться. У нас вечность. Тэхён смеётся метафоричности Чонгука и, прижимаясь к его груди, закрывает глаза. И правда, он не хочет торопиться. Секс в этот раз другой. Совсем не тот, который у них был. Они оба это понимают. Тэхён хочет наслаждаться всем. Каждой секундой хочет питаться существом Чонгука, но в то же время и будет стараться оттягивать эту каждую секунду. Каждым вдохом и выдохом рисуя узоры на этой горячей коже, которая под одним его касанием начинает буквально пылать, он будет медленно чертить их будущее. Очень и очень не привычно. И как же красиво, что Чонгук это не скрывает сам. — Мне нужно будет вернуться в Сицилию к отцу. Я должен попрощаться с ним, — отрываясь, шепчет Тэхён. В его тихом голосе для Чонгука прослеживается какая-то грусть, и он понимает, что видеться с отцом тот не совсем и хочет. — Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой? — Было бы славно, — улыбается. — Но разве у тебя нет работы? Ты не должен столько времени уделять мне. — Не думай об этом. Я всегда свободен для тебя. — Я твоя работа? — хихикает, устраиваясь на груди мужчины. Он пальцем очерчивает его скулы и линию челюсти, стараясь не обжечься тем, как это на него сейчас влияет. Чонгук идеален. — Ты моя работа, верно, — он получает нежный поцелуй в челюсть. Тихо улыбаясь этому, поворачивает голову к Тэхёну и в ответ дарит в десять раз больше поцелуев по всему лицу. — Ты такой красивый. Я не могу перестать восхищаться тобой. Блондин смущается. И правда, что с ним делает Чонгук? Сколько времени должно пройти, чтобы Тэхён привык к таким чувствам?* * *
— Сколько уж времени прошло! — выкрикивает мужчина. Это звучит непозволительно по отношению к тишине здесь. Коридор Оксфорда обычный, больше предназначенный даже для любителей Христа, через который можно передвигаться в другой зал для псаломов. Для Хосока он немного красивый, с выгравированными фигурами важных исторических личностей. Возможно, любимое место Зевса, раз он здесь преподаёт, не просто так имел честь сам увидеться с этими людьми в красивых рамках. Тут довольно высокие потолки, заставляющие как можно ниже запрокинуть голову, эти известковые стены, от которых пахнет чем-то древним. В библиотеках этого университета всё намного интереснее, не зря ведь Дикэ давно говорила, что душу академии находишь в её библиотеке. — Ко мне пришёл, брат? — ядовито улыбаясь, он останавливается в двух метрах от другого. Аид признается, Зевсу он завидовал. Может быть, когда-то очень давно, когда отчаянно хотелось избавиться от собственного бремени. Тогда, когда простое нахождение в Аду его просто убивало, ему было жарко, тошно и невозможно смотреть, как с каждой секундой чёрствых душ прибавляется всё больше и больше. Аиду приходилось жечь себя, чтобы привыкнуть к вечной духоте. Но когда он стоит перед ним сейчас, уже прожигает этим чётким цветом глаз, он не может сдержаться. С самого начала Зевс был ему врагом, и Аид это чувствует. Аид в этом уверен. Кто бы в качестве заботы отправил родного брата в самое ужасное царство? Туда можно было никого и не отправлять, оставить всё как есть, но Зевс настоял на этом. Не может ведь быть такого, чтобы родные братья так друг друга ненавидели? Неужели в этой ненависти не осталась хоть капелька желания друг друга любить? Хоть это и звучит слишком и даже слишком романтично, такого не может быть. — Неужто божественные дискуссии до сих пор интересуют тебя? — вскидывает бровь Хосок. — Казалось, они тебя всегда бесили. — Молчи, пожалуйста, — спесь Зевса уже давит на виски. — Когда ты перестанешь воспламенять своё присутствие парочкой едких слов? Неужто тебе до сих пор это не надоело? Хосок смеётся. Да, честно говоря, такое он не ожидал услышать. Он всегда считал, что именно эта спесь во время его высказываний доказывает его правоту и власть. Видимо, он ошибся. Но он всегда был таким. Всегда самоутверждался наличием в себе таких всему уместных фразочек. — Я правда не думал наткнуться на тебя, — выдыхает Аид, массируя свою переносицу. Желания смотреть в лицо брата нет. — Пожалуйста, исчезни долой из моих глаз. — Может, устроишь мне прогулочку по своему царству? — Хосок поджимает губы, решительно устремляя взгляд на огненные глаза напротив. Ловит взгляд. И только сейчас он замечает, что его брат безумно красив. У Аида (или же Лукаса) огненные глаза, они тёмно-рыжего цвета. Из них искриться то, что примитивные назвали бы рвением к жизни. Но единственное, к чему рвётся Аид, – это смерть. Скорее, это уже два уклончивых синонима. Даже люди не могли к нему прикасаться из-за высокой температуры его тела, этот жар исходил из самого ядра Земли, Аид сам этому не завидовал: ведь у тебя вместо крови текла магма, изживая всё изнутри. В тебе находились миллиарды чужих грешных душ, – он был несчастен, он потерял самого себя – крики тех, из кого он состоял, ежедневно бились внутри вместо биения сердца. Со стороны Аид и был грешным, на него становилось страшно смотреть, страшно прикасаться и страшно любить. Поэтому его все боялись, никто не хотел встречаться с ним в смерти. Взгляд Хосока падает и на копну волос: на солнечном свете Аполлона у них чуть меняется цвет, но они продолжают оставаться огненными, будто Гефест сам занимается их окрашиванием. А статус Аида? Его тело, совсем не плотное, но в меру накачанное и божественно красивое. Под чёрной шёлковой рубашкой скромными узорами по бледной коже прослеживается рельеф мышц, а длинные пальцы с маникюром на некоторых беззвучно теребят края этой рубашки в яром ожидании Зевса окончить этот никчёмный осмотр внешности бога. С каких пор он начал оценивать мужчин в таком ключе? Кажется, пылинка падает на его безупречно выглаженный, безупречно дорогой костюм, и Хосок, слегка наклоняя голову, мягкими движениями руки убирает её. Но взгляд свой на Лукаса или же Аида не возвращает. А тот, огненный, не отвечает. Значит, предложение прогулки по царству им отклоняется. Впрочем, Зевс другого и не ожидал. — У меня есть один вопрос, — Хосок смотрит в пол, туфли Аида тоже оценивает. Они гладкие, будто самыми лучшими дьявольскими руками были очищены ещё внизу, в самом Аду. Как же жаль, что он весь этот безупречный вид родного брата раньше не замечал. — Валяй, — закатывая глаза на непонятный характер столь потерянного брата, Аид опускает вес на одну ногу, всем видом показывая недовольство. Хотел бы он понять, почему стоит здесь до сих пор. — Знал ли ты о том, что у Посейдона есть возлюбленный? — глаза снова поднимаются на один уровень с глазами Аида. Аиду их снова хочется закатить. — Меня это не касается. И тебя тоже. Поэтому советую хотя бы в личную жизнь нашего брата не лезть. — То есть, тебя не смущает, что ради этого человека наш дорогой брат пожертвовал собой? — агрессивно хмыкает. Сам тоже ведь думает об этом. — Что ты имеешь в виду? — дым вот-вот будет исходить из ушей Аида. Нетерпеливо выдыхая, он лишь кидает: — Слушай, если ты хочешь так продолжить, то я уйду уже сейчас. Сил моих находиться рядом с тобой нет. — Его возлюбленный был в моём клубе, дорогой Посейдон пожертвовал своей жизнью, чтобы проникнуть на мою территорию, — хлопает глазами наиболее наивно и неприятно. — Но не умер. — Почему же? — Вот я тоже хотел у тебя это спросить, — вернув бесчувственное лицо, Хосок ядовито посмеялся и, выглянув в окно рядом, предположил, что Аид будет добираться до своей машины путём магии. Ведь дождь лил как из ведра. — Не имею понятия, Зевес, — пожимая плечами, он делает шаг в сторону. Голова уже кипит. — Порой, столь бессмысленный разговор меня утомил. — Хорошо, но помни одно: Δεν υπάρχει εξουσία χωρίς μίσος. — Τίποτα δεν γίνεται χωρίς αιτία, — не уклоняясь от философских высказываний, Аид лишь насмешливо осматривает брата с головы до пят, а потом вбирает в ладонь свою магию вида звёздного неба. Глаза Зевса сгущаются во тьме, но он лишь выдыхает и наблюдает, как с последними словами Аид исчезает прочь. С магией. Как он и предполагал.* * *
Аид не уходит далеко. Хотя, ему всегда кажется, что уйти далеко не получится. Он везде. Но, оказавшись у порога дома Посейдона в Олимпе, он лишь качает головой. Спрашивать брата о таких вещах является ему правда странным, но и сдержать себя, учитывая свою любопытство, он не сможет. В голове и правда много вопросов, а новостей от Посейдона он не слышал, поэтому и были сомнения, что всё сказанное дорогим Зевесом – ложь. Но если бы и водному богу было ужасно, то на это уже отреагировали бы все моря и океаны, он бы сам почувствовал взбушевавшееся небо в своей преисподней. Как только им подаётся сигнал открыть дверь, эту же дверь открывает горничная. Взгляд её проходится по нечастому, но бывалому гостью дома. Пускать его она не будет, конечно же, но поговорить с собой даст разрешение. — Чон Ноэса нет, — седоволосая женщина натягивает улыбку. — Мне что-нибудь передать? — Почему его нет в столь важный час? — вскидывая правую бровь, говорит Аид, но не злится. Куда же ему? На Посейдона он всегда злился лишь в шутку. — К сожалению, я не лезу в дела господина. Мне что-нибудь передать? — женщина снова смотрит на Аида своим дотошным взглядом, что и говорить с ней дальше желания не остаётся. — И правильно, в дела бога лезть не стоит, — дежурно улыбаясь, он позволяет женщине закрыть дверь перед его носом. Не может Аид спокойно общаться с людьми, на ум сразу же приходит их аромат праха, который он будет курить. Иначе он не может себе общение со смертными представить. Правда, есть у смертного и бессмертного общее – неумение друг с другом говорить. Поэтому Аид спешно идёт к своей машине, кидая взгляд на серое небо над собой. Оказалось, что Хосок тоже не в настроении. На внезапное обострение этой влюблённости, учитывая, что так назвал её Хосок, не уготовило в Аиде желание разузнать о ней всё. Он бы и не удивился, что такое почётное место занял бы тот Ким Тэхён, о котором он уже успел позабыть. Но, как говорится, это никогда не было его делом, поэтому и лезть туда Аид не станет совсем. Своё прибытие в Олимп он тоже не сможет объяснить, поэтому он лишь закатывает глаза на это всё и забывает, будто ничего и не было. Посейдон не маленький ребёнок. Скорее, весь мир обрушится, если он будет ранен. Шуршащая листва оживляла такой тёмный переулок, который нужно преодолеть, дабы дойти до резиденции Посейдона. Это место выглядело очень опасно, не каждый решился бы сделать шаг в сторону такого грозного дома. Говоря о доме, Аид всегда поражался изысканному вкусу брата в таких вещах. Из всех резиденций Посейдона на суше, эта была самой большой и самой отдалённой от океана. В то же время, её красота убивала, тянущая глубина цвета дома будто заставляла страдать, а-ля «не смотрите даже близко в эту сторону». Да, в Атлантиде Аид не был достаточно давно (да и попасть туда никак), и он даже не смеет предположить, как теперь там всё выглядит, но тут, тут всё было по-другому. Мощёные улочки, которые с разных сторон обвевают не только эту одну резиденцию, но и всё поместье Посейдона, всегда казались Аиду загадочными. Ходили легенды, что на их чётко выложенную тёмно-синюю плитку может ступать лишь истинный атлант. В иных случаях, эта плитка будет вываливаться для всех, кто на неё ступил. Отправит сразу же в посейдонову темницу, где его подопечные будут расспрашивать, каким образом они вступили в зону этой резиденции. Территория поместья поместила бы в себе ещё пять таких же резиденций, но на ней обычным образом жили его любимые рыбы в хорошо оснащённых прудах. Посейдон ещё любил деревья, в качестве досуга летом лежал под ними и читал всякие книги. Аид знал, что несмотря на красоту всего его убранства, Посейдон всегда оставался холодным и жестоким по отношению к людям. Глаза сразу же окрашивались в глубину Тихого океана, когда рядом появлялся человек. Он не жалел никого теперь, каждый получал по своим заслугам. Возможно, именно поэтому такое отношение к себе питала вся прислуга. От одного взгляда его желалось лишь приклониться и попросить прощения за всё. Царь Ада слышал причину этого отношения к людям всего один раз, и, возможно, это была бы самая невыносимая боль, через которую Посейдону пришлось пройти. Аид знал, что несмотря на свою людскую жизнь, Посейдон откровенно её ненавидел и презирал. Оказавшись в центре города богов, Аид решил объехать несколько кварталов, чтобы добраться до дома Гипноса. Он действительно давно не посещал это место, всё-таки и сам понимал, что жить там для дорогого друга – чистый ужас. Но Гипнос оставался в городе в эти дни, разрешал какие-то вопросы, поэтому именно к нему в случае своего отсутствия планов Аид и направился.* * *
После того как Тэхёну позвонили из больницы и сообщили о приступе отца, мир Чонгука немного преобразился. Став обеспокоенным обычным человеком, мужчина сразу же поспешил помочь своему атланту. Он не мог поверить, что был готов пожертвовать своим временем для таких людских проблем. Находиться рядом с Тэхёном ему нравилось, безумно нравилось. Кажется, Чонгук уже питал какие-то к нему чувства. И они были о большем, чем он тогда рассказал в Милане. Что-то особенное было в каждом взгляде этого блондина, в этих голубых глазах, из которых прямо волнами к его существу билось желание также оставаться близко. Тогда, когда Чон убедился в том, что Тэхён является атлантом, он подумал узнать про биографию его матери. Он мог бы спокойной это сделать, но в этот раз не желал, он ведь сам хотел, чтобы Тэхён мелкими волнами приближался к нему. Правда, факт ношения ею ребёнка на людской земле мог караться законом, но на это Посейдону было плевать каждый раз, когда Тэхён приближался к нему и оставлял такой чувственный поцелуй, от которого хотелось в прямом смысле слова извиваться. Он не знал, что с ним делает этот атлант. Его хотелось всего. Каждую секунду. Хотелось никогда его не отпускать. Чонгук был в ужасе с себя. Он ещё сам не знал, как можно было назвать эти отношения, даже если они друг другу их не разглашали. Они просто были близки без лишних слов, за те дни в Милане они друг в друге утопали, прижимаясь друг к другу каждую секунду и каждую волну страшного океана. Чонгук без него не мог. Тэхён тоже. Нудные проверки в аэропорту обоих успели утомить. Особенно Чонгука, который с такими вещами не сталкивался достаточно давно. Зачем было ему пользоваться самолётом, если течения любимых вод могли доставить его в совершенно любое место? Ведь Тэхён ничего не знает. И Чонгук будет делать всё, чтобы этот момент протянуть на как можно долгое время. Не каждый бы был готов к этому разговору, ведь шок от таких вещей может одолеть абсолютно каждого, так ведь? Поэтому Чонгук понимал, что пока не сможет. Не сможет даже через силу рассказать обо всём. Это полностью изменит Тэхёна, принять такую истину он навряд ли сможет. И тогда, когда Чонгук ещё пребудет к нему с разузнанной информацией о жизни его матери, которую блондин так любит, совершенно её не зная, водный царь правда побоится, что простой атлант может с собой сделать. Но нет, для него он не простой атлант. Чонгук может смело сказать, что ради этого учёного он и остаётся на суше, не уходит в Атлантиду на веки вечные. Несмотря на объявленную Зевсом войну, он проводит время рядом. Сил у брата действовать против воды нет, каждая его попытка становится безуспешной, стоит ему оказаться рядом с щитом Атлантиды. Чонгук не покидает сушу, он всегда чувствовал, что кто-то остался здесь. Кто-то, кто был океаном, но терзал себя этой землёй. Ладонь Чонгука покоилась на бедре Тэхёна всё это время, когда они летели в родную Сицилию. Океан чувствовал это напряжение, поэтому и по всему миру наблюдались громкие волны. Тэхён был обеспокоен, значит, и Чонгук тоже. — Ангел, я обещаю, что всё будет хорошо, — отложив газету в сторону, Чонгук взглянул в голубые омуты напротив. И прямо в этот самый момент что-то в груди кольнуло, из-за чего он сглотнул и сделал глубокий вдох. Тэхён был совсем не спокоен. Но в то же время из него сверкал этот яркий свет, тот самый, который смог бы дно всякой впадины превратить в настоящий рай. Чонгук был поражён. Отчаянно поражён. Он чувствовал, как утопает в Тэхёне. Как же так? Как же бог воды мог утонуть? Дежурная улыбка Тэхёна его тоже не успокоила, и поэтому Посейдон приблизил ладонь атланта к губам и поцеловал. Уткнулся носом и продолжил целовать, пока ему хватило сил. — Скажи мне, что ты хочешь? Я это сделаю, Тэхён, — скрестив свои пальцы с длинными пальцами океанолога, он прижался к его плечу. — Я сделаю всё ради тебя. — Горы тоже свернёшь? — усмехаясь. Тэхён отворачивается к окну, замечая среди облаков море, в которое так и хотелось прыгнуть сейчас. — Шутишь? Это малое, что я сделаю, — тоже смеясь, Чонгук вдыхает притягательный аромат своего атланта. — Как же я схожу с ума, Тэхён, — снова смеётся, утыкаясь носом в шею под подбородком. — Как же я схожу с ума… Чонгук не сдерживается. Он оставляет верный поцелуй именно там, большим пальцем руки притрагиваясь к влажным и исцелованным губам Тэхёна. И как же они выглядят озабоченно сейчас, но как же этому Чонгук рад. Как же он рад быть рядом с этим блондином, иметь возможность целовать его, слушать его дыхание и вчитываться в каждую строчку его написанного существа. Позволять себе утонуть в нём, в таком же океане, в такой же огромной волне, сражающей его прямо сейчас. И неважно, что он Посейдон. — Ты сделаешь всё? — хлопая глазами, Тэхён отвечает на поцелуй. — Сотри мне память. Чонгук приостанавливает свой вдох, но глубоко всматривается в глаза напротив. Точно ли Тэхён этого хочет? Стереть память для Чонгука никогда не будет проблемой. Что он, за столько лет жизни, ни разу не использовал эту свою способность? — Я не смогу избавить тебя от твоих воспоминаний, но если ты будешь смотреть на меня вечно, то боль от них иссякнет. Веришь? — Верю. — Тэхён… — Да? — Могу я быть твоим мужчиной? — большой палец проводит по нижней губе. — Могу ли я быть рядом с тобой, когда тебе нехорошо? Могу ли я лечить каждую твою рану, когда ты сам не в силах это сделать? — пальцы проникают в копну белокурых волос. — Могу ли я продолжать вот так дышать тобой… как же мне хочется дышать только тобой, Тэхён, знал бы ты это. Кажется, мир вокруг остановился. И он не говорит: «Стань моим мужчиной». Он просит разрешения у него стать его мужчиной. — Я хочу просыпаться каждое утро рядом с тобой. Хочу смотреть только на тебя, ни на кого больше, Тэхён, — сглатывает. — Мне кажется, — нежно смотрит. — Нет, я уверен, что я по уши в тебя влюблён. Поверить в его слова было невозможно. Нет, Тэхён не мог. Не мог поверить в то, что кто-то мог в него быть влюблён. Ведь это всё одна большая шутка? Тэхён чувствовал, как горят его глаза. Он не мог понять, из-за чего они так горят: что он хотел плакать или при виде такого Чонгука перед ним ему просто хотелось упасть в пропасть. Только он и сам осознавал, что в такую пропасть он и упал. Примерно с того момента, как позволил их этой связи развиться. Когда подступил к себе в Милане, дал шанс, впервые поцеловал, держал за руку. Тэхён уже тогда понимал, что влип и сам. Кое-что особенное было во взгляде этого океана. Он не хотел больше бегать от власти этих пленительных глаз, и будь оно даже так, он бы позволил себе уже попасть в этот плен. Видимо, так и случилось. Тэхён сам подступился. — Нет… ты… ты не можешь, — вновь качая головой, шёпотом донёс Тэхён. Его глаза были полны неуверенности в сказанных словах, из них вот-вот бы предательски прошлись бы по щекам слёзы. — Ты и я… я никогда не был таким… — Я влюблён, Тэхён, — хватает ладонь и настойчиво оставляет на ней поцелуй. — Я это понял совсем недавно, не буду врать. Всё это время я просто подсознательно тянулся к тебе. Я до безумия хочу быть рядом с тобой. Мне важна каждая минута, каждая секунда, даже если у нас впереди вечность. — Что мне делать? — судорожно сглатывает. Тэхён потерянно рассматривает то, как его собственные руки покоятся в тёплых и каких-то надёжных (что ли?) ладонях. Он чувствует себя безопасно. — Что обычно делают в таких случаях? — Ничего не нужно, ангел, — мягко улыбается Чонгук, со всей нежностью рассматривая лицо перед собой. И до чего же ему важны эти губы, эти глаза, эта светлая кожа. До чего же он важен. Чонгук и без того довольно зрелый. В эмоциональном плане уж точно. Прошло много веков, как он перестал отрицать свои чувства к кому-либо. Возможно, он уже прожил слишком много жизней, но что это меняет? Он никогда не влюблялся в атланта. Вот. Это что-то значит. — Стань моим королём, а я стану твоим. Мы будем правителями, я отдам тебе всё. Я буду твоим королем, ты будешь моим. Неверующие встают на колени, и мы будем править миром. Так стань моим мальчиком, — поёт эти строчки, будто они принадлежат его любимой песне. Теперь это любимая песня блондина тоже. Тэхён отвечает на поцелуй, притягивает своего короля к себе. Он искренне теряется в нём. Это его король. В мыслях только одно: «Не может быть». Не может ведь быть так, чтобы они, вот так, решили быть вместе. Что они, как подобно волнам, вот так, перестали биться друг о друга, став морской гладью. Все переживания ангела разрушаться сразу же, когда по ним пройдётся гневная волна его Посейдона, которая заставит их всех исчезнуть. И рыбы будут выпрыгивать в воздух от счастья, и киты будут кричать вслед, и в Марианской впадине человек в хиазмодонов влюбится. Тот, который подарит ему весь мир, если он только попросит.* * *
Эти небоскрёбы Кореи, сотни людей, тёмные, но довольно безопасные и безликие переулки. Типичные круглосуточные магазины, какая-то даже молодость в висках. Юнги был не только в восторге, он был влюблён в это всё. Город, который он выбрал, оказался тем самым, где он бы остался на свою вечность. Он познакомился со многими людьми и, признает, ни разу не разочаровался в них. Поначалу ему было сложно ориентироваться в восточном пространстве, раз он всю жизнь имел дело больше в греческим и только греческим. Кажется, именно в такие моменты и становишься благодарен вечности, которая у тебя есть. Но и в ней был миллиард и один минусов. Юнги просто прогуливался по дендрарию, фотографируя всю красоту окружающих его растений. Огромный дракон из листьев, есть также несколько теплиц, где можно увидеть тропическую или пустынную растительность. Место было полно радости, радостный визг детей приятно смешивался с тишиной и не надоедал совершенно. Любовь к новому месту проявилась у Гефеста совершенно неожиданно, и он наконец понял, что счастье людской жизни и правда заключается в таких мелочах, щедро дарящих шанс думать о хорошем. Дышать было приятно, Юнги всё нравилось, пока ему во время прогулки не дали знак срочно вернуться в Олимп. Какое-то важнейшее собрание богов, на котором он в любом случае должен присутствовать. Как же отчаянно и невозможно. Была бы возможность у него отвязаться от этого всего, он бы это непременно сделал. Через несколько минут он уже стоял у руин Олимпа и со скучающим видом разглядывал их. Нет, ему правда здесь ничего не нравилось. Так приелось, что даже воздух Греции побуждал в нём желание оказаться лучше в газовой камере. Туристов практически не было в этой местности, чему он был несказанно рад. Будто туча оказалась над ним, как только он сюда прибыл. Услышав сзади шаги, Юнги даже не поспешил оборачиваться. Он знал, кто это. Знал, что это он его позвал. — Я так скучал по тебе. Аполлон прижимается сзади, стараясь как можно аккуратнее сжать пальцами хлопковую рубашку Юнги. В это объятие он вложил весь свой смысл, всё своё несуществующее существо. Солнечный парень так и обжигал с собой, уже сдавливал грудную клетку Гефеста от этого жара. Но они оба части огня, почему сами так страдают от самих себя? — Аполлон. — Да, да! — по щеке стекает слеза. — Я дурак. Я ужасный дурак. Я просто хочу быть рядом с тобой. Поворачивая лицо Юнги к себе, Хёнджин всматривается в его глаза. Огненные, полные боли и ненависти. Но на него… на него он смотрел по-другому. И Хёнджин бы всё пережил, лишь бы не видеть вот это страдание в глазах огненного бога. — Я думаю о тебе всегда, — большим пальцем проводит по скуле парня, но нежности никакой не получает в ответ. — Каждый божий день. Думаю, как ты там, ведь рядом с тобой никого нет… даже тот же самый Гипнос в Корею уже редко прилетает. — И что? Не делай из себя какого-то заботливого персонажа, — ухмыляясь, Юнги убирает руки Хёнджина с себя. — Ничего больше не будет, Аполлон, смирись ты уже с этим. Мне противно видеть тебя. — Нет, это не так, — качает головой. Уверен, что это не так, уверен, что в Юнги осталась хоть капелька их любви. — Сегодня будет провозглашена война, ты знаешь об этом? Зевс… он не собирается ничего ждать. — А чего ждать-то? Война давно была провозглашена. Начинайте её в сотый раз, делать же нечего Вам. — Посейдон. Из-за него это начнётся. — Могу тебя удивить, Аполлон, но начинать войну из-за обычного выхода из совета богов смешно. По-детски, — закатывает глаза, возвращаясь к перилам, а то стоять с большой нагрузкой на хромающую ногу сложно. — Думаешь, почему я здесь редко появляюсь? — фыркает, искоса глядя на него с повёрнутой к лицу спиной. — Не хочу видеть их. Но, в первую очередь, я не хочу видеть тебя. И снова эти слова пронзают сердце Солнца. Он ведь так его любит. Разве не слишком больно слушать такое? Не слишком больно видеть, как тот, которого ты любишь, так тебя медленно убивает? Знал бы Гефест, сколько страданий Аполлон пережил ради него. Не сосчитать. Но Аполлон до сих пор любил. Самой чистой, вроде как, любовью. — Хорошо… — сглатывает, опуская взгляд. Солнце снова скрылось за облаками. — Через десять минут встреча, — Аполлон снова смотрит на отвернувшегося Гефеста. Он снова запоминает каждую деталь его существа и с болью уходит.* * *
Сицилия, как всегда, была прекрасной. Она и Чонгуку очень нравилась. Чонгук также любил прибрежную зону; бывало, и сам засматривался за горизонт своим холодным океанным взглядом. Он прекрасно помнит первые дни заселения этого острова, как люди восхищались простирающимся перед ними морем, от которого захватывало дух. Впервые за многое время Посейдон тогда чувствовал гордость, эта гордость медленными шагами расхаживала внутри него, а улыбка на лице всё более становилась искренней. Скорее, в тот период жизни он и Зевс были в лучших отношениях, даже выходили вместе гулять, говорили о многом, делали добро обычным прохожим. Что-то случилось. Сейчас он держал Тэхёна за его руку, поглаживал большим пальцем свисающую часть его серебряного браслета. На этой же руке покоилось и их кольцо, открыто показывающее, кто кому принадлежит. Одно Тэхён знал – после встречи с отцом он навряд ли захочет сюда возвращаться. Так и случилось. Ведь бывает такое, что одно только место ассоциируется с чем-то больным, что задевает душу настолько сильно, при воспоминаниях чего не получается дышать? Он был поражён. Здесь стоял и Джэ, рядом Чонгук шептал слова успокоения. Тэхён бы никогда и не предположил, что они бы оказались в больнице у палаты его отца. Отца, который даже под предлогом смерти не захочет его увидеть. Примерно так. — Ангел, это тот парень, про которого ты мне рассказывал? — глаза устремляются напротив, где стоит Джэ, одетый в чёрную рубашку с глубоким вырезом и синие свободные штаны. Тот и сам, собственно, старается не засматриваться на парочку рядом, но иногда полные зависти глаза всё-таки встречаются с полными любви глазами Тэхёна. — Да, он. Чонгук вновь смотрит холодно. Впрочем, он так смотрит на всех людей. К каждому из них он питает ненависть, исключений нет, кроме единственного атланта, в котором течёт кровь человека. Но вот тот самый атлант, который стоит рядом, соприкасается всем телом, его успокаивает, даёт дышать. Что-то тёплое рядом, к чему только притронешься и захочешь стать лучше. Но в каком плане? Пока не знает. После того, как все документы Тэхёном были подписаны, они отправились собирать вещи в родной дом. Отец так и не захотел его видеть под предлогом смерти, разрешил принять только Джэ. Океанолог вполне мог поверить, что сюда возвращаться ему больше не придётся, потому что то, что его держало здесь, теперь отпускало. Отпускала ли его мама? Он думает и скромно, но с уверенностью себе отвечает: «Да».* * *
Пока Чонгук стоит и с улыбкой на лице рассматривает убранство, Тэхён старается не разрыдаться. В душе слишком много всего происходит, эта слепящая радость, будоражащая сердце всеми заливающимися солнцами мира, океан волнами так и бился, и он чувствовал, будто сам причал находился далеко, он себя снова ощущал единым целым. Иногда хотелось снова задышать гневом океана, ресницами рассечь над ним воздух и уплыть, уплыть настолько глубоко, что никто не найдёт. Хотелось на дно, хотелось посмеяться мифам и оказаться в Атлантиде. Чонгук понимал эти желания, в человеческом сознании острым шрифтом они писались, но пока не мог собрать эти человеческие силы в кулак. Этим же кулаком он бы разрушил все домики в жизни Тэхёна, а он сам прекрасно понимает, как больно это бывает. Да, они планировали поехать к нему на Олимп, отдохнуть там, а может и перебраться на Крит, чтобы тоже отдохнуть. Никто из них не знал, как провести день. Их планы были сумбурными, но единственными, которые имели право делать блондина счастливым. Всё казалось настолько волшебным, что в реальность океанолога возвращали уведомления из университета на телефоне. Он сидел сейчас на отпуске, а практикующим учёным он полагался довольно длинным, что в ближайшие полгода его увидеть в учебном заведении точно не ожидали. Только вот, Ким ничего не обещал, его настроение менялось сейчас со скоростью света. Правда, плыть для экспедиций он уже не хотел. Рамки его глушили, блокировали его амбиции. Тэхён ничего уже не знал, впервые он давал волю всему, что происходит. Случается, когда ты просто не понимаешь, что происходит. Его уже не заботило, что бы подумал Джэ, что бы подумал Гипнос, что бы подумали все остальные окружающие его люди. Ему нравился Чонгук. И только это имело сейчас значение. А когда к сердцу кто-то приедается, то мир вокруг со своими проблемами как-то перестаёт иметь значение. — Ты жил красиво, этот уж вид из окна, — вдыхая чистый воздух и чуть ли не задыхаясь им, Чонгук подходит к раскрытому окну. Он чувствует надобность оказаться под водой. Прикрывает глаза и подстраивает лицо под лучи Солнца. Красиво. Если Чонгук долго не будет заходить в воду, то даже по-человечески его состояние начнёт ухудшаться. Прямо сейчас он чувствует незначительную головную боль, а шее отдаются спазмы, его скрытые жабры уже не могут воспринимать людской воздух. Но он держится. Тэхён заглядывается на него и сглатывает. Правда красив. В этой чёрной рубашке – видимо, Чонгук безумно любит рубашки – он превосходен. Его взгляд полон волн, хочется рассекать их, утопать себя ими. Этот профиль, он настолько идеальный, что Тэхёну провести хочется пальцем по нему, притронуться к каждому сантиметру изящества, а, может, и поцеловать. Когда именно так его губы соединялись с такой красотой Чонгука, внутри бушевали природные катаклизмы, реки текли чаще, волны моря сбивали всё с пути. Горячее дыхание Чонгука заставляло в наслаждении изогнуться, завести в копну волос свои пальцы, прежде проводя по задней части шеи и ловя набухшие венки. Факт того, что такой Чонгук фактически его мужчина сейчас, Тэхёна перестаёт смущать. Ведь это прекрасно, хоть и немного непривычно. С самого отрочества он мечтал лишь об одном – хоть как-то дожить до старости. Любви хотелось искренней, чтобы сразу и навсегда. Было ли это влияние кольца Чонгука или нет, он не знал, да и не верил в принципе. Но к Чонгуку тянуло. Слишком сильно тянуло, хотелось глупо воссоединить души вместе, потому что только в его объятиях он чувствовал себя дома. Кажись, сняв кольцо, вещи бы стали другими. — О чём думаешь, ангел? — наклонив голову вбок, Чонгук продолжает стоять. Он держится за подоконник, проникается морским бризом, мешается в этом дневной ласке. Погода и правда приятная. А всё остальное Тэхёну кажется невероятным. — О тебе. О всяком. — И что ты думаешь? — О тебе? — поднимает взгляд снова. Из-под светлых ресниц голубые глаза светятся ярче, они кажутся эфирными. — Да, обо мне. — Я не смогу сказать. Ты что-то значишь для меня, но не могу понять… что именно. Чонгук мягко улыбается и также мягко кивает. Это даётся ему так легко, так по-родному, что Тэхён смотрит на его лицо и понимает: как же комфортно в этих глазах. Как же в момент, когда дышать становится безумно трудно от паники внутри, ему помогает просто посмотреть в эти глаза и получить глоток воды (не воздуха). А доставать бедного океанолога вопросами Чонгук точно не станет. Он лишь делает шаг в его сторону и останавливается, смотря на это лицо парня с горящими глазами. Такими же голубыми. — Но ты ведь скажешь мне потом? — Чонгук расплывается в улыбке в очередной раз. Улыбка этого мира не достойна. — Потом, когда я сам уже буду тонуть в любви к тебе. Скажешь, что ты меня тоже любишь? — А это обязательно? — сглатывая, Тэхён автоматически дёргается. — Даже если взаимности не будет, ангел, — глаза опускаются в пол на долю секунды, а потом снова твёрдо смотрят напротив. — Хотя… я не допускаю такого. Я уверен, что в итоге ты всё-таки станешь моим королём. — Чонгук… — Тшш… — прижимает указательный палец к пухлым губам, а потом мягко проводит большим пальцем, поглаживая нижнюю. — У нас вечность. До чего же я манила эта гладкая кожа. Казалось, каждая клетка была собрана из какого-то магнита, Тэхёна снова хотелось всего. Эти бледно-розовые губы были такими сладкими, их хотелось целовать вечность, смаковать их приятный гранатовый вкус. Как же Чонгук себя ненавидел за то, что он снова мысленно пил тот гранатовый чай и что Тэхён снова посмел разлить всё, став до безумия привлекательным в таком своём растрёпанном и домашнем виде. Гранатовые губы, мягкие щёки с вдаль пробивающимся запахом свежего увлажняющего крема запаха лесных ягод. Тэхён только искупался, его аромат был весёлым, пленяющим, страстно раскрепощавшим движения, от чего хотелось сделать этого океанолога полностью своим, даже если он и так принадлежал ему. — Я влюблён в тебя. Я очень сильно влюблён в тебя, Тэхён, — дарит мокрую дорожку поцелуев от подбородка по шее вниз. — Я хочу быть только твоим. — Ты только мой, и я твой, — говорит для себя неожиданно, проникает в тёмные волосы пятернёй, оттягивая их и приводя этим Чонгука в немыслимо уязвимое положение. Из его уст вырывается приглушённый стон, и он как в безумии голодный сражает любимые губы требовательным поцелуем. — Чонгук, — оттягивает поцелуй. — Чонгук, — на секунду отстраняется. — Я так счастлив с тобой, — шепчет в губы напротив. — Я хочу жить. Я очень хочу жить. Я так счастлив. — Ты понимаешь, как счастлив я? — губы прижимаются к уголкам губ блондина, по всей пухлой от поцелуев форме оставляют мокрые следы. — Знал бы ты, как это сложно покорить сердце бога. — Буду трактовать это по философии, — смеётся, не осознавая, какая нежность наблюдается им при взгляде напротив. — Философия – основа всех наук, ангел, — пальцы проводят по голому торсу из-под расстёгнутой хлопковой рубашки, очерчивая хорошо выраженные мышцы пресса. — Какое красивое у тебя тело, — невесомый поцелуй останавливается на правом соске, от чего Тэхён сладко выгибается. — Греческие боги славились своими превосходными корпусами, сами боги считали себя идеальными. Но ты для меня самый идеальный, — пальцы оказываются на спине, прямо на том самом родимом пятне в виде трезубца. — Я немного интересовался этой темой, — хихикает. — Считаю, что Посейдон был отличным богом, только очень отстранённым. А Зевс мне не нравился. Видимо, Посейдон просто царь вод. А воду… — Воду ты любишь, — гордо улыбаясь, Чонгук мягко проводит по щеке океанолога и оставляет на ней поцелуй. Они не заметили, как крепкое тело Тэхёна оказалось в таких же крепких руках Чонгука. Для него он был словно пушинка. — А я люблю твои волосы, они такие приятные на ощупь. Ещё твои самые красивые на свете глаза, я готов смотреть в них всю нашу вечность. Я готов целовать эти твои губы днями и ночами, я готов посвятить тебе всю свою вечность, ангел. Трактовать восхищение бога можно по-разному. Но факт того, что Чонгук хотел этого атланта всего и был готов посвятить всю вечность ему, совсем, да немного, заставлял понять, что эти намерения уже серьёзны. Чонгук прекрасно понимал: так не делается. Но как остановить своё сердце? Да, оно стало слишком людским, но в своей жизни он повидал немало вещей, Тэхёна он прежде никогда не видел. К нему тянуло, тянуло именно сердцем. Вот это Чонгук не смог бы никогда описать. — Мы проведём здесь ночь, завтра улетим в Олимп, — Чон крепко целует в губы, не стесняясь просунуть свой язык и изящно провести им по нёбу парня. Тот же от этого чуть ли не задыхается, прижимая свои бёдра к торсу мужчины. — Я такой сумасшедший, я готов с тобой и в Марианскую впадину уйти, — горько смеясь, Тэхён останавливается и глубоко смотрит в этот океан. Дыхание срывается. Эти глаза. Кажется, в них вся его жизнь. Бывает ли так, что от одного взгляда душат за шею, к сердцу подключают какой-то специальный аппарат, чтобы оно как ненормальное билось? Чонгук позволяет Тэхёну провести большим пальцем по скулам, оставляя попутно в уголке губ поцелуй. В этом поцелуе чувства, Чонгук проникается ими и понимает, что они из себя представляют. — У нас правда вечность? — хихикая, Тэхён хватает лицо двумя ладонями и смотрит в упор. — Я состарюсь, ведь. А ты всегда будешь молодым, ты такой. — Ты тоже всегда будешь молодым, ангел, — укладывая на кровать, он нависает и снова как-то любовно смотрит. — Ты будешь моим королём. А я буду твоим. Неверующие могут опуститься на колени, мы будем править миром. Будь моим мальчиком. Пальцы искусно движутся вверх по бёдрам, даже на них Чонгук чувствует аромат ванили, смешанный с океаном, с грозностью его волн. Каждой волной он бьётся в голову, будто роет себе место там. То самое место, которое никто никогда не займёт. В голове слишком много мыслей, чтобы уложить в несколько предложений, но Чон уже точно знает: эта линия челюсти, по которой он проводит своими влажными от поцелуев губами, сведёт его волны в бешенство. Хочется так сильно закричать, когда нос утыкается в промежуток между ключицей и шеей. Зубы непроизвольно сжимают кожу в этом месте, убеждая щекочущий смешок выплеснуться из горла в надвигающемся штурме; совсем ведь без шуток, Чонгук дышит атлантом, чувствует каждый исток его вдоха, каждый из которых он берёт из его существа. Такую своеобразную диффузию не смогли бы охарактеризовать никакие учёные. И Тэхён, будучи выдающимся учёным, не смог бы тоже. — Разве ты не самый прекрасный на свете? — выдыхает Чонгук, пристраиваясь сбоку так, чтобы их лица были на одном уровне. — Идеальный, превосходный, невозможный. Смотрю на тебя и думаю лишь об одном, — пальцы очерчивают линию вниз от носа до ямочки на шее, потом снова припадают к любимым губам так, что Тэхён невольно хочет пальцы Чонгука в своём рту. Хочет так, чтобы от этой похоти горели глаза, жар прорастал по всему телу. Чонгук возмущён идеалом. — О чём думаешь? — Чем я заслужил тебя? — чмокает в щеку и закрывает глаза, оставаясь дышать там же. — Никто не покорял сердце бога. Никто. Я не чувствую себя собой, — сглатывает. — Но я знаю, что делаю. Если я хочу тебя, то я тебя добьюсь, даже если ты сейчас лежишь рядом со мной и улыбаешься каждому моему слову. Я добьюсь каждой части тебя, чтобы ты полностью и целиком был моим. — Мне нравится твоя целеустремлённость. Тихо смеётся. — А мне нравишься ты, что-то ещё? — Тэхён продолжает лежать лицом к потолку, а Чонгук продолжает смутно целовать его левую щеку, другую щеку поглаживая настолько нежно и любимо, что этот момент океанолог бы ни на что в своей жизни не променял. Пальцы Чонгука едва касаются волос Тэхёна, и он понимает, поэтому проникает в эту копню пятернёй и снова дышит. Белокурые волосы, от них так хорошо и досадно в одно и то же время. Чонгук слегка подёргивает их, придавая эту всю собственность себе. — Скорее, это сказка, — вмиг нога Тэхёна вплотную прижимается к торсу Чонгука, — Не верю, что это происходит. Не верю, что ты такой, — а рука блестяще двигается по торсу вверх под ненавистной чёрной рубашкой. Тэхён ощущает каждый кубик пресса под подушечками своих пальцев, уходит в это исследование с головой. — Мой отец… правда ли, что он был шокирован тобой? Чонгук не хотел говорить на эту тему. — Да. — Не может же такого быть, чтобы Вы друг друга знали, — сонно хлопает глазами Тэхён. — Не может. И не было такого, ангел, — натянуто улыбаясь, Чонгук утыкается носом в волосы парня. Врать ненавидит. — Старикам, у кого серьёзные проблемы со здоровьем, даже самая здоровая собака может показаться летучей мышью. — Всё-таки, он мог тебя с кем-то спутать, — хмыкая, Тэхён чувствовал, как тяжелеют его веки. — Ты такой красивый, такой доброжелательный. Скорее, он подумал, что… — Спи, Тэхён, — получая поцелуй в макушку, Тэхён незаметно кивает. И правда, спать ему хотелось очень сильно. Совсем недавно блондин боялся спать, потому что во снах могли прийти не совсем приятные воспоминания из прошлых экспедиций. Обычно, они были настолько гиперболизированы мозгом, что на утро не хватало сил встать с постели и выглянуть в окно, посмотреть на реальный за ним мир. Просыпаться с болями по всему телу от мысленных увечий – ужасное. Ужаснейшее, что могло с ним случиться за несколько последних лет. — Охраняй мой сон, — вылетает из губ океанолога прежде, чем он мог об этом подумать. Но Чонгук всё прекрасно слышит. — Я никуда никогда не уйду, — нежно целует в лоб. — Я буду охранять твой сон, ангел. Я сделаю всё, чтобы ты счастливо спал. И прижимает ближе к себе, накрывая обоих одеялом. Тэхёну достаётся больше ткани, конечно же, но Чонгука это волнует меньше всего. Мило утепляя его положение, он также утепляет его своим телом, позволяя атланту прижаться всем телом и также почувствовать биение сердца, которое в данный момент громко и быстро отдавалось в груди. — Я хочу жить, Чонгук, — бормочет в полудрёме. — Ты рядом, я хочу жить. Мужчина ничего не говорит. Он прижимает океанолога к себе ещё и ещё ближе. В этой близости он чувствует себя живым, а глупо дышать существом атланта становится чем-то обыденным. Тем, что отнять у него никто никогда не посмеет. Атланту хотелось подарить всё. На следующий день им отправляться в Олимп. Именно там им будет хорошо, несмотря на отсутствие воды вокруг. Огромное поместье Ноэса их ждёт, океан всегда его примет, а через грозные ворота его владений океанолог пройдёт без каких-либо препятствий. И дельфины будут ликовать, и киты в радостях будут прыгать из вод. Каждый догадается, как в любвеобильности сердце их царя раскрывается. И все будут ликовать.* * *
Вобрать все эмоции в единое предложение Чонгук не мог, точнее, не желал. Когда бог сам задаётся смыслом своего существования, то странными кажутся не те самые оковы вокруг Атлантиды, а то, что он до сих пор остаётся на проклятой людьми суше, держит в руках этого получеловека и без раздумий целует его, дарит всю свою ласку. Будто душу. Дарит будто всю свою душу. В душе бога есть всё, неужели подарок такой ценный? Чем же его заслужил Тэхён? Посейдон нужен был Атлантиде сейчас. Но нет. Гладя шелковистые волосы океанолога, он смотрел в окно, на те самые красивые и яркие звёзды. Кажется, на них жили они сами, далеко и высоко, где никто их не достанет. Чонгук принимал в счёт, что такая густая ночь им не поможет: не станет легче. Меньше нравиться Тэхён ему не станет. И, честно говоря, Чонгук хочет, чтобы они больше никогда не пересекались. Портить жизни людей он любил, прекрасно это делал, стоило ведь ему свои грозные волны на них спустить. Но это ведь не человек; рядом с ним, прямо прижимаясь к самому сердцу, лежит его атлант. Тот, ради которого он сделает без шуток всё. Такое истинной любовью ведь к своим существам ни один бог не славился. А Чонгук любил, он любил настолько сильно, что океанов всех взятых со всеми атомами воды не хватило бы эти чувства объяснить. Была ли причина вся в кольце? Чон видел, как преданно оно покоилось на пальце Тэхёна. Кажется, совсем ему не мешало, но вот ему мешало. Чонгук чувствовал, как где-то в груди непривычно щемит. Он пытался понять: плохо ли ему или Тэхёну? Буквально часть души бога находилась в этом непримечательном украшении, Ким ведь мог его в любой момент выкинуть. Зачем ему такие бессмысленные вещи? Нужно заниматься делом. Хоть Чонгук и против снятия этого кольца, в глубине души он всё же думает, что ранит Тэхёна. Очень сильно и бесповоротно ранит, развеяв ему все мифы о бренности мира, превратив его в настоящего верного атланта, верность которого так же верно рассекли острыми волнами. Будет больно, сильно жать в сердце сможет ещё и то, что заставляло их обоих дышать и жить. И Чонгук осознаёт, как неправильно поступает. К этому блондину сильно тянет, хоть это и может быть из-за чёртового кольца, которое он ни за что с него не снимет, пока он останется на суше. Каждый атлант бы, услышав эту историю, сказал, что место Тэхёна прямо в Атлантиде. Там ему жить, там ему строить свой дом, заниматься научной деятельностью. Возможностей в Атлантиде куда больше, но с каких пор человек готов вот именно так уходить из крайностей в крайность? Точнее, атлант. Атлант, который не знал, что он является им. Чонгук выдыхает всю продуманную горечь. Нет, это ведь не так. Он взрослый, естественно, а если даже и чувствует что-то к Тэхёну, отрицать этого не будет. Будь даже это действием проклятого кольца. Чонгук прекрасно помнит инструкции атланта-ювелира: «Действие только на местоположение, восполненные чувства тревожности. Проще говоря, просто от опасности». Море за окном совсем не бушует, но волны устраивают танцы, пока пальцы их хозяина путаются в волосах атланта. Они провели всю ночь с разговорами о всякой ерунде между снами, Чонгук делал всё, чтобы Тэхён снова почувствовал себя ребёнком. Они целовались, утопали друг в друга. А поцелуи были настолько нежными и страстными, что с каждым новым касанием по телам друг друга казалось лишь одно: «Это совершенно не нормально». Пока сердце в груди Тэхёна страшно стучало, трепетало, повторяясь, что он сходит с ума, ему стоило лишь прижиматься к своему богу ближе. Всё отходило на второй план. Под ночным морским ветром, задевающим тишину комнаты, Тэхён шептал несвязные фразы. Его глаза болели от слёз, пролитых из-за некого отношения отца, но вот с Чонгуком всё переставало болеть. Всё становилось лучше, любовь витала между цветниками в соседнем саду, немного боялась проникнуть в эту комнату, но верными шагами проходила рядом, слегка наблюдая и следя за всем. К Чонгуку хотелось снова прильнуть, сказать очередной бред про уровни океана, а потом посмеяться и рухнуть рядом, с закрытыми глазами прижав это мощное тело к себе. А точнее: позволив этому огромному телу прижать его к себе. Опять же, они какие-то озабоченные. Разве не так выглядят все пары на первой стадии отношений? По-человечески, конечно, но никто из них об этом и понятия не имеет. Оба не привыкли быть вот так. — Почему ты не спишь? — шёпотом тешится Тэхён, слегка поднимая глаза и сонно хлопая ими. Веки тяжелели от боли, будто стали припухшими, но в темноте видеть океан в глазах лежащего ему не составило труда. — Думаю. Тэхён ничего не отвечает, лишь накрывает их обоих ещё одним одеялом, ладонь устраивая на лице Чонгука. Большим пальцем поглаживая щеку своего океана, он снова засыпает. И Чонгук понимает, что это мелочь утром он забудет, но сейчас проиграет момент в голове сотни раз. Неужели кто-то спросил бога о том, почему он не спит? Действительно. Когда же Посейдон позволит себе поспать? Хотя бы раз в вечности. Хотя бы как человек.* * *
После нескольких дней в Сицилии Чонгук и Тэхён уже наслаждались древними видами Олимпа. Отрицать того, что за окном особняка Чона было красиво, не стоило. За углом находилось глубокое озеро или пруд, в нём жило огромное количество рыб, именно туда Посейдон никого не подпускал. Правда, намекнул, что каждая рыба там из разных частей мира, а находится в такой воде для них так же священно, как и для людей в древности попасть в дворец императора. Конечно, Тэхёну бы он разрешил подойти и поговорить со своими друзьями, но раз океанолог пока не знает о таковой особенности собственного существа, то и говорить об этом смысла не было. Чонгук довольно радостно приветствовал Тэхёна в доме. Второму не хватило целого дня рассмотреть все просторы столь огромной местности, но в голове он уже представил, сколько сил Чон в это вложил. Дом делился на три крыла: северное, восточное и западное. В южном не было никакой пристройки, но мимо протекала бурная река, что для обычного человека являлось бы самым не безопасным местом для жизни. При землетрясениях, являющиеся здесь довольно частыми, река бы могла подняться выше своей привычной отметки и затопить большую часть дома. Как сказали слуги, такого никогда не наблюдалось. Тэхён невзначай подумал, что у Чонгука такие магические силы, и посмеялся своим мыслям. Спальная комната Чонгука находилась в северном крыле. Он любил выглядывать в окно и смотреть на лесистые поля. Порой, глаза требовали волн, но предавать свою резиденцию он не смел. Это его законное место. Хоть он и схитрил всех и построил собственные береговые дома, нахождение в которых считается как нахождение в резиденции Олимпа. Именно поэтому Зевс и пытался устроить войны, думая, что Посейдон находится в Олимпе, будто из Олимпа он никогда не выходил. Такая мини-атака случилась во время его нахождения на острове Вознесения, где и был расположен на берегу его дом, где и Тэхён еле как выплыл на берег и пришёл в себя. При входе Тэхёна сразу же встретил огромный двор, синяя плитка которого и правда казалась только положенной, свежей. Под лучами Солнца она яростно сияла, но и манила своей темнотой глубины, а аллеи, которые вели к парадной, были украшены ничем иным, как лесом цветов. Оказалось, Посейдон любил цветы. Возникло ощущение, что нигде раньше он не видел таких разновидностей. Тэхёну даже захотелось позвонить по видеосвязи своему коллеге-ботанику. Размашистыми шагами он шёл дальше, мельком замечая конюшню. Его восхитило, что ни одна лошадь не стояла на привязи. Место их жизни таким же образом не было огорожено, они свободно могли выходить во двор и есть те же самые цветы. Любовь Чонгука к живому Тэхёна поражала. Особенно больше всего его смутило то, что прямо к нему вышла лошадь, на первый взгляд даже слепая. Она радостно ржала, цокала копытами и ластилась к лицу Тэхёна. Её блестящее под Солнцем тело манило Тэхёна провести по гладкости рукой, слегка помассировав зону шеи. — Ни к кому прежде он так не выходил, ангел, — на лице Чонгука буквально горит улыбка. Тэхён же кидает на него удивлённый взгляд и, прижимая к себе животное, прикрывает глаза. Конь спокойно дышал, в каждом моменте его дыхания прослеживалось какое-то тепло, будто Тэхён был освещён лучами Солнца, будучи под водой, куда Солнцу забраться сложно. Ему хотелось сравнить этот момент с чем-то волшебным, прямо как с беззаботным детством, когда отец отправлял его на улицу, а он в тайне прыгал в море и купался там до тех пор, пока на улице не становилось прохладно от вечерних сумерек. Погладив лошадь ещё несколько минут, Тэхён повернулся к Чонгуку и сразу же встретился с его пронзительным взглядом. Длинная чёлка мужчины мешалась в глазах, но Тэхён будто изучил всю их синеву наизусть. Он знал каждый миллиметр этого лица, но почему так хотелось словно впервые всматриваться в своё божество? О красоте Чонгука стоило только кричать и кричать, а осознавать, что она для него свободна, было трудно. — Иди сюда. Ким встречается с руками Чона, крадётся в их тепло, будто тело обмазывают красками бушующих волн. Будь Чонгук палеткой красок, Тэхён бы присвоил ему самую тёмную синеву. На взгляд бесценная, на чувства сумасшедшая, а на вкус кислая и сладкая одновременно. — Откуда у тебя вот всё? — шок снова пробуждается в Тэхёне, и он, поднимая в объятиях голову наверх, начинает смотреть на острый подбородок мужчины. Свой он покоит на крепкой груди океана, руками к себе его тело прижимает, а оно будто и не нужно, потому что крепче всего его держит Чонгук сам. И молчит. — Богатое наследство… ну или же моё бремя. — Бремя? Чонгук кивает. — Если бы ты сейчас приказал мне всё тебе отдать, я бы так и сделал. Ничего из этого мне не нужно, — натягивая улыбку, Чон хлопает глазами и смотрит вдаль. — Просто то, что нажито годами. Со временем накапливается много всего, не только возраст. — Не знаю, как мне посчастливилось встретить тебя в своей жизни, — хмыкает. — Аналогично. — А сначала ты был весь такой холодный. Правда так и ненавидишь людей? Тэхён снова пристраивает голову на груди Чонгука, слышит томное сердцебиение. — Правда ненавижу, — пальцы Ноэса впиваются в белокурые волосы. — Но ты не человек. — По правде говоря, я и сам не чувствую себя человеком. Возможно, я гибрид амфибии и обезьяны. Чонгук громко смеётся и, подхватывая Тэхёна наверх, проходит мимо слуг и заходит в дом. На всю неожиданность Тэхён тоже смеётся, мечтательно вдыхая бриз океана в помещении. Температура внутри идеальна, из окна не дует ветер, это будто сами стены насыщены полезной прохладой. — В доме много искусства, — целуя в макушку, Чонгук опускает Тэхёна на диван. — Не обращай внимания, если увидишь что-то мифологическое. Я люблю древнегреческую мифологию, — взгляд падает на картину, в которой изображён безумно красивый статный мужчина. Посейдон, ловя этот момент, улыбается в сторону Тэхёна. Океанолог никогда не поверит, что на полотне изображён тот самый, который находится сейчас рядом с ним. Чонгук прекрасно помнит тот далёкий вечер в Афинах несколько сотен лет назад. Тогда он смог спокойно ходить в своём обличии, но на минуту его остановил художник Афродиты, умоляя посидеть немного на табуретке, дабы из красок вышло что-то стоящее. Длинные русые волосы Посейдон тогда обвязал в хвост, из одежды на нём была только тонкая белая сорочка, глубокие глаза синевы океана впивались в художника. Словами передать красоту лица Тэхён бы не смог никогда в своей жизни. Даже в вечности. Перед ним будто (и правда) возвышался превосходный бог, кто ещё мог так точно передать каждую деталь его существа? Посейдон в своём обличии достаточно молодой. Обычный человек не дал бы ему больше тридцати лет. Кожа его оставалась безупречно гладкой, поблескивала на свету, что даже передал художник Афродиты. Спадающие на лицо из-под слабо затянутой резинки пряди в купе с приоткрытым ртом оставляли неоднозначное впечатление, Тэхён будто засмотрелся на топовую модель тех времён. Голубые глаза не были самыми обычными, они определённо отличались, выглядели прямо такими же, какие сейчас и есть у Чонгука. И Тэхён признаёт, что первым делом он влюбился в тёмно-синие глаза. Нос изящный, прямой, а вниз по шее реками стекают выпуклые вены. Они останавливаются примерно в ключицах, которые будто скалами выбиваются из кожи на их фоне. У Тэхёна было ощущение, что этот парень кое-что говорил, но его мало слушали. Помимо океана в его глазах он видел боль. И как же всё поразительно точно изображено! Будто фотография, но фотографию проще всего отличить от точного снимка художника. — Я уже будто ревную, — Чонгук падает рядом. В направление картины не смотрит и смотреть абсолютно не хочет. — Как же люди это всё рисуют? Пожимает плечами. — Наверное, этот парень сводил с ума множество людей. — Возможно, он старался их любить, но они ему причиняли боль. — Возможно, — Тэхён тоже задумчиво кивает. — В любом случае, мне его жаль… не знаю почему, но в глазах столько силы, что видно… как ему больно. — Ты прав, ему, я уверен, было очень и очень больно. — Ты знаешь предысторию этой картины? — Тэхён хлопает глазами и в ожидании ответа по-детски поворачивается лицом. Во взгляде виднеются фейерверки. — Рассказать? — блондин кивает. И даже подпрыгивает на месте, забавляя этим Чонгука. — Не могу сказать, как его звали, но он был важной персоной среди людей того времени. Да, он сводил людей с ума. Но сводил с ума тогда, когда они не знали, кем он является. В иное время, сами люди сводили его с ума. Нельзя пересчитать по пальцам количество раз, когда их действия будто толстым ножом впивались в его плоть, — поджимая губы, Чонгук продолжает. — А он их прощал. Очень часто. Даже в свои годы был наивным. По ночам он мечтал стереть со своих рук кровь тех, кого он не убивал. Но всё же… он прощал людей и позволял крови их жертв раскрашивать его тело. Ничего не менялось. Он плакал, но слёзы сливались в воде. Он любил воду, хоть тогда и не понимал, что воду нужно защищать. — Это очень несвязная история, но я успел уловить небольшой смысл. Чонгук сглатывает и в момент, когда его глаза встречаются с глазами блондина, теряется в улыбке. Всё будто больше не имеет смысла. — Он заслуживал всей любви на Земле, — качает головой в удручающем положении. — Мне ужасно жаль, что ему пришлось через такое пройти. Кем бы он ни был, я бы обнял его и успокоил. — Обнимешь меня? — Конечно. Чонгук не предполагает, кем для него является Тэхён. Назвать эти чувства обычными для их ситуации сложно, потому что дыхание атланта он почувствовал всеми фибрами души. Их сплетение душ можно назвать великим слиянием двух океанов. Тэхён превращал себя в испуганного мальчика, не намеренно, но желанно, цепляясь каждым вдохом в крепкого мужчину напротив. Именно так он себя и чувствовал в воде: задыхался от воздушной маски, хотел утонуть, но сколько бы не пытался, всё-таки никогда бы и не смог утонуть. В любой момент его спас бы Чонгук. И прямо сейчас, когда крепкие руки прижимают тело учёного к себе, делая рубашку помятой, прямо сейчас хочется прошептать в ухо всё, что держит в себе сейчас душа, если она у бога, всё-таки, есть. Желание росло при каждой секунде. Желание сделать этого атланта к себе ближе, прижать настолько сильно, что уйти он никогда не сможет. От блондина за три километра несло родным запахом, глубиной великого океана. Это прямо так, когда смотришь в глаза самой загадочной рыбе в Атлантиде, считаешь атомы воды перед собой, впадаешь в неземную тоску и хочешь воспарить над башнями подводного города. Тэхён был близок, значит мог так же быстро и уйти. Чонгук слишком боялся говорить ему правду, он будто таил её глубоко где-то взаперти, что даже бездонность не сравнилась бы с её характеристиками. Кажется, она словно Титаник, её не вытащить. Чонгук знал, что поступает слишком плохо и что делать ему такое уж точно не стоит. Но можно ли контролировать своё дыхание? За каждым вдохом следует выдох, а за каждым выдохом следует вдох. Так и с Тэхёном. — Я бы просидел с тобой так вечность, — глаза закрываются. Видеть свои на картине он абсолютно не хочет, в этот самый момент будто сердце пронзают острейшим ножом. Чонгук поглаживает спину океанолога, оставляет маленькие поцелуи на задней стороне шеи, проводя носом по гладкости, сразу же переходящей к шелковистым изящным волосам. На белокурые пряди он бы смотрел вечность, вдыхал их сандаловый аромат, мыслями уходя в терзания, что этот атлант оказался с ним только сейчас. — Чем мы можем заняться? За последние недели я где только ни был, знаешь, — Тэхён садится рядом, располагая ноги на бёдрах Чонгука. Тот сразу же прижимается к ним своими длинными пальцами, удовольствие от близости шепча в ухо. Роса, опускавшаяся на траву, рисовала её зелень лёгкостью, а волны в океане Чонгука полностью окружали Тэхёна, с прямо такой же лёгкостью рисовали на нём светло-синие и почти прозрачные узоры любви, подаренные водой. В Атлантиде ходили легенды, что на низменностях живут самые красивые цветы. Вдохнуть их, конечно же, было нельзя, но притронувшись к ним, атлант сразу же чувствовал безмятежность. Будь жизнь облаком, он бы парил на нём, нежась в туманных белых объятиях природы. Радость всегда предвкушала что-то волшебное. Дотрагиваясь до атланта, Посейдон проклинал себя за то, что ему было позволительно это делать. Горячие подушечки пальцев оставляли мягкие следы на коже, полностью усваивая её в собственном божественном сознании, и вот сам момент, когда ресницы Тэхёна подрагивали в прикосновениях, когда он глотками хватал воздух и хотел утонуть в глазах океана, никуда не уходил. — Мы можем заняться чем угодно. — Та лошадь… — теребит пуговицу на груди Чона. — У неё проблемы со здоровьем? — А что? — Я просто предположил, что она, скорее всего, слепа. Чонгук кивнул. — Несколько лет назад её лишили этого дара. — Дара видеть? — Я понимаю, что такие слова тебе не по душе, — Чонгук смотрит на возмущённое лицо Тэхёна и, прыская смехом, проводит большим пальцем по его скуле. — Коротко говоря: она просто лишилась зрения. Один плохой персонаж это сделал. Блондин ёрзает на месте. — Подробнее, пожалуйста. — Тебе все карты раскрыть, — хихикая, Чон скрещивает пальцы с пальцами Тэхёна. А тот серьёзно кивает. Будто находится на важном бизнес-собрании, которое разрешит будущее целого холдинга. Чонгук находит такое поведение забавным. Тэхёна прямо здесь хочется потянуть за щёки и прокричать в лицо, какой же он красивый с этими обрамляющими атлантской родины лицо волосами. — Хосок, если так можно сказать, выстрелил в его глаза. У нас была стычка, неприятная, довольно-таки. Тэхён охает, но ничего не добавляет. Предположить бы в своей вечности он не мог, что бы Хосок сотворил такую варварскую вещь. — Через неделю после стычки Арион стал очень раздражительным, никого к себе абсолютно не подпускал. Дошло до того, что и меня к себе он не подпускал, — грустный вздох рисует на лице Тэхёна непримиримую тоску, пока глаза исследуют повреждённости Ариона. — Он стал ориентироваться на запах и на голос. Если честно, ты первый за всё его долгое существование, к которому Арион так легко прижался. Превосходно. — Долгое существование? — Арион старый. Я уже даже забыл его возраст, — хмыкая, выпускает Тэхёна из своего личного пространства. — Если ты мне скажешь, чтобы я вспомнил, я даже это не вспомню. Мне незачем запоминать возраст кого бы то ни было. — Потому что ты бессмертный? — хихикает. А Чонгук кивает. — Шутки шутками, но тебе бы не помешало поесть. Я не помню, когда ты ел в последний раз со мной. — Это было только вчера! — восклицает Тэхён. Но Чонгук его не слушает, он лишь оставляет невидимые следы на чётко положенной плитке холла, торопясь в другую комнату.* * *
Следующий день встретил Тэхёна ярким Солнцем. Он помял постель перед тем, как поднять свои заспанные глаза, разглядеть красоту всех греческих пейзажей за окном. Если честно, он не верил, что спустя некоторое время снова оказался в Олимпе. Этот город был настолько крохотным, что обойти его не составляло никакого труда. Тэхён не понимает, почему именно Олимп обладал такой важностью, почему именно здесь началась та экспедиция в течение рядом с островом Крит. Неужели нельзя было расположить базу океанологов где-то поближе к воде? В первые дни нахождения здесь, он и подумать не мог, что окажется под дыханием древних деревьев снова. Порой, Олимп настолько полон запахом чего-то вечного, но одновременно и старого, что в голове сразу же возникали неоднозначные мысли. Например: почему именно здесь у Чонгука расположен главный дом? Особняк, в котором они находятся, напоминал не просто огромный дом, а целое поместье, куда могли бы приезжать люди и жить. Территория местности Чонгука поражала, Тэхён хотел поскорее обойти её периметр, но прекрасно понимал, что пару дней ему точно не хватит. Например: от чего дорога в дом Чонгука такая ужасно скрытная? У Тэхёна было ощущение, что плитка могла бы провалиться под ногами. Даже если она его прочно держала, то это нельзя было не заметить. Тут не существовало насекомых. Мошек было полно за границей территории, парящих в воздухе птиц нельзя было сосчитать на пальцах, но именно на территории особняка их не было. Ни единой души. Тэхёну не хотелось как в ужастиках предполагать, что Чонгук завёл его в своё особое Царство, где не существовало никаких препятствий с ним покончить. Наоборот, к Чонгуку возникало безусловное доверие. Прижимаясь взглядом своих голубых глаз, в которых искрилась жажда уйти в существо Чонгука с головой, он лишь чувствовал, как в сердце что-то всецело полагается на правду. Чонгук говорил правду, всё вокруг действительно происходило. Тэхён совсем не мог думать иначе. Тепло по отношению к Чону, возможно, изменяло все его привычки поведения. Да, порой, он был будто сам не свой. Но какие разрушения имеют значения, если рядом тот, от которого наконец не хочется бежать, строить из себя непонятно кого? Обычно, когда людям нравится человек, они сделают всё, чтобы понравится ему. Забудут себя насовсем, но сделают так, чтобы они кому-то понравились. Тут не была причём какая-либо травма, нет, просто свойственно так делать. И Тэхён прекрасно понимал, что такие действия повели бы его ко дну. Правда, с Чонгуком он просто был собой: без рамок, поставленных обществом; без надобности что-то сказать, дабы продолжить разговор, а то совсем неловко; без чувства, обязывающего уделять внимание. Всё плыло само, Тэхён парил в эмоциях, в наслаждении, уже не только физическом, но и психическом. Ощущение, что его организм благодарил его за этот опыт после стольких лет неправильного отношения к себе. Вспоминая Гипноса, он не мог не думать о том, что в привилегированных отношениях возникало какое-то обязательство. Хоть и после каждой встречи он буквально ничего не помнил, видеть лицо Гипноса не очень-то и хотелось. Они оба прекрасно, вроде, понимали, что это бессмысленная связь. Гипнос всегда говорил, что он о Тэхёне знал эту невероятную особенность. Про какую особенность? Не уточнял. Сказанные слова до сих пор застревают в мыслях Тэхёна, но встречаться только ради этой информации с Гипносом не хотелось. Гипноса вообще желалось избегать. Не было чувства, что он бы принёс что-то хорошее. Возможно, это из-за отсутствия каких-либо чётких воспоминаний. Тэхён всё скидывает на некоторые особенности мозга, которые не смогли записать такие моменты. Всё происходило будто в тумане. Пока ноги Тэхёна вели его к пруду, он не мог не думать о таких вещах. Чонгук утром ушёл по делам, предупредив полусонного парня, когда на кровать ещё не ступили лучи утреннего Солнца. Они спали отдельно, потому что Тэхён сам пожелал так. Перед сном хотелось обдумать множество тяготящих душу вещей. Кажется, даже Чонгук предполагал, что это за тяготящие вещи, но не подавал малейшего виду. Будто улыбка на его лице совсем не менялась, оставалась такой же искренней. Тэхён не проснулся отдохнувшим. Мысли с полуночи встретили его и в день, хоть с ними он ни за что и не хотел встречаться. Но каким-то образом Ким верил, что всё образуется и что он сегодня наконец обнимет Чонгука и скажет, как он по нему скучал. Он ведь пообещал ему теперь и остров Крит. По тому дому они оба соскучились. Пока Тэхён осматривал достопримечательности поместья Чонгука, он успел заметить огромный гараж, за воротами которого уж точно не были припаркованы легковые автомобили. На чёрном здании был нарисован трезубец. Прямо такой же, как и татуировка Чона. Обсессия такими вещами у мужчины Тэхёна забавляла. Возможно, в гараже был самолёт или вертолёт. И, говоря честно, этому Ким не удивился, а лишь неоднозначно улыбнулся, проходя мимо. Пруд не занимал большую территорию. Да, там можно и проплыть несколько кругов, если захочется, но в особенности там плавали рыбы. Окружность пруда оставалась настолько чистой, а вода кристаллически прозрачной, что данная жизнь радовала глаза Тэхёна. Присев на маленьком берегу, он будто успел словить зрительный контакт с такой же мелкой рыбой – карпом Кои. В современной Японии ни один сад не обходится без пруда с карпами Кои – начиная от небольших частных домовладений и заканчивая крупными городскими парками. Также их зачастую можно встретить возле буддийских храмов – такие пруды являются прекрасным местом для созерцания и медитаций. Рыбки являются символом дружбы и любви. Не зря даже само слово «кои» созвучно японскому слову, означающему «любовь», «привязанность». Улыбнувшись, Ким даже прикусил губу и с грудью полной радости протянул пальцы под воду, чтобы рыбка смогла их коснуться. Карп приластился к нежным касаниям Тэхёна, подрыгал хвостом и потребовал ещё больше тепла. Такому поведению рыб Ким не удивлялся, но милее этого он не видел ещё ни одну в своей жизни. Ему вспомнились командировки в Японию, где карпов Кои было настолько много, что японцы создавали Коинобори – тканевые изображения карпов кои во время празднования «дня мальчиков». Эти моменты сейчас кажутся ему волшебными, и он с улыбкой на лице вспоминает их. Всё же, его жизнь имела хоть какие-то прекрасные моменты. И он не отрицает, что в некоторые эти прекрасные моменты он чувствовал себя счастливым. Когда Солнце уже давило на виски, Тэхён решил присесть под деревом. Ива возвышалась над прудом, а у её ствола лучи звезды казались абсолютно недосягаемыми. Вдохнув прохладу дерева, Тэхён прикрыл глаза. Впервые за столько времени он чувствовал спокойствие. Тэхёну хотелось заснуть прямо здесь, чтобы листва сизоватого, почти белого, до зеленого цвета могла касаться его лица. К деревьям Ким всегда чувствовал приятность. Он бы никогда не отказался узнать, что они в себе таят, почему так любяще успокаивают и от чего к ним всегда хочется приходить, когда в жизни творится полный бардак. Вроде бы с Чонгуком идёт всё хорошо. Но Тэхён чувствовал, что этим превосходством он просто, как неровный асфальт, скрывает все неровности своей жизни. Он не может игнорировать то, что его заставляет страдать. Не может, когда навязчивые мысли невзначай открывают дверь без стука и гостят, будто сами хозяева. Тэхён бы правда хотел перестать думать о плохом, но он не знает, как и не может больше. Отрицать Чонгука в помощи он считает мужественным поступком, хотя и сам осознаёт, что занимается, мягко говоря, ерундой в этом плане. Мысли снова одолели его существо. Тэхён захотелось в объятия Чонгука, в них хотя бы навязчивости не было. — Неожиданно здесь кого-либо увидеть. Мужской голос сразу же бьёт по ушным перепонкам Тэхёна, будто микрофоном, потому что свои голоса в голове он слушал очень внимательно. Он открывает глаза и между свисающими ветками листьев замечает человека с костылём в руке. Возникло даже ощущение, что костыль ему не очень-то и нужен был, но он всё равно хромал. Хромота была очень и очень заметной, и когда парень сел рядом, Тэхён встрепенулся, подумав, что ему нужна помощь. Хромой сел под ивой, прямо рядом с Тэхёном. Расстояние позволяло им друг друга увидеть хорошо, но никто из их не проникал в личное пространство, они взаимно отдалились и так просидели ещё несколько минут, пока Тэхён не похлопал глазами и не сказал: — Я Тэхён, а ты? — Юнги, — парень подарил дежурную улыбку, затем снова опёрся головой о дерево и продолжил молчать. — Почему ты удивился, увидев меня здесь? — океанолог рискнул задать ещё один вопрос. Из его уст он вырвался настолько внезапно, насколько и появился. И когда Юнги облизнул свои губы, готовясь что-либо сказать, в стороне двора зашумела машина. И это говорило лишь об одном: приехал Чонгук. — Здесь никто прежде не бывал, — парень встал с места, оставив Тэхёна наедине со своими мыслями. Даже если это и продлилось недолго, даже если Тэхён тоже встал за ним, догнал его, но не собирался его догонять, а хотел лишь встретить Чонгука; вопросы так и не утихли. Юнги не шёл медленно, кажется, в его привычке, будучи хромым, было ходить быстрее, чем любые другие люди. И когда Чонгук уже стоял параллельно к Тэхёну, показав свою поразительную улыбку, блондин, смущаясь, подошёл к нему. Он боялся, что чувства показывать перед незнакомцем было бы некрасиво, но Чонгука, по всему его виду, такое не волновало. Он даже успел поздороваться с Юнги с улыбкой, но уже не такой, какую он подарил Тэхёну раннее. — Это Тэхён, мой… — Я понял, — перебил Юнги, закатив глаза. — В нём нет огня. Тэхён оскорбился, услышав сказанные парнем слова. Что это значит? Взгляд, полный непонимания, был направлен в сторону Юнги. Тэхён не ожидал, что при первой же встрече человек бы его так огорчил, а ведь с виду он не выглядел настолько жестоким в словах. Или, скорее всего, Тэхён ввиду своего подвешенного состояния значимость сказанных слов преувеличил. На лице Чонгука не читалась ни капелька сомнения. — Да, он любит воду, — мужчина взлохматил волосы океанолога и, посмотрев на него, совсем чуть-чуть рассмеялся. — Он не сказал ничего грубого. У Юнги есть такая привычка или даже дар: плохих людей или существ обозначать теми, в ком достаточно огня. Но у тебя огня нет, поэтому ты хороший. Мой самый хороший, — Чонгук мягко поцеловал Тэхёна в лоб, подарив при этом ему ещё большее спокойствие. — Юнги, говорил бы ты такие вещи с менее принуждённым лицом, а то любое позитивное слово из твоих уст звучит оскорблением. — Плевать, — парень покачал головой и, встав на костыль, пошёл в сторону входа в дом. — Есть много вещей, которые мне нужно тебе сказать. Твой брат самый конченный на свете, — продолжил он. — У меня просто нет слов описать, насколько я зол.* * *
— В наказание Афродите и Эросу он приказал им, пользуясь моим огнём, направить его во врата Атлантиды, — вспыхнул Гефест. — Напоминаю, я зарыл свои силы глубоко под лавиной в Индонезии. Если они их найдут, то тут уже ничего не поможет. — Зачем ты зарыл свои силы? Чонгук, без шуток, тоже разозлился. Он не любил, когда боги настолько безответственно обходились со своими способностями. — Я надеялся, что я хоть так забуду то, кем являюсь, — Юнги прижал ладони к лицу. — Я не думал, что такое произойдёт. Кто бы вообще мог подумать об этом?! Скажи мне! — повысив голос, Гефест позволил и огню в его глазах разразиться. — В чём проблема? Быстро шуруй в Индонезию и возвращай свои силы, — цокнув, Чонгук жалостно посмотрел на своего племянника. На того, кого он вырастил собственными руками. Тот самый, который будучи богом огня, сумел прожить под водой. Но Юнги молчал. И порой, Чонгук его не узнавал совсем. Это не тот мальчик, которым он был. Его что-то разбило, что-то заставило по кусочкам собирать самого себя. А казалось, бросьте, боги же не чувствуют людской боли! Ещё как чувствуют. От этой боли Юнги не мог видеть того, кем являлся сам. Всё размылось ещё сильнее, когда он лишил себя самого сил. — Посейдон… — у глаз почти что выступили слёзы. Они будто готовились разразиться в бешеном полёте, но Гефест их сдерживал всеми силами. — У меня третья стадия рака. Я не знал об этом, пока не стал человеком. Отдав свои силы во владение моих подчинённых, – и я точно знаю, что они просто так ими не воспользуются – я лишил себя возможности снова стать богом. Даже если я попытаюсь вернуть свой огненный меч, я умру сразу же. А ты сам знаешь… — Умрёт бог, умрут все на планете, включая и самих богов. Чонгук поджал губы. — И что ты предлагаешь делать теперь? — брови сводятся в переносице. — Возьми мои силы. Возьми их, пока Афродита не окрасила себя кровавым светом, не подумав. — Если я возьму твои силы, Гефест, — Посейдон сглатывает, — Я подвергну опасности всю Атлантиду. Я не могу контролировать водное царство, будучи ещё и богом огня, — а потом глубоко вдыхает и выдыхает. — Но я жил в Атлантиде! Я! Я был богом огня, Посейдон, — Гефеста будто предают, и это сразу читается в его глазах. — Я не понимаю, почему… — Гефест, ты не был богом воды. Знаешь ли ты вообще, под каким щитом я держал тебя всё твоё детство? Поступал на свои страх и риск, племянник, чтобы у тебя была хорошая жизнь, чтобы ты не покалечил моё царство и чтобы я не покалечил тебя. — Но ты мне не говорил этих вещей никогда! — Потому что я люблю тебя, Гефест! — кажется, у самого Чонгука в глазах вспыхивает огонь вместо бушующего океана. — Ты мой самый близкий, мой самый дорогой племянник. Любой, кто посмеет посягнуть на тебя, будет убит сразу же мной. Я сделаю это сам, слышишь? — мужчина призывает посмотреть ровно в глаза. — Я всегда знал, каким бременем для тебя являлась вся эта божественная жизнь. Но ты должен был посоветоваться со мной, прежде чем вот так бессмысленно отдавать свои силы. Я уверен, Афродита до сих пор в раздумьях, уж точно плачет после того, как её загнул Зевс. Но время идёт быстрее, чем ты думаешь. Моя Атлантида в опасности. Каждый атлант в опасности из-за твоих безответственных решений. Но я не калечу тебя сейчас, как видишь, — со злобой выдыхает. — В любом случае, мы это разрешим. Есть на примете доверенные лица, кому бы можно было отдать твои силы? — Только ты. — Ладно, — чувствуя, что сейчас свихнётся, Чонгук падает на спинку кресла и закрывает глаза. — Аполлон, Хёнджин? Юнги сразу же качает головой. И даже с закрытыми глазами Чон это видит. Зря спросил. — Как Зевс узнал о том, что щит Атлантиды разжижается огненным мечом? — Я не знаю, — прикусывает губу. — Никто об этом не знал, если только атланты. Чонгук открывает глаза и с насмешкой оглядывает Юнги. — Атланты? Ты в своём уме? — Тэхён ведь атлант? — парень поднимает глаза, в которых так и остаются прятаться слёзы настоящей горечи. — Хочешь предположить, что Тэхён рассказал дебильному твоему отцу об этом? От «предположений» Гефеста и правда хотелось плакать. — Не доверяй даже своему самому ближнему. Ты всегда мне так говорил, — пожимает плечами. — Если ты посмеешь вмешать Тэхёна в такие грязные дела Зевса, я подарю твои силы самому Тэхёну и скажу ими тебя же сразить, — Юнги удивляется словам Чонгука. — В шоке? Вот так мне атланты дороги, что даже жизнью богов мне будет всё равно рискнуть, даже если все умрут. Мне абсолютно плевать. — Но ведь и Атлантида умрёт. — Никогда не позволю Атлантиде умереть. Ты либо окажешься в Тартаре вместе со своим отцом, либо будешь снова строить небоскрёбы в Нью-Йорке как законопослушный гражданин, — делая это настолько очевидным, Чонгук издевательски пожимает плечами. — Тэхён не имеет к этому никакого отношения. Про Атлантиду и слова рядом с ним не говори, сразу же окажешься в Тартаре. — Тэхён не знает, что он атлант? — Знает, — говорит Чонгук, отбрасывая все недосказанные слова в сторону. — Передадим твои силы Аиду. Он сможет их контролировать уж лучше, чем я. А ты иди домой. — Но… — Юнги, я и так зол, — Чонгук встаёт с места, вытягивает руку в знак того, чтобы парень замолчал. — Ненавижу так себя вести, ты и сам знаешь. Но будет лучше, если ты сейчас исчезнешь с моих глаз, чтобы твоё присутствие не порождало во мне жажду сказать тебе неприятные слова. Больше Чонгук не говорит ничего. Он просто так выходит из переговорной комнаты, хлопая дверью. Кажется, даже картина средневекового художника от этой силы чуть ли не трескается, а Юнги остаётся наедине со своими мыслями. Снова. Но у него нет права устанавливать собственные правила в резиденции Посейдона. Каждый бог мечтает в эту резиденцию попасть, рассмотреть искусство, находящееся в нём. Порой, атланты были ещё более искусными, чем люди. Чонгук же уже чувствует отсутствие Юнги в огромном доме. Да, его голова сейчас вертится кругом, ведь не хватало ещё таких проблем, но ему хватает сил лишь назначить Аиду встречу с Гефестом в береговом доме, где их никто не найдёт. Больше слышать о проблемах Юнги он не желает, он и так его сегодня огорчил сильнее, чем кто-либо мог. Разъярёнными шагами Чон спускается в кухню. Когда он очертаниями видит силуэт Тэхёна, огонь в глазах переменяется на спокойный и тихий океан. Чонгук сразу же ощущает, как в груди становится спокойно. Ведь это часто то место, где люди переживают все чувства: боль, радость, злость и всё остальное? И прямо сейчас Чон вместо всех неприятных чувств радуется, видя перед собой атланта, который стоит у кофемашины и давится приготовленным напитком. — Ангел! Блондин оборачивается сразу же. В этом изящном движении его пряди мило опускаются на лоб, мешаясь в длинных ресницах. С чашкой в одной руке, другой он зачёсывает их назад. — Я правда так рад тебя видеть каждый раз, — Тэхён ставит чашку на столешницу, когда в миг его подхватывают и сажают туда же. — Ты мне не сказал, как ты спал сегодня? — Нормально, но не хорошо, — блондин улыбается, когда его затягивают в поцелуй. Чонгук мягко проводит языком по губам, на которых остались капельки горького кофе. Видимо, океанолог перепутал эспрессо с капучино. Смеясь в поцелуй, он большим пальцем разглаживает скулы парня, а другая рука проникает под футболку, ловя ещё не высохшие капельки воды после принятого им душа. — Сегодня тоже будешь спать один? — вскидывая брови, Чонгук располагает Тэхёна полностью перед собой, обеими руками опираясь на столешницу по бокам от него. — Увы, сегодня мне нужна компания… — Я являюсь для тебя просто компанией! Ясно, понятно, — смеясь, Чонгук одаряет Тэхёна ласковым взглядом и прижимается носом к шее. — Хочу подавиться от твоего запаха. Какой же ты приятный, Тэхён. Океанолог сам давится под напором таких приятностей. Особеннее всего это происходит тогда, когда Чонгук водит руками по телу потом, а пальцами задевает ширинку на штанах. От этого Тэхён вздрагивает и двигается ближе, напрочь забывая обо всём, что его одолевало всего несколько минут назад. Чонгук тихо спрашивает, готов ли к такому Тэхён, получает положительный ответ и сам, будто срываясь с катушки, припадает к губам настойчиво, прямо пламенем. Их обоих обрывает сразу же. Будто они падают с высокой скалы в глубокий обрыв. Пальцы Тэхёна судорожно расстёгивают пуговицы на проклятой рубашке Чонгука, оставляют затем следы на его уже голой груди, таким же голым плечам. В чувствах Ким притягивает мужчину ещё ближе к себе, располагая ладонь на задней стороне его шеи. Пальцы непроизвольно проникают уже в копну волос океана, начинают дрожать от их длины и изящности, которыми они тыкают периодически в глаза, когда Чонгук поворачивает голову для другого наклона поцелуя. В момент всё вокруг перестаёт иметь значение, Чонгук уже на пути стянуть футболку с крепкого тела своего атланта, провести по кубикам его пресса, заставить вздрогнуть от очередного горячего поцелуя в шею. Чон прекрасно помнит их первый раз. Лишая себя удовольствия насладиться губами парня, он стягивает футболку с его тела, но потом всё равно припадает обратно к шее, впиваясь в неё словно вампир. Чонгук дышит слишком глубоко, чем это можно было описать, а Тэхён напротив жалобно в смуте своих животных желаний смотрит на него, когда палец оказывается у колечка мышц. И когда для удобства Чонгук укладывает Тэхёна на живот, он дарит ему те самые поцелуи в лопатки, от которых он без ума. Два пальца оказываются внутри парня, и он подтверждает для самого себя, что в данный раз Чонгук не хочет ничего тянуть, Тэхёна хочется прямо сейчас. Под их движением внутри Тэхён вцепляется пальцами в гладкую поверхность столешницы, скуля в желанных выражениях. С третьим пальцем внутри всё становится ещё сложнее. Тэхёну теперь невозможно хоть как-то дышать, он еле как вбирает воздух в лёгкие, выплёвывает их со всей своей гордостью, хватает руку Чонгука, будучи вжатым в твёрдость столешницы, и умоляет не прекращать, а то он больше не сможет сдерживаться. — Ангел, мы одни. Ты можешь кричать хоть в микрофон, — шепчет в ухо Чонгук, тихо смеётся с реакции и, приставляя четвёртый палец, который не совсем, но немного поможет Тэхёну принять его член, оставляет мокрый поцелуй на шее. Красующийся у его глаз трезубец в виде родинок не оставляет его без внимания, Чонгуку приходится вытянуть руку из хватки блондина, стянуть собственные штаны и призвать смазку, пока что на это время оставляя поцелуй на трезубце. Именно магическим образом смазка вмиг оказывается рядом, лишь бы Тэхён такой способ не увидел, ведь ещё не готов к таким вещам. Клубничный запах охватывает всю кухню, и Чонгук грешно входит в Тэхёна, срывая с его губ поразительный для его слуха стон. — Боже мой, Чонгук, — выхватывает Тэхён. Внутри сводит абсолютно всё, когда уже второй толчок Чонгука подпитывает в нём желание саморазрушиться. Член достигает простаты, и Тэхён теряется сразу же, когда его касаются руки Чона, оставляют следы на ягодицах, сжимают бёдра. — Смело использовать два моих имени одновременно, — Чонгук смеётся, но хмурится, когда ещё один толчок достигает пика. Тэхён очень хорошо его принимает. — Пожалуйста… Мольбы Тэхёна не заканчиваются. Чонгук сжимает ягодицы парня сильнее, вбивается ещё несколько раз и выходит сразу же, кончая на спину океанолога. Губы приближаются к левой лопатке, оставляют там мягкий поцелуй, но Чон сам остаётся в неподвижном положении, будучи полунависшим над Тэхёном, с губами, касающимися мочки его уха.* * *
Дело с Гефестом остаётся неразрешённым. Чонгук прекрасно понимал, что Юнги не такой свободный в общении, поэтому и не станет сразу же названивать и заявляться в общество Аида, дабы тот согласился принять его силы. Для каждого бога принимать силы другого бога является очень опасным решением: либо он лишается своих сил, либо ставит под угрозу своих подчинённых. Хоть это на состояние Аида и не повлияет, ему всё равно незачем принимать силы совершенно иного бога, с которым он сам не всегда был в приятных отношениях. Чонгук на следующее утро проснулся в хорошем состоянии духа. Тэхён лежал рядом, крепко спал, прижавшись лицом к его руке. Кажется, между ними и не было разделения на множество миров. Тэхён всегда к нему близок. Даже находясь вот настолько рядом, его всё равно хотелось ещё ближе. Хотелось воссоединить со своим ребром, поместить вместо сердца, оставить там на конец своей бесконечности. Сегодня он решил его не будить. Чонгук подумал, что за пару часов справится с проблемой Гефеста и вернётся к Тэхёну, сказав ему подготовиться к отплыву на Крит. Он планировал доехать до южного берега на машине, показать ему полуостров, рассказать об известных, но никем не познанных вещах. Затем на пароме он желал отплыть с Тэхёном на Крит. Или на яхте. Неважно. Чон лишь оделся в шёлковую тёмно-синюю рубашку с плательными пуговицами и штаны сапфирового цвета, которые плотно держались на чёрном ремне из искусственной кожи. Заниматься взлохмаченными волосами он не стал: они напоминали ему о Тэхёне и его страсти проводить по ним пятернёй. Предстоящий заплыв в Атлантиду его безумно радовал. Он давно не был в воде, ему скорее хотелось хоть на секунду взглянуть на своих атлантов, утопиться в мощёных улочках Посейдониса. Но времени как такового совершенно не было. Быстро загрузив в машину всё необходимое, Чонгук выбрался в местонахождение своего портала. Если бы Тэхён узнал, что за долю секунды его возлюбленный оказался под водой у входа в Атлантиду, наверное, с ума бы сошёл. — Ваше Высочество, — канцлер опускает глаза вниз. — Жду тебя на следующей неделе в резиденции, есть важный разговор. — Непременно, — кивает. — Вот, пожалуйста, Ваше Величество. Чонгук заплывает внутрь. Хоть на пару минут он должен побывать в своём Царстве. Высочайшие здания с элементами неона, множество проплывающих мимо черепах и акул, на одежде которых светятся все красоты низменностей морей. На лице непроизвольно появляется улыбка. Чонгук в счастье прикрывает глаза. Атлантида всегда служила для него местом силы. Здесь он каждый раз набирался всем существующим позитивом, который мог только быть. Он мечтал, чтобы Тэхён тоже знал об этом месте. Плыть вместе с ним по таким красотам правда очень хотелось, Чонгук хотел показать ему все достопримечательности. Даже мимо одной он проплыл и сейчас: Бельские руины. В старинных домах, уже руинах времён Кроноса жило племя русалок и мерманов. Их народ в Атлантиде назывался «бель». Никто не понимал, почему они решили прозвать себя так, как и никто не знал, откуда они появились. Первое столкновение Посейдона с ними случилось примерно в тот период, когда Атлантида теперь принадлежала только ему. До того как Зевс их сокрушил самой сильной молнией за всё время, Посейдон первым предоставил им права в океане. Суровое право на жизнь было одним из первых, которым раньше не владело ни одно существо на планете. Увы, племени больше нет. Русалки стали настолько редкими, что прямо на глаза Чонгука они не попадались достаточно давно. Он знал, что бельское племя являлось самым воинствующим, за своего царя всегда стояло горой. Но и здесь Зевс побоялся их могущества, ведь они были единственными представителями слияния двух миров. Они могли сделать многое, даже и свергнуть Зевса, настолько их силы преобладали над обычными людскими. Бельские руины так и остались руинами. За столько тысячи лет их никто и не тронул. Сейчас они освещены неонами, чтобы в синеве можно было разглядеть их очертания. Обычно атланты из сёл любят на них посмотреть, сделать памятные снимки, даже история за этим местом никого не оставляет равнодушным. И почему ведь Посейдон поставил сильнейший щит на Атлантиду? Получив нужные эндорфины, Чонгук не стал заглядывать в свою резиденцию. Депутаты прямо сейчас находились на перерыве, смеялись во весь голос от анекдотов, попивая воздушный коктейль. Никто из них не знал Чонгука, видели они лишь Посейдона. Его неземную внешность никто не мог забыть, но и никто не мог воплотить её в картины, вписать в слова. На разговорах Посейдона всегда чтили и уважали, и это стояло не на уровне пропаганды, а на желании помочь своему царю избавиться от постоянного груза Зевса над головой. Никогда ведь злобный царь не давал им спокойствия. За что его чтят люди? Посейдон переплыл большую часть Атлантиды, но поняв, что задерживаться уж точно нельзя (его ждёт Тэхён, хоть и спит на данный момент), вышел в царство Аида. И в этот же момент понял, что опоздал.