Квир-личности

Глава девятнадцатая Я НЕ БУДУ ПОСЫЛАТЬ РОЗЫ Краткое содержание: Чего Брайан не сделает — и что сделает. Тусон, Аризона, июнь 2003 года. Брайан «Я не буду посылать розы Или придерживать дверь, Я не вспомню, Что на тебе было надето. Мое сердце слишком сильно контролирует Отсутствие романтики в моей душе Ты поседеешь, малыш, Так что держись подальше, парень. Забудь о моем плече Когда нуждаешься, Забвение дней рождения гарантировано, И если бы я любил тебя, ты бы узнал об этом последним — Я не буду посылать розы, А розы тебе так идут…» *** В тот момент, когда я чувствую, что падаю, осознаю, что у меня большие проблемы. Парульного почти сбивает с ног огромный ублюдочный бычок, и конь чуть не падает. Я натягиваю поводья и поднимаю его голову, пока он пытается выбраться на ровную землю. Но потом он спотыкается, и я не готов к этому. Я перелетаю через его шею и ударяюсь о пустынную землю с такой силой, с какой никогда не бился ни обо что, если это не потрясающая задница. Хруст. Блядь! Я сломал свою гребаную шею! Вот и все, Кинни. Ты должен был быть ковбоем. Ты должен был показать всем, что настоящий мужчина. А мог бы сидеть на заднице в офисе, или отдыхать у бассейна, или просыпаться и пить свой первый кофе за день. Вместо этого тебя вынесут ногами вперед, и Джастин будет чесать тебе задницу до конца твоей жалкой жизни. Все становится черным. Бинго. Я мертв. Но нет. — Брайан? Ты меня слышишь? Скажи что-нибудь! — Блядь! — это все, что я могу сказать. — Он жив, — слышу я голос Пэта, — слава Богу! Картину не отменят! — Очень смешно! — Где фельдшер? — Уже едет! — Вызовите скорую помощь! — Нам нужно вернуть его в лагерь. — Подождите! Не трогайте его! — Мы должны. Мы не можем оставить его здесь! — Брайан, ты чувствуешь свои ноги? — Я в порядке! — моя голова как будто набита ватой. — Я не мертв и не парализован. Отойди и дай мне отдышаться. — Даже сейчас, Брай, ты не можешь не пиздеть! — бухтит Пэт. Около сотни рук тянутся, чтобы поднять меня на ноги. Я вижу лицо Дориана. В нем нет ни капли крови, а его темные глаза огромны. — Брайан! — причитает он. — Ты ранен? — Я в порядке! — повторяю я. — Как моя лошадь? Где Патрульный? С ним все в порядке? — С лошадью все в порядке, Брайан, — говорит Дориан с явным облегчением, — но ты выглядишь изрядно потрепанным. — Где гримеры! — слабо зову я. У меня чертовски кружится голова. Я пытаюсь сделать шаг, но левая нога не слушается. Черт возьми. — Осторожнее там. Он мог сломать ногу, — говорит Чарли Боули. Я делаю еще один шаг, но не получается. Боль пронзает меня. — Ебать! — шепчу я. А потом теряю сознание. *** Я пропущу всю эту чушь о поездке в больницу и всю их чепуху. Короче говоря, лодыжка расстянута, но не сломана. Это хорошая новость. Плохая новость в том, что это чертовски больно. — Ты держишь ногу на подушке? Джастин нависает надо мной, уперев руки в бока. Властный маленький засранец. Слава Богу. — Да, — он кладет мне на ногу пластиковый пакет со льдом, — слишком холодно. Джастин вздыхает и приносит полотенце из ванной. Обматывает его вокруг моей лодыжки, затем кладет сверху пакет со льдом. — Лучше? — Наверное. Знаю, что он должен это сделать. Я не полный гребаный идиот и уже причинял себе боль раньше и знаю, как это делается. Но я ненавижу, когда со мной нянчатся. Ладно, я не ненавижу, но это заставляет меня чувствовать себя зависимым, и это беспокоит. Вот почему я веду себя как осел. Я не сержусь на него, я зол на себя за то, что упал с гребаной лошади! — Иди сюда, — я протягиваю руку. Он колеблется, но берет ее. Притягиваю его к себе на кровать, — что бы я без тебя делал? — Замечательно бы обошелся, — говорит он. Я хмурюсь. Это не мой мальчик. — Неправильный ответ. Попробуй еще раз. Он качает головой. Я знаю Джастина. Он был в порядке сразу после душа и перед тем, как я заснул, но сейчас что-то не так. — Выкладывай, блондинчик. — Ничего особенного. Он прижимается своим теплым лицом к моей шее. — Сомневаюсь. Я хватаю его за волосы и тяну за них. — Ай! Больно! — Я остановлюсь, но не раньше, чем ты скажешь мне, что, черт возьми, не так?! Он садится. — Я сломал свой мобильный телефон. Хорошо. Это только начало. — И что? — Мне понадобится новый телефон. И новый номер, — он отстраняется от меня и встает с кровати, — я лучше закажу что-нибудь на ужин. Хочешь посмотреть меню обслуживания номеров или мне попросить Ави взять нам что-нибудь на вынос? Стоп. Что за переключение? — Какого черта тебе нужен новый телефон? Его глаза мечутся по комнате, глядя куда угодно, только не на меня. — Я сломал его. Уронил. — Куда ты его уронил? Из гребаного окна? Он отворачивается от меня. — Какое это имеет значение? Он сломан! Что-то случилось. Джастин упирается, как республиканец в администрации Никсона. — Тогда скажи Ави, чтобы он купил тебе новый. В конце концов, это его работа. Заниматься бессмысленным дерьмом, вроде замены сломанных мобильных телефонов. — Хорошо, — говорит Джастин, — я скажу ему. И принесу меню. Он выходит из спальни. Если бы у меня на лодыжке не было пластикового пакета с тающим льдом, я бы последовал за ним в гостиную и спросил, в чем его гребаная проблема? Нажимаю на пульт и вижу «Развлечения сегодня вечером». Я абсолютно уверен, что у них будут кадры, на которых я выхожу из скорой помощи и втискиваюсь во внедорожник, у них было не так уж мало времени. Уверен, что попаду на шоу в понедельник. К тому времени я вернусь на съемочную площадку — надеюсь. Если этот дурацкий несчастный случай задержит съемку, тогда я действительно облажался. Этот фильм должен быть закончен по расписанию, иначе я опоздаю к началу «Восточного фронта». А я не могу опоздать на него. Не могу. Этот фильм — самый важный. Я буду звездой. Никакого Джимми Харди. Никакого Иствуда или сэра Кена. Только я с Симоной Мерль — чудом с надутыми губами. Не могу позволить глупой лодыжке все испортить. Не могу позволить ничему на свете испортить это. Внезапно я чувствую голод. — Эй! Джастин! Мы в Тусоне. У них есть мексиканская еда в меню обслуживания номеров? Джастин возвращается, держа в руках толстую кожаную папку. — Не нужно кричать. Я тебя слышу. Хочешь мексиканскую еду? Здесь есть куча меню из разных ресторанов. И в меню обслуживания номеров есть стейки. — Если хочешь стейк, тогда закажи его, но мы готовим стейки почти каждый вечер в трейлере. Я хочу чего-то мексиканского. Позвони Ави и попроси его найти лучшее мексиканское заведение в городе. Ты знаешь, что мне нравится. Пусть он закажет побольше, на случай, если они с Джо тоже захотят. Джастин закусывает губу. — Мексиканские блюда меня вполне устраивают. — Тогда приступай к делу. Твой желудок, должно быть, уже кричит. Когда ты в последний раз ел? Он пожимает плечами. — Не помню. Я съел немного салата на обед в палатке общественного питания, — он поворачивается и идет к выходу. — Подожди секунду, — говорю я, — вернись сюда. Он крадется назад. — Как твоя нога? Нужно еще льда? — С моей ногой все в порядке. Но что с тобой не так? Я всматриваюсь в его лицо, но оно непроницаемое. — Ничего. Устал. — Хорошо. В эти выходные отдохнем. Позвони Ави и закажи еду. Он кивает. — Хорошо. Джастин выходит, и я слышу, как он разговаривает по телефону с Ави. Я не совсем понимаю, в чем его проблема. Иногда он впадает в такое настроение… кто бы говорил, и я никогда не знаю, злится он на меня или просто злится вообще. Раньше бывало хуже сразу после его травмы. Он переходил от истерики со слезами, к истерическому смеху, от бессильной ярости, к длительным периодам, когда сидел и смотрел в пространство. Я никогда не был уверен, думал ли он о чем-то, или пытался что-то вспомнить, или просто отключался. Но он не был прежним хихикающим, дерьмовым ребенком, каким был раньше. И я тоже уже не был прежним. Теперь я это знаю. Я пытался притвориться, что это меня не касается, но это была чушь собачья. Это все изменило. И я имею в виду ВСЕ. Может быть, нас бы здесь и не было, если бы Джастина не избили. Может быть, мы были бы совсем в других местах. Или мы оба были бы где-то, но порознь. Я думаю о Фионе, чего не делал очень, очень давно. Она и ее гребаные видения. Все это мумбо-юмбо. Полное дерьмо собачье. За исключением тех случаев, когда мне снится один из тех странных снов, в которых я нахожусь где-то в другом месте, с кем-то другим. Или же я — это я, но другой я. Иногда Джастин там, иногда его нет. И иногда там бывает Рон. И Майкл. И все остальные. И иногда в той жизни есть люди, которых я не знаю, но во сне они кажутся мне своими. Когда я просыпаюсь, думаю о том, что означают эти сны. Вероятно, ничего. Но, черт возьми, никогда не знаешь наверняка. В том-то и беда, что никогда не знаешь наверняка. Я встаю и, прихрамывая, иду в гостиную. — Что ты делаешь? — спрашивает Джастин. Он вскакивает и хватает меня за локоть, ведя к дивану. — У тебя вся повязка развязалась! — Мне надоело валяться в постели. — Представьте себе, — улыбается Джастин, — Брайану Кинни надоело валятьяс в постели! Это впервые. — Ну, да, — я устраиваюсь на диване и кладу ногу на ногу, в то время как он садится рядом со мной, — мне стало скучно. — Рассказываю. Ави заказал еду, и они поехали забрать ее. Он скоро должен вернуться, — он берет мою руку и сжимает ее. — Это то, что я сказал той ночью, — внезапно говорю я. Джастин смотрит на меня. — Какой ночью? — В ночь, когда родился Гас. В ту ночь, когда я встретил тебя, — я так ясно представляю это в своей голове, — я был в задней комнате, какой-то парень отвратительно делал мне минет, понятия не имея, что он делает. Поэтому я покончил с этим и вышел на улицу. Майкл и парни ждали меня. Мы собирались в закусочную перекусить. Помню, Эммет сделал какое-то язвительное замечание о том, что я делал в задней комнате, и я сказал им, что мне стало скучно. — Скучно, когда тебе сосут член? — с сомнением говорит Джастин. — Сомневаюсь в этом. — Нет, это было правдой, — я смотрю на наши руки, вплетенные пальцы. Это кажется странным. Очень странным. Но и правильным, что еще более странно, — но потом я посмотрел вперед… — И ты увидел потрясающее видение перед собой! — Джастин прислоняется ко мне. — Я все еще был возбужден, и увидел сочного блондинистого твинка, который выглядел готовым быть трахнутым. И я хотел быть тем, кто его трахнет. Я знал, что это развеет мою скуку на несколько часов. Джастин фыркает. — Попробуй еще раз — три года. В сентябре будет три года. Он прав. Три года. — Черт возьми. — Итак, — добавляет он, — тебе еще не скучно? Я имею в виду со мной? С нами? Я должен признать правду. — Только когда я лежу в этой гребаной кровати один, а моя нога лежит на подушке, как персидский кошак! Джастин смеется. — Ты убиваешь меня, Брайан! Ты такой брюзга! Каким ты будешь, когда действительно станешь сварливым стариком? — Точно таким же, как я сейчас — разгоряченный и возбужденный, только с заметным оттенком седины на висках. — И я буду рядом, чтобы мириться с тобой. — Это ты так говоришь, — я останавливаюсь и отвожу взгляд. Его ладонь вспотела, хотя кондиционер в номере работает на полную мощность, — как ты сломал мобильник? Он тут же встает. — Мне нужно отлить. — Джастин! Но он уходит. Я слышу, как закрывается дверь ванной. Что, черт возьми, с ним происходит? Брайан Кинни никогда ни за кем не гоняется, помните? Жесткое и быстрое правило. Забавно, что когда дело доходит до Джастина, все мои гребаные правила вылетают в окно вместе с моими яйцами, по-видимому. Я снимаю ногу с кофейного столика и встаю — медленно. Блядь. Я затвердел и не в хорошем смысле этого слова. Ковыляю в спальню и стучу в дверь ванной. — Открой. — Я же сказал тебе — мне надо отлить! — Тогда это самая длинная струя мочи в мире. Открой дверь! Я серьезно, — жду, но ответа нет, — я стою здесь на своей гребаной больной ноге. Ты хочешь, чтобы я начал вышибать ею дверь? Я не шучу! — бью в дверь кулаком. — Следующей будет нога. Вот и все. Дверь открывается. — Господи, Брайан! Возвращайся в постель! Ты хочешь окончательно облажаться? Я ковыляю обратно к кровати и кладу ногу на подушку, пока он снова забинтовывает ее. — Спасибо, засранец. — Ты же на самом деле не собирался быть настолько глупым, чтобы вышибить дверь, не так ли? Я многозначительно смотрю на него. — Ну, ты же открыл дверь, не так ли? — Ты сумасшедший! — Очевидно. Он собирается уйти, но я хватаю его за руку и тяну на кровать. — Больше никакого дерьма. Что происходит? Он закрывает глаза. Старый прием. Он делал это после травмы. Как страус, если ты не можешь видеть мир, то и мир не может видеть тебя. — Не есть, не спать и не трахаться, пока ты мне не скажешь. Брось это, Солнышко. Ты знаешь, что я имею в виду то, что говорю. — Это репортер. Рексфорд Уолкотт. Подонок из «The Sun»... Я знаю, кого он имеет в виду. Уолкотт — ебаная пиявка. Он пытался потрясти Рона прямо перед премьерой «Олимпийца», заявив, что выставит меня в дурном свете, если не получит какой-нибудь эксклюзив в качестве вознаграждения. Рон рассмеялся ему в лицо. Он постоянно получал подобные угрозы от таблоидов. Разыгрывание гей-карты — это их хлеб с маслом. Но Джастин этого не знает. Он видел только верхушку айсберга Голливудской подлости. — Уолкотт был возле больницы. И он звонил в трейлер. Ты сказал мне это на днях, — что-то начинает проясняться, — он позвонил тебе на мобильный. Как он узнал номер? Джастин пожимает плечами. — Не знаю, но узнал. — Почему ты разбил телефон? Я не хочу звучать обвиняюще, но мне нужно знать правду. Эти парни коварны, и я не хочу, чтобы они охотились на Джастина. Он бубнит: — Я отшвырнул его. Он ударился о стену и разбился. Ладно, это только начало. — Уолкотт звонил тебе на мобильный. Что он сказал? — Он все знает о «Спрингхерсте». У него есть копии записей. Он знает все, в том числе и то, какие наркотики ты принимал. Фу. Это пиздец, как мерзко. Но было неизбежно, я полагаю. Ничто не остается секретом, когда ты на виду у публики, даже твоя история болезни. Повсюду есть утечки, даже в хорошо смазанной машине по исправлению психики доктора Джулиуса Горовица — медсестры, техники, ассистенты, даже чертова уборщица продаст вас, если ей предложат достаточно денег. Рон говорил, что в таблоидах были файлы, за обладание которыми даже ФБР убило бы, полные грязи на всех и каждого. Они хранят много подобного дерьма, выжидая своего времени. Ждут момента, когда припечет. Ждут, чтобы развернуться и сдать тебя с потрохами, надеясь получить еще больше грязи. Порочный круг. У них, вероятно, есть и мои записи из павильона Спенсера. Ну, а что ты можешь сделать? У каждой стОящей знаменитости в шкафу есть несколько сумасшедших моментов. Пребывание в реабилитационном центре. Сексуальные предпочтения на грани извращений. Неловкие фотографии… О, подождите. Мы с Джастином уже сделали это. И выжили. Это сущие пустяки. — Забудь об этом. Скажи Ави, чтобы он купил тебе новый телефон и новый номер. И дай его только паре человек. Если этот подонок получит его снова, мы просто купим еще один. Мы будем покупать тебе новый каждую неделю, если понадобится. Держись на шаг впереди этого ублюдка. Ты понимаешь, что это нормально для кинобизнеса, не так ли, Джастин? Так что привыкай к этому. Джастин сжимает мою руку, как будто пытаясь схватить. — Это еще не все, Брайан! Он сказал, что у него есть информация о смерти Рона. Похоже, у него есть полицейское досье. Он сказал мне, что копы говорят, будто ты замешан. И что мы с Джимми помогли это скрыть. Дважды фу. Это мерзко. Но чему удивляться? — Ну, это гребаная ложь! Полиция, таблоиды и весь любопытствующий Голливуд могут строить догадки сколько угодно, но доказательств нет, потому что это неправда! Тот детектив, который вынюхивал что-то после смерти Рона, может болтать репортерам до посинения, но все закончено. Рон покончил с собой. Конец истории. Этот подонок ловит рыбу в мутной воде. Он пытается вывести тебя из себя. Но ты не можешь позволить ему запугать тебя. Я здесь. Мы вместе. Джастин смотрит на меня, его глаза сияют. — Но он сказал, что это может испортить твой имидж! Что это может повредить твоей карьере! И… что я должен… что я… — он останавливается и отводит взгляд. Теперь я все понимаю. — Он хочет, чтобы ты скормил ему информацию, верно? Он сказал, что если ты ему не поможешь, то он разрушит мою карьеру или что-то в этом роде? Он кивает. — Он говорил так, как будто мог это сделать! Он знал все это дерьмо! Наркотики и Рон! Это звучит так, блядь, плохо, Брайан! — Это чушь собачья! И если бы моя лодыжка не болела так пиздецки, я бы прямо сейчас спустился вниз и надрал паршивую задницу Рексу-как-его-там, пьющему теплое пиво! Пусть он напечатает ЭТИ фотографии! Джастин улыбается. — Ты бы этого не сделал. — Именно так я бы и сделал! Может, я и выгляжу как хрупкий педик, но на самом деле я подлый и мерзкий ковбой, поедающий бычьи яйца! И у меня есть много ковбойских друзей, поедающих бычьи яйца, чтобы поддержать меня, включая моего любовника, тоже поедающего бычьи яйца! — Это были телята, Брайан, а не быки. Я закатываю глаза. — Они были бы быками, если бы не потеряли свои яйца в раннем возрасте. Это технический момент. Я бы хотел увидеть Старого Рекса с полным ртом бычьих яйц. Или, что еще лучше, с его собственными яйцами. Могу помочь ему в этом! — Так ты действительно не беспокоишься об этом? — изумляется Джастин. — Это профессиональный риск, — говорю я, — как и это, — я наклоняюсь и поправляю повязку на ноге, — если ты работаешь со стадом, то должен принимать удары по мере их поступления. Мы просто должны с этим смириться. Я слышу, как открывается дверь в гостиную. — Джастин? — зовет Ави. — Я принес еду! Иди и возьми ее, пока она горячая! Джастин помогает мне встать. Нога все еще болит, как сука, но я могу это вынести. Как я уже сказал, это профессиональный риск. — Спасибо, Солнышко, — говорю я. — Не стоит благодарности, — парирует он. — Нет, спасибо, — настаиваю я, — просто бросай лепестки роз на моем пути! — Мне не нужны розы, — отвечает он, — и тебе тоже. Нам это не нужно. У нас есть и другие дела. — Да, — соглашаюсь я, — другие дела. Более важные вещи, чем гребаные букеты роз. И я опираюсь на него всю дорогу до нашего ожидающего ужина. *** «Мой темп бешеный, Мой характер вспыльчивый, Со словами романтичными Я в растерянности. Я бы первым согласился Что поглощен собой, И это врожденное, малыш, Так что не теряй голову, парень. Во мне ты найдешь такие вещи Как мужество и выдержка, Но не те добрые вещи, Которых ты заслуживаешь. И поэтому, пока есть шанс побороться Просто повернись и уходи — Я не буду посылать розы, А розы тебе так идут.» Джерри Херман* *Джерри Херман (10 июля 1931, Нью-Йорк — 26 декабря 2019, Майами, Флорида) — американский композитор и поэт, автор всемирно известных бродвейских мюзиклов «Хелло, Долли!», «Молоко и мёд» и других. Трёхкратный обладатель премии «Тони», включая специальную премию за особый вклад в театральную жизнь. Лауреат премии центра Кеннеди (2010). В 1985 году анализ Хермана на ВИЧ дал положительный результат. По утверждению, прозвучавшему в документальном фильме «Words and Music» компании PBS, «он — один из счастливчиков, кто выжил и дал возможность людям убедиться, что методы лечения экспериментальными препаратами приводят к успеху, и сам он через четверть века по-прежнему, как гласит одно из его стихотворений, живой, здоровый и процветающий. Херман скончался 26 декабря 2019 года в Майами-Бич, штат Флорида, в возрасте 88 лет.