Квир-личности

Глава двадцать шестая ОГНИ Краткое содержание: Огни Марфы, Техас, июль 2003 года. Джастин — Я ни хуя не вижу! — Тихо! — шиплю я. — Почему? — фыркает Брайан. — Я что отпугну свет? — Я пытаюсь сосредоточиться! — На чем? Там нет ничего, кроме грязи! Я направил свой бинокль на… что-то там, в темноте. Не уверен, что это такое. Но это… что-то. — Мне кажется, я что-то вижу. — Господи, — говорит Брайан. — Что-то или, блядь, ничего! Это уже третья ночь, которую мы проводим здесь, и все, что мы видели — это пара кроликов! А теперь иди сюда и отсоси мне, а потом мы можем вернуться в отель и закончить работу. Мне нужно быть на гриме в шесть утра, и я бы хотел несколько часов хорошенько выспаться, прежде чем мне придется предстать перед камерами. — Тебе не нужен сон красоты, — напоминаю я ему, — ты играешь ковбоя-мясника на перегоне скота. Тебе нужно выглядеть неотесанным, чтобы соответствовать характеру персонажа. — О, да что вы, мистер кинокритик? Если я буду выглядеть на экране как после десяти гребаных миль плохой дороги, я стану безработным актером. А это значит, что тебе придется найти какого-нибудь другого идиота, который будет твоим талоном на питание, — Брайан откидывается на одеяло, — кстати, мой член все еще ждет. — Подожди, я все еще ищу. Будь терпелив. Твой член может подождать несколько минут. — Это богохульство! Мой член не может ждать. — Дай мне еще пять минут. Мы припарковались примерно в десяти милях к востоку от Марфы, недалеко от шоссе 90. Это область лучшая для наблюдения за призрачными огнями. В нескольких милях отсюда есть смотровая площадка, но обычно там полно туристов. Когда мы с Брайаном наконец увидим огни Марфы, я хочу, чтобы мы были только вдвоем. То есть, если мы вообще увидим огни, что становится все более маловероятным по мере того, как наше время в Марфе подходит к концу. Сейчас июль, и «Красная река» почти закончила натурные съемки. Осталось всего несколько дней до того, как мы соберем вещи и отправимся домой — домой, в дом в каньоне Криксайд. Наш дом. Мне нравится говорить это самому себе. Наш дом. Брайана и меня. Серьезно. — Я собираюсь вздремнуть, — зевает Брайан, — разбуди меня, когда приземлится корабль-матка. — Огни не инопланетные, Брайан. Это в Нью-Мексико. Розуэлл. Эти огни предположительно являются духами коренных американцев. — Индейцы. Пришельцы. Джордж Буш и Дик Чейни развлекаются с помощью фонарика. Мне плевать, кто они такие. Просто закончи это делать и иди сюда, пока мой член не заснул. Что бы я ни видел — или думал, что видел — теперь оно исчезло. Я убираю бинокль и сажусь на одеяло рядом с Брайаном. — Ничего, — говорю я, — может быть, завтра вечером. — Нет, — говорит Брайан, — я не собираюсь сидеть здесь еще одну ночь на этом гребаном одеяле, с камнями, втыкающимися мне в задницу. Если я захочу, чтобы меня ткнули в задницу, есть другие способы, которыми я предпочитаю это делать. Звучит многообещающе. — Означает ли это, что ты позволишь мне выполнить эту работу? Сегодня вечером? — Нет, — решительно говорит Брайан, — это был риторический вопрос. — Это не риторический вопрос, Брайан! Риторический вопрос — это вопрос, который не требует ответа. Например… Брайан закрывает мне рот рукой. — Я знаю опредеоение риторического вопроса, профессор Солнышко. Я учился в девятом классе. Когда я уберу руку, ожидаю, что этот рот сделает больше, чем попытку научить меня литературным определениям. Он отпускает меня и расстегивает джинсы. Он уже возбужден. Я оглядываю небо, но там ничего нет, а здесь, передо мной, есть нечто гораздо лучшее, чем призрачный свет. Что-то более существенное. Член Брайана. — Так-то лучше, — вздыхает он, когда я беру его в рот, — да. Вот так. Должен признать, что сосать член Брайана намного приятнее, чем стоять в темноте, разглядывая небо в бинокль. Он прямо здесь, в моей руке — это не так неуловимо, как Огни Марфы. Провожу кулаком вверх и вниз по стволу, ощущая его гладкость. Чувствую, как она набухает. Это реально. Это прекрасно. Это то, что действительно освещает мой мир. Головка члена заполняет мой рот. Я закрываю глаза, сосредотачиваясь только на ощущениях. Чувствую его пульсацию. Этот пульс. Он соединяется с сердцем Брайана. Центром его существа. Он медленно начинает толкаться в заднюю стенку моего горла. Но я отстраняюсь. Не хочу, чтобы он кончал слишком быстро. Я хочу сам контролировать его. Шаг за шагом. — Черт, — бормочет он. — Хм. Я провожу языком по головке, прикасаясь к маленькой щелке на кончике. Скольжу взад и вперед, снизу вверх. Наклоняюсь и обхватываю его яйца левой рукой, пока глажу член правой. — Не кончай пока. — Я собираюсь измотать твою задницу, пизденыш, — выдыхает он, — ты не сможешь ходить прямо целую неделю. Я смеюсь. — Ни разу в жизни не ходил прямо, Брайан! Я всегда странно ходил. — Это хорошо. Такая задница была бы потрачена впустую на натурала, — его руки скользят по моей спине, притягивая меня ближе, — а теперь соси уже! И я это делаю. Сосу глубоко. Трудно глубоко заглатывать такой длинный член, как у Брайана, но я делаю все, что в моих силах. И это хорошо. По крайней мере, он еще не жаловался! Но глубокая глотка — это не то, что у меня получается лучше всего. Все дело в языке. Он моя крепость. Он и мои губы. У меня довольно большой рот и красивые мягкие губы. И я знаю, как пользоваться этими губами. Чувствую, что он готов кончить. Я могу либо отступить и позволить ему кончить мне в лицо, либо проглотить. Мне нравится, когда Брайан кончает прямо на меня. Это кажется грязным, но в хорошем смысле, как порнофильм. Как в пустыне на одеяле. У меня есть несколько салфеток для рук, но этого может не хватить — Брайан кончает ведрами. Поэтому, когда он кончает, я держусь и не отпускаю его, глотая столько, сколько могу. Именно в этот момент Брайан наиболее уязвим. Когда кончает. В первый раз он сказал: «Я люблю тебя», когда кончал мне в задницу в ту первую ночь в лофте. Конечно, позже он отрицал это, но я слышал его. И не думаю, что он сказал это случайно. Это было реально. Может быть, он не понимал этого в тот момент, но я понимал. Я понимал, что он влюбился в меня. И я влюбился в него. С самого начала. Я держу его член во рту, пока он не начинает опадать. Если бы я захотел, я мог бы заставить его оставаться твердым и снова отсосать ему. Брайан может оставаться твердым дольше, чем любой парень, которого я когда-либо видел — или о котором слышал. Он может трахнуть меня и кончить, а потом трахнуть снова, и член у него не падает. А потом, может быть, даже трахнуть в третий раз, прежде чем все наконец закончится. Некоторые люди в это не верят, но это правда. Мы делали так много раз. Брайан очень гордится этой способностью. А кто бы не гордился? Но сегодня не марафон. Нам нечего доказывать. Через несколько дней мы вернемся в Лос-Анджелес. Брайан проведет еще неделю или около того на съемках, и «Красная река» завершится. Тогда у нас будет всего неделя до начала подготовки к съемкам «Восточного фронта». Скоро он уедет. Снова отправляясь на натуру. А я буду на обратном пути в Питтсбург. Обратно в школу. Меня начинает тошнить и я закашливаюсь. — Эй! Ты в порядке? — Брайан заключает меня в свои объятия. — Я в порядке. Твой член чертовски большой! — С каких это пор? Нет такой вещи, как слишком большой, когда дело доходит до члена, особенно моего. И нет такого понятия, как «достаточно», когда дело доходит до того, чтобы отсасывать, — Брайан улыбается, — или съесть твою задницу. Перевернись. Я целую его. — Ты действительно ненасытен! — Я знаю. Разве это не здорово? Вероятно, не очень хорошая идея лежать полностью голым на одеяле всего в нескольких ярдах от дороги, особенно когда мы делаем то, что до недавнего времени было незаконным в штате Техас, но какого черта? Я не должен жаловаться. — Теперь ты знаешь, что такое римминг! — говорит Брайан, облизывая губы. Я закатываю глаза. — Это было забавно только первые двести раз! — Ты хочешь, чтобы я остановился? — Черт возьми, нет! Конечно, Брайан не останавливается перед тем, чтобы вылизать мне задницу, пока я не буду готов закричать. Он трахает меня. Сначала сзади, затем я верхом на нем («Вперед, ковбой!» — призывает он) и, наконец, лицом к лицу, с ним сверху. Это самое лучшее. Мне всегда нравится заканчивать так, когда Брайан наклоняется, чтобы поцеловать меня после того, как кончит. — Пизденыш, я люблю тебя, — говорит он, — ты знаешь это? — Уверен, что вспомнишь эти слова утром? — поддразниваю я. — Думаю, да, — отвечает он, — в эти дни моя голова до смешного ясна. Я даже помню те дерьмовые слова, которые бормочу в порыве страсти. — И я тоже их помню. — Уверен, что ты их все записываешь. «Дорогой дневник, Брайан сказал, что любит меня! Это было так волнительно! Он самый крутой парень на СВЕТЕ! Обнимаю, Джасти». — Заткнись! Я не веду дневник. Ты это знаешь. — Не на словах. Но тебе определенно нравится рисовать мой член, когда я сплю. По крайней мере, раньше ты так и делал. — И все еще рисую, — я зеваю. Уже поздно, — но уже могу нарисовать его по памяти. Брайан внезапно становится очень тихим. Как будто задерживает дыхание. — Я бы предпочел, чтобы ты рисовал его с натуры, — говорит он наконец, — всегда. Ты понимаешь, что я имею в виду? Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать? Мое сердце останавливается. — Да. Я понимаю, о чем ты говоришь. Я прижимаюсь лицом к груди Брайана. Из-за съемок он пока не делает эпиляцию воском. Это странно, но приятно. Чувствую, что волосы растут так, как никогда раньше не росли. Вокруг сосков. Между грудными мышцами. Он мужчина, и теперь я тоже мужчина. Больше не пара мальчишек, неспособных понять, чего мы хотим. — Я, блядь, так сильно тебя люблю! — Я тоже, — шепчет он, гладя меня по волосам, — Господи! — внезапно восклицает он, садясь. Я тоже сажусь. — Что? В чем дело? — Смотри! — Брайан указывает на небо на востоке. Там они. Капли света, плавающие и подпрыгивающие в воздухе, как пузырьки. Некоторые из них желтовато-белые, а некоторые красные и оранжевые. Они двигаются вверх и вниз, иногда разделяясь, как амебы, а затем снова соединяясь вместе. Огни Марфы. Брайан встает и подтягивает меня к себе. Мы смотрим, как движутся огни, иногда высоко над нашими головами, иногда низко, почти до земли. Я хочу подбежать к ним, прикоснуться к ним, но Брайан удерживает меня, прижимая к себе. Затем они медленно начинают исчезать. Еще несколько взлетают в небо, а потом исчезают. — Это было охуенно странно! — говорит Брайан. — И пиздец. как удивительно! — добавляю я. — Я рад, что мы это увидели, — говорит Брайан, — хотя я понятия не имею, что, черт возьми, мы видели. — Никто не знает, — говорю я, — некоторым вещам предназначено оставаться тайнами. — В это я могу поверить. Мы ждем еще несколько минут, но призрачные огни не возвращаются. Так что мы собираем нашу одежду и одеваемся. Затем я скатываю одеяло и кладу его на заднее сиденье круизера. — Ты расскажешь завтра на съемочной площадке, что мы видели огни? — спрашиваю я. Брайан качает головой. — Нет. Пэт посмеялся бы надо мной, а Пако подумал бы, что я накурился. А Дориан просто подумал бы, что я сумасшедший. Давайте не будем освещать ситуацию для людей, которые не поймут. Оставим это только для нас двоих. Хорошо? — Хорошо. Я беру Брайана за руку и сжимаю ее. Как будто огни стали свидетелями чего-то между нами. И я действительно не хочу этим делиться. Это для нас. Только для нас и никого другого. — Огни были прекрасны. Но не так, как то, что я вижу каждую ночь. — Ты настоящий маленький философ, не так ли, профессор Солнышко? — У меня был хороший учитель, — говорю я. — И у меня тоже, — Брайан целует меня в губы, — давай никогда не прекращать учиться. — Аминь, — соглашаюсь я, — никогда не останавливайся.