Квир-личности

Глава двадцать восьмая БЕДА Краткое содержание: Название говорит само за себя. Лос-Анджелес, июль 2003 года. Брайан «Если ты ищешь неприятностей Ты пришел по адресу, парень, Если ты ищешь неприятностей, Просто посмотри мне прямо в лицо. Я был рожден, чтобы стоять и говорить в ответ. Мой папа был зеленоглазой горой, Джек. Потому что я злой, Страдание — мое второе имя. Что ж, я злой, Так что не связывайся со мной!» *** — Не волнуйся, Брайан, — продолжает он повторять, — не волнуйся! Я уверен, что все не так плохо, как кажется. — Перестань твердить об этом, — говорю я, мои руки сжимают руль «Мустанга», как будто это шея этого ублюдка Рексфорда Уолкотта. — Все будет хорошо, — продолжает он почти навязчиво, — это всего лишь статья. Просто журнал. Кого это волнует? — Джастин, пожалуйста, заткнись на хрен! — Прости, — он опускается на пассажирское сиденье, — но я уверен, что все будет хорошо. Я пристально смотрю на него, и он молчит до конца поездки. Я только хотел бы, чтобы мой разум был таким же спокойным, как у него. Охуенный пиздец! Этого мне только не хватало. Как раз в тот момент, когда кажется, что все идет отлично — бах! Я получаю удар в лицо своим собственным глупым прошлым. Рон. Я знал, что он еще не закончил со мной, но я никогда не думал, что он вернется, чтобы вот так преследовать меня. Спокойно, Кинни. Это ничто. Гребаная статья. Гребаные слова. Они бессмысленны. Бессмысленны. Великолепная одержимость. Это название статьи. Это определенно характеризует Рона. Определенно описывает то, что у нас было. Навязчивая идея. Были ли это тоже отношения? Откуда, черт возьми, мне знать? Были ли у моих родителей какие-то отношения? Были ли у Гитлера и Евы Браун какие-то отношения? А как насчет того, что есть у нас с Джастином? Да, это отношения. Я думаю. Но как насчет того, что было у нас с Майки? То есть, когда мы разговаривали. То, что есть у него и дока. Или то, что было у него с профессором раньше. Или Мел и Линдс. Господи! К черту отношения! К черту весь этот бизнес! — Что ты сказал, Брайан? — лицо Джастина выражает искреннюю озабоченность. — Ничего. Я просто зол… на себя, — я останавливаюсь у ворот и нажимаю кнопку, чтобы открыть их, — я гребаный идиот из-за всех ошибок, которые я совершил. Все эти глупые решения, которые я принимал. Я продолжаю наебывать себя снова и снова! — О, — говорит он, — это относится и ко мне? Дерьмо. Сколько раз я думал, что ему было бы лучше где-нибудь в другом месте? Лучше быть с кем-то другим? Кто может дать ему все романтическое дерьмо, которое ему нравится, кто гарантированно не будет издеваться над ним, разочаровывать его и постоянно заставлять чувствовать себя двумя центами. Но я эгоистичный ублюдок. Он здесь не потому, что это хорошо для него, а потому, что это хорошо для меня. И потому что я хочу, чтобы он был здесь. Дело всегда в том, чего я хочу. В этом смысле я мудак. То есть до тех пор, пока он не решит уйти. Этого дня я не жду с нетерпением, хотя знаю, что рано или поздно он наступит. Вероятно, скорее раньше, чем позже. Но до того дня… — Нет, засранец. Это не относится к тебе — и ты чертовски хорошо это знаешь! Он самодовольно улыбается. — Хорошо, — он вызывающе скрещивает руки на груди. — Но что, если… что, если в этой статье есть дерьмо о тебе? — Ну и что, если есть? — он пожимает плечами. — Мне проломили голову, а гребаный Хоббс отделался шлепком по рукам — все это освещалось в газетах и «Шестичасовых новостях». Не говоря уже о том, что моя задница красовалась во всех таблоидах, чтобы все в мире, включая мою мать, могли ее лицезреть! — Эти снимки задницы — не то, чего нужно стыдиться, — указываю я, — множество парней убило бы за такую задницу. И ты был со мной, за это еще больше парней убили бы, чтобы быть на твоем месте! Он закатывает глаза. — Я рад, что сохранил все эти вырезки для альбома. Мы можем взять их на нашу годовщину и посмотреть на них с нежностью. — Годовщина, — я вздрагиваю, — вот же уродливое слово. Он смотрит на меня. Смотрит на меня сверху вниз. — Время посмотреть правде в глаза. Теперь ты можешь добавить эту статью в свою коллекцию позора. Я завожу «Мустанг» в гараж. Феррари Дориана уже припаркован у задней двери. — Брайан, — он касается моей руки как раз в тот момент, когда я собираюсь выйти из машины. — Что? — я отвожу взгляд. — Ни один журнал не может сказать ничего такого, что могло бы что-то изменить между нами. Дерьмо! — Ах, как скоро ты забыл, что интервью в «Адвокате» заставило тебя броситься в объятия бейсбольного мальчика! Он впивается пальцами в мою плоть, как какое-то кровососущее научно-фантастическое существо. — Я не «бросался» к Дилану Берку! Это было ошибкой. Как и ты, я сделал их много. Мне жаль, что я слетел с катушек из-за этой дурацкой статьи, но это в прошлом. Все это дерьмо осталось в прошлом! Это не значит, что ты не делал глупостей, которые пускали нас под откос. Как Рон. Или Джимми. Или наркотики в Англии. Или… Я хватаю его за руку и убираю ее со своей. — Спасибо, но мне нужно восстановить кровообращение. И, да, я только что сказал, что облажался больше раз, чем могу сосчитать. Я знаю это. Ты это знаешь. К настоящему времени бОльшая часть мира знает это! Но я пытаюсь все изменить. «Красная река» и этот новый фильм — это шанс для меня быть воспринятым, как серьезный актер. Я знаю, ты всегда простишь меня… — он приподнимает бровь при этих словах, — по крайней мере, я надеюсь, что ты это сделаешь. Но все остальные — особенно люди, которые смотрят фильмы, и парни, такие как Хоуи Шелдон, которые снимают фильмы — они не такие снисходительные. Он наклоняется ближе ко мне. — Так и будет, если фильмы будут хорошими. Если ты будешь хорошо себя вести. — Я все еще на испытательном сроке, Джастин. Я все еще педик, который пытается быть воспринятым серьезным киноактером. А это значит, что я — мишень. Как сказал Берр Коннор, я променял свою жизнь на славу. Это входит в стоимость. — Тогда мы заплатим эту цену и пойдем дальше, — он открывает дверь, — пойдем. Дориан, должно быть, уже психует! — Психует — это не то слово, которым можно описать состояние Дориана. — Он здесь уже целый час, расхаживает взад-вперед по палубе! — с отвращением говорит Кармел. — Он сумасшедший, мистер Брайан! — Я разберусь с этим, — говорю я, как всегда главный. — Почему бы тебе не пойти спать? Кармел фыркает. — Сумасшедший! Он что-то говорил о мистере Роне! Он даже не знал мистера Рона! — Не бери в голову, — я веду Кармел в ее комнату, — увидимся утром. Затем мы с Джастином выходим навстречу неизвестному. — Где ты был? — кричит Дориан, когда видит нас. Он сжимает стакан скотча, и это не первый его стакан. — Где ты взял выпивку? Принес для всех нас? Я беру стакан у него из рук и нюхаю его. Он хорошо пахнет. Пахнет забвением. Но он также пахнет, как мой старик, когда был не в своем гребаном уме. Я ставлю стакан на стойку бара. — Лесли в офисе, пытается устранить ущерб! — Дориан опускается на шезлонг. — Мне это не нужно, Брайан! Я знал, что все идет слишком хорошо. Никаких серьезных катастроф на «Красной реке» не было, несмотря на твой несчастный случай. Клинт был настоящим джентльменом. Эта сука Лейн Харрис пригрозила подать в суд, когда я ее уволил, но потом она получила роль в новом фильме Джона Генри Джеймса, так что заткнулась. Даже роль Берра Коннора оказалась легкой. И теперь это! — он указывает на несколько отправленных по факсу листов, разбросанных на другом шезлонге. — Может быть, это будет хорошей рекламой для фильма? — с надеждой предлагает Джастин. — Кстати, да, — подтверждаю я, — все, что делает твое имя известным публике, хорошо. Это первое правило пиара. — Продолжай, — говорит Дориан, — посмотрим, как ты сможешь это раскрутить! Я осторожно беру случайную страницу и начинаю читать. Затем я сажусь. Потому что мне нужно присесть. Первое, что я прочитал — это о маленьком домашнем фильме Рона. Порно, которое мы сняли в его квартире. Но это все вывернуто на изнанку. Как будто Рон был каким-то жутким детским порнографом. — Это полная чушь собачья! — Так ли это? — спрашивает Дориан. — Это правда? — он с вызовом смотрит на меня. Джастин бросает на меня взгляд, но я быстро отвожу глаза. Дориан видит этот обмен. — Я спросил тебя, правда ли это? — требует он. — Студия захочет знать. Общественность захочет знать. И я хочу знать, Брайан. Рон сделал это с тобой? — Он ни хрена мне не сделал! — взрываюсь я. — Я хотел снять грязный фильм. Для развлечения. Я был ребенком, черт возьми ради Бога! — Тебе было шестнадцать, а он был взрослым мужчиной! Вот почему это было незаконно! — возражает Дориан. — И поэтому люди будут расценивать это как серьезное преступление! — Он мертв, — категорично заявляю я, — все кончено! Это было пятнадцать лет назад. Кого это волнует? — Рон, может быть, и мертв, но он все еще на слуху, — говорит Дориан, — он получил премию «Оскар» за лучший адаптированный сценарий всего четыре месяца назад. «Красная река» была его проектом. Его сценарием. Ты кинозвезда на пороге грандиозной карьеры. И ты был его любовником, хочешь ты признать это или нет! Вот почему людям будет не наплевать! — Черт возьми! Я признаю это! Я никогда этого не отрицал! Но это не похоже на то, что наш маленький чертов фильм когда-либо должен был увидеть свет. Это было личное, как грязные фотографии, которые ты делаешь со своей гребаной подружкой! Все так делают! Это никого больше не касается! — Читай дальше, — говорит Дориан. И я читаю. Дерьмо. Ебаный Иисус. Там есть все. Не только порнофильм, который мы сняли, но и вся эта чушь о создании «Красной рубашки». Все дерьмо насчет того, что я сбежал из дома и был хастлером. Ладно, это было известно, но не в таких ужасных подробностях. Только один человек мог рассказать Рексфорду Уолкотту все это дерьмо. — Подружка Рона, — говорю я, — Джейн. Она должна быть источником Уолкотта. Марк Гераси никогда бы не рассказал об этом за миллион лет. Он никогда бы не предал Рона! Это должна была быть Джейн. Джастин тоже читает несколько страниц. — Похоже, у нее есть запись, Брайан. Исходя из описания в статье. Я думал, была только одна копия? Да, и у нас она есть. Или я должен сказать, что она есть у Джастина. В лофте, в нижнем ящике. Который, вероятно, не самое безопасное место для хранения. — Джейн редактировала «Красную рубашку» вместе с Роном. У нее был доступ ко всем его оригинальным записям. Она легко могла бы сделать копии порнофильмов. — Но зачем? — Джастин задумывается. — Кто знает? Как странный сувенир. Или использовать в будущем на случай, если ей когда-нибудь что-нибудь понадобится от Рона. Или чтобы отомстить мне за то, что я забрал у нее Рона много лет назад. Кто знает, о чем думает какая-то женщина? Я уверен, что никто! — И это тоже правда? — Дориан смотрит на меня своими темными глазами. — Ты угрожал обнародовать запись и разрушить карьеру Рона, если бы он не взял тебя на роль «Олимпийца»? — Какого хрена? — вскакиваю я. — Где это сказано? — Прямо здесь, — Дориан протягивает мне листок. Отправленный по факсу шрифт тусклый и его трудно прочесть, но я просматриваю его как можно тщательнее. — Нет! Конечно, нет! Я бы никогда этого не сделал. Я даже не хотел сниматься в этом гребаном фильме! Это была идея Джимми. Спроси его! — я колеблюсь, но конечно, это не новость для Дориана. — Джимми хотел залезть ко мне в штаны, и пригласить меня на роль «Олимпийца» был хороший способ добиться желаемого. Но, естественно, в статье об этом не упоминается. Или вообще что-нибудь о «Великолепной одержимости» Джимми Харди. Джимми — слишком большая голливудская икона, чтобы быть втянутым в этот отвратительный пидорский скандал. — Здесь также говорится, что ты повторил жестокие преступления Рона, цитирую: «Соблазнив невинного школьника, Джастина Тейлора, которому было столько же лет, сколько Кинни, когда он связался с Роном Розенблюмом» — конец цитаты, — читает Джастин, — это тоже неправда. Мне было почти восемнадцать. И Брайан не соблазнял меня. Я соблазнил его! — Ты думаешь, людей будут волновать такие технические детали? — говорит Дориан. — Это выглядит так же. И то, что сейчас ты выглядишь лет на шестнадцать, Джастин, тоже не помогает. — Но мне не шестнадцать, мне двадцать! — говорит Джастин. — А возраст согласия в Пенсильвании — семнадцать. Я знаю, потому что мой отец угрожал арестовать Брайана, но не мог. Мы не делали ничего плохого! — Брайан — тридцати двухлетний мужчина, — отвечает Дориан, — а тебе еще нет двадцати одного года, Джастин. Даже если бы и было, многим людям это показалось бы извращением. — Это Голливуд! — говорю я. — Девочки-подростки трахаются с шестидесятилетними старперами по всему городу! — Но когда они гребаные кинозвезды, тогда это новость — и ты это знаешь! — восклицает Дориан. — Мне все равно, что говорит закон, Брайан, это выглядит плохо. И мы говорим не только о твоей карьере, но и о Наследии Рона. Вы хотите, чтобы он вошел в киноархивы как человек, снимавший порнофильмы со своим шестнадцатилетним парнем-проститутом, которого он позже сделал кинозвездой? — Это была бы не первая неприятная история, которая вышла бы об известном режиссере — или даже обо мне, — говорю я устало, — но что мы можем сделать? Эта статья полна лжи или, по крайней мере, полуправды. Но таков путь — Уолкотт все перевирает! Заставляя все казаться хуже, чем есть на самом деле! — Разве он все перевирает? — спрашивает Дориан. — Разве Рон не воспользовался тобой? В некотором смысле? — Нет! — взрываюсь я. — Я толкался на улице! Я принимал наркотики! Я умирал! Рон спас меня, — я смотрю на Джастина, чьи глаза широко раскрыты. Я знаю, что он ненавидел Рона, знаю, что Рон делал с ним дерьмовые вещи. Вещи, которые были так же плохо или даже хуже, чем что-либо в этой статье. Но это не отменяет того, что Рон сделал для меня тогда, — это правда. Это трудно сказать и трудно признать, но он спас меня. И я… — я сглатываю, — я чертовски любил его. Очень давно. Всем своим покалеченным сердцем. Об этом говорится в статье? — Да, — вмешивается Джастин, — там действительно так сказано. Прямо здесь, — он протягивает мне страницу, чтобы показать, — здесь также говорится, что ты убил его, Брайан. Или что ты заставил его покончить с собой, — он читает, — «Кинни был известен среди Бархатной мафии Голливуда по прозвищу Гей-Криптонит из-за его разрушительной сексуальной силы. Даже некоторые предположительно гетеросексуальные мужчины были пленены соблазнительным очарованием Кинни, не говоря уже о членах сплоченного гей-сообщества. Будущий актер проложил широкую дорогу через продюсеров и парковщики, знаменитые звезды и закулисные пикаперы, доводящие Розенблюма до безумия. Даже обещания режиссера прославить своего тщеславного сердцееда было недостаточно, чтобы остановить его беспорядочные связи. Пара Розенблюм/Кинни была предметом разговоров в отрасли, и казалось, что это всего лишь вопрос времени, пока отношения не переростут в трагедию.» — Блядь, — говорю я, — Пурпурная проза Рексфорда Уолкотта действительно нуждается в достойном редакторе! Итак, что теперь? — Я не знаю, Брайан, — признается Дориан, — статья еще даже не вышла, но слухи уже распространились по всему интернету, по словам Лесли. Когда реальная проблема выйдет на трибуны, тогда, как говорится, дерьмо попадет в вентилятор. Развлекательные шоу будут повсюду. У таблоидов будет урожайный день. Тебе придется сделать какое-нибудь заявление. — Не лучше ли было бы ничего не говорить? — говорит Джастин. — Просто подождать, пока история утихнет? — Не думаю, что Брайан сможет увернуться от этой пули, — предупреждает Дориан, — вопрос в том, какой ущерб будет нанесен. И мне нужно подумать о своем фильме. «Красная река» — моя главная забота, и я не хочу подвергать ее опасности. Но на кону могут оказаться и будущие проекты Брайана. Вопреки этой старой аксиоме, черный пиар — это не очень хорошая вещь. Он может разрушить карьеру. Я сижу, переворачиваю страницы, впитывая все это. Каждое слово заставляет меня вздрагивать. Ложь — это плохо, но правда еще хуже. Намного хуже. Есть подробности о моем пребывании в павильоне Спенсера. О том, что я вышел из-под контроля на съемках «Хаммерсмита». И насчет изнасилования — да, они, блядь, используют это слово! — в Лондоне. Даже информация о моем пребывании в реабилитационном центре, как в «Гаване Надежды», так и в «Спрингхерсте». Чувак, если ты кинешь достаточно денег, то сможешь получить доступ к любому файлу, к любому секрету. Ничто не выходит за рамки дозволенного. Ничто. И даже смерть Рона. Много предположений, но все сводится ко мне. Я был с ним в ту ночь, когда он умер. И я не могу этого отрицать. Я был там, а потом он умер. Копы были подозрительны. Это все, что нужно, чтобы сделать вывод, что я ответственен за его смерть, либо непосредственно, давая ему наркотики, либо из-за моего гнилого поведение, которое вывело Рона из себя. И как я могу отрицать, если это правда? Потому что я верю, что это правда. И я был там. Я видел его. Я слышал его. Мы трахались. Это был конец. Рон, возможно, и хотел убить меня, но еще больше он хотел убить себя. И он сделал это. Лесли выходит из офиса. Она выглядит измученной. — Только что звонил Хоуи Шелдон. Кто-то послал ему предварительный экземпляр «Ярмарки тщеславия». — И что? — спрашиваю я. — Что он сказал? — А ты как думаешь? — фыркает Лесли. — Он не счастливый турист. — Ну и хуй с ним! И я тоже! — Разве мы не можем подать в суд? — предлагает Джастин. — С таким количеством неточностей, разве это не повод? Разве это не плохо для журналиста? Лесли качает головой. — Хоуи попросил юристов студии просмотреть статью. Но трудно доказать клевету. А судебный процесс в конце концов может оказаться еще хуже, потому что он сохраняет историю живой. Я не знаю, — Лесли подходит и трогает меня за плечо, — взбодрись, Брай. Сейчас я поеду домой и немного посплю. У меня есть совершенно новая квартира, а я там почти не бываю! Увидимся утром, ребята. — Спокойной ночи, Лесли. Джастин провожает ее, и Дориан встает. — Я тоже пойду. Завтра у нас съемки в интерьере, и мне нужно быть на съемочной площадке пораньше. Как и тебе, Брайан. Отдохни немного перед этими крупными планами. Наша первоочередная задача — закончить эту картину. Да, и не забудь, что Аутфест открывается в четверг. В США состоится официальная премьера «Хаммерсмита» в субботу вечером. И ты обязан быть там. Предоставьте Дориану командовать. В конце концов, все режиссеры одинаковы — их интересует только их картина. Но у меня есть другие беспокойства. — Ты хочешь, чтобы я пошел на премьеру? Со всем этим дерьмом, которое происходит? Ни за что, блядь! — Да, ты будешь там, Брайан, — Дориан смертельно серьезен, — встретишься лицом к лицу с прессой и фанатами. И встретишься лицом к лицу с индустрией тоже. Чтобы показать им, что тебе нечего скрывать. Ты звезда «Хаммерсмита». Сэр Кен приедет из Лондона на премьеру и выступит в прессе для продвижения фильма. Он не пойдет один. Мы все будем там. И это означает, что ты тоже. Вы с Джастином, как нормальная, преданная пара, идете по красной дорожке и широко улыбаетесь. Ты меня слышишь? Чертов Дориан. Он выбрал подходящий момент, чтобы стать крутым парнем. — Да, я тебя слышу. — Хорошо. Я поднимаю глаза и вижу Джастина в дверях. Дориан проходит мимо него на выходе. — О, Брайан, я знал, что ты был проблемой, с того самого момента, когда увидел, что ты идешь за мной, стоящим под этим гребаный уличный фонарь, — говорит Джастин. Он опускается на колени рядом со мной, обнимая меня, — ты был похож на волка, который только что увидел вкусного маленького ягненка. — Тогда почему ты не побежал со всех ног? — Я люблю неприятности, — говорит он. — Тогда приготовься черпать их огромной ложкой, — отвечаю я. *** «Я никогда не искал неприятностей, Но и не сбегал. Я не подчиняюсь никаким приказам — Ни от какого человека. Я сделан только из плоти, крови и костей, Но если ты собираешься поднять шумиху, Не пытайся сделать это в одиночку! Потому что я злой, Страдание — мое второе имя. Ну я злой, Так что не связывайся со мной!» Лейбер / Столлер* *Джером «Джерри» Либер (25 апреля 1933 — 22 августа 2011) и Майк Столлер (род. 13 марта 1933) — авторский дуэт Джерри Либера и Майка Столлера, один из наиболее известных и успешных в истории популярной музыки 1950-х и 1960-х годов. Между 1952 и 1969 годами дуэтом было написано и опубликовано более 100 песен, часть из которых были записаны Элвисом Пресли.