Квир-личности

Глава сорок третья ИНОГДА ХОРОШИЕ ПАРНИ НЕ НОСЯТ БЕЛОЕ Краткое содержание: Брайан всегда знает. Питтсбург, август 2003 года. Брайан «Я бедный мальчик, родившийся в трущебах, Некоторые говорят, что мои манеры не самые лучшие, У некоторых моих друзей были большие неприятности, И некоторые говорят, что я ничем не лучше остальных. Но скажи об этом маме и папе. Иногда хорошие парни не носят белое. Каждый день я усердно работаю, И это правда, что ночь — беспокойное время, Но эти богатые дети и все их ленивые деньги И в подметки мне не годятся. Так что скажи маме и папе — Иногда хорошие парни не носят белое…» *** Я знал. Знал еще до того, как он открыл рот. Знал в тот момент, когда он вошел сюда. То, чего он хотел. То, чего он всегда хотел. Неужели он думал, что я не знаю? Все эти гребаные годы! Все эти гребаные часы, когда он выворачивал свои кишки — и я свои. Как я мог не знать? Я знаю о нем все. Знаю его лучше, чем он знает самого себя. А Майкл вообще не очень хорошо знает себя. В этом его проблема. Это всегда было его проблемой. Он не знает, чего хочет. Он никогда этого не знал. О, он думает, что знает. Да, он думает, что хочет меня. Но это никогда не касалось меня. Никогда. Ему нужна вся эта гетеросексуальная чушь. Семья. Дети. Гребаный белый штакетник. Жизнь, которую он видел по телевизору. Гребаный «Оставь Это Бобру». Гребаный «Брэди Банч». Гребаный «Папа знает лучше». Мама на кухне в фартуке. Папа приходит домой с работы, читает газету, потом идет с детьми в боулинг. Дети делают домашнее задание. Поход на мессу в воскресенье. Стрижка газона. Изготовление моделей самолетов. Езда на велосипеде в парк. Да. Я знаю. Я жил такой жизнью. И это был пиздец! Чушь. Все напоказ. Все ради дерьма! Джоани заботила только поверхность. То, что видели люди. Ей было наплевать на то, что происходило внутри. Пока двери были закрыты, а соседи не видели грязи и не слышали криков, все было хорошо. А Джека не заботило вообще ничего, кроме него самого, его выпивки и его баб. Дом, моя мать, моя сестра — и я — мы были тюрьмой, которую он ненавидел. Но он был слишком труслив, чтобы уйти. Он был трусом. Все они были трусами. Но я не боялся уходить, чего бы мне это ни стоило. Я знал правду. Знал, что ложь, которую я видел по телевизору, была просто ложью. Вот почему я занялся рекламой. Потому что я знал ложь изнутри, так что она не могла победить меня, Я мог победить ее! Все эти образы счастливых семей и счастливых домов! Вся эта гребаная ложь… Но Майкл верил в это. Он думал, что это может стать правдой для него — когда-нибудь. Он видел, как его мать до изнеможения работала в этой чертовой закусочной за чаевые. Он приходил домой из школы в пустой дом, потому что она работала. Всегда работала. Никакого отца, кроме фальшивой фотографии на полке. Вик был в Нью-Йорке, потом в Сан-Франциско, потом вернулся в Нью-Йорк — Майкл по-настоящему увидел его только тогда, когда тот вернулся домой умирать. Но не умер. И гребаная сестра Дебби — гомофобка. Она была настоящим произведением искусства. Она отвергла своего собственного брата за то, что он гей, а позже отвергла и Майкла. Вот тебе и семья! Но Майки все равно верил. Все еще хотел эту идеальную семью. Идеальную жизнь. И за белым гребаным штакетником в доме Кинни… Ну, я не буду вдаваться в подробности. Мне не нужно все это. Я сбежал от этого, так или иначе. Я видел всю эту чушь насквозь. Видел ложь. Жил во лжи. Майкл тоже это увидел, когда я залез к нему в окно посреди ночи, в поисках убежища. Видел, когда Деб кормила меня и лгала Джоан о том, где я был. Он видел все. Видел синяки. Видел шрамы, даже когда они не были видны снаружи, только внутри. Но так и не установил связь. Он все еще хотел эту фальшивую мечту. Это фальшивое обещание. Он читал свои комиксы и все еще хотел, чтобы супергерой пришел ему на помощь. Но я знал, что нет супергероя, который спасет тебя. И понимал, что это я был тем, кого он хотел видеть спасителем. Я. И я попытался. Сделал все, что мог. Вышиб дерьмо из парней, которые приставали к нему в школе. Делал его домашнюю работу и писал его гребаные отчеты по книгам, и я бы сдал за него тесты, если бы мог придумать, как это сделать. Но в чем был смысл? Один семестр в местном колледже, а затем Биг, ебаный, Кью! По крайней мере, теперь у него есть свой магазин. Это уже кое-что. Это его. Сначала я злился, что он хотел продать этот дурацкий комикс про капитана Астро, но он был прав. Это позволило ему купить кое-что получше. Что-то большее, что сделало его счастливым. В какой-то степени. Потому что Майкл все еще хочет чего-то большего. Все еще хочет эту фантазию. Он думает, что сможет добиться этого с Дэвидом. Он ошибается. Чертов Дэвид! Он хочет превратить Майкла в избалованную маленькую принцессу. В дешевую версию самого себя. Он уже превращает своего ребенка — Хэнка — в это. Ребенку всего лишь, сколько? Пятнадцать? Шестнадцать? И он невыносимый придурок, как и его старик. Я думал, что Майкл в безопасности от всего этого. Но… — Брайан? — шепчет он. — Ты слышал, что я сказал? — Да. Я слышал тебя. Я слышал его. Но он никогда меня не слышит. Когда я вернулся из Нью-Йорка, Майкл притворился, что моего маленького пребывания на улицах никогда не было. Он никогда не спрашивал об этом. Никогда не хотел знать, что я делал, кем я был. Все было так, как будто я побывал в летнем лагере. У Майки проблемы с реальностью. И проблема с тем, чтобы видеть меня таким, какой я есть на самом деле. Но он не хочет этого видеть. И когда я трахался с отцом Тимом, а потом с Фрэнком Скэнлоном, он тоже не хотел об этом знать. Он отвернулся, заткнул уши и громко запел, чтобы не видеть и не слышать, что его лучший друг — гребаная шлюха. Но я был ею. Я признаю это. Я использовал то, что у меня было, и делал то, что нужно было сделать, чтобы получить то, что я хотел. Я не испытываю гордости по этому поводу, но и не корю себя за это. Другие люди используют свои деньги или свои семейные связи. Или лгут, обманывают и воруют. Они делают то, что делают. У меня никогда не было ни денег, ни семейных связей. Но я никогда не лгал, не мошенничал и не воровал. Я использовал то, что у меня было — свой разум и свое тело, никаких извинений, никаких оправданий и никаких гребаных сожалений. Отцу Тиму нужно было то, что было у меня, и я дал это ему в обмен на место для сна, место, где можно чувствовать себя в безопасности. Фрэнк Скэнлон хотел меня, поэтому я обменял свой член и задницу на бесплатную учебу в колледже — до тех пор, пока это продолжалось. Что было не так уж и долго, пока его жена спохватилась. Но какого черта? Это было начало. К тому времени я смог показать, что заслужил свою стипендию благодаря упорной работе и отличным оценкам. Я зарабатывал свой диплом дюйм за гребаным дюймом, но у меня никогда не было бы шанса, если бы я не сделал то, что должен был сделать. Секс. Какое это имеет значение, на самом деле? Секс в долгосрочной перспективе бессмысленен. Это удовольствие или боль, в зависимости от того, зачем вы это делаете и с кем вы это делаете. Но мне это ничего не стоило. У меня был неограниченный запас, и уже тогда я был экспертом. Это дар и умение — и они у меня были. И все еще есть. Я помню, когда трахался с гребаным Четом Уортом. Он был частью работы! Честер Армстронг Уорт IV. Он был генеральным директором крупной компании WorthCorp. Они сделали себе имя с помощью какого-то гаджета для сталелитейных заводов, но компания пыталась освоить новые технологии, потому что гребаная сталелитейная промышленность умирала жалкой смертью в 1990-х годах. Предполагалось, что Ryder Associates вдохнет новую жизнь в WorthCorp, создав новую рекламную кампанию для их ребрендинга. В те дни я был новичком в этом бизнесе. Отец Марти Райдера, Сай, все еще был жив и управлял компанией. Я проходил там стажировку на последнем курсе обучения, и они предложили мне должность начального уровня. Я хотел уехать в Нью-Йорк, но это было реальное предложение с приличной зарплатой, поэтому решил не рисковать и остался в Питтсе. У меня был стол в угловом кабинете, который я делил с двумя другими парнями. Оба проработали там несколько лет и, казалось, застряли в аду среднего уровня. У каждого из них было по паре ничтожных клиентов и вообще никаких идей. Они были из тех парней, которые при моем руководстве агентством, стояли бы на ушах. Оба полны советов для новичка, и все это полная чушь собачья. Я сразу же поклялся игнорировать все, что они мне говорили, и следовать своим собственным инстинктам. Я хотел быть другим. Хотел оставить свой след. И хотел сделать это по-своему. Но это было трудно, особенно когда ты новичок в агентстве, погрязшем в старых, скучных идеях. Затем в дверь вошел Чет Уорт. Он был не совсем картиной маслом, как говаривал мой старик. На самом деле он был невысоким, толстым и лысым, и выглядел как крупный ребенок, сбежавший из детской, надевший костюм за тысячу долларов и, спотыкаясь, приковылявший в агентство в поисках кого-нибудь, кто взял бы его на руки. Я затаил дыхание, проглотил отвращение и ухватился за эту наживку. Я знал с первого дня, что Чет был заинтересован во мне. Он уставился на меня, как на стейк «Нью-Йорк» — как будто я был дорогим куском вырезки, а он умирал с голоду. Я предложил показать ему агентство. Затем предложил показать ему Либерти-Авеню. В ту же ночь я был с ним в постели. Это было неприятно, но я трахался и кое с кем похуже. И на этот раз все было на моих условиях. Как бы. На следующий день Чет сказал Саю Райдеру, что хочет, чтобы я был в его команде по работе с клиентами. Сай странно посмотрел на меня, но согласился. В течение нескольких месяцев я управлял счетом — мой первый крупный куш. Конечно, я трахался с гребаным Четом, но это не имело бы значения, если бы кампания провалилась. Но она не провалилось. Это был огромный гребаный успех. Да, Чету нравилось наряжаться младенцем, в подгузник, нагрудник и весь этот больной бардак. И ему нравилось плакать, пока я шлепал его и говорил, каким плохим мальчиком он был. Но это перестало иметь значение, когда в конце года Сай Райдер вручил мне большой бонус и мой собственный офис. Я использовал бонус, чтобы внести первоначальный взнос за лофт. А после этого появились другие счета, более крупные счета. Иногда я трахал клиента, иногда нет. Это зависело от того, что было необходимо. Необходимость — вот как называется эта игра. Иногда ты хороший парень, иногда плохой мальчик. В конце концов, все равно. Белая шляпа, черная шляпа. Герой, злодей. Ты делаешь то, что должен делать. Все это время Майкл знал, что я делаю. Он даже видел меня с Четом Уортом пару раз — один раз, когда мы шли в ресторан на Либерти-Авеню, а в другой раз, когда Чет настоял на том, чтобы посмотреть «сцену» в Вуди. Последнее, чего я хотел, это чтобы кто-нибудь из моих знакомых увидел меня с Четом, но я ничего не мог поделать. Конечно, Майкл был там со своими друзьями — Тедом, Тоддом и парнем по имени Эйвери. Они все видели меня с Четом и поняли, что происходит. Тед несколько раз подкалывал меня по этому поводу, пока я не сказал ему, что если он еще раз упомянет об этом, я убью его. И он никогда не упоминал об этом снова. В конце концов я смог шутить по этому поводу. Даже рассказал Джастину эту историю, и он рассмеялся. Если пройдет достаточно лет, даже самый жуткий эпизод в вашем грязном прошлом станет просто забавным анекдотом. Даже Чет и его гребаный подгузник. Но Майкл по-прежнему отказывался верить, что я иногда совершал поступки, которые не всегда были… как бы это сказать? Кошерными? Со вкусом? Строго законными? Вульгарными? Да, я трахался со многими парнями. Ну и что? Я трахнул Эммета. Трахнул Бена. Трахнул Вика. Я вроде как трахнул Теда. Даже Дэвид отсосал мне в банях. Не собираюсь извиняться за это. Все они были взрослыми и все происходило по обоюдному согласию. Джастин… ну, это была совершенно другая история. Я не обсуждаю Джастина с Майклом. Джастин и я — не его гребаное дело. Да, я трахался с каждым парнем в поле зрения. Потому что мог. Потому что я этого хотел. Но никогда с Майклом. Ближе всего мы подошли к тому моменту в его спальне, когда произошел печально известный инцидент с фотографией Патрика Суэйзи. Но даже тогда на самом деле ничего не произошло. Согласитесь — если поглаживание члена другого парня, пока он почти не кончит, считается гомосексуальным сексом, то во всем известном мире нет ни одного натурала! — Брайан? Ты меня слышал? — Я сказал, что слышал тебя, Майкл, — я смотрю на него сверху вниз. Мы стоим очень близко. Я почти чувствую, как колотится его сердце, — я услышал тебя сейчас, и всегда тебя слышал. — Ну и? Его глаза наполняются слезами. Ненавижу это. Эти слезливые манипуляции. Он похож на побитого щенка. — Почему? — спрашиваю я. — Почему сейчас? — Потому что… — он колеблется, — потому что… это может быть наш последний шанс! — Если бы ты действительно любил Дэвида, то ты бы так не говорил, — прямо говорю я ему, — ты бы не хотел, чтобы я трахнул тебя. Тебе не нужно бло бы, чтобы я трахал тебя! Скажи мне, ты и Бена попросил о последнем трахе? Это его задевает. Я вижу по его лицу. — Я… это просто случилось. — Позвони ему, — говорю я, — скажи ему, чтобы пришел. Я вытащу футоны, и мы сможем устроить секс втроем вместо мальчишника. Эй, пригласи и Дэйва тоже. И Джастин должен вернуться через час или около того. Я уверен, что он был бы рад принять участие в этой грандиозной групповухе! Майкл в гневе отталкивает меня. — Мудак! Я знал, что ты так скажешь! Ты притворяешься, что заботишься обо мне! Ты даже говоришь, что любишь меня! Но… но когда дело доходит до того, чтобы действительно показать, что ты меня любишь, все превращается в большую шутку! Я становлюсь посмешищем! Жалкий Майки! Уверен, что вы с Джастином хорошенько посмеетесь над этим! Он отворачивается, но я хватаю его за руку и притягиваю к себе. Я притягиваю его к себе. У меня стоит. Но у меня почти всегда стоит. Я могу возбудиться, просто подумав об этом. — Почувствуй это, — я направляю руку Майкла к своему члену, — это то, чего ты хочешь? — Я… я… — Майкл начинает потеть. — Ты хочешь, чтобы мой член был у тебя в заднице? Это то, о чем ты мечтал все эти годы? Он закрывает глаза. — Да, — хнычет он. — Ты хочешь знать, на что это похоже? Как тысячи других парней? Ты хочешь вступить в клуб, Майкл? Быть одним из банды? — Да! Теперь он говорит громче. — Тогда раздевайся, — приказываю я, отталкивая его от себя. Если Майкл хочет быть просто еще одним трахом, тогда он должен стать именно им — еще одним трахом. Безликим. Бессмысленным. Он колеблется. — Быстрее! Не трать мое гребаное время! — кричу я. Он снимает рубашку поло и возится с джинсами. А потом он остается в трусах и гребаных носках. — Полностью! Я хочу посмотреть, что получу. Стараюсь говорить как можно холоднее. Я видел Майкла голым сотни раз, но никогда таким. Он снимает носки, а затем трусы. В лофте не холодно, на самом деле жарко — в конце концов, сейчас август, и мне нравится, когда ночью дует ветерок — но он дрожит. Я не знаю, от страха это или от предвкушения. — Ты понимаешь, что это означает, что мы больше не лучшие друзья? — говорю я многозначительно. — После этого ты будешь для меня просто еще одним трахом. Мы никогда не сможем вернуться к тому, что было раньше. — Но… но как насчет Джастина? — шепчет он. — Ты… ты трахнулся с ним и… и это было по-другому! Может быть, если бы мы занялись любовью, тогда… тогда бы ты увидел, что все это время тебе нужен был я! Что нам суждено быть вместе! Ты говоришь, что любишь меня! Дай мне тот же шанс, что ты дал Джастину! Я пристально смотрю на него. Он голый. Полностью уязвимый. И я должен быть жестоким. Должен! Это единственный способ. — Да, я люблю тебя, Майкл. Но я не влюблен в тебя. В этом есть разница. Я был влюблен в Рона давным-давно. Думал, что влюблен в Тима. Но я был всего лишь ребенком и не понимал была ли это любовь. Не тогда. — И… теперь ты понимаешь? — его голос низкий, почти неслышный. — Да, теперь я понимаю, — говорю я, и я могу это сказать, потому что это правда. — Джастин, — говорит он. — Да, Джастин, — я позволяю информации усвоиться, — вот в чем разница. Я влюблен в него так, как никогда не был влюблен ни в кого другого. И никогда не буду ни с кем другим. Даже с тобой. Ты слушаешь, Майкл? Даже с тобой! Так что я трахну тебя, но потом я хочу, чтобы ты убрался отсюда к чертовой матери и никогда не возвращался! Никогда больше меня не беспокоил. Потому что я не делаю повторов. Помнишь? — на мне только 501-е, поэтому я небрежно снимаю их. Мой член твердый и направлен прямо на него. — Давай, — говорю я, — чего ты ждешь? И сделай это хорошо. Я хочу быть полностью готовым к возвращению Джастина. Потому что планирую трахать его по-настоящему всю ночь напролет. Ты всего лишь закуска к основному блюду. Потому что это то, чем всегда будет любой парень — просто замена настоящему — Джастину. Майкл пристально смотрит на меня, а затем его лицо искажается. — Ты бы просто… просто использовал меня вот так? — Ты сам пришел сюда и попросил тебя трахнуть, Майки! — кричу я. — Не я пришел к тебе. Так что ты получишь то, что я тебе дам! Так что ты или отсасываешь мне или убираешься на хуй! Он хватает свою одежду, одевается в рекордно короткие сроки и бросается к двери. — Пошел ты, придурок! — Я думал, это то, чего ты хотел, Майкл! — кричу я ему вслед. Он останавливается. Он плачет. — Я ненавижу тебя! Толкает дверь и, спотыкаясь, выходит. Я подхожу и закрываю за ним дверь. Натягиваю джинсы и ложусь на диван. Снова включаю телевизор и вижу себя лежащим на дорожке в луже крови. Кульминация «Олимпийца». Я всегда думал, что сцена плача Джимми над моим трупом немного преувеличена, но он получил за это Оскара, так что, черт возьми, что я понимаю? Примерно через две минуты дверь открывается, и входит Джастин. — Привет! — говорит он. — Я только что видел Майкла снаружи. Он казался расстроенным. — Он пришел сюда, чтобы попросить меня спасти его от судьбы хуже смерти. — И ты сделал это? — Джастин корчит гримасу. — Я пытался. Но кто, черт возьми, знает? — Бедный Майкл! — смеется Джастин. — Замужем за доктором Дейвом! Это судьба хуже смерти! Ты хороший друг, Брайан. Ему повезло, что у него есть ты. — Да. Повезло. Он наклоняется и целует меня. — Мама передает привет. И кстати, о докторе Дейве — мы видели его и его сына в «Доминике». Они тоже ужинали. Он притворился, что не видит меня. — Ну, это же Дэвид, — говорю я, — он не видит того, чего не хочет видеть. — Разве это не правда! Так Майкл собирается пройти через это завтра? — спрашивает Джастин. — Думаю, что да. В конце концов, он должен сам принять решение. Никто другой не сможет сделать это за него, — я притягиваю Джастина ближе к себе. Его волосы пахнут лимоном. Чистый и солнечный запах. Я целую его, — оу! Курица каччиаторе? Чувствую вкус чеснока и орегано. — Близко! Курица с пармезаном, — его язык проникает глубоко в мой рот, — и ты пил… диетическую колу? — Что я могу сказать? Я в завязке. — Это не проблема, — бормочет он, — я напою тебя своей задницей. Я закрываю глаза, когда Джастин забирается на меня сверху. — Звучит как идеальное завершение идеального дня. *** «Хорошие парни, плохие парни, кто есть кто? Белый воротничок или землекоп в канаве? Эй, кто скажет, кто из нас лучше,? Я всегда делал все, что мог. Они думали, что у меня грязные мысли. Все эти испорченные цыпочки из меняющихся времен, Белые таблетки и легкая жизнь Не могут заменить любовь, которую я подарил. Так что скажи маме и папе — Иногда хорошие парни не носят белое.» Эд Кобб* *Эдвард С. Кобб (25 февраля 1938 — 19 сентября 1999), известный как Эд Кобб, был американским музыкантом, автором песен и музыкальным продюсером, особенно в 1950-х и 1960-х годах. Он наиболее известен тем, что написал песню «Испорченная любовь» для Глории Джонс, которая позже стала хитом во всем мире, когда была исполнена Soft Cell. Soft Cell — английский синтипоп-дуэт, получивший известность в начале 1980-х годов. Дуэт состоял из вокалиста Марка Алмонда и инструменталиста Дэвида Болла.