Квир-личности

Глава шестьдесят вторая РОСКОШНАЯ ЖИЗНЬ Краткое содержание: Прослушивание. Нью-Йорк, октябрь 2003 года. Брайан «Я бывал во всех самых веселых местах, Эти места «будь что будет», Где человек расслабляется на оси колеса жизни, Чтобы почувствовать жизнь, От джаза и коктейлей. У мальчиков*, которых я знал, были грустные и угрюмые серые лица, С различимыми следами, Которые раньше были, Ты можешь видеть, где их смыло. Слишком много их было в течение дня. Двенадцатичасовые сказки. А потом появился ты со своей песней сирены. Чтобы довести меня до безумия! Какое-то время я думал, что твоя пронзительная улыбка Была окрашена печалью От великой любви ко мне. Ах да! Я был неправ. Снова, Я был неправ…» *** Я иду пешком. Можно сказать, гуляю. Да, я одержим, но это то, что мне нужно. Погрузиться в этот город. Погрузиться в прошлое. В мои собственные воспоминания. И единственное место, где это можно сделать — на улицах. Поначалу это странно. Так много всего изменилось с той зимы 1988 года. Улицы стали чище, люди богаче. Туристы прогуливаются по Бауэри, заходят в гребаные бутики и высококлассные кафе там, где раньше были магазины подержанного тряпья и ночлежки. Это угнетает. Потому что все изменилось. Вам нравится верить, что ваши воспоминания прочны, как что-то, заключенное во льду, как мамонт, застрявший там со времен ледникового периода. Но тот Ледниковый период давно растаял. Бродяги, хастлеры и наркоманы были изгнаны дальше, отправлены в какую-то еще более глубокую и мрачную реальность. Деньги изгнали их. Деньги и время. Посмотрите, что со мной сделали деньги и время. И к лучшему ли это? Иногда я задаюсь этим вопросом. Но временами я вижу проблеск прошлого. Переулок, где я обычно прятался, чтобы укрыться от ветра. Гастроном с теми же стеллажами с газировкой, шоколадными батончиками и устаревшими газетами, где я обычно задерживался, читая заголовки, пытаясь вспомнить, что мир все еще существует. Закрытая витрина магазина, к которой я привык прислоняться, наблюдая, ожидая. Старая пиццерия, где мы обычно тусовались, исчезла, ее заменило бистро, принадлежащее какому-то знаменитому шеф-повару, где берут сто двадцать долларов за гребаное дегустационное меню. Дегустационное меню — моя задница! Такая чушь собачья. Это место битком набито модными богатыми детишками, которые считают себя хипстерами. Захожу внутрь, думая, что могу посидеть, перекусить и попытаться снова почувствовать это место. Но чванливая хозяйка смотрит на меня свысока. Свободных столиков без предварительного бронирования нет. Я выгляжу неряшливо, не побрился, и на моей старой кожаной куртке нет дизайнерской этикетки. Она меня не узнает, и я чуть не говорю ей что-то, но потом передумываю. Мне нравится быть анонимным. Выхожу на улицу и растворяюсь на тротуаре вместе с остальным сбродом. Я езжу по городу на автобусе, просто смотрю вокруг. Размышляю. Гуляю по Центральному парку. Хожу вверх и вниз по Бродвею. Брожу по Гарлему. Площадь. Каток в Рокфеллеровском центре. Куда бы я ни пошел, везде меня преследуют призраки. Что странно. Как будто я не был в Нью-Йорке с тех пор, как оказался здесь на улицах. Был… много раз. Но все это время я избегал прошлого. На этот раз я гоняюсь за ним. Ищу его. А вот и я. *** В пятницу я встречаюсь с Дорианом за обедом в его отеле «Роялтон». Мы едим в его комнате, которая выглядит так, как будто он живет там уже много лет. Его бумаги, одежда и журналы разбросаны повсюду. У него два ноутбука, один на столе, а другой на журнальном столике, и оба открыты. Он постоянно ходит от одного к другому, что-то проверяя. Страницы моего сценария разбросаны по полу. Он облепил их стикерами и исчеркал каракулями. Его комментарии, как правило, хороши. Он сосредоточен и внимателен к каждой детали. Этот проект важен для него — почти так же важен, как и для меня. В следующем году у него выходят два больших фильма — с Джудом Лоу, который он снимал в Канаде прошлой зимой, и «Красная река» — но это что-то личное. Это дешевая авторская картина, но она наша. — Тридцатидневная съемка, — говорит он. — Не так много времени, — отвечаю я. — Я знаю, что это немного, но это все, что у нас есть, — Дориан делает пометку в своем блокноте позолоченной ручкой, — мы можем снять некоторые вещи в Торонто, но основные сцены должны быть сделаны здесь, в Нью-Йорке. Нам нужен внешний вид улиц. Настоящий Нижний Ист-Сайд. — То, что от него осталось. А это не так уж много, — напоминаю я ему. — Этого достаточно. Я уже разведал несколько мест с Клеем. Мы координируем съемки на месте. Он проделал большую работу для телевидения здесь, в городе, и знает все тонкости съемок на улицах. Мы нашли отличный старый многоквартирный дом, который использовали для съемок «Закона и порядка» — он идеально подойдет как для съемки снаружи, так и для внутренних комнат, где живут мальчики. Он в Бруклине, но это не имеет значения, не так ли? Я пожимаю плечами. — Кто поймет разницу? Кроме меня, конечно. — Конечно. Дориан показывает мне несколько снимков локаций. По-моему, они выглядят прекрасно. Это его работа — правильно видеть. Я доверяю Дориану. Он перфекционист. — А вот и настоящий переворот, — лукаво говорит он, — я не говорил раньше, потому что не был уверен, что смогу это сделать. Но теперь он на борту. И ты подал мне эту идею! Дориан любит играть в такие маленькие игры, как эта. — Я подал тебе идею для чего? — Маркантонио Гераси! — произносит Дориан. Это подводит меня к сути дела — оператор Рона. — Марк Гераси? Что насчет него? Дориан ухмыляется. — Он присоединится к нам в проекте! — В каком смысле, блядь, присоедениться? — Как наш оператор, — говорит Дориан, — он будет снимать картину. Ты сказал, что было бы хорошо получить такое же грубое ощущение, как в оригинале. Итак, я нанял оригинального оператора. Он очень рад это сделать. Я чувствую себя так, словно кто-то ударил меня в грудь. — Марк Гераси действительно собирается снимать эту картину? — Так и есть. Дориан ликует, а меня слегка подташнивает. Гераси был хорошим другом Рона в далеком прошлом. За это время у меня самого было с ним несколько странных столкновений и, как ни странно, совсем недавно, включая болезненную встречу в лондонском баре, когда я снимался в «Хаммерсмите». Но это… слишком близко. Слишком много гребаного взрыва из прошлого. Тем более, что сам Марк — персонаж фильма. Интересно, видел ли он сценарий? Не то чтобы там было что-то такое, с чем у него могли бы возникнуть проблемы, но никогда не знаешь наверняка. Нет, ты никогда, блядь, не знаешь наверняка. У Дориана уже составлен график. Тридцатидневная съемка кажется такой короткой, но Дориан хочет работать спонтанно. «Хаммерсмит» был снят непрерывной съемкой, мы отрабатывали сцены, бах-бах-бах, и снимали в клубах, коридорах и на улице. Но это совсем другое дело. Он пытается повторить то, как Рон снимал оригинал — бежать и снимать, бежать и снова снимать. На шаг впереди копов. Точно так же, как я жил раньше. За исключением того, что все это иллюзия. Это фильм. Но тогда был не фильм, тогда было крушение поезда. Дориан покусывает кончик своей ручки. — Мы начнем с Торонто и займемся интерьерами там. Квартира Рона. Дом его родителей. Университетский офис, классная комната и монтажный кабинет. — А как насчет тайского ресторана? — Да, — Дориан делает еще одну пометку, — магазин, где они покупают рубашку. Мы можем сделать все это в Канаде. На самом деле нам не нужны никакие декорации — мы можем снимать на месте. — Даже квартиру Рона? Я подумал, что для этого нам понадобятся настоящие декорации. Особенно в спальне, так как там будет сексуальная сцена. — Возможно, — говорит Дориан, — но я бы предпочел настоящую квартиру. Я поговорю об этом с Клеем. Возможно, у него на примете есть что-то, что мы можем использовать здесь, в Нью-Йорке. — Хорошо, — соглашаюсь я, — все, что ты решишь. Мы обсуждаем некоторые детали, и Дориан дает мне копию расписания. — Я думаю, что сценарий в хорошей форме, хотя, возможно, мы захотим внести некоторые изменения на лету. — Да, обычно так и бывает, — говорю я, — по крайней мере, у тебя есть сценарист на съемочной площадке. — Действительно, — говорит Дориан. — Следующий шаг — кастинг. Нам нужно разобраться с этим. Я уже обсуждал это с Карен Нидхэм, и она провела несколько предварительных собеседований. У нас запланированы прослушивания с актерами на роли Марка, Джейн, Стэна, профессора Рона по кинематографии и его матери. — Помни, что имя Джейн изменено на Сару. Она не хотела, чтобы использовали ее настоящее имя. — Конечно, — Дориан делает еще одну пометку в своем блокноте, — и мы никогда не упоминаем фамилию Рона, хотя совершенно очевидно, кто он такой. Я потираю лоб. — Мать Рона не возражает против того, чтобы мы снимали картину, но будет не хорошо, если мы привлекаем к этому остальных членов семьи. Они не слишком меня любят. Миссис Розенблюм — единственная, с кем Рон действительно общается в фильме, и ее это вполне устраивает. — Адвокаты получат согласие от всех вовлеченных сторон, — говорит Дориан, — мы не хотим никаких судебных исков постфактум. — Да, это было бы ужасно, — я делаю паузу. Это та часть, которой я так боялся. Но это самая важная часть всего проекта, — а как насчет кастинга на роль Джека? — Да, — Дориан не отрывается от своих бумаг, — это будет непростая роль, чтобы сыграть ее правильно. Нам нужен кто-то старше восемнадцати, который выглядит моложе, но не настолько, чтобы вызвать у зрителей брезгливость. Мне хочется посмеяться над внезапной стыдливостью Дориана. — Даже не знаю, как мы можем избежать жуткого фактора. Речь идет о взрослом мужчине и несовершеннолетнем мальчике-подростке. Дориан поднимает голову, чтобы посмотреть на меня. — Мы оба знаем, что такое случается, Брайан. И я имею в виду из личного опыта. Мне вдруг становится жарко — слишком жарко. — Да, но это не значит, что многие люди не будут возмущены. — Мы не можем позволить этому помешать нам, — настаивает Дориан, — вот почему кастинг Джека жизненно важен. Карен обещала прислать мне несколько фотографий, но я не хочу, чтобы ты увидел их, прежде чем мы встретимся с актерами. Я хочу, чтобы ты увидел мальчиков во плоти и не имел о них никаких предвзятых представлений. — Как скажешь. Мне все равно. Дориан знает о кастинге все, а я нет, так что подробности я оставлю ему. Мы перебираем еще кое-что из его списка — людей, которых он нанял в команду, организацию отелей в Торонто, кое-какие финансовые вопросы — и на этом заканчиваем. Сегодня вечером Дориан ужинает с друзьями из Англии, а потом они смотрят шоу. — Хочешь присоединиться к нам? — спрашивает он. Присоедениться. Так вот к чему это привело? — Нет. Я думаю, что смогу найти себе занятие на выходные. Дориан с сомнением смотрит на меня. — Мы начинаем встречаться с актерами в понедельник, поэтому я хочу, чтобы у тебя была ясная голова, Брайан. Мне не нужно подчеркивать, насколько важен весь этот процесс, тем более что мы оба вкладываем в него свои собственные деньги. — Не волнуйся. Я не собираюсь облажаться, — успокаиваю я его. — Почему бы тебе не съездить в Питтсбург на выходные? — предлагает он. — Ты мог бы уехать сегодня вечером и вернуться в понедельник утром. Питтсбург. Вот где я должен быть. Но… — Увидимся в понедельник, Дориан. Это оживленный октябрьский день. Действительно, идеальная погода. Итак, я иду по Пятой авеню, просто думая о чем-то. У меня есть много вариантов для ночных развлечений — клубы, бары, бани, — но я занимался всем этим с тех пор, как приехал в город, и, наверное, устал от этого. Скучно. Вот оно. Мне скучно. Сценарий готов, и пока мы не начнем снимать «Красную рубашку», я могу потерять себя в этом процессе, я чувствую себя не в своей тарелке. Дориан прав, я должен поехать в Питтс. Так почему бы мне этого не сделать? Я знаю, что Джастин с кем-то встречается. Не думаю, что это серьезно — парень звучит как приятель по траху. Но что меня убивает, так это то, как много моих так называемых друзей воспользовались возможностью «предупредить» меня о том, что происходит с Джастином. Эммет. Тед. Деб. Вик. Линдси. Откуда, черт возьми, они все это знают? И почему это вообще их гребаное дело? Единственный, кто не поучаствовал — это Майкл, который, кажется, слишком поглощен своими отношениями с Беном, чтобы беспокоиться о чем-то еще — что, кстати, меня вполне устраивает. Это здорово. Замечательно. Удачи, Майки, потому что тебе это понадобится. Отношения — это гребаный пиздец. Но единственный, кто должен был мне сказать — это Джастин. Не то чтобы я его виню. В конце концов, это его гребаное дело. Никаких оправданий, никакого дерьма. И после того дерьма с Диланом, все, о чем я действительно забочусь — его безопасность, не накосячить и ничего не подхватить. Это все, что меня, блядь, волнует. Я серьезно. Все, что имеет значение — это то, что он в безопасности. Правда. Оказываюсь на катке в Рокфеллеровском центре. Я все продолжаю возвращаться в это место. Не знаю почему. Это странно, потому что я сам не катаюсь на коньках и наблюдение за профессиональным фигурным катанием — мое представление о жестоком и необычном наказании. Но это успокаивает, как будто наблюдаешь, как рыбы кружат в аквариуме. Кажется, что слишком тепло для катания на коньках, но каток полон. Наблюдение за всеми этими движениями напоминает мне, что мне нужно сходить в спортзал. Но не слишком усердствовать. Дориан хочет меня подтянутым, но не накачанным. Рон тогда был тощим, очень тощим. Он открыл для себя тренажерный зал гораздо позже. Для меня было неожиданностью, когда я снова увидел его тело после всех этих лет — для парня, которому было почти сорок он выглядел довольно неплохо. Конечно, я тоже был другим. Во-первых, я не умирал с голоду. И не героиновый наркоман. Это может улучшить вашу внешность кардинально. Закуриваю сигарету. Это всего лишь вторая за сегодняшний день. Я знаю, что мне следует полностью бросить курить, но мне нужно немного своего рода зависимости, позволяющей чувствовать себя самим собой. Проходящая мимо женщина бросает на меня неприязненный взгляд. Господи! Даже в Нью-Йорке ты не можешь курить на улице без смотрящего на тебя испепеляющего взгляда. Я оглядываюсь, чтобы посмотреть, не курит ли кто-нибудь еще. И вот тогда я его вижу, прислонившегося к перилам в нескольких ярдах отсюда. И он курит. Он смотрит на меня в ответ и небрежно выпускает колечко дыма в мою сторону. Тот ребенок. Из бара. Тот, кто отсосал мне. И с тех пор я вижу его уже не в первый раз. Он, блядь, преследует меня. Я понятия не имею, откуда он знает, где я буду, но, похоже, знает. От этого у меня мурашки по коже. Мне нравится быть анонимным, а его присутствие доказывают, что это не так. Я не анонимен и, вероятно, никогда больше не буду, пока жив. Как бы долго это ни было. Но в другие разы, когда я видел его, он был в центре города, на улицах Виллиджа или болтался возле бара на Кристофер-стрит. Это слишком далеко от центра для уличного хастлера. Он не в своей тарелке. И все же он здесь. Я не разговаривал с ним с того первого раза. В Нью-Йорке полно парней — мне не нужно повторяться, особенно с тем, кто хочет, чтобы ему за это платили. Забудь об этом дерьме. Я бросаю сигарету на землю, раздавливая ее каблуком ботинка. А потом ухожу. Ловлю такси и еду в «Гранд». В итоге остаюсь дома на ночь, смотрю порно по кабельному. Но в субботу я неспокоен. Мне нужно выбраться из этой комнаты, и мне нужно успокоиться. Я решаю посетить CBGB и проверить сцену. Когда жил прямо за углом от этого места, я почти никогда туда не ходил — не мог позволить себе оплатить вход, и я был несовершеннолетним. Пару раз мне удавалось проскользнуть внутрь, когда громила у двери был занят или слишком накурен, чтобы заметить, и однажды я проскользнул внутрь, когда группа заносила свое оборудование через заднюю дверь. Я все думал, что меня обнаружат, как Ди Ди Рамона, еще одного наркомана-проститута, который извлек из этого выгоду, но, конечно, это было смешно. Я едва умел играть, и даже если бы был гребаным мастером игры на гитаре, у меня не было инструмента. Я был просто еще одним неряшливым ребенком, слоняющимся без дела, проводящим время впустую, в кайфе. Но CBGB — это провал. Возможно, в 1977 году это была мекка американского панк-рока, но в 2003 году это жалко. Группы думают, что они панки, но они всего лишь провинциальные писаки, одетые в английские булавки и «рваные» джинсы, купленные в Сирсе. Здесь больше туристов, чем настоящих меломанов. Я беру бутылку пива и прислоняюсь к задней стене, наблюдая за одной из групп. Да, они громкие и много прыгают по сцене, но это почти все, что они могут предложить. — Неубедительно, да? — произносит чей-то голос. Я оглядываюсь и встречаюсь взглядом с парой голубых глаз на бледном лице, обрамленном лохматыми черными волосами. Пацан. Да, он определенно преследует меня. — Басист неплохой, — говорит он — но барабанщик — отстой. Паршивый барабанщик всегда все портит. Ебаный член. — Что ты здесь делаешь? — Тусуюсь, — он почти улыбается, — совсем как ты. У этого парня чертовски крепкие нервы, надо отдать ему должное. — Отвали. Меня это не интересует. — Не сейчас, — отвечает он, — но никогда не говори «никогда». Это мой девиз. Я осушаю бутылку и выбрасываю ее в мусорное ведро. — Никогда, — говорю я ему. А потом я его игнорирую. *** В понедельник утром я сижу рядом с Дорианом и Карен Нидхэм в репетиционном зале недалеко от Бродвея. У Дориана и Карен фотографии и резюме. Они знают этот процесс. Я же в этом деле дилетант, поэтому позволяю им управлять делами. А еще у меня похмелье. Не самый лучший способ начать неделю. Мы смотрим парад женщин на роль Джейн, или Сары, как ее называют в сценарии. Она должна быть умной и хрупкой, без глупостей, еврейка, привлекательная, и в ее теле нет ни грамма юмора. Это не просто, так как каждая актриса, которая появляется, пытается быть забавной. Этот персонаж совсем не смешной. Вообще. Она — сука, но у нее есть связь с Роном. Она знает счет и не боится быть честной. Ни одна из них не показывает нам это. Это будет долгая гребаная неделя. Во второй половине дня мы смотрим, как несколько мужчин проходят прослушивание на роль Марка Гераси. Большой, итальянец, уравновешенный, голос разума. Это будет трудный выбор, так как Марк будет на съемочной площадке, управляя камерой. Есть пара парней, которые выглядят как потенциальные кандидаты, но я не хочу клише. Это не «Крестный отец» и не «Клан Сопрано». Карен сортирует фотографии на возможные и категорически отверженные. Это болезненно. Я думаю о себе как об актере, но мне никогда не приходилось проходить прослушивание. Я никогда не бросал вызов и не платил свои взносы так, как эти ребята, предлагая себя на несколько дней работы и минимальную зарплату. Мне от этого не по себе. Как будто я гребаная фальшивка. Я иду на ужин с Дорианом и Карен, но они все время обсуждают все «за» и «против» относительно актеров, которых мы видели сегодня. Их тела, их голоса, то, как они читали, то, как они взаимодействовали. Опять же, мне от этого не по себе. — Это то, что ты думал обо мне? — спрашиваю я Дориана. — Что ты имеешь в виду? — говорит он, нахмурившись. — Я никогда не пробовался на роль в «Хаммерсмите», — напоминаю я ему. Дориан отводит взгляд. — Это были другие обстоятельства, Брайан. И тогда я вспоминаю. Дориан не хотел, чтобы я играл эту роль. На самом деле он открыто боролся против меня. Это все сэр Кен. Он хотел меня — и я не просто действовал вопреки ему. Я трахнулся с сэром Кеном и получил роль. Я трахнул Рона и получил «Олимпийца». Потом я трахнул Дориана и получил «Красную реку». Вот как я прошел прослушивание. На диване для кастинга. Я встаю. — На самом деле я не голоден, — говорю я, — увидимся завтра. Конечно, я направляюсь прямо в бани — клуб «Вест-Сайд», так как он ближе всего к ресторану — и провожу там бОльшую часть ночи, трахаясь, отсасывая и закидываясь дурью. А это значит, что к утру вторника я буду в худшей форме, чем в понедельник. *** — Выпей кофе, Брайан, — предлагает Дориан. — Спасибо. Я насыпаю в чашку около тонны сахара. Сахар и кофеин помогают, но они не лечат. Сегодня мы отсматриваем актеров на роль Джека. И я не жду этого с нетерпением. Во-первых, все парни слишком чистые. Слишком гладкие. Они похожи на молодых актеров в новых кожаных куртках, все пытаюсь быть крутыми парнями. И они выглядят либо слишком взрослыми, либо слишком молодыми. У нас перерыв на обед. — Это чертовски расстраивает. — Это самая трудная роль для актеров, — говорит Карен. И она это понимает — она ставила «Красную реку» и много других фильмов. — Актеру должно быть больше восемнадцати, но он должен выглядеть моложе. — Я знаю, — говорю я, — но не настолько моложе, чтобы нас пикетировала какая-то гребаная группа по семейным ценностям. — Но это не единственное, — добавляет Дориан, — он должен завоевывать. В Джеке есть невинность, хотя он проститутка и наркоман. Он — ребенок во многих отношениях пытающийся вести себя как мужчина. И он ищет любви. — Чушь собачья! — говорю я. — Он маленький похотливый хастлер, желающий стать номером один. — Ты ошибаешься, Брайан, — настаивает Дориан, — в глубине души он невинен. Это то, что привлекает Рона в первую очередь. Эта уязвимость. — Ты не знаешь, о чем говоришь, — парирую я, — а я знаю этого персонажа. Я и есть персонаж! — Тогда ты сам себя не знаешь. И ты не знаешь, что произошло на самом деле, — тихо говорит Дориан. Я сам себя не знаю? На хуй это! Дориан — единственный, кто ни хрена не знает. После обеда происходит примерно то же самое. Потом входит парень. Он высокий, тощий, глоток воды в потрепанной куртке и грязных джинсах, которые выглядят как настоящие. У него копна темных вьющихся волос и мягкий, нежный голос. Но говорит четко. И он смотрит на нас так, как будто знает больше, чем говорит. — Нил Уинн, — говорит Карен, — в его резюме есть несколько рекламных роликов и бродвейских пьес. Ему девятнадцать, но думаю, что он выглядит на шестнадцать. Как ты думаешь? Дориан кивает. — Мне нравятся его качества. Я бы поместил его в стопку возможных. Брайан, что ты об этом думаешь? — С ним все в порядке. И так оно и есть. Но мой гей-радар не чувствует «сигнала». Он милый парень, вот и все. — Мне придется почитать с ним, чтобы понять, что я думаю. — У нас есть еще несколько перспектив, — смеется Карен, — мы еще не отчаялись — пока! Но три часа спустя все выглядит гораздо более отчаянно. Половина актеров-подростков в Нью-Йорке прошла через нашу дверь — и ни один из них не подходит. Один из персонажей мыльной оперы, Курт Мьюир, вполне возможен. Он лучший актер, которого мы видели до сих пор, и он очень хорошо читает, но слишком провинциальный, слишком блондинистый, слишком WASP. Он широко улыбается, показывая идеальные белые зубы, и я чувствую себя виноватым, думая о Джастине. — Хороший мальчик, но все не так, — говорит Дориан, кладя его фото в паку отказов. А потом входит он. Вообще-то, входит с важным видом. Курит, хотя повсюду висят таблички «Не курить — репетиционное помещение». Кожаная куртка. Узкие джинсы. Чак Тейлор**. Порванная футболка «Рамонес». Ребенок. Какого хрена он здесь делает? Он произносит строки. Окидывает нас своими сонными голубыми глазами. Ухмыляется кривой ухмылкой, которая говорит, что ему наплевать на это дерьмо. Все дело в отношении. Это все обольщение. Мой член обращает на это внимание, к моему большому разочарованию. — Ван Пауэлл, — говорит Карен после того, как ребенок выходит из комнаты, — он канадец, снялся в нескольких независимых фильмах и некоторое время работал моделью. Ему двадцать лет. Дориан качает головой. — У него хороший, сильный взгляд, но он немного староват для шестнадцатилетки. Что ты думаешь, Карен? — Я согласна, — говорит она, — и он может быть слишком хорошеньким для Джека. Выглядит как модель, а не как мужчина-проститутка и наркоман. — Эй, знаете, я был не совсем троллем, — сообщаю я им, — он мне нравится. Он сексуален, а Джек должен быть сексуальным. Вот что привлекало Рона. Дориан вздыхает. — Я не согласен. Это не то, что привлекало Рона. Это потребность в ком-то, о ком можно было бы заботиться. Дело не в сексе, а в любви и заботе. — Дело всегда в сексе! — почти кричу я. — Если ребенок не занимается сексом, тогда в чем смысл? Мы с Дорианом спорим, но не можем прийти к соглашению. Карен кладет фото в папку возможных. Остальные прослушивания — сплошная хуйня. Дориан спрашивает меня, не хочу ли я поужинать с ним, но я отказываюсь. Мы будем жить бок о бок, как только начнется съемка, так что я предпочел бы свободу, пока могу. Кроме того, я знаю, что Дориан захочет поговорить о кастинге, а я не хочу продолжать спор из-за пацана. Вернувшись в «Трайбека Гранд», я принимаю душ и открываю мини-бар. Абсолют. Джек Дэниелс. Джим Бим. Все мои приятели. Но у меня закончилась травка. Я мог бы пойти поискать что-нибудь, но это всегда рискованно, когда ты не дома и не знаешь местности. Все, что мне нужно, быть арестованным за покупку долбаного косяка, и в итоге моя рожа появится во всех таблоидах. Снова. Я наливаю себе виски. Какая ирония судьбы. Или нет. Это идеальное место для того, чтобы напиться в одиночестве. Мне нравится Абсолют в клубах — у тебя не возникает в голове тумана, и ты можешь танцевать под настроение. А Джим Бим — для настоящей депрессии. Это быстро опьяняет, и я быстрее теряю сознание. Но Джек — хороший, жареный кайф. Единственная проблема в том, что это меня возбуждает. Я беру свой мобильный и звоню Джастину. «Давай, Солнышко. Возьми трубку». Но он не отвечает и отсылает на голосовую почту. Он, наверное, с тем другим парнем. Полирует его палку. Занимается делом. Хорошо для него. Да, хорошо для него. И тут раздается стук в мою дверь. — Ты. Какого хрена ты здесь делаешь? — Ты знаешь, почему я здесь, — говорит пацан. Ван. Ван Пауэлл. Не хастлер. Не уличный панк. A гребаный актер. Совсем как я. — Я должен знать? — Конечно, — он протискивается мимо меня и неторопливо входит в комнату, снимая свою кожаную куртку, — у меня есть немного хорошей травки, которую мы можем выкурить. Как будто он читал мои мысли. — О, да неужели? — Да, — он расстегивает джинсы. Конечно, он голый под ними, — и я пришел на прослушивание. По-настоящему. *** «Жизнь снова одинока, И только в прошлом году все казалось таким уверенным. Теперь жизнь снова ужасна, Сердце, полное тревоги, могло быть только скучным. Неделя в Париже может облегчить боль, Все, что меня волнует — это улыбаться, несмотря на это. Я забуду тебя, я забуду, В то время как ты все еще горишь в моем мозгу. Романтика — это месиво, душащее тех, кто борется. Я буду жить роскошной жизнью в каком-нибудь маленьком притоне. И буду там, пока буду гнить С остальными — теми, чья жизнь тоже одинока.» Билли Стрейхорн*** *В оригинале речь идет о девушках. **Chuck Taylor All-Stars или Converse All Stars (также называемые «Converse», «Chuck Taylors», «Chucks», «Cons», «All Stars» и «Chucky Ts») — модель повседневной обуви производства Converse (дочерняя компания Nike, Inc. с 2003 года), которая первоначально была разработана как баскетбольная обувь в начале 20-го века. Дизайн Chuck Taylor All Star остался практически неизменным с момента его появления в 1920-х годах. Обувь состоит из сшитой верхней части, носка, который обычно сделан из белой резины, и подошвы, которая обычно сделана из коричневой резины. Хотя Chuck Taylors сделаны из различных материалов, таких как кожа или замша, оригинальная и наиболее широко известная версия обуви сделана из хлопчатобумажной ткани. Инновационной деталью оригинальной обуви была «свободная подкладка» из мягкой ткани, которая должна была обеспечить гибкость и предотвратить волдыри. Обновленная модель Chuck Taylor II была анонсирована руководством компании в июле 2015 года. Используя технологию Nike, изготовленную из этиленвинилацетата или EVA, она сохраняет внешний вид оригинальной обуви. Примечание переводчика: При всем пафосе описания — это обычные кеды. ***Уильям Томас «Билли» Стрэйхорн (29 ноября 1915, Дейтон, Огайо — 31 мая 1967, Нью-Йорк) — американский джазовый композитор, пианист и аранжировщик, известен своим успешным сотрудничеством с оркестром Дюка Эллингтона. В музыкальной среде имел скандальную репутацию, поскольку открыто афишировал свою гомосексуальность. В конце 1950-х прекратил сотрудничество с Эллингтоном и выпустил несколько сольных альбомов. Вырос в Питтсбурге и там же учился классической музыке. Стихи, ставшие в последствии композицией «Роскошная жизнь» написал практически в подростковом возрасте — ему еще не было 19 лет. Умер от рака в 1967 году.