Квир-личности

Глава сто пятая ТОЛЬКО ОТТЕНКИ СЕРОГО Краткое содержание: Не всегда легко понять, что делать. Лос-Анджелес, март 2004. Брайан «Когда мир и я были молоды, Только вчера Жизнь была такая простая игра, В которую мог бы играть ребенок. Тогда было легко отличить правильное от неправильного, Легко отличить слабого от сильного, Когда человек должен стоять и сражаться, Или просто идти. Но сегодня нет ни дня, ни ночи, Сегодня нет ни тьмы, ни света, Сегодня нет ни черного, ни белого, Только оттенки серого…» *** Теперь я знаю, что достиг дна. Гребаный рок не может опуститься ниже, с тем же успехом можно выбросить полотенце*. Я теряю гребаное яйцо. Меня тошнит 24/7. Я так устал, что едва могу поднять голову. Я сгораю дотла, как в Чернобыле. Я, блядь, женат. О моей личной жизни пишут все таблоиды, в комплекте с фотографиями, на которых я выгляжу как черти что. И — настоящее доказательство — я провожу выходные, общаясь на лодке с Теодором. И почти хорошо провожу время. Кто-нибудь, пожалуйста, пристрелите меня? Нет, серьезно. Мне нужно избавиться от моих гребаных страданий. Сейчас же — О чем ты бормочешь? — Ни о чем. Он поворачивается и зевает. — Еще имбирного эля? Или могу сделать чай? — Имбирный эль. Спасибо, пизденыш. Джастин выскальзывает из койки и идет на камбуз. Блядь. Я забыл, что Тед спит там на надувном матрасе и в спальном мешке. О, ну, это не значит, что задница Джастина — государственная тайна. Или его член. Пока единственное, что делает Теодор — это смотрит. Никогда не подводит тот факт, что чем сильнее вы пытаетесь сохранить что-то в секрете, тем больше вероятность, что это окажется на первой полосе новостей. Теперь все в Лос-Анджелесе — да и в гребаном мире — знают, что я потерял яйцо. И все они думают, что это означает, что я умру, черт возьми. Патетично. Вот что я чувствую. Я, блядь, не собираюсь умирать, черт возьми! По крайней мере, пока. К черту это! Я собираюсь дожить до девяносто восьми лет. И использовать единственное яйцо, которое у меня осталось до последнего момента. Я трахну медсестру, которая придет, чтобы отключить меня от сети. Я трахну священника, который придет совершить со мной Последние обряды. Я трахну гробовщика. Я… — Вот имбирный эль. Я положил немного льда. Надеюсь, это не расстроит твой желудок. Я делаю глоток. — Отлично. Это прохладно и успокаивающе. И мой желудок приходит в норму. — Тед отключился, как лампочка. — Знаю. Слышно, как он храпит. Он разбудит каждую чайку отсюда и до Сан-Диего. — Я рад, что ты пригласил его погостить еще несколько дней. Приятно, что он здесь. И это действительно странно — приятно, что Теодор здесь. На самом деле он отбивался от любого, кто шнырял поблизости. И он развлекал Джастина, чего я не могу сказать о себе. В последнее время я не самая лучшая компания. — После лечения в понедельник утром я высажу тебя у дома и отвезу Теда в аэропорт. — Я тоже поеду, — слышу я свой голос. — Но… — Со мной все будет в порядке. А если нет, то кому какое дело? Все уже знают, что у меня рак. Эта лошадь уже выехала из стартовых ворот, и ее никто не загонит обратно. — Я хотел спросить, но не хотел ничего говорить при Теде… Но… почему? — Почему что? — Почему ты купил «Вавилон», Брайан? И почему ты заставил Теда заключать все эти финансовые сделки для тебя? Я пожимаю плечами. — Почему бы и нет? Тед годами платил мои налоги и вкладывал лишние деньги. Это просто немного бОльшая сумма. — Но закусочная… — Подушка безопасности, — говорю я, прерывая его, — таким образом, у Деб всегда будет работа. А закусочная «Либерти» зарабатывает деньги, хочешь верь, хочешь нет, так что это не благотворительность. То же самое с кейтеринговым бизнесом Эммета. Даже без Вика он растет. Это хорошая инвестиция. Я не против вкладывать деньги в поддержку людей, которым, как я знаю, могу доверять. Как ты думаешь, почему я вложил деньги в твое образование? Кстати, я ожидаю, что когда-нибудь мне отплатят произведениями искусства — и в виде ученой степени. Мне плевать, от ПИФА это или от Калифорнийского университета, но я хочу увидеть этот диплом, ты слышишь меня, Солнышко? — Я понял тебя. И отплачу всем, чем смогу. — Просто делай свою работу хорошо. Покажи всем, кто когда-либо сомневался в тебе, что они все проебали, не веря в твой талант. — Ты имеешь в виду, как мой отец? — Я не называю имен, но если затычка для задницы… Он шлепает меня. — Мой отец никогда не слышал про анальные пробки! — Может быть, ему следовало бы попробовать. Тогда его задница не была бы такой чертовски тугой. — А как насчет «Вавилона»? — вот в чем загвоздка. — Что это такое? Ну? Брайан? — Я слышал, что Сэп загнал заведение в угол — ничего удивительного, так как вся его прибыль уходила ему в нос. Мне было неприятно видеть, как он превращается в гетеросексуальный клуб или — что еще хуже — в торговый центр. Поэтому вложил в него немного денег. Почему бы и нет? У меня много воспоминаний, связанных с этим местом. — У меня тоже, — соглашается он, — так мы когда-нибудь снова будем жить в Питтсбурге? Еще один из этих трудных вопросов. — Не знаю. Но в такие моменты, когда таблоиды наступают на пятки, Питтс выглядит не так уж плохо. Вот почему я сохранил лофт. Думаю, мы должны держать все варианты в голове, — я переворачиваюсь на спину. Умираю от желания выкурить чертову сигарету, но по недавнему опыту знаю, что даже одна затяжка вполне может снова привести к рвоте, — и еще кое-что… Джастин поднимает брови. — Ты полон сюрпризов, правда? — Я думал, ты любишь сюрпризы? Он смеется. — Только хорошие. — Тогда тебе понравится… Я думаю, — я обнимаю его и притягиваю ближе, — я разговаривал с Эрлом. Джастин хмурится. — С Эрлом? Ты имеешь в виду Эрла из Пут-ин-Бей? Озеро Кардинал? — Мы знаем кого-нибудь еще по имени Эрл? Да, именно он. Я сделал ему до смешного завышенное предложение о коттедже и, думаю, он скажет «да». Так что этим летом у нас появится еще одна ненужная собственность. Это должно сделать тебя счастливым, пизденыш. Можешь превратить это место в свой собственный частный нудистский лагерь. Он улыбается и целует меня. — Это действительно делает меня счастливым! Больше, чем ты можешь себе представить. Я думаю, мы должны проводить там каждый август. И приглашать Гаса, и Чарити, и Линдс, и Мел, и… — Подожди, пока мы его не купим, прежде чем начнешь приглашать всех, кого мы знаем, к нам в гости. — Это будет здорово для детей, — говорит Джастин, — и для нас. Там нас никто никогда не найдет. — Знаменитые последние слова, — отвечаю я. Но он прав. Нам нужно убежище. И даже La Diva слишком близка к голливудской мельнице. — Ты знаешь, что я люблю тебя? — шепчет он. — Тебе лучше. — Лучше, — говорю я. И я действительно чувствую себя лучше. По крайней мере, немного. Я сделал много дерьма в своей жизни, большинство, не думая о последствиях. Подобрал его, трахнул и запутался в его жизни — и все это не задумываясь о том, что это будет означать. То же самое было и с Майклом. С Роном. С Тимом. Со всеми. Раньше я думал, что знаю, что делаю. Что я был таким умным, таким хитрым. Но я не знал, что, черт возьми, происходит на самом деле. Все мои планы всегда сводились к тому, чтобы просто размахивать ими. Я никогда не понимал, что делаю. И до сих пор этого не понимаю. Могу только надеяться, что станет лучше. Что если я протяну руку в серый туман, он будет там, чтобы схватить меня за руку и оттащить в безопасное место. Если есть хоть какая-то безопасность — где угодно. *** Заключительная процедура. Выполнено. Закончено. Окончено. Финито. А теперь… разочарование. Потому что я не чувствую никакой разницы. Я все еще возвращаюсь домой и блюю. Я все еще сижу на толчке в гребаном страдании часами подряд. Я все еще не могу есть. Не могу пить. Не могу курить. Не могу трахаться. Блядь. — Дай себе время, — говорит Джастин. Если он скажет это еще раз, я заберусь на крышу и спрыгну. Не могу позволить никому увидеть это. Мое изможденное лицо красуется на обложках всех таблоидов. Очевидно, я умираю, а мне никто не сказал. Было бы забавно, если бы я не чувствовал, что действительно умираю. Если бы я не чувствовал, что хочу умереть, чтобы покончить с этим отвратительным чувством. — Один день за раз, Брай, — говорит Теодор. Могу ли я убить Теодора? Сейчас? Станет ли мне от этого лучше? Мы везем его в аэропорт. Почему, черт возьми, я просто не позвонил Рамону и не позволил ему позаботиться о Теде — любым способом, на который он способен? Но нет, Джастин — идеальный хозяин, он хочет отвезти нашего гостя в аэропорт лично. На данный момент я решаю, что хуже — прятаться в доме и сходить с ума или высунуть голову наружу на публику, рискуя попасть в очередную порцию таблоидов. Не хуевый выбор? Я больше не знаю ответа. И не могу так жить. Но еду, согнувшись в три погибели в гребаном Круизере. Я должен купить Джастину взрослую машину, потому что эта чертовски нелепа. В Лос-Анджелесе, как обычно, полный бардак. Но мы паркуемся и провожаем Теодора до стойки регистрации. Я инкогнито — на мне дурацкая шляпа, и я не брился, и выгляжу ужасно, а это значит, что меня, вероятно, узнают двадцать раз между тротуаром и воротами. К моему удивлению, никто не смотрит на меня дважды. Может быть, есть что-то в людях, сосредоточенных на своих собственных проблемах, их собственном страхе перед полетом, перспективе пройти через охрану и все такое дерьмо, что заставляет их не беспокоиться о том, чтобы смотреть на бомжа, тащащегося за бизнесменом и белокурым твинком. — Было здорово увидеться, Тед, — говорит Джастин. И он обнимает Теда. Это переходит все границы. Боюсь, мне придется продезинфицировать парня, когда я доставлю его домой. — Я чудесно провел время, — говорит Тед. И он не шутит. Господи. Слушая, как меня тошнит всю ночь, он отлично провел время. Думаю, он нуждался в этом трахе с Рамоном гораздо больше, чем я себе представлял. — Замечательно, — говорю я, — не забудь позаботиться о моем бизнесе — или ты знаешь, что произойдет. — Знаю, — спокойно говорит Тед, — меня выпотрошат, и изрубленные куски моего жалкого трупа никогда не будут найдены в мрачном болоте, в котором они были погребены. Я бросаю на него запатентованный взгляд Кинни. — Правильно, Теодор. — Я сделаю все, что в моих силах, Брай, — говорит он. А потом… он обнимает меня. — Достаточно, — говорю я, отстраняясь. Теперь мне придется продезинфицировать и себя, — пусть Эрл позвонит мне, если у него возникнут вопросы о коттедже. И если он колеблется, предложи ему вдвое больше, чем это стоит. К черту, просто предложи ему двойную цену в любом случае. Я хочу этот коттедж. — Понял, — говорит Тед. Затем он наклоняется ближе, — думай позитивно, Брай. Один день за раз. — К черту программу. Ебать двенадцать шагов. И пошел ты. У меня рак, а не обезьяна на спине. Счастливого пути. Мы машем на прощание Теду, когда он проходит через ворота безопасности. К моему разочарованию, он не подает сигналов тревоги, и его пропускают без обыска. Ну, невозможно иметь все. — Мне нравится Тед, — говорит Джастин, когда мы возвращаемся к стоянке. — Тебе также нравятся Cheerios и Power Puff Girls. То, что тебе нравится, не имеет значения. Джастин забавно скривил верхнюю губу. — Ты мне тоже нравишься, старикашка. Даже остановившиеся часы показывают правильное время дважды в день. — Заткнись, или я воздержусь от секса. — Обещания, обещания. Тощая женщина в спортивных штанах и блузке с дурацким узором подходит к нам как раз в тот момент, когда мы собираемся выйти из здания. — Извините! — кричит она. — Разве вы не Брайан Кинни? Я моргаю. — Брайан Кинни? Никогда не слышал об этом ублюдке, — говорю я. И мы отплываем. *** — Брайан, — Лесли выходит из кабинета. Я сижу у бассейна и читаю «Великого Гэтсби». Пока что это был хороший день. Лечение закончилось два дня назад, и рвотный марафон медленно отступает. Я надеюсь, что другие побочные эффекты также начнут спадать. — Что случилось? Лесли протягивает мне распечатку. — Это только что пришло по почте. Я думаю, ты захочешь это увидеть. Я просматриваю статью. Верховный суд Калифорнии подал судебный запрет на проведение свадеб в Сан-Франциско. Безумие однополых браков официально подошло к концу. — Что это значит для нас? Да, и для всех пар, которые поженились в эти последние несколько безумных недель? Лесли пожимает плечами. — Не знаю. Это говорит только о том, что они больше не могут выдавать однополым парам лицензии или проводить свадьбы. Я думаю, что весь вопрос об уже проведенных свадьбах все еще висит в воздухе. — Так что законны мы или нет, будет зависеть от какого-то гребаного судьи, — я думаю об идиоте, который вынес решение по избиению Джастина и отпустил Хоббса, шлепнув по рукам. Старый добрый Рой. Он перестал быть таким регулярным после того, как его задницу приклеили к сиденью унитаза, не так ли? Лесли кивает. — Ты знал, что так и будет, Брайан. — Что мне сказать Джастину? — я встаю. — Позвони Биллу Бреннеру. Я хочу сделать заявление, и он лучший человек для этого. Он педик и дружелюбный — или настолько дружелюбный, насколько может быть любой репортер. И я хочу, чтобы это пошло в «Адвокат». Лесли достает блокнот. — Ты собираешься говорить о своем раке? Блядь. Это полный пиздец. — Не знаю, готов ли я к этому. Не хочу смешивать наш брак с раком. Это два отдельных вопроса. — Но люди хотят знать и о том, и о другом, — напоминает она мне. — Я знаю. Люди хотят знать. Но сначала о главном. Мне нужно сделать заявление. То есть — мы с Джастином должны сделать заявление. И я должен подготовить его к реальной вероятности того, что наш брак будет объявлен недействительным. — Джастин будет опустошен! — вздыхает Лесли. Да, Джастин. А как насчет меня? А как насчет того, что я буду чертовски опустошен? Я бы хотел, чтобы все было легко, как раньше. Хотел бы я ясно выразить то, что действительно чувствую и что мне нужно делать. Как бы то ни было, мы находимся в подвешенном состоянии — ни здесь, ни там, ни внутри, ни снаружи. Женаты, но не женаты. Что, черт возьми, теперь произойдет? Если бы я только знал. *** «Я помню времена, когда ответы казались Таким ясным, Мы никогда не жили с сомнениями И не испытывали страха. Тогда было легко отличить правду от лжи, Продажу от компромисса, Кого любить, а кого ненавидеть, Глупого от мудрого. Но сегодня нет дня или ночи, Сегодня нет тьмы или света, Сегодня нет черного или белого, Только оттенки серого. Тогда было легко понять, что справедливо, Когда хранить, а когда делиться, Насколько защищать свое сердце И как сильно переживать. Но сегодня нет ни дня, ни ночи, Сегодня нет ни тьмы, ни света, Сегодня нет ни черного, ни белого, Только оттенки серого. Только оттенки серого… " Барри Манн и Синтия Вейль** *Идиома «to throw in the towel» — означает «выбросить (на ринг) полотенце», родом из бокса. Когда боксер не в состоянии продолжать бой, его тренер может бросить полотенце на ринг как сигнал отказа от дальнейшей борьбы. Идиома означает «сдаться», «перестать сопротивляться». **Барри Манн (или Бэрри Мэнн, 9 февраля 1939 года) — американский пианист и автор песен. Наиболее известен как участник авторского дуэта со своей женой Синтией Вайль (женаты с 1961 г. по настоящее время). Является автором и соавтором 53 хитов английского и 98 хитов американского хит-парадов. В 1987 году Барри Манн был принят в Зал славы авторов песен и получил две «Грэмми», в категории «Песня года» и «Лучшая песня, написанная для визуальных медиа» за песню «Somewhere Out There». Все эти премии Манн получил в паре с Синтией Вайль.