Квир-личности

Глава сто шестая ГОЛУБАЯ КРОШКА Краткое содержание: Джастин расстроен. Лос-Анджелес, март 2004. Джастин «Думаю, я получил по заслугам, Заставил тебя ждать слишком долго, любовь моя. Столько времени мы молчали Я не знал, что ты подумаешь, что я забуду или пожалею. Моя любовь к тебе сильна, Моя Голубая крошка. Все дни стали такими длинными, Неужели ты думала, что я предам тебя? Дикси*, когда мы разошлись, Думал, ты поймешь, что я люблю тебя, И докажу, что моя любовь к тебе сильна, Моя Голубая крошка… *** Я в своей студии, пытаюсь работать над тем большим холстом. Клянусь, я готов сдаться. Каждый раз, когда думаю, что я на правильном пути, попадаю в тупик. Мне кажется, что я рисую эту вещь уже несколько лет — на самом деле это только (только!) с прошлого лета. Чего-то не хватает, но я не могу понять, чего именно. Это всегда происходит, когда я пытаюсь написать абстракцию. Может быть, мне стоит вернуться к Брайану. По крайней мере, когда рисую его член, я знаю, что делаю. В этом есть смысл. Эмоция. Вот чего не хватает. Эмоций. Я просто не вкладываюсь в этот холст. Я потерял идею, которая у меня была, когда начинал. Первоначально я был вдохновлен пустыней в Аризоне. Хотел запечатлеть, каково это. Жара. Солнце. Пот. Секс. Но не мог вспомнить этого здесь. Все желтые, красные и оранжевые цвета больше не имели смысла в этой студии. Не то чтобы я не люблю студию, но пустыня просто больше не имела смысла в этом доме в каньоне. В итоге все желтые, красные и оранжевые цвета стали оттенками зеленого и коричневого, как задний двор каньона Криксайд. И все равно это было неправильно. Поэтому я оставил холст здесь, когда мы вернулись в Питтсбург. И когда я вернулся узнав диагноз Брайана, он так и стоял наполовину законченный. Сирота. Упрек в том, что я не знаю, что, черт возьми, делаю. Я должен вернуться к компьютеру и посмотреть на те фотографии. Найти новое вдохновение. Мне нужны новые работы для университета. Нужно сосредоточиться. Я художник? Художник-график? Аниматор? Иллюстратор комиксов? Мне говорят, что я не смогу сделать все это сразу, но я хочу сделать все это. Я хочу все это! Это незрело? Это не сфокусировано? Как я узнаю, каким художником я хочу быть, пока не попробую все? Это то, чему Брайан всегда пытался научить меня. Что я был слишком молод, чтобы знать, чего хочу. Что мне нужно познать мир, побывать во многих местах, трахнуть много парней, бла-бла-бла. И он прав — в какой-то степени. Потому что я никогда не был уверен в том, чего хочу, если дело не касалось любви. Я хотел Брайана. Это единственное, в чем я всегда был уверен. Но этот холст… — Джастин. — Привет! Брайан обычно приходит в студию только по приглашению. Он говорит, что это мое личное пространство. Но мне нравится, когда он вторгается в нее. Обычно это происходило потому, что он был возбужден. Старый домик у бассейна всегда был любимым местом для траха. И этот раскладной диван все еще здесь… Может быть… — Что случилось? Его лицо серьезно. — Я хотел сам тебе рассказать, прежде чем услышишь это в новостях. Суды отменили свадьбы в Сан-Франциско. Отменили? Какого хрена? — Что это значит? Брайан пожимает плечами. — Что фантазия о том, что педики могут жениться в великом штате Калифорния, была просто фантазией. А теперь все кончено. У меня кружится голова. — Но… но как насчет состоявшихся свадеб? Как насчет нашего брака? — Не знаю, — говорит он, — пока что он все еще действителен. Но если объявят все свадьбы, проводимые в Сан-Франциско, незаконными, тогда… — Это пиздец! — взрываюсь я. — Это нечестно! — Я знаю. — И не говори мне, что жизнь несправедлива! Теперь я чертовски зол! — Мне не нужно тебе этого говорить, — говорит Брайан. Он хватает меня и притягивает к себе, — мы оба знаем, что это несправедливо. Но это ничего не меняет. Это не меняет нас. Я делаю глубокий вдох. — Прости. Я не хотел кричать на тебя. Просто злюсь на… на них! — Ты имеешь право злиться, — шепчет он, — но это только первый выстрел в войне. Ты же не думал, что все будет так просто, правда? Я зажмуриваюсь. — Нет. Я никогда не думал, что это будет легко. Его пальцы проникают под мои волосы и нежно касаются шрама. Гребаный Хоббс! Гребаный мир! — Это еще не конец. Никогда не будет конца. Теперь я чувствую себя мудаком. Брайан болен, а я веду себя как гребаная принцесса драмы. — Просто… я хотел, чтобы все было идеально. Не хочу, чтобы какой-то гребаный судья уничтожил все, потому что он еще один гомофобный мудак! — Они нас не тронут, — успокаивает он меня, — они как гребаные мухи — мы просто отмахнемся от них. Он прав, но думать об этом не легче. — Но пока… — Статус-кво, — отвечает он, — все еще решается. Но не надейся, Солнышко. Суды существуют для того, чтобы поддерживать закон, а закон написан натуралами и для натуралов. Пока большинство людей думают, что педики — это отродье дьявола и что однополые браки будут падением цивилизации, какой мы ее знаем, нам придется бороться. И это будет битва. Долгий, неприятный бой. — Ненавижу это, — бормочу я. — Я тоже, — вторит Брайан, — и еще одна вещь, которая тебе не понравится, но это должно быть сделано. — Что еще? — Билл Бреннер уже в пути. Мы даем интервью «Адвокату» и «Доступу в Голливуд» и… — он делает паузу, — гребаному журналу «People». Бреннер говорит, что если Лиз Тейлор снова не выйдет замуж, то это, скорее всего, будет обложка. — Срань господня! — восклицаю я. — Не богохульствуй, пизденыш. А теперь давай двигаться. *** Я нервничаю, разговаривая с Биллом Бреннером. Он гей, и хороший парень — в отличие от этого ублюдка Рекса Уолкотта, но он все еще репортер. Брайан тоже напряжен. Последнее, о чем он хочет говорить — это о раке или о нашем браке, но он должен это сделать. Брайан теперь общественный деятель, он образец для подражания, хотя ненавидит это слово и ненавидит думать, что он чей-то образец для подражания, но так и есть. И это значит, что я тоже. Вроде того. Билл объясняет, как лучше всего это сделать. Он хочет взять у нас интервью за кадром о свадьбе и суде, отменяющем гей-браки в Сан-Франциско, а также о раке. Затем он включит камеру — он привез с собой небольшую команду, которая устанавливает аппаратуру у бассейна — и мы сделаем интервью для «Доступа в Голливуд». — Я связался с «Адвокатом», — говорит он нам, — они хотят поместить вас с Джастином на обложку следующего номера, но интервью для сайта должно быть сделано как можно скорее. Я набросаю черновик к завтрашнему дню, чтобы вы просмотрели его, а затем перешлю им. Я работал с ними раньше и доверяю тамошнему редактору, так что они сыграют на этом очень решительно. Вы и Рози О’Доннелл — самые известные гей-знаменитости, которые поженились, так что это важнейшая история для них. — Я не хочу, чтобы все исковеркали, — предупреждает Брайан. — Этого не будет, — говорит Билл. — «People» немного отличается. Я связался с редактором, с которым работал в прошлом, и они определенно хотят историю с раком. То, что происходит сейчас, только домыслы и сплетни. Статья «Нэшнл Инкуайрер» была неудачной работой. Я хочу, чтобы все было серьезно и прямолинейно. Я сказал им, что мы хотим обложку — и они согласились. Они придержат этот вопрос, пока мы не дадим им интервью. Оно должно выйти в понедельник. — Так быстро? — Брайан слегка ерзает. — А съемочная группа? — Моя основная работа по-прежнему «Доступ в Голливуд», — объясняет Билл, — я обсудил ситуацию со своим продюсером, и они готовы подождать, пока выйдет обложка «People». Они оба хотят эту историю, поэтому готовы поделиться ею. Это очень важно, Брайан. Поверь мне, это лучший способ противостоять «Инкуайрер». — Это рак, Билл, — говорит Брайан, — и это Голливуд, и я боюсь, что он вернется и трахнет меня в задницу. — Этот корабль уже отплыл, — напоминает ему Билл, — единственное, что ты можешь сделать, это представить все в наилучшем свете, в котором сможешь. Ты закончил лечение, и это не положит конец твоей карьере или жизни. Люди могут понять, через что ты проходишь. Это очеловечивает. Вот почему важно, чтобы Джастин тоже высказался. Он часть этого процесса очеловечивания. Брайан мрачно улыбается. — Последнее, о чем я хочу, чтобы люди думали, когда вспоминают о Брайане Кинни — человеческий интерес. Я бы предпочел, чтобы они думали о сексе, наркотиках и девятидюймовых членах, а не о лучевой терапии и рвоте. — Все будет хорошо, — говорю я, беря его за руку, — давай сделаем это. — Да, давай. И мы приступаем. *** Наша сексуальная жизнь… неплохая. Я думаю, для большинства парней наша сексуальная жизнь была бы чертовски хороша, но для нас… не так уж много. Брайан все еще… ну, позвольте мне сказать это так — ракетный корабль находится на стартовой площадке, но не выходит в космос. Не поймите меня неправильно. Мне нравится сидеть за штурвалом. Мне это очень нравится. Однако… — Если в ближайшее время не засуну в себя что-нибудь, я закричу. — Почему ты сразу не сказал? — Брайан открывает коробку с игрушками. — У меня есть обычный фаллоимитатор, очень длинный фаллоимитатор, очень толстый фаллоимитатор, двуглавый фаллоимитатор — и этот светится в темноте. — Да, я знаю, — говорю я, — но мне нужен настоящий член. Брайан на мгновение замолкает. — Ты хочешь, чтобы я позвонил твинкам? Твинки. Так Брайан называет Нила Уинна и его парня Джейми. Они всегда готовы к «вечеринке у бассейна», за которой следует небольшая безобидная возня. Заманчиво, но я качаю головой. — Нет. В конце концов мне придется трахнуть их обоих, и это разрушит цель. Брайан кивает. — Хочешь, чтобы я позвонил Рамону? Тоже заманчиво, но не то, чего я действительно хочу. — Мне не нужен ничей член, Брайан, даже член Рамона. Я хочу твой, — я делаю паузу, чтобы смысл дошел. — Хочешь, чтобы я достал Виагру, которую принес Джимми? Виагра. Это вроде как работает — до определенного момента. Но все равно недостаточно. Даже с дополнительным топливом ракетный корабль не может подняться достаточно высоко или следовать достаточно далеко. Я колеблюсь, но должен сказать это. — Может быть, пришло время поговорить с твоим доктором. Но Брайан упирается пятками. — Нет. Больше никаких гребаных врачей! Как они сказали, это займет некоторое время. Но вернется… в конце концов. И мы оставляем все как есть. Пока. *** Снова мой холст. Еще больше разочарования. Зеленый и коричневый не работают. Это похоже на гребаное болото! Господи. Я достаю нож и начинаю соскабливать уродливые пятна цвета. И тут звонит мой сотовый. Это Джимми. — Чего ты хочешь? Я немного занят. — Не паникуй, Голубая крошка. Все в порядке. Я думаю. — Ближе к делу, Джимми. Почему ты звонишь мне? Брайана нет. Он встречается с Дорианом. — Да, — отвечает он, — в том-то и дело… Маленький укол страха пронзает меня. — Брайан? Что случилось? — Мы в скорой помощи в Сидарс-Синае. Брайан в порядке, но… Теперь я схожу с ума. — Заткнись на хрен! Я уже еду. Я кричу Ави и мчусь к Круизеру. У меня так сильно трясутся руки, что Ави велит мне выйти, а сам садится за руль. — Куда мы едем? — спрашивает он ровным голосом. — В больницу! Сидарс-Синай! Отделение неотложной помощи! — Не сходи с ума, Джастин, — говорит Ави, — мы доберемся туда. Все будет хорошо. — Я, блядь, убью Джимми. И Дориана. И Брайана за то, что он напугал меня до смерти! — Ты никого не убьешь, — говорит Ави, — постарайся успокоиться, и мы доберемся туда так быстро, как только сможем. Конечно, пробки — это пиздец. Это всегда гребаный пиздец, когда тебе нужно быстро куда-то добраться. Дорога занимает миллион гребаных лет, но больница, наконец, в поле зрения. Ави высаживает меня у двери скорой помощи, и я забегаю внутрь. Черт! Я понятия не имею, куда иду. Пока… В углу собралась толпа людей — медсестры, врачи, пациенты, даже охранник. Они смеются. И я слышу знакомый голос, громче всех остальных. — В итоге, я сказал Де Ниро: «Боб, ты действительно думаешь, что мои поклонники примут меня в образе бандита?» Я имею в виду, что убивать людей на экране — это не совсем мой образ. И Де Ниро говорит: «Джимми, ты великий актер. Ты можешь заставить их поверить во что угодно». Я проталкиваюсь сквозь поклоняющуюся орду. — Джимми! — Привет, Голубая крошка, — говорит Джимми, ухмыляясь. — Как твоя мама? Я хочу трясти его, пока у него не отвалится голова. — Забудь мою мать! Где Брайан? — Он за кулисами — или как там это называется, — Джимми указывает на какие-то двойные двери, — Дориан там с ним. — Вы не могли бы нас на минутку извинить? Пожалуйста? Я хватаю Джимми за руку и оттаскиваю его от поклонников. — Извините, ребята! До следующего раза! — кричит он. — Осторожно, Джасти. Это новая рубашка. Именно тогда я замечаю, что он одет в какой-то спортивный костюм — шорты, футболка с надписью «Спортивный клуб Беверли-Хиллз " и дорогие спортивные туфли. — Что случилось? Брайан пошел с Дорианом в спортзал встретиться с новым тренером, который сказал, что поможет ему восстановить силы. — Да, я тоже посещаю этот спортзал, — Джимми указывает на свою рубашку, — он лучший в городе. Очень эксклюзивный. Я удивлен, что Брайан еще не член клуба. — У нас дома есть спортзал. И Брайан уже довольно хорошо знаком со всеми спортивными залами в городе, большое спасибо ТЕБЕ. Так что случилось? Джимми морщится. — Брайан отлично справлялся с тренером, и он был в восторге, поэтому я бросил ему вызов на небольшую игру в ракетбол. Господи! — Брайан только что закончил облучение — во вторник! Сегодня только пятница, а он уже несколько недель почти ничего не ел, не говоря уже о том, чтобы тренироваться. И ты вызываешь его на гребаную игру в ракетбол! О чем ты, сука, думал? — Он казался в порядке, — говорит Джимми, — хотя теперь я вижу, что это была не такая уж отличная идея. Но у него все было хорошо, пока… пока он не потерял сознание. — Потерял сознание? — я кричу так громко, что подходит медсестра и шикает на меня. — Он сразу очнулся, — продолжает Джимми, — но руководство спортзала уже позвонило в 911. Дориан подумал, что ему было бы полезно пройти обследование. И вот мы здесь. В этот момент Брайан и Дориан выходят через двойные двери с доктором. — Джастин! Что ты здесь делаешь? — Я попросил Джимми позвонить ему, — говорит Дориан, — думал, что так будет лучше. — Я в порядке! — настаивает Брайан. — У него довольно низкое кровяное давление, — говорит доктор, — вы его партнер? — Да, — отвечаю я. Доктор сурово смотрит на Брайана. — Он перенапрягся. В понедельник он должен обратиться к своему врачу. У него низкий уровень лейкоцитов, но мистер Кинни говорит, что уже знает об этом. Но пока никакого спортзала — и никакого ракетбола! — Это была моя вина, док, — говорит Джимми, — не волнуйтесь, мы все позаботимся об этом большом болване! — О, нет, только не ты! — говорю я. — Спасибо, доктор. Пойдем, Брайан. — Мне так жаль, Джастин, — говорит Дориан, когда они с Джимми следуют за нами из больницы. Ави как раз подходит к входной двери, и я говорю ему развернуться и подогнать машину. — Я зол на тебя! — говорю я Дориану. — И на тебя, — поворачиваюсь я к Джимми. — Тебе запрещено появляться в доме! Джимми бросает на меня раскаивающийся взгляд, но все равно пытается умаслить меня. — Ну же, Голубая крошка, не будь занудой! Это была ошибка. Поверь мне. — Отвали, Джимми! Я оттаскиваю Брайана. Я так зол, что чувствую, как пар выходит у меня из ушей. Джимми и Дориан отступают, когда Ави подгоняет машину, и мы с Брайаном забираемся внутрь. — Все в порядке? — спрашивает Ави. — Питбуль на посту, — огрызается Брайан с заднего сиденья. Слава Богу, он не выглядит изнуренным. Но я все еще злюсь. — Заткнись, Брайан! Ты напугал меня до смерти! Брайан фыркает. — Я же сказал тебе, что со мной все в порядке. У меня просто немного закружилась голова. Если бы Дориан не был таким беспокойным, ты бы никогда не узнал об этом. — Ты попадешь в отделение неотложной помощи и не скажешь мне? Умный ход, Кинни! И сыграть в ракетбол с Джимми тоже было умной идеей? Брайан на мгновение замолкает, а затем говорит: — Не хотел тебя расстраивать. Но я должен продолжать пытаться, Джастин. Иначе, с таким же успехом я мог бы сдаться. Это отрезвляет меня. Он пытается вести себя нормально. Быть нормальным. Я знаю, на что это похоже. Когда чувствуешь, что что-то не так, и отчаянно пытаешься исправить это. Так, блядь, стараешься! Когда мы возвращаемся в дом, Брайан идет прямо в спальню, чтобы лечь. — Тебе еще что-нибудь нужно, Джастин? — спрашивает Ави. — Нет. Почему ты не идешь домой? Завтра выходные. У Кармел свободное время, и ты тоже можешь отдыхать. Завтра мы отправляемся на лодку и вернемся только в понедельник. — Вот тогда-то и выйдут все интервью, — говорит Ави, — ты готов к этому? А Брайан? — Мы должны. Брайан думает, что это должно было быть сделано. Теперь сегодняшняя поездка в больницу, вероятно, также попадет на сайты сплетен. Это никогда не заканчивается! Ави кивает. — Если тебе что-нибудь понадобится, позвони мне. — Сходи куда-нибудь со своей девушкой. Хорошо проведи время. Делай то, что делают натуралы в свой выходной. Ави смеется. — Я так и сделаю. После того, как Ави уходит, дом затихает. Я иду в свою студию и пытаюсь вспомнить, что я делал до сегодняшнего происшествия. Верно. Соскребал краску с моего дурацкого холста. Смотрю на него. И смотрю на него еще немного. — Успокойся, Голубая крошка, — говорю я себе. Но не могу. Я просто не могу. Достаю немного черной краски. И серой. И голубой. Глубокий, глубокий синий. Я режу краску на холсте ножом. К черту это! К черту все это! Это то, что я чувствую. Как будто я тону в эмоциях. В страхе. В печали. И все же… под этим есть что-то еще. Любовь. Вот чего я боюсь. Любовь. Слишком сильно любить Брайана. Потерять его. Но я не потеряю его. Не потеряю. Я смешиваю еще краски. Снова блюз. И даже больше. Все оттенки синего, от небесного до королевского. Теперь я знаю, что это за холст — это я. Это Голубая крошка. Но это еще не конец. Все только начинается. Я начинаю рисовать. *** «Что я могу сделать, что я могу сказать? Кроме того, что хочу, чтобы ты была рядом со мной. Как тебе доказать, скажи? Разве ты не знаешь, сколько раз я пытался? Думаю, я сказал все, что должен был сказать, Кроме того, что это чувство крепнет с каждым днем. Только одна вещь, прежде чем я уйду, Береги это чувство, детка, пообещай, что позволишь ему вырасти, Особой любви, которую ты испытываешь ко мне, Моя дорогая Дикси.» Пит Хэм *Песня цитировалась в первой части трилогии, но, поскольку это было давно, напомню еще раз: Пит Хэм посвятил песню девушке (Дикси Армстронг), с которой он познакомился во время тура по США в 1971 году.