Пиковая дама

      Утро привычно началось с подъема малышей на зарядку и завтрак. И пусть я не ночевал у себя, словив при этом недоуменный взгляд Тейта, я все равно должен выполнять свои обязанности. Хотя желание остаться там, с Герой, в теплой постели, переплетая наши разгоряченные тела объятиями, просто зашкаливало.       Сегодня должно быть попроще. Родительский день. В лагерь приедут родители сразу после завтрака, и мы по факту хоть немного будем освобождены от обязанностей. Грустно только, что некоторых детей сегодня заберут домой, ибо их путевка закончилась.       Как бы то ни было, сегодня весь лагерный день будет посвящен родителям. Они пойдут с детьми на мастер-классы, примут участие в концерте и, конечно же, попробуют ту самую еду, которой семнадцать дней кормили их отпрысков. Что-то в этом есть.       После завтрака действительно начали прибывать взрослые. Мы сидели в отряде, бесконечно репетируя «Красную шапочку», надеясь идеально прогнать спектакль, пока всех действующих лиц не забрали.       — Мама! — первым завопил Александр, увидев в дверях свою мать.       Женщина выглядела очень собрано, совершенно не так, как я представлял ее себе во время разговора по телефону. Строгое каре до плеч, идеальный льняной брючный костюм и пронизывающий (нет, пробирающий до костей!) взгляд. Она улыбнулась мне натянуто, перекинулась парой слов с сыном, крепко обнимая его, а затем они вместе вышли, оставляя спектакль без одного из участников.       Постепенно, всеми правдами и неправдами, у нас осталась лишь одна малышка — Агата, родители которой так и не смогли приехать в этот день.       — Эй, пойдем покачаем тебя на качелях, хочешь? — я наклонился перед девочкой, поджавшей губы от накатывающих слезок. — Сегодня мы с Тейтом будем твоими папами.       Тейт громко расхохотался, но я уже подхватил маленькую принцессу на руки и торжественно вынес ее на детскую площадку, заполненную людьми. Лагерь словно ожил. Кругом шумели голоса, заполняя все пространство. Нет, от шума не хотелось спрятаться, скорее наоборот — остаться, побыть в этой атмосфере праздника подольше.       — Хочешь сходить потом вместе на лепку из пластилина? — спросил я, усадив девочку на качели, и начал несильно их раскачивать.       — Эдриан! — до боли знакомый голос пронзил все окружающее пространство.       Внутри все похолодело. Я медленно повернулся на крик. Аида Ньюман, собственной персоной.       — Мама? Что ты тут делаешь? — стальным голосом проговорил я, когда женщина приблизилась к нам.       — Привет, дорогой. Я думала, ты будешь рад, — сжав губы в тонкую нитку проговорила женщина. — Приехала к тебе, посмотреть на твою… работу.       Я посмотрел на Тейта, но тот лишь легко толкнул меня в плечо, заставляя отойти. Сделав пару шагов, я осторожно взял маму за руку и отвел поближе к пустующей скамейке на детской площадки.       — Я же не ребенок, откуда ты узнала, что сегодня родительский день вообще? — эмоции так или иначе брали надо мной верх, но я старался маскировать их, пряча подальше, в глубины сердца.       — Я не могу навестить тебя? — она изогнула бровь, несмело присаживаясь на скамейку, слегка заляпанную песком.       — Можешь. Но я же на работе.       — Я соскучилась, — одними губами проговорила женщина, а затем вздохнула.       Я потер уставшие глаза. Спорить, честно говоря, не хотелось. Да и это равносильно разговору со стеной. Аида всегда получает то, что хочет. Жаль, что я в нее.       — Хорошо, мам. Чем займемся? Сходим на мастер-классы или, может, поиграем в теннис? — я усмехнулся, складывая руки на груди и в упор глядя в серые туманные глаза.       — Сядь, — строго отчеканила мама.       Я послушно сел рядом, все еще недовольно глядя на нее.       — Попьем компоту в столовой? Или сразу на вечернюю дискотеку? — продолжал я.       — Эдриан, прекрати язвить, — она вздохнула, посмотрев на Тейта, все еще качающего Агату, заливающуюся громким смехом.       — Ну, а куда ты хочешь? — ее ладонь внезапно коснулась меня, проведя теплыми пальцами по предплечью.       Было в этом что-то такое нежное. Материнское. Щемящая боль затеплилась в груди, заставив меня сдаться.       — Ладно, пошли, проведу тебе экскурсию по здешним местам, — процедил я, вставая с места.       Мама со вздохом поднялась следом. Мы неспеша побрели к домику моего отряда под какую-то веселую музыку, льющуюся из колонок.       — Тут наш отряд живет, — я кивнул головой, чувствуя себя на месте каждого ребенка, к которому сейчас приехали родители. — В комнату не поведу, уж прости.       — А Мерфи где? — спросила женщина, с полуулыбкой рассматривая выгоревшие на солнце желтые стены.       — Он на первом отряде работает, немного в другой стороне живет, — я пожал плечами. — Хочешь посмотреть?       — Давай попробуем его найти? — с мольбой в глазах попросила Аида. — Хочу спросить, как у него дела.       — Ну хорошо, если попадется на пути.       — А как у тебя дела? — мы вновь миновали детскую площадку, проходя мимо стадиона, где играли в лапту.       Мама остановилась, зачем-то присаживаясь на трибуну, рассматривая игроков. Чьи-то папы весело размахивали битами, переговариваясь и громко смеясь.       — У меня отлично, — сказал я, падая на красное сидение рядом. — Дети заряжают.       — Своих наделать не успел? — расхохоталась Аида, подставляя бледное лицо солнечным лучам.       — Да мама, — я шутливо цокнул языком. — Я тут на работе.       — Да видела я уже, что ты на работе, — женщина отмахнулась, поворачивая голову ко мне. — Девочка-то хорошая?       — Ты о ком сейчас? — я решил играть в несознанку, расплываясь в улыбке.       — А вон он, Мерфи-то, — она ткнула пальцем в сторону точки, упрямо приближающейся к нам.       Я прищурился, сделав из ладони козырек, но увидел лишь Тейта.       — Мам, это Тейт, — я улыбнулся, засмеявшись. — Тебя что, зрение подводит?       — Да все они, азиаты, на одно лицо, — Аида пожала плечами. — Напарник твой? Ты же с девочкой работал.       — Ага, недавно приехал.       — Почему? А где девочка?       — Уехала. Заболела, — я решил не погружаться в подробности, двигаясь на сидении, позволяя Тейту сесть рядом.       — Короче, оставил ее лепить из пластилина и пришел к вам, — Тейт улыбнулся моей матери, протягивая ладонь. — Я — Тейт. Очень приятно с вами познакомиться.       — Спасибо, взаимно. Можешь называть меня просто Аида, — она взяла ладонью, слегка сжав пальцы.       — Как вам у нас? — Тейт продолжал дежурно улыбаться, вытягивая натренированные фигурным катанием ноги вперед.       — Напоминает детство, — весело ответила Аида, посматривая куда-то вперед.       — Были в лагерях? — напарник продолжал вести бессмысленную беседу, чем очень бесил меня.       Но я молчал, тайно ликуя, что мама занята.       — Была, а вот Эдриан — никогда. Жалеешь об этом, дорогой? — она обратилась ко мне, вновь касаясь моей руки.       — Работать тут интереснее, чем отдыхать, — заключил я. — Хотя, наверное, было бы здорово окунуться во все это в детстве.       — А я вот бывал в детстве пару раз, и оба раза не очень удачно. В первый раз — ветрянка, во второй — руку сломал, — Тейт довольно хохотнул. — Ладно, я пойду проверю Агату. Вы отдыхайте. Скоро обед.       — Пойдем? — я с надеждой взглянул на мать, спускаясь с трибун.       Она кивнула, вставая, отряхиваясь сзади и неторопливо пошла за мной. Мужчины, словно дети, продолжали бегать за друг другом. Время будто остановилось. И я впервые это почувствовал. Свою взрослость, некую особенную атмосферу. Как будто все вернулись в детство, в счастливое, беззаботное, полное вот таких вот радостных моментов.       — Скучаешь по моментам, когда я был маленьким? — неожиданно задал вопрос я, приближаясь к штабу.       — Немного. Ты был слишком спокойным, слишком ответственным. И сейчас я смотрю на тебя и понимаю, что ты на своем месте. Там, где должен быть, — она внезапно улыбнулась, останавливаясь. — Эд, как бы я не хотела… — мама замялась.       Захотелось четкого: взять ее за руку. И я взял, неловко сжимая пальцы, замявшись, как провинившийся мальчик.       — Мам, не сейчас… — я вздохнул, направляясь дальше. — Я понял тебя без слов.       Это какое-то сиюминутное наваждение, мне будто бы не хотелось слышать от нее того, что ей жаль, что она так и не признала во мне то, что я буду учителем, а не бизнесменом. Или признала? Нет, я явно не готов к такому разговору. Мама взяла меня под руку, щекой прижимаясь к плечу, и мы вместе вошли в тишину штаба. Даже сейчас, когда лагерь был полон людей, здесь по-прежнему царила умиротворяющая тишина.       — Это штаб, тут у нас кружки, собрания, библиотека, планерки и всякое такое, — небрежно бросил я. — Ну и медпункт, конечно же.       — О, я сейчас приду, — мама оторвалась от меня, делая шаг к дамской комнате в начале коридора.       Я уселся на кресло-мешок, заглядывая в телефон, в беседу вожатых, не случилось ли чего. Тишина. Все заняты: либо отсыпаются, либо гуляют. Нет, ну конечно, может быть, к кому-то еще приехали родители. Во всяком случае, я на это надеюсь.       Чьи-то быстрые шаги, спускающиеся с лестницы, застали меня врасплох. Я засуетился, зачем-то пряча телефон в сумку и выпрямился. Медные кудряшки подпрыгнули на плечах, а знакомый аромат приятно ударил в нос.       — Ты чего здесь? — тихо спросила Гера, прижимая к себе какую-то папочку с документами.       — Моя мать тут, — одними губами проговорил, замечая, как женщина неторопливо подходит к нам.       — Здравствуйте, мисс Ньюман, — Гера тут же расплылась в очаровательной улыбке. — Какими судьбами?       — Сына приехала проведать, — мама сузила глаза, разглядывая девушку. — А вас как…       — Я — Гера. Старшая вожатая здесь, — я закатил глаза, слегка отвернувшись.       — Ах да, вы же заезжали с моим сыном к нам домой, — Аида явно сделала вид, что не помнит девушку. — Очень приятно, да-да.       — Вы на обед идете? — девушка явно строила из себя милашку.       — Ах да, азиатик об этом говорил. Что ж, пойдемте на обед, — Аида округлила глаза, в упор посмотрев на меня. — Чего стоишь, проводи своих девушек в столовую.       Я хотел было возмутить от слова «своих», но легкое прикосновение Геры, вывело меня из оцепенения. Я первым вышел на улицу под ничего не значащую беседу МОЕЙ девушки и МОЕЙ матери и как робот зашагал к столовой. Удивленно оглянувшись на беседующую парочку, я молча брел по лесным тропинкам. Мне было все равно, догадалась ли Аида, учитывая, что она явно видела, как Гера обняла меня дома. Я беспокоился за Геру, которой, кажется, было вполне нормально.       Она привыкла. Привыкла ходить по этому тонкому лезвию ножа, которое вот-вот и зацепит, разрежет нежную кожицу, заставит душу обнажиться, вылезти наружу. И будет ли ей комфортно в новом обличии, зависит лишь только от нее самой и от того, насколько она готова показать свою внутреннюю сущность.       Было в этом какое-то таинство. Только я знал, какая она белая и пушистая и какие секреты хранятся за этой маской дерзости и упрямости.       — … и он нырнул прямо за ним, вытащил ребенка, представляете? — активно жестикулируя рассказывала Гера моей матери.       — Представляю, — кивала женщина, встречаясь со мной взглядом, когда я в очередной раз обернулся. — Эдриан всегда был ответственным. Я знала, что из него получится хороший вожатый.       Ничего ты не знала, мама. Ты думала, что я сбегу в первый день, говорила мне, что я рожден не для этого. Ты хотела, чтобы я воплотил твои амбиции в жизнь. Укол совести неприятно задел чувствительные струнки души. Но я промолчу.       В столовой было непривычно тихо. Редкие родители вместе с группками детей обедали, сидя вдоль длинных столов. Стучали ложки в такт негромким голосам. Мы втроём сели за вожатский стол друг напротив друга, словно на очной ставке.       — Ого, да тут целый пир, — похвалила Аида, замечая накрытый официантами стол. — Разнообразно. Удивительно, что ты так похудел, Эдриан.       — Приходится много двигаться, — пожала плечами Гера, касаясь голым коленом меня под столом, едва касаясь такой же обнаженной кожи. — Вожатые вообще у нас вечный двигатель.       — Я понимаю, — обеспокоенно взглянула Аида, притягивая к себе аппетитную зажаренную куриную ножку с макаронами, — но он ведь даже не подзагорел. Бледный, как поганка.       — У меня кожа такая, — вздохнул я. — Ты кушай лучше, мам.       — Главное, жив и здоров, — ободряюще кивнула старшая вожатая. — Я к вам еще вернусь.       Она вылезла из-за стола, подойдя с дежурной улыбкой к другим родителям.       — Хорошая девочка, — серьезно посмотрела на меня мать. — Очень милая и добрая. Сколько у вас разница?       — Три года, — неожиданно для себя серьезно ответил я. — Мам, ну ты только не начинай. Не надо нас женить и всякое такое.       Аида громко цокнув, закатила глаза, приступая к еде. Я последовал ее примеру, понимая, что наверняка сегодня мой последний прием пищи.       После обеда нам все-таки пришлось разойтись. Начались мероприятия для родителей с приглашенным психологом, нацеленные на психологию и воспитание, и Аида проявила интерес поучаствовать в них. Жаль, конечно, что уже поздно, но возможно она применит полученные знания на будущих внуках, кто знает.       Сегодня не было сончаса. Мы его отменили с Тейтом, решив в это время все-таки отрепетировать спектакль и помочь тем деткам, что сегодня уезжают, сложить вещи и снять постельное белье. Благо из двадцати шести малышей у нас таких всего пять.       — Какая у тебя молодая мама! — первое, что заявил Тейт, встречая меня на пороге домика.       — Уколы красоты творят чудеса, — изрек я, оглядывая собравшихся в холле ребятишек. — Это что, все?       — Ага, кого-то уже забрали, а кто-то еще гуляет, — Тейт посмотрел на настенные часы. — Да ты не переживай, так обычно и бывает.       Впрочем, переживать было не за что. Все, кто принимал участие в спектакле, сейчас здесь. А кто не пришел — с родителями, а значит я, как вожатый, перестаю нести за них ответственность.       Время привычно незаметно бежало. Я привык к этому настолько, что не могу уже представить иное. Вот уже почти шесть вечера, мы дружно идем ужинать. У нас не хватает пятерых малышей, и от этого немного грустно. Не представляю, что будет со мной в последний лагерный день, когда придется отдать всех детей их родителям, выслушать плач, крики и истерики из-за того, что они не хотят уезжать. Расщепить себя на крошки и каждому раздать по кусочку с твердой уверенностью, что мы когда-нибудь увидимся вновь. Влюбленные девочки обязательно повздыхают. Те, кто смог подружиться, обменяются номерами с твердой уверенностью, что будут общаться в городе.       После ужина мы вошли в актовый зал и привычно уселись на места, предназначенные для шестого отряда. Людей было сравнительно больше, чем обычно, поэтому некоторым родителям пришлось стоять. Началось классическое построение и представление отрядов.       — Наш отряд! — кричал маленький Алекс, сделав шаг вперед и боком развернувшись к своих соотрядникам, когда наши малыши выстроились на сцене.       — «Крутые перцы»! — хором вторили ему ребята и мы вместе с ними, стоя в отдалении.       — Наш девиз! — продолжал капитан.       — «Кто не с нами, тот под нами!»       — На раз-два-три, песню запе-е-вай!       Заиграла отрядная песня и малыши, пританцовывая, невпопад затянули: «Ты да я, да мы с тобой!»…       А дальше мы отыграли отрепетированный спектакль. На удивление, получилось очень хорошо. Зрители громко аплодировали маленьким артистам, всячески поддерживали и действительно внимательно слушали двадцатиминутное выступление.       Концерт в целом прошел довольно быстро. Я исподтишка наблюдал за матерью, растянувшей губы в улыбке, довольно жмурящейся. Словно правда вернулся в детство, где мама была чем-то светлым и добрым. Тогда все ощущалось как-то иначе: запахи, вкусы, погода, люди вокруг. Все было другим, насыщенным, что ли.       В конце вышла Хизер, крепко обнимая гитару. Пятый отряд поднялся за ней, усаживаясь в кружок прямо на сцене. Сев в позе лотоса, она мягко ударила по струнам и запела: Кружит Земля, как в детстве карусель А над Землёй кружат ветра потерь Ветра потерь, разлук, обид и зла Им нет числа Им нет числа, сквозят из всех щелей В сердца людей, срывая дверь с петель Круша надежды и внушая страх Кружат ветра, кружат ветра       Пауза. И весь зал запел вместе с девушкой. Сотни лет, сотни лет и день, и ночь вращается Карусель, карусель-Земля Сотни лет, сотни лет все ветры возвращаются Hа круги, на круги своя       Взрослые, дети… Хор из голосов и какой-то внутренний ком в горле, никак не желавший сглатываться. Я посмотрел на Аиду, поджимающую губы, чтобы не расплакаться. Взрослые включили фонарики на телефонах, помахивая ими в воздухе, словно маленькие мотыльки. Мотыльки оставленного детства, где-то там забытого, задвинутого в дальний угол памяти. Мне казалось я сам сейчас разревусь, глядя на все это.       Лето — это маленькая жизнь.       Моя рука инстинктивно сжала ладонь матери. Тепло, волной прокатившееся по телу, затронуло какие-то тонкие струны души. Она заплакала, совершенно не стесняясь и не скрываясь. Так искренне и по-детски. Я обнял Аиду за плечи, а она, спрятав лицо мне в шею, продолжала ронять горькие слезы. Памяти своей ушедшей юности.       Мы часто не помним что-то важное в своей жизни, часто замотавшись, забываем помечтать. Время должно останавливаться, а душа — вспоминать те самые моменты, которые ты проживал, когда был беззаботным ребенком. То самое мороженое, ту самую разбитую коленку. То, что хранишь под сердцем как маленький секретик.       — Ты так быстро вырос, — прошептала мама, когда мы вышли на улицу, и настал момент прощания с родителями. — Совсем недавно был маленьким, плакал у меня на руках и был таким беспомощным… Когда же это случилось, я и оглянуться не успела.       Я промолчал, лишь крепко обняв ее за плечи.       — Эдриан, знай. Ты на своем месте, — вновь тихо добавила мама, обхватывая меня руками в ответ. — Мам, я люблю тебя, — меня пробрало от этого внезапного признания.       Я сдерживал слезы, кусая внутреннюю сторону губ.       — И я люблю тебя, мой хороший. Ты — все, что у меня есть.