У плохого зрения есть свои плюсы

      Крэйг совсем не такой, как Стэн: более сдержанный, покорный и умный. Так говорят они.       С появлением Такера многое изменилось, в лучшую, к слову, сторону. Им доставляет удовольствие флегматичность на лице Крэйга и показушное спокойствие, которые можно развеять в считанные секунды, наступив на его руку тяжёлой тракторной подошвой военных ботинок. В такие моменты он срывается на крик, тяжело дышит, шыпит от боли, но не прирекается, как Стэн, не грубит. Принимает подобные действия как должное.       И эта покорность нравится. Смягчает их, забавляет.       За эту неделю Крэйг и Стэн огребли не так много раз, как могли бы: Крэйгу несколько раз топтали ладони, один раз он получил звонкого леща по уху, от которого ещё долго звенело в ушах, однако со слухом проблем не появилось (хотя подозрения были), и несколько раз его таскали за смолянистые сухие волосы. Всё. Стэну пришлось больнее, очевидно из-за его личной неприязни к брюнету: он получил с колена в подбородок и ему действительно повезло, что ни один зуб вследствие не вылетел, помимо этого — несколько оплеух и грубых фраз в свой адрес.       Это совсем мелочи по сравнению с тем, что было раньше.       С одной стороны Марш даже рад, но... Да, было что-то неприятное в таком учтивом отношении к Крэйгу. Как будто он чем-то лучше.       Крэйг водит пальцами по узорам из шрамов на светлой груди своего парня, пока уши ласкают сладкие стоны этого мальчика. Ладони Кенни хаотично оглаживают широкие смуглые плечи, иногда спускаясь к груди или вниз по рукам, он по-кошачьи выгибается, когда Такер внезапно становится более грубым, иногда вскрикивает от боли и удовольствия вперемешку.       Комната заполнилась их запахом и теплом, звуками их тел. МакКормик чувствует, каи близится конец для обоих, жалостно хнычет, не желая, чтобы это подходило к концу.       Но внезапно звенящий в простынях телефон прямо таки вгоняет Крэйга в ступор, парень прекращает движения, как будто ничем важным и не занимался. Он тянется к шумящему устройству, не глядя отвечает.       — Крэйг! Что за хуйня? — голос блондина звучит так, словно он вот-вот расплачется.       Рука брюнета ложится на бедро парня и сильно надавливает, он предельно медленно начинает двигаться, совсем неощутимо для Кенни. Но сейчас русоволосый нуждается в другом... В скорости, грубости, жёсткости.       А Крэйг словно и вовсе позабыл где он и чем, блять, занимается.      Прислушивается к тихому голосу в трубке, сосредоточено глядя на один из узоров на старых обоях.       Кенни опускает собственные руки к своему члену, грубо сдавливает его, резко водит ладонью вверх вниз, но сам не в силах сделать себе достаточно больно, не может быть таким грубым с собой, каким бывает с ним любимый Крэйг.       Резкий толчок со стороны Такера выбивает из груди голубоглазого болезненный стон, он изливается на собственный живот в этот же момент, но не получает ожидаемого удовольствия. Конечно, чёрт возьми, когда тебя внезапно перестают трахать из-за чьего-то звонка.       Крэйг отключает телефон и бросает обратно на кровать, как ни в чем ни бывало, хватает парня за бедро уже второй рукой и продолжает двигаться, грубо, прямо как МакКормик хотел пару мгновений назад. Только вот Кенни уже не настроен ни на что, он кусает обветрившиеся губы, щёки изнутри, даже прикрывает рот ладонью — делает всё, чтобы не стонать. Знает, что Крэйгу не нравится такая тишина.       Завидев чужое недовольство Крэйг вытаскивает член, дабы не кончать внутрь, не злить русоволого ещё больше, и пачкает его бледное бедро горячей спермой.       — Мне нужно идти. — проговаривает Такер, поспешно вставая с кровати и путаясь в простынях.       — Ты издеваешься?       — Похоже на то?       — Да, блять, очень похоже.       Кенни продолжает лежать, рыская взглядом по потолку. Он даже смотреть-то на Такера после такого не хочет. Противно и от него, и от себя.       — Я разберусь с делами и вернусь как можно скорее.       Русоволосый натягивает на себя одеяло, прикрывая голое тело, даже не пытается спросить ни о каких делах. Он чувствует себя таким... Подавленным и даже использованным. Униженным.       — Не дуйся.       Ну и, конечно же, Крэйг, сломя голову, бежит домой к Стэну. В последнее время уж слишком часто он приходил в этот задрипанный дом, но не говорил с Маршем ни о чём кроме их «работы». Крэйг чувствовал едва ли не открытую ненависть к себе со стороны Марша, но не пытался с этим ничего сделать. Не придумывалось ничего.       Стэн уже поджидал на улице, пинал мелкие камешки с тротуара не дорогу, прямо под автомобили. Почти как в детстве.       — Чего-то случилось? — ещё даже не добежав до Марша, спрашивает Крэйг. Стэн не сказал по телефону ничего толкового, он делает так всегда, словно опасаясь прослушивания.       — Я тебе по другим поводам и не звоню, знаешь ли.       — Не тяни.       — Снова искать ублюдка и тащить к ним. Он где-то в этом районе, без понятия где конкретно, да и фоток у меня нет. Знаю, что он примерно моего роста, с бородой, со шрамом на брови. У него при себе пачка с бабками была, но возможно он уже просадил всё в каком-то притоне или борделе.       — И как по этому описанию изволишь искать?       — Не ной. Отзывается на имя «Тони», его знают в некоторых притонах, спрашивай сразу Тони и всё.       Ну и всегда так, всегда им дают какие-то идиотские задачи: найти, выбить, запугать, привести. Боже, как же это всегда... Тяжело и неприятно.       Поиски продлились больше часа. Почти два. Заветный звонок от Стэна прямо-таки снял огромный камень с души Крэйга, а как только в трубке послышалось «Я его нашёл» — брюнет с облегчением вздохнул.       Почти всегда всю работу выполнял только Стэн, от Крэйга пользы было мало: он не мог быть достаточно жёстким, сыщик из него тоже такой себе. Но выбора-то нет, они обязаны работать вместе. Так говорит Стэн... Хотя во многих ситуациях совсем никто и не узнает, как они работали: вместе или порознь. Да, Марш определённо не хотел работать сам, уж тем более когда у него есть Крэйг, на которого он всё ещё держит обиду и этого не скрывает.       Солнце клонится в закат, а небо становится нежно-розовым. Белые облака отливают сиреневым, напоминают сладкую вату. Даже снег кажется слегка розовым.        У Кенни сегодня выходной.       Входную дверь открывает старший брат русоволосого, который как раз куда-то уходит, вероятно, на работу. На кухне слышится несколько голосов, которые оживленно спорят о чём-то очевидно политическом. Родители семейства и, может быть, их друзья.       Крэйг аккуратно проходит мимо кухни, незамеченным поднимается на второй этаж. Дверь Кеннета открыта настежь, сам он сидит снова в своём милом жёлтом свитере в полоску и мечтательно смотрит на закат через открытое окно. Его блестящие русые волосы слегка развеваются от лёгкого ветра с улицы. Сегодня даже не так холодно, как обычно.       Такер, приблизившись, кладёт руку на его голову и легко треплет по волосам.       — Отвали. — размеренно произносит Кеннет, даже не поворачиваясь.       — Детка, да ладно тебе...       — Я видел кто тебе звонил, Крэйг.       Парень мнёт пальцами собственную шею, до боли и вмятин впивается в неё короткими ногтями. Он не может сказать правду, но и врать совсем не хочется, уж тем более когда Кенни в таком унылом настроении.       — Даже оправдываться не будешь? — с грустью вопрошает МакКормик.       — Не накручивай себя, у нас с ним ничего нет.       — Ага, поэтому ты убегаешь от меня по первому же его звонку. И это не первый раз, Крэйг. Просто это... Это было слишком. — снова молчание со стороны Такера, Кеннет хмурит брови. — Ну? Ты даже ничего не скажешь? Это всё?       — Я не могу, Кенни. Попробуй просто поверить мне. Знаю, звучит глупо, но...       — Ясно. — русоволосый привстаёт, ловко поворачивает стул и садится обратно, теперь лицом к Такеру. Крэйг ещё никогда не видел в его глазах такого откровенного осуждения, уж тем более в свою сторону. — Ты можешь не врать мне и ничего не скрывать. Говори как есть.       Хотелось бы в это верить. Хотелось бы поделиться этой болью, этим всепоглощающим страхом, которые разрывают душу в клочья каждую секунду, сшивают обратно и рвут снова, разрывают голову по ночам.       Но...       — Крэйг. Я знаю во что вляпался Стэн. Скажи честно... ты тоже влез в это?       Доверия слова МакКормика не вызывали совсем, поэтому Крэйг не спешил признаваться. А Кенни это только злит.       — Значит я прав.       Такер берёт холодные ладони парня в свои, садится перед ним на колени и сверлит взглядом, отчего МакКормик чувствует себя даже неуютно. Ну уж нет, стать на колени недостаточно.       — Так и будешь молчать, ожидая, что я поведусь на твои щенячьи глазки? Если ты не расскажешь, Крэйг, я... Я не собираюсь жить в неведении и лжи.       Он не хочет говорить. Боится. Осыпает поцелуями холодные ладони и пальцы, словно оттягивая момент признания, а Кенни с каждой секундой становится всё грустнее и грустнее, до боли закусывает губу со внутренней стороны и с трудом сдерживает желание втащить Крэйгу за ту моральную боль, которую Кенни пришлось испытать за несколько часов его отсутствия.       — Ты можешь мне рассказать, Крэйг, вам за это ничего не будет. Я когда-то был в этом же дерьме. Крэйг...       — Прости. Да, я в полной заднице со Стэном. — он сдаётся, чувствует, как внутри что-то умирает от ужаса. Боже, как же он надеялся на то, что Кенни ему не соврал. Что он правда знает, что никаких последствий не будет.       — Давно?       — Неделю как.       МакКормик всё ещё злится, до безумия, покусывает пересохшие губы и с трудом сдерживает слёзы. Но понимает почему Крэйг пытается это скрыть. Такер пытался уберечь Кенни и свою семью, поэтому молчал. Да, кому как не МакКормику знать, что о них нельзя никому рассказывать, нужно молчать и делать вид, что всё как обычно отлично.       Крэйг так по-детски прижимается лбом к чужой груди, нечасто приходится видеть его таким слабым и беззащитным. Такое отчаяние скрыто в этом действии.       — Кенни... Откуда ты знаешь обо всём этом? — мычит Такер прямо в жёлтый свитер.       — Я тоже когда-то... Вляпался. Не так, как Стэн. Я... — дрожащим голосом проговаривает русоволосый, перебирая пальцами чужие густые волосы. — Был должен им денег... Немного увлёкся запрещенными препаратами, хах. Но это всё уже в прошлом, больше меня с ними ничего не связывает... Я отдал деньги и всё.       — Ну а Стэн как?       Кенни цокает языком. И снова Такера интересует совсем не сидящий напротив парень на грани истерики, а какой-то Стэнли Марш.       — Этого я правда не знаю. Узнай у него сам. Извини, если бы я рассказал о том, что знаю, раньше... Было бы лучше.       Крэйг выпрямляется, так пристально смотрит в эти глаза цвета безоблачного неба, вновь обращает внимание на несколько мелких вкраплений других оттенков синего и одно золотистое в левом глазу. Кенни всё ещё выглядит грустным, но если пять минут назад нарочито показывал своё плохое настроение, то теперь пытался прятать его за ломаной улыбкой. В левой области груди всё ещё что-то больно покалывало, всё ещё таило обиду на Такера.       — У тебя с ним честно ничего нет?       — И никогда не будет.       Его тонкие русые брови подрагивают, а глазки бегают по лицу напротив, точно пытаются выискать хоть какие-то намёки на ложь. Их лбы соприкасаются, МакКормик прикрывает глаза, выдыхая через нос.       Совсем не стало легче.       Скорее наоборот.       — Крэйг... Всё будет хорошо. Хочешь, я... — Кенни не может сдержать собственных слёз и даже не до конца понимает, что конкретно вгоняет его в это состояние полного отчаяния. — Я постараюсь разобраться с этим. Я постараюсь тебе помочь. Хочешь?       — Ты поможешь, если просто будешь рядом.       В груди и голове Кенни одновременно что-то взрывается, нет, их пробивает болью, сравнимую с выстрелом дробовика на поражение.       Он слышал это раньше*. Слышал и помнит чем всё закончилось...       Ничем хорошим для него, да и для Крэйга тоже.       Даже дыхание сбивается, МакКормик на пару секунд забывает как дышать, сильно жмурит глаза, а со светлых длинных ресниц скатываются прозрачные слёзы.       Такая боль совсем Кенни не нравится, совсем. Боже, лучше уже быть избитым и покалеченным, чем переживать подобное. Внутри болит что-то фантомное, что невозможно заглушить и вылечить никакими лекарствами, но болит слишком реально.       — Кенни, пообещай, что не будешь повторять моих ошибок, что не полезешь в это дерьмо. Пожалуйста.       Теперь молчание со стороны Кенни. Ох, нет, Крэйг просто не понимает. Не понимает, что МакКормик может войти в эту игру и выйти из неё в любой момент, что у него совсем другой статус для них.       Но ему просто рано это понимать.       Теперь дрожит не только голос Кенни, но и его руки.       Почему это повторяется снова?       Кенни никогда не хотел быть слабым, с юных лет работал, чтобы помочь собственной семье, создавал для друзей видимость, что всё хорошо и ему совсем не сложно совмещать ночную работу с учёбой.       Он никогда не хотел быть слабым. Даже для себя.       И сейчас Кеннету уже полных восемнадцать лет, он привык во всём надеяться только на себя: не ожидать, что деньги свалятся с неба на него или члена семьи, что кто-то безвозмездно их даст, даже на старшего брата не надеялся до конца. Пожалуй, если бы Кенни верил в то, что Кевин сможет обеспечить их троих своей зарплатой, сейчас их семья до сих пор сводила бы концы с концами с трудом.       МакКормик никогда не взывал о помощи, никогда не говорил о своих проблемах. Он сильный. По-настоящему сильный. И не нуждается ни в какой помощи.       Но, кажется, Крэйга интересуют совсем другие люди.       Бесхарактерные слабаки, которые не в состоянии сами решить свои проблемы. Невротик Твик, неспособный одеться без посторонней помощи, а теперь Стэн... Который тоже никогда без посторонней помощи из этого дерьма не выберется.       Крэйгу нравится решать чужие проблемы, нравится быть спасательным кругом. «Догнать и причинить добро». Настоящий синдром спасателя.       И Кенни искренне не понимает как такое возможно.       Может, просто нужно стать беспомощным овощем, чтобы Крэйг наконец-то перестал отвлекаться на других людей?